Текст книги "Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой"

Ясное дело, что после пережитого в лагерях Яшкин отец большим патриотом не стал, и беседовать с ним на подобные темы было бесполезно. А вот мама, как ни странно, до своих последних дней оставалась пламенной коммунисткой, иногда поругивая посмеивающегося над социалистической действительностью папой ну и за компанию Яшку, примкнувшего к нему полностью и безоговорочно.

– Любой нормальный человек, – говорила она, – обязан стать коммунистом!

– Для чего? – усмехался папа. – Чтобы платить взносы? Какие у рядового коммуниста ещё есть права?

– Платить взносы – это не право, а обязанность, – поправляла мама, – а членство в партии рано или поздно пригодится в жизни…

И хоть чаще всего эти разговоры не заканчивались ничем, но иногда от её пламенного коммунистического задора и в самом деле была некоторая реальная польза.

Однажды, ещё в студенческие времена, Яшка прочёл объявление о том, что в институтском профкоме имеются путёвки в Югославию. В страны социалистического лагеря можно было ездить довольно свободно – один раз в два года, и студентов, ещё не успевших испортить свой послужной список чем-нибудь запретным, пускали туда без особых проблем. Но Югославия – это был почти вожделенный наполовину капиталистический Запад, и чтобы попасть в такую поездку, нужно было пройти не одну инстанцию.

Первую палку в колёса Яшке пытались поставить ещё на комиссии профкома института.

– Понимаете, – заявил председатель комиссии, – в такие поездки мы рекомендуем только самых идеологически выдержанных товарищей…

– И я к таковым не отношусь? – нахально перебил его Яшка.

– Ну, почему же, – запнулся председатель, – к вам у нас претензий нет, но, сами понимаете, сложная международная обстановка…

И тут Яшка снова перебил его:

– А разве бывает когда-нибудь международная обстановка простой? Не хотите меня пускать, наверное, потому что я еврей?

В комнате, где они находились, воцарилась напряжённая тишина. Взоры присутствующих скрестились на председателе профкома, который должен был как-то отреагировать на кощунственные вопросы этого наглеца. Ни слова не говоря, тот быстро подписал характеристику, сунул Яшке в руки и жестом выпроводил за дверь.

Прислонившись ухом к двери, Яшка услышал, что ему вслед говорят профсоюзные вожачки.

– Зачем ты подмахнул ему характеристику? – удивлённо поинтересовался председатель комиссии.

– Кто его знает, на что он способен, если говорит такое! – принялся оправдываться профкомовец. – Начнёт кляузы строчить по всем инстанциям, мол, зажимаем национальные меньшинства, то есть евреев, потом от грязи не отскребёшься… Всё равно ему ещё проходить комиссию в райкоме, а там уже уровень другой. Хрен он там проскочит! Вдобавок ещё я позвоню им и предупрежу…

Домой Яшка явился печальным и крайне расстроенным, что не укрылось от всевидящего ока мамы.

– Что случилось? – строго спросила она. – Как прошла комиссия?

Когда Яшка рассказал, она, недолго раздумывая, стукнула кулаком по столу и вынесла приговор:

– На комиссию в райком пойдём вместе!

– Да ты что, – заныл Яшка, – люди увидят, что я пришёл с мамой, засмеют же!

– Ну и пусть! Зато поедешь в эту чёртову Югославию. А они пусть и дальше смеются.

И они пошли на комиссию вместе. Когда Яшку вызвали, она хотела пойти с ним, но секретарша загородила дверь грудью:

– Приглашают только его одного, – и ткнула в Яшку холёным пальчиком, при этом, не удержавшись, хмыкнула, – без группы поддержки.

На самом деле никакой комиссии не было, а в кабинете сидел лишь третий секретарь райкома – упитанный мордастый мужик в белой рубашке с потным воротником и сбившимся набок галстуком. Чувствовалось, что профкомовец сдержал обещание и позвонил ему.

– Значит, так, – по-ефрейторски распорядился мужик, – мы тут обсудили вашу кандидатуру с членами комиссии, – и для убедительности окинул взглядом пустое помещение, и пришли к выводу, что вам пока рановато ехать в Югославию. Мы же туда направляем людей не только на песочке лежать и в море плавки полоскать, а пропагандировать советский образ жизни… Между прочим, у нас в стране и без этой Югославии полно замечательных курортов – на Байкале, например, на Дальнем Востоке. А Кавказские Минеральные Воды чего стоят, и ещё много чего… Почему бы вам туда для начала не съездить? Да и группа в Югославию почти укомплектована. Так что моя подпись на характеристике мало чем вам поможет.

– А вы подпишите, – вкрадчиво предложил Яшка, – а там видно будет.

– Что?! – моментально рассердился третий секретарь. – Разве я непонятно объяснил, что не подпишу?!

Из его кабинета Яшка вышел ещё более понурым, чем несколько дней назад из профкома.

– Что тебе сказали? – настороженно спросила мама.

– Как я и предполагал…

– Ага! – мама плотоядно потёрла руки и устремилась к двери в кабинет. Отодвинув плечом вставшую на защиту секретаршу, она пинком распахнула дверь и прошла внутрь. Хоть она и плотно захлопнула дверь за собой, но разговор, который вёлся с обладателем кабинета, проходил на повышенных тонах, и находившимся в приёмной было слышно всё вплоть до последнего слова.

– Какого вы года рождения, молодой человек? – сразу взяла быка за рога мама.

Опешивший третий секретарь послушно выдал:

– Сорок третьего… Какое это имеет значение?

– А я, – перебила его мама, – в партии с сорок первого года, вам это понятно?.. Теперь, как коммунист коммунисту, объясните, почему мой сын не имеет право отдыхать в Югославии?

– Ну… – принялся блеять что-то невнятное хозяин кабинета, – я вашему сыну не запрещал и не отказывал, просто группа укомплектована…

Но мама его не слушала. Опять рывком распахнула дверь и протянула руку:

– Давай характеристику, он подпишет, – и оглянулась на окончательно вспотевшего толстяка, утиравшего пот со лба и шеи. – А не подпишет – он даже не догадывается, куда я с этой бумагой пойду!..

Домой они возвращались пешком, потому что хотелось остыть и успокоиться.

– Знаешь, сынок, сколько сил и нервов на всё это требуется? – сказала мама совсем другим, уже спокойным и грустным голосом. – Вокруг столько проходимцев, притом все они рвутся на такие посты, где порядочным людям просто не место. А в партию, может быть, именно для того и нужно вступать, чтобы бороться с ними на равных… Теперь ты меня понимаешь?

…Яшка стоял сейчас перед парторгом и невольно вспоминал мамины слова.

– Должность эта не освобождённая, – продолжала Галина Павловна, видимо, посчитав, что Яшка всё ещё не может опомниться от счастья и потому ничего не отвечает. – Но и комсомольцев-то у нас на заводе – кот наплакал. Будешь как и прежде работать в своём конструкторском бюро, а зарплата у тебя будет на тридцатку больше… Сколько у тебя сейчас, кстати?

– Сто двадцать пять рублей.

– Ну вот видишь, тридцать рублей от райкома комсомола – это довольно существенная прибавка!.. Отдельный кабинет тебе, правда, не положен. Хотя… У нас есть свободная подсобка, которую занимает уборщица. Выселим её – пускай свои вёдра и тряпки под лестницей хранит, никто их оттуда не стащит. А тебе туда стол поставим и сейф для хранения документов.

– И много там документов?

– Учётные карточки и личные дела комсомольцев – а как ты думал? Их положено в сейфе хранить. Да ещё отчёты, которые ты обязан будешь писать в двух экземплярах – один в райком отправлять, а второй себе в папочку подшивать. Тебе теперь напрямую придётся общаться с райкомовскими товарищами. Ну, и, естественно, со мной… Короче, меньше слов, больше дела! Принимай дела у своей предшественницы. Она в декрет уходит… И вообще, я была ею не особо довольна, потому что с ленцой дама была, не горела на своей должности. А ты – парень, вижу, активный, с инициативой. Вот и давай, доказывай – бери бразды в свои руки…

Что необходимо было доказывать и какие бразды нужно брать, Яшке никто так и не объяснил.

– Разберёшься по ходу дела, – махнула рукой Галина Павловна.

От неё же он получил ключи от сейфа, который рабочие вскоре перетащили в подсобку с неистребимым запахом мокрой тряпки, пару коробок с документами комсомольцев и довольно увесистую папку с отчётами и письмами, которые заводская комсомольская организация на протяжении своей недолгой истории получала от вышестоящих инстанций. Всё это добро, по словам парторга, должно было находиться в сейфе, но… не находилось.

Так Яшка из простого инженера-конструктора превратился в секретаря комсомольской организации небольшого домостроительного заводика и, как ему казалось, начал своё стремительное восхождение по карьерной лестнице к вожделенным сияющим вершинам. Мамины слова постоянно всплывали в его памяти. Конечно, вершин хотелось несколько иных – литературных, музыкальных, творческих, но и эти пока ничего. Вдруг здесь пойдёт дело, и удастся совместить одно с другим. Лиха беда начало…

Каждый его день теперь начинался с визита к парторгу за получением ценных указаний. Если он не появлялся сразу, то в конструкторском бюро спустя некоторое время раздавался телефонный звонок, и недовольный голос парторга требовал на ковёр своего подчинённого.

В принципе, деятельность комсомольского вожака была необременительной, и даже давала ряд преимуществ, которых ни у кого другого не было. Когда Яшке необходимо было исчезнуть от кульмана, к примеру, чтобы покурить с новыми друзьями и обменяться свежими анекдотами, то он мог совершенно спокойно скрыться на час-полтора, особо не заморачиваясь с объяснениями, а молчаливый начальник бюро, прежде ревностно следивший за своим беспокойным подчинённым, теперь с подчёркнутым равнодушием отворачивался и опускал взор в какие-нибудь бумаги на своём столе. Ясное дело, что ссориться с этим юрким пацаном, за спиной которого стоит всесильный партком, было себе дороже.

Особо радовало, что у Яшки теперь появился собственный кабинет – бывшая подсобка, – ключи от которого были только у него и у уборщицы, затаившей на комсорга смертельную обиду за отъём помещения. Правда, телефон ему туда так и не провели, потому что Галина Павловна не дала добро, но так было даже лучше: приходилось бы снимать трубку и отвечать на каждый звонок тех, кто его разыскивает. А так его ищи-свищи!

На двери подсобки повесили гордую табличку «Комитет ВЛКСМ». Инициатива изготовления таблички полностью исходила от Яшки и была положительно оценена на ближайшем парткоме.

Вероятней всего, эта табличка была единственной реальной вещью, созданной Яшкой в период своей бурной комсомольской деятельности. От отчётов о проделанной работе, регулярно отправляемых в райком, и редких проводимых собраний, на которых всегда присутствовало меньше половины работающих комсомольцев, указанных в тех же отчётах, ясное дело никому не было ни тепло ни холодно. Даже парторгу.

Жизнь теперь становилась относительно свободной и комфортной. И ничто не указывало на тучи, незаметно сгущающиеся над Яшкиной кучерявой головой…

2. Характеристика

– Как дела у опалённого в боях комсомола? – каждое утро одинаково шутила Галина Павловна, едва Яшка являлся на ковёр. Похоже, настроение у неё с утра всегда было прекрасное, если казнить подчинённого было пока не за что. Конечно, можно подхалимски похихикать с начальством, глядишь, что-то обломится с барского стола нищему, как церковная мышь, заводскому комсомолу. Только Яшку это не сильно беспокоило и даже хихикать за компанию было неохота. Что-то во всём этом было порочное, искусственное, невзаправдашнее. Глупая игра в поддавки с тётками, на которых в студенческую пору он и не посмотрел бы…

– Всё нормально, – каждый раз заученно отмахивался он и переходил на казённо-административный язык, без которого невозможно излагать то, чем они с парторгом занимались: – Последнее комсомольское собрание прошло на высоком идейно-политическом уровне при почти стопроцентной посещаемости. Идею субботника, посвященного Дню защиты детей, заводская молодёжь восприняла с энтузиазмом…

– Так уж с энтузиазмом?! – не доверяла Галина Павловна и однажды даже прибавила: – Ты у нас прямо-таки Иоанн Златоуст – изрёк слово, и они тебя послушались, твои комсомольцы!

Откуда она знает про Златоуста?! Что-то раньше такой широты кругозора за парторгом Яшка не замечал. Она и художественную литературу вряд ли когда-то читала, разве что газету «Правда» – но просматривать этот печатный орган её обязывала должность. Всё равно деньги, уплаченные из собственного кармана за подписку, никто назад не вернёт!

Ах, да, тут же припоминал он, это наверняка результат общения со скандальным Петром Полынниковым, пресвитером местной общины евангельских христиан-баптистов, который работал на заводе кузнецом. Хочешь не хочешь, а вести атеистическую работу парторг была обязана, как бы это ни мешало ей жить. Вот Галина Павловна и ведёт. Только кто кого в свою веру перетаскивает – ещё вопрос. Необразованный кузнец, пожалуй, в собственной идеологии стоял на ногах куда крепче, нежели прочитывающая от корки и до корки газету «Правда» парторг.

– Куда они, мои комсомольцы, денутся с подводной лодки?! – беззаботно махнул в тот раз рукой Яшка. – Пускай попробуют не явиться на субботник, архаровцы!

– Ну, а не явятся, что с ними сделаешь? – Галина Павловна сквозь толстые стёкла очков разглядывала его ласковым взглядом сытого удава. – Ты уж того, Яков, без фанатизма. А то приходили ко мне на днях девчата из формовочного цеха, жаловались на тебя.

– На меня?! На Иоанна Златоуста?!

– На тебя! – передразнивала Галина Павловна. – Ну-ка, расскажи, как ты с них взносы собирал? Нет чтобы подойти к человеку, про здоровье спросить, поговорить по-хорошему, он тебе всё, что задолжал, до копеечки выложит, а ты, понимаешь ли, придумал хитрый ход! Перед зарплатой уселся рядом с кассиром и аккурат вычитал сумму взносов из того, что на руки выдавать положено. За такое можно и загреметь!.. Да что я тебе рассказываю, будто сам не знаешь! Это что – недоверие к людям?

– Какое недоверие?! – бурно запротестовал Яшка, а на душе уже кошки коготками заскребли. Значит, казнь или порку не отменили, а только отсрочили. – Просто это своеобразный сервис: не нужно людям время терять, бегать в комитет комсомола. Да и нам хлопот меньше. За один день взносы по заводу собираем. Когда ещё такое было? Чем плохо?

– Хлопот испугался? – голос Галины Павловны был всё ещё медово-ласковый, но в нём уже проскакивали знакомые металлические нотки. – Рано, дружок, лёгких путей ищешь… Ну, да ладно, надеюсь, учтёшь замечание. Извинись перед девчатами, скажи, мол, больше такого не повторится, и вообще. Мне потом доложишь… Я тебя, собственно говоря, вызвала по совсем другому вопросу. Нашему коллективу оказана высокая честь: мы должны выдвинуть своего кандидата в депутаты райсовета. По разнарядке кандидат должен быть не старше двадцати семи лет, то есть комсомольского возраста. Улавливаешь?

Галина Павловна всегда изъяснялась языком партийных документов. Наверное, и дома, когда необходимо позвать мужа обедать, она выносила соответствующую резолюцию. В этой канцелярщине она чувствовала себя как рыба в воде. Может, поэтому её, рядового экономиста из планового отдела, и избрали парторгом. А вероятней всего, другого кандидата не отыскалось: кому охота возиться с парторганизацией из пятнадцати коммунистов на заводике, где трудится всего около четырёхсот человек. Ведь писанины от этого ничуть не меньше, чем на солидном предприятии, где парторг освобождён, и народу в сто раз больше. Впрочем, и у Яшки на комсомольском учёте всего тридцать два человека. Ни Галина Павловна, ни он не освобождены от основной работы, но у какого заводского начальства, скажите, поднимется рука загружать государевых людей текущими производственными заданиями?

– Как один, отдадим свои голоса народному избраннику! – с чувством продекламировал Яшка, но Галина Павловна его иронии, кажется, не заметила:

– Мы вчера на парткоме решили, что наиболее достойная кандидатура – бригадир штукатуров из формовочного цеха Нина Филимонова. Как твоё мнение? Ты её лучше знаешь, она твоя комсомолка.

– Вам виднее, – пожал Яшка плечами, – хотя…

– Что – хотя? – Галина Павловна с интересом глянула на подчинённого поверх очков.

– Взносы эта Филимонова четвёртый месяц не платит, вот что. А с ней за компанию ещё трое комсомолок из её бригады. Дурной пример заразителен.

– Для этого ты и сидел вместе с кассиром во время выдачи зарплаты?

– И для этого тоже.

– Ну, и заплатили они взносы?

– Как бы не так! Увидали меня, сразу развернулись и ушли. Говорят, нам не к спеху, придём за зарплатой, когда тебя тут не будет.

– А остальные комсомольцы?

– Остальные заплатили. Задолженность только по бригаде Филимоновой.

– А чем твоя красотка занимается?

Красотка – это Ленка, незаменимый заместитель Яшки и одновременно заведующая сектором учёта. Все её ехидно дразнили сборщицей налогов, потому что это её основная и единственная обязанность, кроме, конечно, чертёжной работы за кульманом. С остальными комсомольскими делами успешно справлялся сам Яшка. Галина Павловна её терпеть не могла, наверное, из-за того, что Ленка была человеком независимым и могла, разозлившись, выдать в глаза всё, что думает. В Галине Павловне она видела не мудрого и непогрешимого партийного вождя, а простого экономиста из планового отдела, с которой, как и с остальными заводскими дамами, могла при случае поцапаться. Но у Яшки просто не было другого кандидата в сборщики налогов – должность не оплачиваемую и склочную, но позволяющую на законных основаниях некоторую часть рабочего времени филонить.

При упоминании о Ленке Яшка по привычке становился в позу:

– Между прочим, эта «красотка» каждый месяц без напоминаний обходит все бригады, и ни разу ещё не было задержки с отчётностью. Не вам объяснять, Галина Павловна, как нелегко выколачивать скудные гроши из наших комсомольцев. Уже четыре комсомольских билета вместо взносов вернули!

– Что же ты молчал до сих пор?! Почему об этом слышу только сейчас? Это же ЧП! Представляешь, какой скандал будет, если это дойдёт до райкома?

Некоторое время она сидела надутая, изображая из себя человека, которому нанесли смертельное ранение, потом всё-таки пошла на мировую:

– Ты уж за своей красоткой приглядывай, пускай меньше хвостом крутит и не курит в комитете комсомола. А то вы мне скоро всю комсомольскую организацию разгоните. И так уже… – она покопалась в бумагах перед собой и протянула лист. – На-ка, подпиши, пока я не забыла.

– Что это?

– Характеристика на Филимонову. Нужно срочно отвезти в райком партии. Мы же выдвигаем её кандидатом в депутаты, забыл?

– Ну и выдвигайте на здоровье. Я-то причём?

– Она твоя комсомолка, значит, характеристику должен подписать в первую очередь ты.

– Какая она комсомолка, если взносов не платит?!

– Ох, и бюрократ ты! Молодой да ранний! По-твоему, принадлежность к комсомолу исчерпывается только уплатой взносов? Не сумел собрать взносы – это твоя проблема, да и кого это вообще интересует в райкоме партии? Не смог нормально пообщаться с подопечным – свои деньги вытащи из кармана и заплати! А как ты, братец, хотел?.. Короче говоря, сейчас распишись, а я вызову её, поговорю, и она прибежит к тебе, как миленькая заплатит. Сколько там у неё набежало – рублей пять, не больше?

– Не в пяти рублях дело! Дело в том, что она плюёт на комсомол и заодно на партию. И, между прочим, на нас с вами! Разве не понятно?!

– Но-но, поосторожней! – нахмурилась Галина Павловна. – Разговорился, понимаешь ли… Такими словами не бросаются!

– Это не я бросаюсь, это она бросается! И не словами…

Вообще-то, с Яшкиной стороны было не очень красиво обвинять бригадиршу штукатуров в таком страшном богохульстве, за которое не так давно можно было лишиться не только бригадирства, но и головы. Однако он на эту Филимонову страшно злился и притом не первый день. Если бы она просто не платила взносы, шут с ней, как-нибудь пережил бы и не принимал всё так близко к сердцу. Но тут, выражаясь высокопарно, была задета его честь, и ни на какие компромиссы идти он не собирался.

Месяц назад, когда Яшка ещё не помышлял о сидении рядом с кассиром во время выдачи зарплаты, Ленка, как всегда, отправилась по бригадам собирать взносы. Но в бригаде Филимоновой – и не кто-нибудь, а сама бригадирша! – демонстративно послали её на три весёлых буквы. Ленка, безусловно, была знакома со всеми буквами алфавита, но с таким откровенным хамством столкнулась впервые. В слезах она примчалась в подсобку и категорически заявила Яшке, что в цех больше ни ногой. Дескать, с такой наглостью она никогда раньше не встречалась и мириться не собирается.

Что ему оставалось? Он поправил галстучек, одёрнул пиджачок и бодро отправился в бригаду отстаивать честь и достоинство ленинского комсомола. Само собой разумеется, его ожидала та же незавидная участь, только при большем скоплении народа, потому что коварная Нинка верно просчитала момент его появления и устроила в цехе цирковое представление. Вступать с ней в перепалку Яшка не стал и под всеобщий хохот гордо удалился в заводоуправление красный, как рак, и злой, как тысяча гадюк.

После всенародного осмеяния комсорга и его заместителя никакой активности Нинка Филимонова больше не проявляла, очевидно, решив, что цель достигнута, жадный до её кровных копеек враг повергнут, а лежачих, то есть Яшку и Ленку, не бьют. Можно было бы всё спустить на тормозах, ведь человек Яшка отходчивый и долго злиться не умел, но решил на всякий случай подстраховаться и во время следующей получки уселся рядом с кассиршей, чтобы потрошить своих должников в момент получения денег.

– Ну, чего раздумываешь? Подписывай характеристику, не тяни резину, – подгоняла Галина Павловна, – это пустая формальность. Если партком решил, что она станет депутатом, то так оно и будет. Или ты возражаешь против решения парткома?

И вдруг Яшка неожиданно для самого себя хрипло выдавил:

– Не буду подписывать никаких бумаг, и всё!

– Какая муха тебя укусила? – Галина Павловна уже не скрывала своего раздражения, и в толстых стёклах очков её глаза стали ещё больше. – Тебе неприятности нужны?

– Сказал, не буду, значит, не буду! – повторял Яшка в запале, выскакивая из парткома.

– Ну-ка, погоди, Яков, – понеслось ему в спину, – наш разговор ещё не закончен!

– Плевать! – хотел было вслух выдать Яшка, но поостерёгся и несколько раз повторил это, но уже в коридоре, а про себя прибавил кое-что покруче…