Текст книги "Форварды"

ВИТАЛИЙ СТАРУХИН

Почему-то считается, что лучший футбольный возраст двадцать три-двадцать пять. Возраст, что и говорить, прекрасный. Но не перечесть случаев, когда форварды в тридцать, а то и старше начинают заколачивать голы еще хлеще, чем в молодые годы, и вокруг них тогда вскипает всеобщий интерес, подчеркнуто сочувственный, особенно у людей в годах, бывалых болельщиков, которые радуются так, словно этот форвард и за них постоял. Возьмем и пофантазируем: каков был бы футбол, если бы возраст расцвета наступал от тридцати до сорока, в ту пору, когда мужчины в полной мере набираются опыта и разума? Я думаю, что футбол в их исполнении смотрелся бы интереснее и уж наверняка заслуживал названия «интеллектуальный». Не потому ли и случаются такие взрывы у 30-летних форвардов, что они к этому моменту постигают те тайны футбола, которые не давались в юности?

Один из поздних бомбардиров – Виталий Старухин. Год 1979-й, год «Спартака», во втором сезоне после возвращения в лигу высшую из первой выигравшего чемпионское звание. Такой сюрприз способен затмить все остальное, тем более что у «Спартака» великое множество болельщиков по всей стране. Нет, не затмил: в ту осень симпатизировали Старухину, центрфорварду «Шахтера», забившему в матчах чемпионата 26 мячей и выигравшему приз «Труда». Дальше – больше. В предновогодних выборах лучшего футболиста года предпочтение у журналистов получил Старухин, опередивший по популярности звезд «Спартака». Его бомбардирское достижение было столь поощрено еще и потому, что совершил он его в «роковые» для футболиста 30 лет. В подобной ситуации выборщики про себя думают: «те» еще успеют, а «этому» другого случая не представится.

Старухина я намеренно назвал центрфорвардом, хотя и знаю, что в конце семидесятых этот термин отдавал старинкой. А он оставался центрфорвардом и по району действий, «переезжать» из которого не собирался, и по всем повадкам. Достаточно высокий, рано облысевший и потому выглядевший особенно крупноголовым, Старухин имел любимое занятие: подстеречь высоко летящий мяч и боднуть его в сетку. В годы, когда играл Старухин, он был общепризнанным, а точнее сказать, единственным мастером игры головой. Он не особенно высоко выпрыгивал, как это умеют английские центрфорварды, нет, он угадывал ту точку, где ему следовало оказаться. Вряд ли его удары головой надо представлять эффектными, напротив, они совершались обычно незаметно, в столпотворении. Одно резкое касание, и мяч скрылся из виду, только что летел, а теперь гните спину и доставайте его из ворот! С детских лет любил он забивать головой, имел к этому способности и развивал их. Все, не только защитники, а и любой человек на трибунах, знали, чем силен Старухин. И все-таки он улучал мгновение, подкрадывался, и его голова обрывала полет мяча.

Мяч сам не летает. Партнеры знали любимые точки своего центрфорварда и заученно навешивали мяч то к ближней, то к дальней штанге. Говорят (правда, как проверишь?), что головой он забил половину своих мячей. Впрочем, это правдоподобно.

Умел он – и тоже как заправский центрфорвард – выскочить, а то и продраться прямиком к воротам. Он не был шустрым, чтобы лавировать и проскальзывать, движение его угадывались заранее, но надо же и остановить массивного человека! Останавливали. И тут вспыхивало разноречие. Одни негодовали, что опять Старухин разлегся и вымаливает несуществующий штрафной, притворяется, другие горячо брали его сторону, клеймили, обидчиков, выкрикивали: «Так и гибнет футбол!» Спорщиков в случае со Старухиным не так легко рассудить. Бывало (он сам это печатно признавал), что лежал на траве дольше, чем требовали медицинские нормы, и падать старался во всю длину, подрагивая, чтобы наверняка тронуть сердце, присутствующих, а арбитров особенно. Может быть, картинность была формой протеста. Не исключаю и того, что он не был от природы устойчив на ногах. Как бы то ни было, повторения приедались, и судьи не слишком ему доверяли. В конце концов пантомимы оборачивались против Старухина – нередко свисток помалкивал, когда его цепляли явно сверх допустимого.

Так уж сложилась футбольная мораль, что стадион отдает предпочтение игрокам, которые прилагают все усилия, порой отчаянные, чтобы преодолеть праведное и неправедное сопротивление, балансируют, скачут на одной ноге, касаются земли и выпрямляются на бегу и все же берут свое, обгоняют, проталкивают мяч товарищу или ударяют в сторону ворот. Такими нельзя не восхищаться. Они, если растянутся на газоне, то в положении дальше ехать некуда, и судья не ошибется, наказав обидчика. Я всем сердцем за таких игроков. Но мораль моралью, а есть параграфы правил.

Свой 101-й гол в зачет Клуба Старухин забил с пенальти, назначенного английским судьей в матче «Шахтера» с западногерманским «Айнтрахтом» осенью 1980 года, после того, как Старухина сбили и он с привычной драматичностью растянулся. Потом говорили с иронией: «Наш судья пенальти ни за что не дал бы – не поверил бы». Англичанин не имел предвзятого мнения, он руководствовался исключительно пунктом правил. Думаю, что в матчах внутреннего календаря Старухин недобрал порядочно штрафных; защитники, ему противостоящие, тоже ведь знали о судейском предубеждении, знали, что могут позволить себе с ним лишнее. Несправедливость коллизии усугублялась извечным предпочтением в судейских наказаниях, отдаваемым обороняющимся. Проще и безопаснее наказывать форвардов за малейшую провинность в штрафной площади; если же делать это поровну, то неприятностей и конфликтов не оберешься.

Когда Старухина избрали лучшим игроком года, немедленно раздались голоса: «В сборную его! Почему не берут?» К. Бесков, стоявший тогда во главе сборной, и бровью не повел. Это был не первый случай, когда выражалось недоумение по поводу дискриминации любимца. Один много забивает в чемпионате, другой потрясает аудиторию дриблингом на краю, третий бегает исключительно быстро, четвертый стреляет как из пушки метров с сорока… «Чего еще надо, а в сборной их нет!»

Футболистов постоянно делят на категории, классифицируют, хотя абсолютно надежных, объективных критериев не видно. Есть списки «33 лучших», символические сборные – недели, месяца, года, выборы игрока года в странах и на континентах Журнал «Киккер», издающийся в ФРГ, присваивает на свой страх и риск футболистам звание государственного значения, международного и мирового. Одни выделяются во внутренних соревнованиях, в бундеслиге, другие – в международных, когда защищают честь клубов и сборной, ну а третьи, мирового значения, – они, понятно, наперечет – достойны состоять в сборной команде всего мира.

Практичнее всего тот отбор, который происходит при формировании сборной команды страны. В круг кандидатов попадают игроки, говоря попросту, хорошие. А дальше тренер, если он проницателен, наделен даром предвидения, из всех «хороших» оставляет не обязательно «самых хороших», а тех, кто способен соответствовать уровню игры сборной, такой, какой он ее замыслил. Тренер руководствуется многими соображениями, а в наши дни к его услугам и разного рода точные объективные обследования. И все-таки его выбор в том случае окажется удачным, если он сумеет поделить «хороших» игроков на годных только для клубов и тех, кому самое место в сборной. Мы помним, сколько случайных игроков перебывало в сборной в разные годы и сколькими интересными мастерами пренебрегали. Большая часть ошибок, по-моему, на этой почве.

Старухин для «Шахтера» был находкой. Команда и тренеры продумали и отрепетировали «игру на Старухина». Большинство решающих моментов создавалось с его непременным участием. Когда он на поле не выходил, чего-то не хватало. Игра «Шахтера» со Старухиным выглядела организованной, команда брала Кубок СССР, занимала призовые места в чемпионате.

Но то, что подходит клубу, сборную далеко не всегда устраивает. Ей полагается быть готовой к любой разновидности игры. А сборные, стремящиеся к ведущему положению, обязаны, следуя наисовременнейшим тенденциям, идти дальше, придумывать что-то свое. Взять на вооружение надолго вариант частного характера она не имеет права – ее быстро раскусят, среди ее противников нет наивных, класс всех действующих лиц выше, чем на клубном уровне. Поэтому не раз можно было наблюдать, как тот или иной герой внутреннего чемпионата, восхищавший своими личными приемами, выглядел инородным в сборной.

Старухин замечательный, прямо-таки образцовый клубный форвард. Такие, как он, – редкие люди, благодаря им повседневный футбол, главный наш репертуар, смотрится с неоскудевающим интересом.

АНДРЕЙ ЯКУБИК

За трехзначным числом забитых мячей, которое через черточку стоит против фамилии Якубика в списке членов Клуба, просвечивает лик судьбы с чертами размытыми и странными, с переплетением обстоятельств горестных и счастливых, где футбол и жизнь в тугом узле.

Был в московском «Динамо» полузащитник Андрей Якубик. Свой, с Красной Пресни. Играл себе и играл, компании не портил, но и нельзя сказать, чтобы украшал. На трибунах к нему относились по-доброму. Статью парень вышел, сильный, рослый, знали, что ударить может по воротам так, что и мяча в полете не увидишь, ждали этого его удара залихватского не то чтобы с надеждой, как чего-то обязательного, а при случае, вдруг прорвется… Забивал он изредка, но голы его нравились. Был честен в командной работе, себя не жалел, честен и в манерах, подвохи и грубость ему не по нутру. Играл. а погоду не делал.

«Динамо» – команда с претензиями. Другим неудачи, скромные места как с гуся вода, а ей не прощали – не могли примириться с тем, что она не на самом верху. Меняли тренеров, тасовали игроков, а все не то, не истинно динамовское, хотя случалось, команда ненадолго всходила по турнирной лесенке. В таких случаях молва, скорая на расправу, виноватит любого, все нехороши. И Якубику ничего не прощали, находили, что он и неловок, и поля не видит, и по воротам ленится бить, хотя и может, посвистывали его оплошностям. Злой досады он у болельщиков, пожалуй, не вызывал, но сложилось мало-помалу мнение, что он – не для «Динамо», точнее, не для того «Динамо», которое витало в воображении людей, помнивших славное прошлое клуба и с нетерпеливой горячностью полагавших, что дело легко поправить, если заменить трех-четырех игроков, только и всего. Такое мнение в секрете не держится, да и руководители команды его охотно принимают – им же нужно чем-то заслониться! Ну а игроки, попавшие в немилость, напрягаясь в желании делать все как можно лучше, и вовсе теряют свободу движений, необходимую мастеру, ссутуливаются, у них перестает получаться и то, что они умеют. Они даже рады не выходить на передний план, не показываться, отработать бы без грубых ошибок все, что обязаны. Твердый, жесткий переплет, вырваться из него не просто. Чем дальше, тем труднее было Якубику, становился он на поле человеком без определенных занятий. А годы шли. И у «Динамо» ничего не вытанцовывалось, и Якубику как футболисту грозило забвение. Еще немного, и конец игре, а потом если и вспомнят, то разве что из-за забавной, детской фамилии – «Я – кубик».

После трагической гибели футболистов «Пахтакора» клубу этому пришли на выручку. Из разных городов в Ташкент были посланы игроки, «Пахтакору» предоставили три льготных сезона с сохранением места в высшей лиге, пока организуется новая команда. Среди командированных был и динамовец Андрей Якубик. Он шел на доброе дело, этот честный парень, не зная, конечно, что его ждет. Да и кто тогда об этом думал! А для Якубика, против отъезда которого «Динамо» не возражало, это был и выход из запутанного, двусмысленного положения.

Во вновь созданном «Пахтакоре» он сразу заиграл. Словно вздохнул всей своей широкой грудью. И побежал по полю легко, и голы принялся забивать, и признание трибун получил. Заново начал 27-летний мастер, когда по всем устоявшимся представлениям полагалось бы ему мирно «доигрывать». А он вошел в «Пахтакор», будто ничего до этого не было, только и открылся ему большой футбол, поманил, притянул, посулил все те свои трудные радости, которые прежде не давались.

Увидев такого Якубика, «Динамо» вернуло его домой.

Попытка обратной пересадки ничего не дала, несовместимость сказывалась по-прежнему, игроку, глотнувшему вольного ветра, возвращаться в подсобные рабочие было ни к чему. Он не мог стать динамовским Якубиком, но «получше». Он был уже заметным пахтакоровским игроком, успел привыкнуть к полному доверию партнеров, веривших, что он, Якубик, решит исход матча голом. И Якубик вскоре вернулся в команду, ставшую его командой.

Говорили: «Якубик раскрылся». Это и есть поворот судьбы. Он не был в состоянии научиться играть по-другому – не тот возраст, да и вообще таких чудесных превращений футбол не знает. Будучи в «Пахтакоре», он делал все то, что умел, находясь в «Динамо». Если бы Якубик из классной команды ушел в заведомо среднюю и там «раскрылся», это не удивило бы – не так уж редко иные футболисты следуют старинной заповеди: «Лучше быть первым парнем на селе, чем последним в городе». Но он сумел наилучшим образом себя проявить в «Пахтакоре», который в те годы не только не уступал ни в чем московскому «Динамо», но, пожалуй, превосходил его в командной игре.

Бывает, что форвард начинает играть в команде роль исключительную, партнеры считают себя обязанными держать его в поле зрения, отдавать ему тут же мяч, все заслуживающие внимания события разворачиваются вокруг него, и зрители надеются, что только при его участии что-то может удастся, а без него не на что рассчитывать. Такой премьер, как правило, футбольно одарен. Но надежности в игре на одного не так уж много: то его закроют защитники, то он окажется не в духе, а то вдруг примется покрикивать на партнеров, желая показать, что ему невмоготу в обстановке непонимания и примитива. В таком образе футбольных действий есть что-то любительское, дачное, нарушается одно из важнейших установлений футбола высокого класса о соблюдении чувства меры в том, что делают один и девять остальных полевых игроков, создается крен, перекос, фальшивая нота, игра теряет складность и разумность, распадается на эпизоды с «его» участием, интересные, и все остальные, ничего не значащие, проходные.

Якубик в «Пахтакоре» премьером не сделался, хотя и забивал регулярно наиболее значительные голы. Он успел получить в «Динамо» хорошее воспитание, когда командой руководил К. Бесков, кстати и заметивший Якубика. Чувством меры он был наделен: трудиться, перемещаться по полю, разыгрывать мяч, выходить на ударную позицию – наравне со всеми. Это как нечто само собой разумеющееся. А сверх того, коль скоро необходим его завершающий удар, он обязан быть особенно зорким, находчивым в мелькающих и ускользающих ситуациях, годных для этого удара. Это то, что он вменял себе в обязанность в каждом матче.

Мы все легко и охотно принимаем на: плечи груз обязанностей, если видим, что выполнения их ждут, надеются, что мы с ними справимся, и идут нам навстречу в том, что для этого требуется. Якубику вместо жесткой, ограниченной тактической роли, которую он имел в «Динамо», предоставили в «Пахтакоре» роль свободную, роль лидера. Его зона – зона атаки, чужая половина поля, где он должен и затевать атаки и доводить их до конца. Волна, им самим поднятая, выносила его к воротам противника, а там дело за ударом. За Якубика никто из партнеров не играл лишнее, его угоднически не искали – он был среди всех, но своего момента не упускал. Все, что он не сыграл смолоду, он наверстал, отыграл в зрелые годы. Это не было второй молодостью, это была молодость, несколько задержавшаяся. Игроки, которым за тридцать, то и дело чем-то выдадут свой возраст. Якубик и в тридцать три, уже войдя в федотовский Клуб, был неотличим от молодых партнеров и продолжал забивать. Тот же самый Якубик по своему футбольному умению, которого мы помнили в «Динамо», и неузнаваемый по уверенности в себе, по появившемуся у него в «Пахтакоре» чувству собственного достоинства.

Уж, кажется, может ли быть интереснее сюжет короткой карьеры! Нет, жизнь уготовила еще один поворот. После чемпионата 1983 года Якубик решил больше не играть и вернулся в Москву. Следующей весной, по привычке, ходил тренироваться в родной клуб и, почувствовав, что силы есть, предложил свои услуги. Динамовцы подумали и отказались: возраст не тот. А тут не заладилось у «Пахтакора», и вспомнили о Якубике. И он снова, в третий раз, полетел в Ташкент. И словно это было нарочно придумано – Якубик вышел на поле в матче против «Динамо». Три мяча он забил в тот вечер, и «Пахтакор» отпраздновал победу.

Так распорядилась Якубиком судьба. За место в строю, отданное ему с полным доверием, он расплатился многими голами, которые позволили «Пахтакору» встать на ноги после трех льготных сезонов.

ДАВИД КИПИАНИ

Когда в декабре семьдесят седьмого журналисты выбрали Кипиани лучшим футболистом года, они не знали, что год спустя он получит золотую медаль чемпиона страны, еще через год вместе со своим тбилисским «Динамо» выиграет Кубок СССР, а весной восемьдесят первого – европейский Кубок кубков. Что ни говорите, регалии имеют над нами власть, в этом же предпочтении они не утяжелили чашу весов избранника. Выходит, все решило его бросавшееся в глаза искусство? Да, это так. И не оно одно.

Сезон семьдесят седьмого оставил о себе недобрую, тревожную память. Это тогда наша высшая лига погрязла в мелкотравчатых расчетах, чуть не половина матчей закончилась вничью. Среди тренеров объявились «теоретики-модернисты», бесстыдно высмеивавшие тех, кто пытался говорить о футболе как об игре красивой, увлекательной, имеющей обязанности перед аудиторией. В тот момент еще не пробил час «Спартака» и минского «Динамо» – они находились за пределами высшей лиги, и неизвестно было, на что надеяться.

Тбилисское «Динамо» оставалось островком футбольной игры, подобием заповедника, и к нему с надеждой обращались взоры. А в этой команде, ну совсем как сошедший со страниц Красной книги, возвышался человек, всем на удивление верный идеалам футбола, не желавший считаться с тем, что творится вокруг, игравший как ему подсказывало сердце. Голоса журналистов и были ему наградой за прекрасное чудачество. Тот референдум выбрал игрока и выбрал футбол, угодный людям.

Кипиани начал левым крайним нападения, находясь под влиянием своего предшественника Михаила Месхи, обожаемого тбилисским стадионом. Нелегко ему было выдерживать невольный конкурс.

Но вскоре футболу были предложены новые пьесы. Голландец Круифф со своей внешне вольной, но внутренне обоснованной и строгой игрой возбудил у многих желание ему следовать. Только оказалось, что его «монолог» мало кому по плечу. Передвижение по всему полю лишь наружная примета, суть была в удивительном понимании игроком всего происходящего и умении сделать все, что необходимо. Я видел Круиффа в нескольких матчах чемпионата мира 1974 года в ФРГ когда он был уже знаменит. На первый взгляд он вел себя как ему было угодно – появлялся то в обороне, то в середине, то на передовой. И даже возникал вопрос: «А каково партнерам, не путает ли он их?» Вопрос быстро уходил за ненадобностью. Круифф настолько верно чувствовал командные задачи, что всегда оказывался там, где нужно, и партнерам не было нужды вертеть головой, чтобы его отыскать. Он был замешан во всех стоящих эпизодах, одни предвосхищал, другие создавал. Футбол был для него игрой мысли, а быстрота ног и покорность мяча его словно бы и не заботили, да и мы, зрители, разве что уходя с матча, вдруг вспоминали, как он легко движется, как безукоризненно, невидимо техничен.

Кипиани оказался из тех немногих не только в нашем, а и в мировом футболе, кто сумел предложить собственный вариант «монолога». Точные повторы в таких случаях не то чтобы невозможны – они сковывают, оборачиваются школярством, а то и карикатурой. Игрок широкого профиля – назовем это так – был вытребован, вызван на поле вновь открытыми возможностями футбола, стал приметой команд высокого класса. Кипиани не подражал, он самостоятельно пришел к мысли, что способен осовременить, обогатить, двинуть вперед игру своего клуба.

Его исходной позицией стала середина поля. А можно сказать, что и все поле. Голы, им забитые, не оставляют сомнений в том, какой он был форвард. Его репутация ведущего игру диспетчера могла поспорить с репутацией форварда. А как он сновал возле своих ворот, если команде приходилось туго! Когда речь идет об игроке подобного образа действий, едва ли возможно выделять те или иные его качества. И все же, когда я мысленно представляю себе играющего Кипиани, то вижу, как он делает длинную передачу.

Длинная передача – это повеление игре перемениться, перестроиться, приказ разума. Дело зашло в тупик на левой стороне, мяч безысходно крутится, буксует в толчее, и тут кто-то решительно посылает его на правую сторону, – оказывается, там есть кому его подхватить, и атака из бестолковой и тесной вмиг превращается в свободную и опасную. Это всегда красиво и умно. Но такая передача не всем доступна не только по техническим причинам – она требует смелости, футболист должен презреть возможность ошибки, которую ему потом припомнят. Ошибался ли он? Конечно, но об этом не вспоминается. Уверен, что его партнеры, Рамаз Шенгелия, Владимир Гуцаев, Виталий Дараселия, помимо длинных передач Кипиани игры себе не мыслили – к хорошему ведь быстро привыкаешь! Так был создан рисунок, которому повиновалось тбилисское «Динамо», рисунок, позволивший команде несколько лет подряд славиться на европейской арене. Мне кажется, что в искусстве длинных передач Кипиани не имел себе равных не только в нашем футболе.

Играл ли Кипиани в сборной страны? Заглянув в справочник, мы обязаны ответить положительно. Если же довериться ощущению, тянет сказать, что не играл. Его появления в сборной были отрывочными, разрозненными, тренеры включали его в состав, словно идя на уступку. Он не был там основным, постоянным игроком, как Блохин, Чивадзе, Дасаев, Демьяненко, а в прошлом Шестернев, Воронин, Хурцилава, Иванов, Нетто, Яшин. Во времена Кипиани сборную формировали исходя из срочной, турнирной злобы дня, а не из интересов игры. Этот подход был практичным, до поры до времени гарантировал сносные результаты – не зря наша сборная приобрела репутацию крайне редко проигрывающей. Однако игровой аскетизм рано или поздно себя разоблачал и, как правило, в самые кульминационные моменты не позволял сборной ни подняться высоко, ни зарекомендовать себя играющей оригинально, как это удалось, например, французской команде на чемпионате мира в Испании.

В прежние годы, если у тренера сильной, классной команды спросишь: «А почему у вас играет такой-то? Он же хуже остальных!» – обычно следовал ответ: «Да, но должен же кто-то бегать…» Сейчас картина обратная. Глядя на ловкого искусника, так и подмывает справиться: «Как он к вам попал?» И тренер, если ему хватит мужества, обязан сознаться: «Что поделаешь, кто-то должен же играть…» А можно обойтись и совсем без искусников – их ведь обуревают непонятные, опасные фантазии, тогда как если всем вести себя «попроще», «построже» и отработать положенное, то ничья уж точно будет в кармане.

Тбилисское «Динамо» крепло, поднималось и взорлило наконец, явив в своей судьбе самое прекрасное, что существует в футболе: единство игры и достижений. Этому взлету Кипиани отдал всего себя, пройдя весь путь от начала до конца. Его последний сезон стал и последним сезоном команды, круто, точно она была сбита на лету, спикировавшей в полосу кризиса.

Играя, Кипиани исподволь готовился стать тренером: приглядывался, записывал, размышлял, занимался самовоспитанием, учась хладнокровию, чтобы голова всегда оставалась ясной. Помня, как играл Кипиани, нетрудно представить, о какой команде он мечтает. Ему и поручили тбилисское «Динамо» в трудное время. Но это следующая страница, она открыта, озаглавлена и еще бела…