Текст книги "Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой"

16. Начинаем гонки

Чтобы уже закрыть не особенно радостные страницы Яшкиной жизни, связанные с всесильной конторой и заодно с учёбой в машиностроительном вузе, следует, наверное, вспомнить ещё несколько более или менее оптимистических эпизодов, завершающих его студенческую эпопею. Едва ли эти эпизоды оставили значительный след в памяти, но без них, наверное, полноводная и достаточно извилистая река Яшкиной жизни потекла бы совсем по другому руслу… Вот какие красивые поэтические образы всё чаще приходили ему в голову!

Связаны некоторые из этих эпизодов были с итоговыми экзаменами – на военной кафедре и на защите диплома. Кстати, вопреки тайным Яшкиным надеждам, всесильная контора никак не помогла, но и не помешала своему нерадивому информатору в этом щепетильном деле. Может, тамошние кураторы в конце концов раскусили его подлую двуличную сущность и довольно удачные попытки опошлить бессмертное дело стукачества, после чего решили больше ему не надоедать? Хотя… и раньше, кажется, не сильно помогали или вредили, а уж отвязались ли сейчас – большой вопрос. Время покажет.

Итак, перейдём к первому эпизоду, связанному с экзаменом на военной кафедре.

Многие курьёзные события сегодня можно было бы вспоминать с улыбкой, чтобы вволю позубоскалить и даже сочинить смешной плутовской рассказ на эту тему, и таких воспоминаний наверняка полно у каждого выпускника технического вуза. Посему вдаваться в излишние подробности не будем. Скажем лишь, что апофеоза довольно непростые отношения студентов с армейской действительностью достигают, как правило, на выпускном экзамене перед самым присвоением, в нашем случае, курсантам-танкистам первого офицерского звания инженера-лейтенанта.

Камнем преткновения, как ни странно, для всех оказалась материальная часть, то есть устройство всех систем танка Т-72, учить которое по пухлому затрёпанному руководству пятнадцатилетней давности за пределами военной кафедры не дозволялось из-за строгого грифа секретности. Что за тайны хранит эта суровая секретная книга, пыталось разгадать не одно поколение курсантов, тем не менее интрига оставалась и никуда не исчезала. Тайна тайной, а просиживать над книгой в скучных аудиториях по доброй воле, сами понимаете, никому не хотелось.

Перед самыми экзаменами преподаватель матчасти подполковник Квасов, плотоядно прохаживаясь перед курсантами, склонившимися над книжками, и покручивая свои роскошные казацкие усы, стращал:

– Ну, теперь я отыграюсь на вас, товарищи студенты, за все ваши насмешки над армией в моём лице! Посмотрим на экзамене, кто кого перешутит! Вот ты, курсант, – его палец, как всегда, втыкался в Яшкино плечо, – писака стенгазетный и сочинитель похабных частушек, ты у меня на особом счету! Не знаю, насколько хорошо будешь отвечать на вопросы билета, но отсчёт твоей оценки, так и знай, начнётся с цифры три. И дальше – на уменьшение!

Перспектива завалить экзамен Яшку не прельщала, ибо сразу за этим, вне зависимости от успеваемости на остальных кафедрах и количества месяцев до окончания института, следовало незамедлительное отчисление и далее – уже непосредственная встреча с армией без всяких скидок на предварительное обучение на военной кафедре. Возможность изучать матчасть не по «секретным» книжкам, а собственными ручками на практике, судя по язвительным комментариям подполковника Квасова, грозила и в самом деле для некоторых воплотиться в жизнь.

На экзамен Яшка явился с дурными предчувствиями. А что ещё может быть на душе у бедняги, бредущего на казнь? Лицезреть выбритую до синевы праздничную физиономию Квасова, хитро покусывающего свой казацкий ус и постукивающего короткими волосатыми пальчиками по лежащим перед ним билетам, было выше его сил.

Одним из вопросов экзаменационного билета оказался ремонт и обслуживание главного фрикциона. Это такой здоровенный механизм внутри танка, который необходимо было сперва снять и потом разобрать. Как его снимать, Яшка понятия не имел, потому что тот был установлен на толстом валу и, как он позднее узнал, весил больше ста килограммов.

– Ну-с, курсант, – плотоядно потёр ладони подполковник Квасов, – пожалуйте к стенду и покажите, как бы вы осуществляли плановый ремонт в полевых условиях. Это вам, знаете ли, не песенки сочинять… – но тут же осёкся и прикрыл рот ладонью.

К стенду ходовой части танка Яшка шёл как на эшафот. Угадать с первой попытки, какой из механизмов и есть главный фрикцион, ему повезло сразу. А далее уже пришлось задействовать все свои аналитические способности, ни на что иное, кроме как на сочинения сатирических стишков про Квасова и его коллег, как видно, не годившиеся.

– Нужно его для ремонта… – принялся он блеять, – ну, это… снять…

– Верно, снять, – кивнул головой подполковник, – покажите, как это сделать.

Отчаянно махнув рукой, Яшка поднатужился и сдвинул на валу тяжёлую махину фрикциона. Если бы он в тот миг посмотрел на Квасова, то заметил бы, как его румяное, чисто выбритое лицо постепенно бледнеет и начинает покрываться крупными каплями пота.

Поднатужившись, Яшка обхватил фрикцион и медленно стянул его с вала. И тут до его ушей донёсся истошный вопль подполковника:

– Сейчас же верни на место! А то мы потом эту дуру втроём не поставим!

Крякнув, Яшка вернул махину на вал и печально глянул на своего мучителя.

Минутное молчание закончилось тем, что подполковник неожиданно резво подскочил к Яшке и пощупал мускулы, потом заикаясь выдавил:

– И-иди… Идите, товарищ курсант!.. С глаз моих у-уйди!..

Ну, что сказать? Экзамен в итоге Яшка сдал. Объявляя перед строем курсантов результаты, председатель экзаменационной комиссии полковник Братилов после поздравлений с успешной сдачей в своей торжественной речи особо остановился на Яшкином ответе.

– Преподаватель матчасти подполковник Квасов вообще отказался оценивать ваш ответ, товарищ курсант, и заявил, что больше не хочет ничего слышать о вас, но я… – тут он сделал многозначительную паузу, – учитывая ваши физические данные, решил поставить вам итоговые четыре балла… А теперь у меня к вам вопрос личного характера: каким видом спорта занимаетесь? Поделитесь с товарищами перед строем, пускай берут с вас пример!

Тут пришёл черёд покраснеть Яшке:

– Да никаким!.. Это я… с испуга! Больно не хочется в армию идти с четвёртого курса института!..

Перед тем как завершить рассказ о Яшкиных студенческих годах, неплохо вспомнить ещё один случай, не весёлый и не трагический, а, если говорить точнее, трагикомический. Всё-таки наш герой, несмотря на возраст, не только в те счастливые времена, но и гораздо позднее, навсегда остался вечным мальчишкой – бесшабашным и не просчитывающим последствия, увлекающимся и отчаянным, но наверняка неспособным на подлость и предательство. В последнем он был уверен абсолютно и втайне даже гордился собой за такие бесценные качества. Даже несмотря на своё кратковременное общение с гэбэшниками…

Пропускать праздничные демонстрации было никак нельзя. Тем более особо любимые народом – первомайские и октябрьские. Это было чревато, так как где бы ты ни находился, повсюду вёлся строгий учёт, и твоё отсутствие в праздничной колонне могли истолковать как откровенное неприятие и даже игнорирование советской власти. С другой стороны, все прекрасно понимали, что и личное присутствие в сплочённых рядах строителей коммунизма не очень-то гарантирует твою преданность и любовь, правда, это выглядело уже не так вызывающе.

Что касается Яшки, то он, как ни странно, любил ходить на демонстрации. Во-первых, это было весело и шумно, а во-вторых, всегда можно было выпить с друзьями. Повод, конечно, не ахти какой знаменательный, но в данном случае был привлекателен не сам повод, а процесс. Приподнятое настроение масс, ухающий нестройный духовой оркестр, друзья, с которыми не нужно заранее договариваться о встрече, потому что у каждого в кармане обязательно припрятана заветная бутылочка. Да и куда им, друзьям, деться с подводной лодки, на которой все они плыли в светлое коммунистическое завтра?

Учебные заведения и предприятия всегда разбивали на колонны, и упаси тебя бог, чтобы ты прошёл отмеренное для демонстрации расстояние не со своими, а, скажем, с посторонними собутыльниками. Сие грозило незачётом и последующим взысканием. Или лишением премии и выговором, если работаешь на производстве.

Как правило, каждого мужчину, участника шествия, обязывали нести портрет какого-нибудь члена политбюро, и Яшке почему-то всегда попадал кто-то, чьей фамилии он не знал, но это никого не волновало. Важней была площадь транспаранта, чтобы за ним можно было удобно укрыться от всевидящего ока ответственного за колонну и заняться с друзьями любимым питейным занятием.

После прохода контрольного расстояния членов политбюро кучей складывали в автобус или в грузовик, и праздничное застолье продолжалось уже без опаски на природе – в парке, в ближайшей рощице или на детской площадке. Как-никак солидарность трудящихся, и её не отменишь и не запретишь.

Домой Яшка всегда возвращался изрядно навеселе… если, конечно, удавалось добраться без происшествий.

Так вот, однажды произошёл с ним крайне неприятный случай, когда он промахнулся мимо собственного дома и забрёл в незнакомый парк. Не подозревая о грозящей беде, присел на травку в стороне от пешеходной дорожки, прислонился спиной к дереву и задремал. Пировавшая неподалеку компания сразу заприметила надетые на нём новенькие индийские джинсы с гордым испанским названием «Vaqueros». Купили Яшке их точь-в-точь перед самыми праздниками и по великому блату. Джинсы в те времена были жесточайшим дефицитом, и обладали ими лишь счастливчики, в числе коих Яшке, видимо, не светило долго находиться.

Когда их с него принялись стаскивать, то Яшка, конечно, проснулся и попробовал протестовать, но пара увесистых оплеух быстро заставила его поверить, что грубая физическая сила всегда убедительней дипломатических переговоров, и не всякий ковбой способен постоять за себя, даже если носит крутые джинсы. Так, кстати, переводилось на русский язык их гордое испанское название.

Лишь спустя час-полтора Яшка частично протрезвел и неожиданно осознал весь ужас своего незавидного положения. До дома идти было довольно далеко, но проблема была не в этом. Ужас состоял в том, что ему предстояло топать в одних трусах среди празднично разодетой публики, вышедшей после застолья на свежий воздух. Ясное дело, что пиджачок, надетый на белую рубашку под галстук, вряд ли как-то оправдывал Яшкины незагорелые голые колени, сиротливо торчащие из-под пиджака. Кому-то это показалось бы смешным, а Яшка готов был просто рыдать от стыда.

В конце концов, изображая спортсмена на пробежке, он прискакал домой, опуская голову и задыхаясь в собственных алкогольных выхлопах… Эх, знали бы вы, люди, как это обидно!

Обидно до сих пор! А когда Яшка вспоминает лица прохожих, недоумённо оглядывающихся на несущегося зигзагами нетрезвого бегуна, то даже сегодня краснеет и невольно ощупывает, на нём ли брюки.

Ковбоем, как вы догадываетесь, Яшка так и не стал, и хоть сносил за свою жизнь не одну пару джинсов, ни разу у него больше не было штанов с таким роковым названием… Пускай их сами ковбои и носят. Да и на демонстрации он больше ни в джинсах, ни без оных не ходок. Хватит, сыт уже! И ковбоями, и демонстрациями, чёрт бы их всех побрал…

И всё-таки немного жаль, что нет уже демонстраций – несмотря ни на что, остались какие-то тёплые воспоминания о том, как он шёл с друзьями в одной колонне плечом к плечу, за спиной громыхал духовой оркестр, из динамиков лились призывы, а на душе было радостно и светло…

Теперь, наконец, вспомним о защите диплома, которая, в общем-то, не явилась чем-то особо выдающимся в ряду остальных институтских приключений, тем не менее, осталась ярким и запоминающимся эпизодом, завершающим этот период Яшкиной жизни. Розовое детство и беззаботная юность были уже за спиной, а что ждёт завтра – неизвестно, лишь сладкая крупка ожидания по спине…

При выборе будущей специальности из того небогатого ассортимента, что предлагал институт при поступлении, Яшка остановился на странной, на первый взгляд, специальности под названием «Вагоностроение и вагонное хозяйство». Почему он выбрал именно это, когда были более обиходные профессии – сварка, технология производства, двигатели и турбины, литейное производство, даже локомотивостроение? Как многократно потом Яшка объяснял всем интересующимся: а по приколу! Не то чтобы он испытывал большую любовь к железнодорожному транспорту, просто его друзья, поступавшие вместе с ним, выбрали более традиционные и широко рекламируемые профессии, а он, вероятно, чувствовал, что вплотную столкнуться с вагонами ему придётся лишь в качестве пассажира, и жизнь свою он посвятит чему-то иному – в тот момент пока ещё неизвестному и не исключено, что крайне далёкому от машиностроения. Ему, легко поддающемуся влиянию друзей, в момент поступления неожиданно захотелось проявить нехарактерное для него упрямство и пойти наперекор уговорам и упрёкам в отсутствии корпоративности. Так и появилось в его жизни «вагоностроение и вагонное хозяйство», в чём он, надо признаться, ни разу не разочаровался.

За время учёбы ему довелось съездить на две производственные практики, и тут он, если была возможность, выбирал места практики подальше от родного дома, справедливо полагая, что едва ли когда-то ещё попадёт в эти отдалённые места. И расчёт его оправдался.

Первая практика – на вагоностроительном заводе в славном городке Новоалтайске, что притулился бочком к алтайской столице Барнаулу. Цель этой практики, по задумке высокомудрых наставников, состояла в том, чтобы будущий инженер-вагоностроитель хлебнул жизни, поглубже погрузившись непосредственно в производство, то есть поишачил простым работягой в цеху, понюхал горячей окалины, разлетающейся от токарных станков и визжащих фрез, восхитился уханьем многотонных прессов, ощутил красоту и образность рабочего мата. Всем этим Яшка насытился на Алтае по горло, вернувшись с практики с твёрдым убеждением, что вагоностроение едва ли станет любовью всей его жизни, даже если ничем другим ему не суждено будет заниматься. Если же по окончании института ему всё-таки придётся работать какое-то время на подобном предприятии, то он будет искать способ всеми правдами и неправдами с него смыться. Единственный положительный момент алтайской практики – это знакомство с замечательными людьми, простыми и добросердечными, отчаянными сквернословами, но верными, прямыми и чистыми. Очень немного подобных светлых людей ему встретится впоследствии. А жаль, очень хотелось бы, и Яшка не переставал об этом мечтать…

Вторая практика была в украинском городе Днепродзержинске, что притулился бочком уже к большому промышленному Днепропетровску. Единственное, что запомнилось с той практики, это жуткая простуда, когда он слёг с высокой температурой почти на неделю в комнате общежития, и друзья отпаивали его суровыми народными средствами – водкой с малиновым сиропом. Купленные таблетки, увы, не помогали…

Итак, диплом. Оценив свои успехи на протяжении пяти лет обучения, Яшка сделал пренеприятнейшее открытие: если судить по оценкам в зачётной книжке и по тому количеству экзаменационных пересдач, которые он прошёл, то можно сразу делать однозначный вывод: новоиспечённый инженер – тупица и незнайка, которому любая наука даётся с великим трудом, и никакого толка в будущем для народного хозяйства от него не будет. Вагоностроение сильно просчиталось, сделав на него ставку как на будущего творца современного подвижного состава.

Но так ли это в действительности? Всё-таки он уважать себя перестал бы, если бы смирился с существующим положением дел и опустил крылышки. Сделаю-ка я что-то самостоятельно без перекатывания чужих чертежей и лабораторных работ и при этом постараюсь, чтобы это самостоятельное творение выглядело классно, решил Яшка и принялся за дипломный проект с неожиданным для него рвением и интересом.

Сейчас уже нет смысла вдаваться в подробности, чем он так растопил лёд в сердцах суровых экзаменаторов и заставил их чуть ли не рукоплескать, когда, прокомментировав последний лист ватмана из проекта и захлопнув пояснительную записку, по-шутовски (всё-таки не смог сдержаться!) раскланялся перед ними оперным певцом, допевшим трудную сольную партию.

В итоге ему поставили пятёрку – первую и последнюю за все пять лет обучения. Для его приятелей и коллег это было чем-то совершенно невероятным и фантастическим, а для него… для него это было в принципе вполне ожидаемым результатом. Просто он сделал очередное открытие для себя: чтобы чего-то добиться, вовсе не обязательно долго и нудно пыхтеть и потеть, а нужно лишь жгучее желание победить. Такое, чтобы сдержать себя не мог и рвался в бой со своими и чужими ветряными мельницами. Ну, и, конечно, требуется немалый кураж, без которого никакая победа сама не придёт.

Студенческий период в его жизни заканчивался. И не только студенческий – вместе с ним заканчивалась пора беспочвенных юношеских мечтаний и напрасных иллюзий. Кураж и гусарский наскок, конечно, хороши, и порой без них никуда не деться, но начиналась совсем другая жизнь, где от тебя потребуются иные качества и способности, и это немного волновало…

Хотя – и он не был бы Яшкой Рабиновичем, если бы не был уверен! – удача пока на его стороне, и всегда будет на его стороне, а значит, все в порядке, жизнь продолжается!

Только теперь по-настоящему начинались гонки наперегонки. С кем? Пока не ясно, но там разберёмся. На бегу…

Часть 2
Наперегонки с комсомолом

1. Комсорг завода

В одной из книжек, попавших Яшке в руки, он однажды прочёл некую философскую миниатюру, в которой не было, по сути дела, ничего особенного, но она отчего-то надолго врезалась ему в память. Гласила эта миниатюра следующее:

«Счастье – оно как зубы. В течение жизни трижды кардинально меняется.

Сперва оно молочное и недолговечное. Им лишь пробуешь, какие они на вкус, эти жизненные яства, годятся ли тебе для последующего длительного употребления. Может, и сгодились бы, да только не получается ими долго питаться. Несытно всё это, и хочется чего-то посерьёзней.

Далее – крепкое и прочное. Чтобы им, этим счастьем, можно было перемалывать, как жерновами, всевозможные жизненные коллизии, то и дело случающиеся с тобой, и делать тем самым свою жизнь по-настоящему полноценной и насыщенной. Жаль, что такое счастье со временем – как бы сказать поточнее? – изнашивается и превращает твоё существование в сущий ад. Можно, конечно, ставить на него искусственные пломбы, которые продлят срок, но… сам скоро начинаешь понимать, что это уже нечто вторичное, чужеродное, не своё.

И, наконец, последнее счастье – уже по-настоящему и без украшательств искусственное. Фарфоровое, металлическое или даже золотое, которому, кажется, сносу до скончания веков не будет. Ан нет, чтобы протянуть подольше, одного такого искусственного заменителя счастья явно недостаточно. Нужно что-то ещё кроме него, о чём мы не позаботились заранее, хотя должны были бы, окажись чуть прозорливей. Но что это – до сих пор не знаем… Однако время упущено, и остаётся лишь печально разводить руками…»

Хорошо, конечно, сравнивать счастье с зубами – красочные сравнения получаются. Много ещё можно было бы нафантазировать чего-нибудь подобного, если уж приходят на ум этакие красочные метафоры. Да только не всегда руки до них доходят, и – нужны ли такие красивости по большому счёту?

Эх, если бы всё в жизни было так просто и однозначно, как зубы, а ограничивалось лишь подобными сравнениями…

После защиты дипломов, торжественного вручения новоиспечённым инженерам вожделенных «поплавков» и хмельных речей на прощальных застольях пришло время выбирать, чем заниматься дальше. Предстояло паковать чемоданчик и ехать по распределению, и тут почти ни у кого вопросов не возникало, за исключением, естественно, нашего героя. Для Яшки было ясно, что и дальше эксплуатировать своё «молочное и недолговечное счастье», как это было до последнего времени, нельзя. Нужно искать работу, не сидеть же и дальше на шее у родителей. Они-то молчат и вряд ли попрекнут бездельем, но ведь и совесть надо иметь!

На комиссии по распределению Яшке предложили отправляться молодым специалистом по уже знакомому адресу – на Алтайский вагоностроительный завод, куда он совершенно не стремился попасть вторично. Ему до сих пор иногда по ночам снились тяжёлые ухающие прессы, привезённые сюда ещё во время войны, когда эвакуировали заводы из европейской части страны… Нет, что угодно – только не сюда! Туристические поездки хоть на край света – с превеликим удовольствием, но на постоянку, как декабристы в глухие сибирские углы, – нет, к этому патриотическому поступку Яшка был не готов.

Выход нашёлся после долгих размышлений и маминых советов. Он отправился за помощью к своему дядьке, знатному сталевару, одному из создателей танковой брони для легендарных фронтовых тридцатьчетвёрок. У того были какие-то давние связи в министерстве, и дядька кому-то в самом деле позвонил, с кем-то договорился, и в итоге Яшке было разрешено в порядке исключения свободное трудоустройство без необходимых трёх лет обязательной отработки по распределению. В то время это было неслыханным везением, которому завидовали многие его сокурсники, разъезжающиеся по городам и весям. Обладателями такого свободного трудоустройства могли стать лишь беременные или кормящие мамаши, инвалиды и дети высокопоставленных начальников. Ни к одной из этих категорий Яшка не принадлежал.

Было, конечно, немного стыдно перед товарищами, которым не хотелось уезжать от родимого очага не меньше, чем ему, но тут уже каждый устраивался, как мог. Впервые Яшка почувствовал, как много в нашей судьбе решают связи и знакомства, и хоть этим пользоваться было немного противно и стыдно, но никуда не денешься – такая уж наша жизнь… А сегодня – сегодня жизнь стала иной?!

Даже Лобзику не помог открутиться от далёкого уральского городка его хвалёный влиятельный отец, подполковник с институтской военной кафедры. Галка ехать со своим избранником категорически отказалась, на чём и закончилась их долговечная, почти четырёхлетняя любовь. Видно, не годилась она в декабристские жёны, бросавшие всё и отправляющиеся вслед за своими любимыми в сибирскую глухомань. Правда, и Лобзик не сильно рвался в декабристы, но потерей возлюбленной почти не опечалился, здраво рассудив, что везде, в любой глуши, есть молодые и красивые девушки, на которых можно положить глаз. Главное, погромче исполнять для них своё любимое бронебойное «Кант бай ми ло», чтобы они тут же стали укладываться под него штабелями.

Аноха в этом году не защищался, потому что, как и Петя Булкин, взял академический отпуск, сославшись на тяжёлые семейные обстоятельства и неизлечимую болезнь батюшки-алкоголика. Поэтому сия напасть с распределением его пока не коснулась. Триха неожиданно женился на молчаливой черноглазой молдаванке и сразу же сварганил к распределению пару прелестных малышей, посему его как многодетного папашу тоже не стали трогать. Последнему участнику их компании Пете, как и Анохе, распределение предстояло лишь на будущий год. Короче говоря, их сплочённая с самого первого курса, но так и не состоявшаяся рок-группа в одно мгновение развалилась, так и не исполнив по-настоящему ни одной песни.

Одно время Яшке было крайне не по себе, потому что внешне выходило, будто он как бы бросил друзей, которые разъедутся в другие города, хотя могли бы оставаться дома и работать по специальности на схожих предприятиях. Зато вместо них приедут молодые специалисты из тех же самых городов и займут места, которые могли по праву принадлежать им. Что это за дурацкое перемешивание людей в громадном закипающем котле трещавшего по швам Советского Союза? Кому понадобилось, чтобы люди срывались с обжитых мест, покидали родителей и друзей и начинали свою новую жизнь с нуля? Была бы в том прямая необходимость, так ведь нет же! Большинство молодых специалистов отрабатывали свою обязательную трёхгодичную каторгу и, невзирая ни на что, всё бросали и возвращались домой…

Гриша Сладков уехал по распределению в Ленинград, так ни с кем и не попрощавшись. Покинуть провинциальный городок и отправиться в столицы, где больше возможностей продвинуться в музыкальной сфере, было его давней мечтой. То, что он так легко расстался со своими соратниками по музыке и, главное, с Яшкой, немного обижало его, но не очень, ведь у каждого своя дорога, и не всегда остаётся время, если уж пошёл по ней, оглянуться и вспомнить тех, без кого не мог обходиться раньше. К месту, наверное, вспоминалось, как один из кураторов от конторы случайно – или намеренно? – проговорился, что при разборе полётов после незабываемого бардовского вечера первым на ковёр вызывали всё-таки не Яшку, а Гришу. И тот без долгих уговоров и запугиваний сразу указал на него пальцем, как на инициатора «антиармейских» песенок. Это было, конечно, неприятно и не по-мужски, ведь на сцене-то он как раз прилюдно утверждал совсем обратное, но сам-то Яшка – разве он оказался порядочней? Тоже всё выложил, когда надавили и прищемили хвост успеваемостью и будущими карами…

Хоть он уже довольно долго не общался с кураторами из конторы, но свой прощальный привет они ему всё-таки сумели передать. Притом в своём излюбленном стиле – исподтишка и подленько. Как выяснилось позднее, они сочли, что его отмазка от поездки по распределению, о которой он чистосердечно поведал им, произошла в нарушение закона, быстренько просчитали цепочку и выяснили, кому в министерство звонил Яшкин дядюшка. Дальше уже пошло по накатанному сценарию феликсовых птенцов: они устроили крупную неприятность этому влиятельному чиновнику из министерства. А тот уже по цепочке вниз перезвонил дядьке-сталевару и устроил ему форменную головомойку. Очень неприятный разговор состоялся после этого у разгневанного дядьки со своим болтливым племянничком. Кажется, до самой смерти он не простил Яшке его длинный язык… А как бы иначе комитетчики узнали о звонке в министерство?..

После того как спустя некоторое время все разъехались, старых друзей больше не осталось, а новых Яшка ещё не приобрёл. Тем не менее куда-то устраиваться на работу нужно было всё равно. И тут ему уже помог отец, который был не последним человеком в строительной отрасли.

– Поедешь на домостроительный комбинат, – сказал он как-то, вернувшись с работы, – я договорился с главным инженером, тебя возьмут в конструкторское бюро. Будешь работать за кульманом. А там посмотрим, как себя проявишь и что с тобой делать дальше.

– Но я ни бельмеса не понимаю в домостроении! – заартачился Яшка, хотя уже догадывался, что ничего лучше ему не светит, и идти на комбинат всё равно придётся.

– А голова тебе на что? – усмехнулся отец и жёстко прибавил: – Поедешь и будешь работать! Других вариантов у меня нет.

– И у меня тоже, – грустно согласился Яшка.

На следующий день он отправился на домостроительный комбинат и уже через час после появления в тамошнем отделе кадров обживал один из четырёх кульманов в конструкторском бюро в административном корпусе.

Работа оказалась несложной – простые ремонтные чертежи, и только. Поначалу Яшка искренне хотел проявить полёт фантазии и разгул воображения, получившие уже однажды достойную оценку на защите диплома, но здесь этого никому не требовалось. Используемое на заводе оборудование было стандартным, и если в нём ломались какой-то узел или деталь, то их или сразу чинили подручными цеховыми средствами, или вызывали человека из собственного конструкторского бюро, который снимал размеры и делал чертёж на коленке. Потом чертёж передавался в ремонтно-механический цех, а там узел ремонтировали или изготавливали нужную деталь. Вот, пожалуй, и всё, что требовалось от местного конструкторского бюро.

Яшкин энтузиазм угас уже на третий день после начала работы. Он и прежде не планировал становиться гениальным конструктором и изобретателем, а тут даже предпосылок к этому не было. Не известно, как бы сложилась его конструкторская судьба, если бы он отправился по распределению в Новоалтайск, но уж на домостроительном комбинате точно никакого продвижения к сияющим инженерным вершинам не предвиделось.

Как человек деятельный, он долго усидеть на месте не мог, за несколько последующих дней перезнакомился со всеми на заводе, а с некоторыми даже подружился. Оказывалось, что здесь тоже есть люди, не равнодушные к «Битлс», при этом они читают современные книги и смотрят запрещённое кино с видеокассет – короче, ни в чём не уступают его прежним вольнолюбивым друзьям-студентам. Хоть молодёжи на заводе и немного, тем не менее жить тут можно.

Спустя пару месяцев случилось то, чего Яшка совершенно не ожидал. Парторг завода Галина Павловна пригласила его к себе в кабинет и предложила стать секретарём комсомольской организации. Предложение оказалось настолько неожиданным, что Яшка опешил.

Он всегда относился к этой бодрой организации с достаточной долей иронии, редко участвовал в парадных комсомольских мероприятиях и особого энтузиазма, если это не было обязательным, не проявлял. Естественно, он вступил в комсомол ещё в школе, как это сделали все его сверстники, но происходило это скорее за компанию, чтобы не оказаться среди одноклассников белой вороной. Уже потом в институте он под разными предлогами смывался с комсомольских собраний, отказывался от поручений старших комсомольских товарищей, а если уж не удавалось отказаться, то выполнял спустя рукава. Короче говоря, Яшка и комсомол ни в коей мере не были близнецами-братьями.

И вот такое неожиданное предложение…

И тут же в памяти всплывал случай из Яшкиной студенческой молодости, когда он был совсем зелёным и всерьёз не задумывался ни о комсомоле, ни о партии. Девушки, гулянки, музыка – впрочем, здесь он мало чем отличался от своих сверстников.

Как и многих из его окружения, Яшку несколько возмущало то, что историей своей семьи он обязан был интересоваться в те достославные доперестроечные годы гораздо меньше, нежели историей семьи Ульянова-Ленина. Все без исключения в едином порыве и под мудрым руководством партии непременно вливались в единую семью строителей коммунизма, и ничего выдающегося в биографиях простых людишек не должно было происходить по определению, а вот семья Ильича – это нечто другое, это яркий пример для подражания. Правда, никто особо не стремился повторить тернистый путь бессмертного вождя, да и никто никого по большому счёту к этому не призывал. И без вас, ребята, найдутся в будущем достойные претенденты полежать в мавзолее и покрасоваться своими ликами на газетных передовицах и денежных купюрах.