Текст книги "Клудж. Книги. Люди. Путешествия"

– Ну, возьму деньги и сдам им какой-нибудь порнороман. Но если это будет адекватный вызов – заказ на выковку современной версии национального мифа, – то он бы взялся ответить на него по-настоящему.

Здесь же, в Староуткинске, мы осматриваем памятник техносферы XIX века, «домну-самовар» – сооружение, напоминающее инсталляцию популярного в восьмидесятых художника Юккера. Завод, основанный Демидовыми в 1729 году, пашет и сейчас, выпуская в XXI веке, что характерно, ручные железные мясорубки, – да-да, те самые, которые прикручиваются к краю стола. На архитектурный курьез можно смотреть еще долго, но мы идем бродить по территории – искать каменное строение XVIII века. Мало того что поиски не увенчиваются успехом, так еще я проваливаюсь куда-то в снег – похоже, в какие-то отложения мезозойской эры.

– Как вы думаете, – спрашивает Иванов, откапывая меня из трехметровой ямы, – есть шанс, что здесь появится развитая туриндустрия?

– О, – отвечаю я, выгребая из-за пазухи четвертую пригоршню вечного льда. – Весьма вероятно. Но вам бы не помешал железный занавес.

Иванов довольно осторожный человек и крайне сдержан в высказываниях. Единственное по-настоящему эксцентричное заявление, которое он себе позволяет, – «Я хочу сделать из Чусовой „Золотое кольцо“». Могу представить горнолыжное шале «У дырника», придорожное кафе «Бойтэ», где подают свекольный салат «Сатаненыш», – но летающие сюда на уик-энд парочки менеджеров и проводящие тут каникулы студенты из «вышки»… На что они тут будут смотреть? Ну, обычные хмурые, как задник васнецовской «Аленушки» или мороз-и-солнце, русские пейзажи, ну, может быть, чуть более ландшафтно разнообразные, чем в Средней полосе. То есть все эти пейзажи в ивановских книгах – брехня? Нет. Но на обывательский вкус, Чусовая – классическое «посреди нигде»; без ивановских романов тут не разгуляешься. Зимой, впрочем, трудно судить о степени привлекательности и конкурентоспособности Чусовой – готов ли кто-нибудь потратить две летних недели и довольно изрядные деньги на то, чтоб проплыть на заставленном рюкзаками катамаране мимо камней-бойцов и окунуться в поэзию индустриальной разрухи – ну, или горнозаводской цивилизации?

С другой стороны, вся русская цивилизация – экстенсивно-фронтирная, и Иванов со своим проектом заповедной Чусовой для нее естественно привлекателен; якобы глухой Пермский край – подходящее место для отечественного туриста. Чусовая с ее историей – действительно природный памятник национальной пассионарности; в этом смысле Сассекс, Каппадокия и Бретань Чусовой не конкуренты.

Иванов – тот человек, который обеспечивает стремительно деградирующую землю историей; а в наше время история – кредитная история – ценится как ничто другое. Любопытнее всего, что Иванов, конечно, многое выдумывает – но все его локальные мифы почему-то стыкуются с уже существующими, национального масштаба. «Золото бунта» – с «Капитанской дочкой», «Серебряным копытцем», «Мертвыми душами», да даже и с «Москвой – Петушками», таким же путешествием по трассе, сплавом души. «Общага» – с Достоевским, с «Мы», с коммуналками от Зощенко до Ильфа – Петрова, с общинностью Лескова и Солженицына, с барачно-лагерной литературой, даже с мамлеевскими «Шатунами». И это при том, что он не пишет ремейки. Я несколько раз спрашивал у Иванова, имел ли он в виду, когда писал «Золото», стыковку, например, с Пушкиным. Специально – нет, но согласен с тем, что получилось в масть. Единственное, с чем он не согласен, – так это с приговором Быкова: «Золото бунта» – символистский роман, ответ «Серебряному голубю» Андрея Белого.

– А я и не читал его, я, может, его с Сашей Белым путаю, – с вызовом говорит Иванов.

– И с Панкратовым-Черным, – резонно добавляет Джузи.

Деревня Каменка расположена между бойцами Собачьи Ребра и Первым Шайтаном, в верховьях Чусовой. Каменская пристань была построена при Иване Грозном и служила форпостом Строгановых. За четыреста лет здесь – как и в Ревде, Староуткинске, Кыне, Усть-Утке и еще миллионе поселков, которые мы посетили, – успели перегородить речку, набрать пруд, построить плотину, шлюз, лесопильную мельницу с водяным колесом и канал для спуска барок. Отсюда отплывал Мамин-Сибиряк, который первым описал сплав «железных караванов» в очерке «Бойцы».

– Якобы отплывал, – дырявит пальцем невидимого дезинформатора Иванов. – На самом деле отплывал он с Усть-Уткинской, которой почему-то дал имя Каменка.

Иванов страшно недоверчив и обожает ловить за руку авторов «других путеводителей»: перемерять расстояния, уточнять названия, издеваться над невежеством местных жителей. В пермской картинной галерее висит картина Верещагина «Камень Мултык». На ней изображена суровая уральская природа, утес, сдавленная теснинами быстрая река, сумрачная чащоба на берегу – типичный Мултык. Иванов, однако ж, пораскачивавшись перед картиной с минуту, с носка на пятки, с пятки на носок, изрекает:

– Это не Мултык.

Батюшки! А что же это, Алексей?

– Это НЕ Мултык.

Каменка – это именно та пристань, где Осташа в бригаде Кафтаныча сработал себе барку (то есть, по Иванову, душу), где в «караванной конторе» получил свой гонорар, – и откуда стартовал в составе «железного каравана». Это здесь взрывали лед на пруду, это здесь при спуске барки по шлюзам погибла девка под плотиной, это здесь мы впервые видим налившуюся на семь аршин Чусовую.

Но самое интересное на Чусовой – не здесь, а ниже по течению, в нижнетагильском регионе: там самые большие бойцы, один Великан тянется на протяжении полутора километров. Зимой туда не доберешься, но и в Каменке Чусовая как минимум живописна – у авторов будущего сериала есть шанс снять натуру именно здесь, а не в Юте или чилийских Андах. Наверное, летом река действительно похожа на трассу «Формулы-1», с шиканами, с резкими поворотами, где надо менять передачи – работать потесями.

Иногда, вздохнув, я вспоминаю слова Иванова о том, что писателю, если у него есть «талант смотреть», не надо далеко ездить, он всегда находит труп там, где другие видят какой-то коричневый хлам – и пропускают самое интересное.

Выпучив глаза и сконцентрировав все ресурсы проницательности, я оцифровываю в памяти очередной фрагмент пейзажа – нечто широкое, высокое, заснеженное и, черт бы подрал мою ненаблюдательность, принципиально неотличимое от многажды виденного. По правде сказать, иной раз солидаризируешься с концепцией Джузи, у которого в этой паре амплуа завзятого скептика. Услышав что-нибудь вроде «вон там – знаменитый Сарафанный боец», он тут же начинает ворчать:

– Нет, а почему Сарафанный, я не понимаю? Он что, похож на сарафан? Ничего ведь общего. И почему знаменитый – не знает ведь никто, кроме тебя, что он, видите ли, Сарафанный.

Температура в салоне «Нивы» ощутимо ползет вверх, Иванов-старший предсказуемо приходит в бешенство. Очень тихо, елейным тоном, он произносит:

– Да, Джузи, я понимаю, тебе, конечно, лучше было бы, если б просто пронумеровать их – или вообще оставить как есть, безымянными, камень и камень.

Над Каменкой тоже есть гора, то есть камень по-здешнему, – камень Каменский. Не боец, но тоже имеется кое-что любопытное: «загадочные деревянные постройки», интригует ивановский путеводитель. Четыре крепостных башни, тын и недостроенная церковь. Это точно не старинный острог, потому что постройки стоят на кирпичном фундаменте. Есть версия, что это какая-то неиспользованная кинодекорация.

– В принципе, – бубнит искусствовед, – все довольно правильно, если про семнадцатый век, но с ошибкой, если про пятнадцатый-шестнадцатый, – потому что бревна на венцах должны быть конусообразные, а тут – цилиндры; пилы были очень дорогими, поэтому их обтесывали топорами.

А понятно ведь, почему Иванов – не просто беллетрист по части деревянного зодчества, а «писатель номер один». Потому что, когда ты живешь в мире, где границы – более-менее условность и у тебя, в принципе, есть возможность выбирать родину, где нет заданности, то, выбирая «здесь» и выбирая судьбу, которую придется разделить с этим «здесь», ты должен чем-то руководствоваться, кроме простого рождения. И вот тут становятся важны те, кто может высказать аргументы «за» и «против» какого-либо конкретного места. Ну и вот Иванов – оправдание выбора в пользу «этой страны». Его выбор заразителен.

Это аномальное, оксюморонное место – старинный новодел – выглядит не просто живописно, как сказано в путеводителе, но почти фантастически, особенно на закате. То ли это стоянка той самой мифической чуди, которая ушла в подземные убежища и оставила от себя только княгиню в лобби гостиницы «Урал». То ли это срубленные загодя декорации к фильму «Сердце пармы» – а впрочем, почему бы и не к «Географу» или «Золоту бунта»? Среди этих руин очень легко представить Служкина с Чебыкиным и Градусовым, Отличника с Серафимой, Осташу с тенью отца, князя Михаила со своей ламией Тиче – всех, короче говоря, ивановских двойников. Анахронизм? Ну так Иванов и сам в некотором смысле анахронизм – правда, он-то скорее из будущего, того будущего, где русский человек знает свою историю, а Оксфорд – реальный побратим Перми.

Отурившись, я возвращаюсь с берега Чусовой к руинам. Иванов куда-то запропал. Уже сумерки, на снегу лежат длинные тени. Присмотревшись, я обнаруживаю, что на бревне, торчащем из недоразвалившейся церкви, притулилась согбенная фигура – шапочка нахлобучена на лоб, локоть уперт в колено, ладонь на подбородке, в другой руке сигарета. Существо раскрашено отблесками заката в золотистые тона и в этом деревянном городке тоже кажется деревянным. Снизу, из-под камня, раздается автомобильный гудок – это Джузи. Тлеющий огонек сигареты у существа ярко вспыхивает.

Смерть ей к лицу

Стокгольм

За беспрецедентным успехом историй о Микаэле Блумквисте и хакерше Лисбет Саландер последовал бум шведского детектива вообще, и теперь практически любой криминальный роман, фамилия автора которого звучит достаточно «скандинавски», автоматически находит покупателя на внешнем рынке и переводится как минимум на сорок языков. Бум литературный спровоцировал бум экономический – прирост туристического потока в Стокгольм составил 40 процентов, Стиг Ларссон превратился в бренд уровня IKEA и VOLVO, Швеция на глазах становится гигантским музеем вымышленных преступлений. «Ларссонленд», «детективный туризм» – вот как называется этот феномен.

Огромный портрет Ларссона встречает туристов уже в стокгольмском аэропорту, сразу за паспортным контролем, рядом с АВВА, – неожиданная честь для человека, описавшего Швецию как страну, где процветают коррупция и насилие.

Городской музей Стокгольма вовремя отсканировал ситуацию – и организовал пешеходные экскурсии по ларссоновским местам; судя по количеству желающих погулять два часа на 14-градусном морозе, у музейного бизнеса есть будущее.

Моментально выясняется, что двое из купивших билеты понятия не имеют о Ларссоне, но им объяснили, что эта «инсайдерская» прогулка – очень хороший способ увидеть тот Стокгольм, в который они никогда не попадут по обычному путеводителю, способ увидеть город изнутри; что ж, они не прогадали.

Дом, куда Ларссон поселил своего героя, журналиста Микаэля Блумквиста, стоит в закоулке, больше напоминающем горное ущелье; перепад высот между его началом и его концом без преувеличения можно назвать драматическим: когда по обледеневшей горке начинает взбираться BMW X6 (остров Седермальм – район, где предпочитает жить богема, однако времена меняются и BMW здесь попадаются почаще «фиатов»), прохожие и экскурсанты невольно замирают – удастся ли ему одолеть подъем или он соскользнет и превратит группу в кровавое, в духе нынешних шведских детективов, месиво; о том, чтобы проехать здесь зимой без полного привода, нечего и мечтать.

Не сразу замечаешь, что с домом на Bellmansgatan, 1, что-то не так: в нем нет подъезда, входа. Как же туда попадают жильцы? На уровне верхнего этажа прорублена дверь, прямо посреди стены, – и? К счастью, чтобы поселиться здесь, вам не обязательно обладать способностями Человека-паука: к двери ведет мост от платформы, примыкающей к другому дому, – с другой стороны улицы. Платформа находится примерно на уровне четвертого этажа, и с нее удобно заглядывать в незанавешенные комнаты жильцов. Покупая здесь квартиры, они явно не рассчитывали на то, что их дом станет объектом паломничества. Из окна четвертого этажа за группой притоптывающих на морозе перуанцев, поляков, русских, шотландцев и индонезийцев пристально наблюдает пожилой джентльмен с большим попугаем на плече; поймав взгляд женщины-гида, он машет ей рукой; странным образом, сообщает она, этого мужчину тоже зовут Блумквист, – многозначительное совпадение.

Здесь жизнь, как видите, подражает искусству, однако для Швеции это скорее исключение. Выдавленные глаза, отрезанные головы, прибитые гвоздями к полу ступни – в плане разнообразия способов убийств и нанесения тяжких телесных повреждений шведские детективы напоминают каталоги IKEA. У читателя возникает ощущение, что по степени безопасности эта страна находится где-то посередине между Йеменом и Ингушетией, но на деле риск стать в Швеции жертвой серьезного преступления ничтожен, и, по-видимому, с этим тоже связан бум «детективного туризма» – контраст между тем, о чем вы прочли, и тем, что вас ожидает, на самом деле оказывается в вашу пользу.

Дом, в котором «честный хакер» Лисбет Саландер приобрела себе 21-комнатную квартиру, – югендштилевское здание по адресу Fiskargatan, 9; отсюда открывается фантастический вид на Юргорден и Гамластан. Гид доверительно сообщает, что сейчас «саландеровская» квартира принадлежит человеку, который появляется в ней всего лишь раз в году – на Рождество; хозяин закатывает вечеринку, после чего отбывает еще на год в неизвестном направлении.

Детективы с социальным уклоном – именно так выглядит шведский жанровый мейнстрим сегодня – рисуют картину общества, в котором слишком много таких вот «подозрительных» капиталистов; за ними интересно шпионить – и выводить на чистую воду.

Ларссоновский Стокгольм – затейливо спроектированные строения в непарадных кривых переулочках, безликие снаружи и очень «атмосферные» внутри кофейни, панорамные виды на город с очень неожиданных ракурсов, прячущиеся по дворам ливанские ресторанчики и бары, которые кажутся туристическими, но на деле оказываются специфически «местными». У каждого объекта в городе обнаруживается скрытая подоплека. Уютно выглядящий парк с детской площадкой? Да, очень уютный, однако именно здесь, оказывается, имеют обыкновение собираться стокгольмские скинхеды; Ларссон спускался из офиса газеты «Экспо» и разговаривал с ними, пытаясь открыть им глаза на мир; вон та скамейка, где они сидели, никуда не делась.

Вот перекресток Ётгатан – Хёкенс-гата; на перекрестке – идеально сливающееся со всеми прочими на этой улице здание, если только не знать, что именно здесь располагалась редакция журнала «Миллениум», место работы Блумквиста (как и в книге, на этаж ниже – офис Гринписа). Вот кафе Mellqvists kaffebar на Hornsgatan, 78, – здесь Лисбет Саландер попросила Микаэля, завсегдатая заведения, одолжить ей 120 тысяч крон, которые затем принесут ей три миллиарда долларов. Здесь обычно сам Ларссон проводил часть свободного времени, когда работал в газете «Экспо», редакция которой одно время располагалась в том же здании. Экскурсовод сообщает, что здесь проходили съемки голливудской версии «Девушки с татуировкой дракона» и это место облюбовал играющий Блумквиста Дэниел Крейг, которому якобы особенно полюбились здешние сэндвичи с сыром и грибами. Что ж, для того чтобы оценить неприхотливость этих тостов, не нужно быть Крейгом: сыр горячий, шампиньоны мелко нашинкованы, и пусть Швеция кишит безответственными богачами, коррумпированными политиками, продажными полицейскими, мужчинами, ненавидящими женщин, и недобитыми фашистами, – Сёдермальм остается островком благополучия и честности.

Истад

Истад – курортный городок на юге Швеции, в шестидесяти километрах от Мальмё. Мощеные улочки, фахверковые, крытые черепицей дома, уютная площадь и старинный францисканский монастырь; если верить второму по популярности после Ларссона шведскому писателю Хеннингу Манкеллю (более тридцати миллионов проданных экземпляров), здесь многие годы режут, грабят и насилуют – без перерыва, с утра до вечера; русская мафия, серийные убийцы, коррумпированные чиновники – все, кто способен обидеть хотя бы муху, стекаются в эту мекку зла только для того, чтобы не упустить возможность совершить преступление-другое: взорвать автомобиль, выпустить пулю в затылок случайного прохожего, на крайний случай устроить поножовщину в баре… Неудивительно, что главный герой этого детективного сериала, инспектор полиции Курт Валландер, отчаявшись искоренить зло, в какой-то момент с горечью замечает: «Швеция превратилась в страну, из которой стараются уехать».

Только побывав в Истаде, можно понять, до какой степени лицемерной может быть литература: во-первых, слепому ясно, что по этому городу без каких-либо опасений можно ходить в три часа ночи с пачкой пятисотевровых купюр в руках; во-вторых, если даже городок, в котором нет ничего – ну, то есть вообще ничего особенного, если даже такой городок в состоянии превратиться в магнит, притягивающий к себе десятки тысяч туристов в год, где группы экскурсантов курсируют с той же частотой, что по Флоренции или Иерусалиму, – то о каком еще упадке Швеции говорит этот инспектор?

Хеннинг Манкелль написал свой первый из будущих трех десятков роман об инспекторе Валландере в 1991-м. К концу его жизни – а умер он в октябре 2015-го – все они были экранизированы, некоторые по несколько раз; Валландера сыграли уже пять актеров. Манкелль был женат на театральном продюсере Эве Бергман, дочери того самого Ингмара Бергмана, жил в Мапуто (Мозамбик, на случай, если вы подумали, что это какой-то пригород Истада) и часто фигурировал в выпусках новостей; самый громкий скандал, с ним связанный, – когда израильские десантники сняли писателя с турецкого корабля, пытавшегося пробиться в оккупированную Газу. Иностранное присутствие в его детективах ощущается очень отчетливо. Обычная схема для книг Манкелля: зло, зародившееся где-то еще (в России, в Гайане, в Китае), приползает в Швецию, где попадает на благодатную почву и расцветает пышным цветом.

Если по Стокгольму можно бродить и без всякого Ларссона, то, если у вас нет под мышкой хотя бы одного романа из «валландерианы» (и если вы не принадлежите к «русской мафии», которая, если верить Манкеллю, использует город Валландера как свою штаб-квартиру), Истад лучше объезжать стороной. Зато, если вы все-таки читали «Глухую стену» или «Белую львицу», то тыквы обязательно превратятся в кареты, а крысы – в кучеров; вы увидите не просто стандартный еврогородишко, а обитель зла, где под каждым фонарем валяется отсеченная голова, ну, или хотя бы палец. Безликой архитектуры здание туристического офиса города? Да нет же – ведь это именно его обитатели помогли работающему на Russian Mafia Рыкову арендовать в Истаде дом. А вот в этом доме он хотел спрятать убийцу преемника Виктора Мабаши. Перед домом на Мариагатан, где Валландер слушает оперы, пьет виски и рядом с которым паркует свой синий «пежо» (вариант из сериала Би-би-си: не слушает оперы, пьет кларет и паркует свой синий «вольво»), благоговейно замерли несколько англичан – видно, что они очень довольны, что попали сюда. Еще бы: тот самый дом (внешне его трудно выделить – это шведский аналог хрущевской пятиэтажки).

Следующий пункт истадской via dolorosa – кондитерская Fridolfs: тут Валландер любит пить пиво и закусывать его сэндвичем с селедкой, подумать только… Нелепо-помпезный театр, декорированный чахлым садиком? Да нет же – ведь именно тут на парковке взорвали автомобиль, после того как русский виолончелист… Да и почему, собственно, чахлый, когда знаешь, о чем речь, – даже обычная парковка покажется идиллической лужайкой.

Чем все эти люди в турофисах занимаются, пока нет Рыкова и Мабаши? Составляют рекламные проспекты, воспевающие Истад: «Киносъемки и кинопроизводство – часть жизни Истада; местные жители и бровью не ведут, когда на их глазах взрывается автомобиль одна группа людей с криками и выстрелами гонится за другой. Вой полицейских сирен, проблесковые маячки – пешеходы моментально принимаются искать глазами камеры. А вдруг все это происходит на самом деле? Так что же это – фильм или реальность?»

Примерно 15 процентов жителей Истада хотя бы однажды снялись в фильмах о Валландере; поэтому и ответ очевиден: «Истад Валландера – это комбинация реальности и вымысла».