Текст книги "Град обреченный. Путеводитель по Петербургу перед революцией"

12. Запасная половина Зимнего дворца

Дворцовая наб., 30

Здание существует с петровского времени, сменив множество владельцев. Последний раз в 1885 году его перестраивал архитектор Абрам Тихобразов. В конце XIX века дом снова перешел в дворцовое ведомство. С октября 1905-го до своей отставки в апреле 1906-го в квартире № 4 проживал первый председатель Совета министров России Сергей Витте.

Камергер Иван Тхоржевский вспоминал: «Витте мы застали живущим уже в запасной половине Зимнего дворца, где его легче было охранять от террористов. Там же стали с той поры происходить и заседания преобразованного Совета министров <…> Дежурные приезжали рано утром в Зимний дворец, на “половину” Витте, и оставались до поздней ночи, причем и завтракали, и обедали у Витте, в присутствии его жены. В Витте, при личном общении, всегда вероятной смесь невежественного, вульгарного обывателя – и гениального дельца огромного калибра и силы, с прирожденной политической интуицией. Жена Витте тоже была безупречно любезна, хотя и подшучивала над моим тогдашним идеализмом (Вуичу сказала как-то: “У него голубые глаза доверчивой лани”). От былой красоты в ней оставалось, по-моему, мало, но муж был в нее как будто еще влюблен. Еврейка, да еще разведенная (по первому браку она была за Лисаневичем, и дочь ее, Веру, Витте удочерил, очень любил и выдал ее за Нарышкина замуж), она, конечно, в Петербурге мешала карьере мужа. При Дворе ее не принимали, чем Витте был очень задет, тем более что он женился на ней с разрешения и даже одобрения императора Александра III. В обращении она была гораздо менее вульгарна и непосредственна, чем сам Витте, но придирчивый Петербург ставил ей “всякое лыко в строку”. Очень осуждали, например, то, что, приехав в запасную половину Зимнего дворца, она немедленно заказала себе почтовую бумагу с золотыми буквами “Palais d’Hiver”, вместо того чтобы просто указать адрес набережной. Суждения ее всегда казались мне умными и меткими».

С. Ю. Витте в дни подписания Портсмутского поражала казавшаяся немирного договора в 1905 году

Графиня Мария Витте. К. Булла. 1905

После отставки супруги окончательно перебрались в свой особняк на Каменноостровском проспекте.

13. Эрмитажный театр

Дворцовая наб., 32

Здание театра было построено при Екатерине II в 1783–1787 годах по проекту Дж. Кваренги, который вторил театру в Виченце знаменитого Палладио. В 1894 году театр реконструировали под руководством архитектора А. Ф. Красовского.

С 1900-х годов здание театра использовалось нерегулярно, и театром его именовали скорее по традиции. Это была закрытая площадка, билеты не продавались. Представления шли в присутствии императорский фамилии и ее гостей.

Последний директор Императорских театров Владимир Теляковский вспоминал: «За несколько дней до назначения в Эрмитажном театре спектакля посылались приглашенным именные, не нумерованные билеты. Места разбирались приглашенными по своему усмотрению, причем скамейки первых рядов занимались по преимуществу дамами, а верхние – мужчинами. Всего было шесть рядов скамеек. Позади скамеек оставался еще довольно широкий проход вокруг всего полукруга амфитеатра, на котором помещались отдельные легкие золоченые стулья, в два ряда. Тут места занимала молодежь, а если приглашенных было очень много, приходилось некоторым и стоять <…> Спектакли начинались обыкновенно в 9 часов вечера и имели два-три антракта. Давались: один акт оперный, один – драматический, и один – балетный. В редких случаях давали одно целое произведение, преимущественно драматическое. Оперы и балеты целиком не ставились. Оркестр играл придворный со своим капельмейстером, и только балетный акт дирижировал балетный капельмейстер Дриго <…> По окончании эрмитажного спектакля для артистов сервировался особый ужин в комнатах, прилегающих к уборным, и артисты, переодевшись, собирались в этих комнатах за несколькими столами. Этот ужин был проще того, который подавали в залах Эрмитажа, но, тем не менее, в большинстве случаев весьма порядочный, не менее трех блюд. Вино подавалось красное и мадера, а также шампанское; это последнее отпускалось в более умеренном количестве, по бокалу на человека, но от любезности заменяющего гофмаршала зависело прибавить еще несколько бутылок из запасных».

У Эрмитажного театра. 1901

Для бенефиса Матильды Кшесинской Мариусом Петипа в 1900 году были поставлены «Арлекинада» и «Времена года». В том же году в присутствии императорской фамилии и дипломатического корпуса был поставлен «Гамлет». Главную роль исполнял великий князь Константин Константинович.

11 февраля 1903 года в Зимнем дворце и Эрмитаже происходила первая часть знаменитого костюмированного бала, все участники которого были одеты в костюмы XVII века. Следом состоялся концерт в Эрмитажном театре, со сценами из оперы Мусоргского «Борис Годунов» в исполнении Федора Шаляпина и Медеи Фигнер, фрагментами балетов Минкуса «Баядерка» и Чайковского «Лебединое озеро» в постановке Мариуса Петипа (при участии Анны Павловой).

12 февраля 1902 года и 23 января 1904-го в Эрмитажном театре пел Леонид Собинов.

В 1909 году Эрмитажный театр был предоставлен труппе Сергея Дягилева, готовившейся к первой поездке в Париж. Эту площадку они получили благодаря великой княгине Марии Павловне, покровительствовавшей Дягилеву. Однако Матильда Кшесинская, не приглашенная принять участие в этом предприятии, сумела настроить против него своих поклонников, великих князей Сергея Михайловича и Андрея Владимировича. 17 марта 1909 года в Министерство Двора пришла телеграмма от императора: «Прикажите прекратить репетиции в Эрмитажном театре и выдачу декораций и костюмов известной антрепризе ввиду моего нежелания, чтобы кто-либо из семейства или Министерства Двора покровительствовал этому делу. Николай».

В 1913 году на сцене Эрмитажного театра впервые в России была поставлена силами артистов Музыкально-исторического общества графа А. Д. Шереметева опера Рихарда Вагнера «Парсифаль». Весной 1914 года оперу смотрел Николай II с дочерьми, записавший в дневнике: «В 5 час. отправился с Ольгой и Татьяной в Петербург в Эрмитаж. Там давали “Парсифаль” под управлением гр. А. Д. Шереметева. Так давно хотелось увидеть это чудное произведение Вагнера. Дивное впечатление!».

11 января 1914 года в Эрмитажном театре состоялась премьера пьесы великого князя Константина Константиновича «Царь Иудейский». Автор сыграл главную роль тайного ученика Спасителя – Иосифа из Аримафеи. Среди других актеров – великие князья Константин и Игорь Константиновичи. Остальные роли исполняли офицеры лейб-гвардии Измайловского полка. Музыку, написанную к спектаклю Глазуновым, играли два оркестра: Придворный и лейб-гвардии Измайловского полка.

Сын автора и исполнителя главной роли Гавриил Константинович вспоминал: «Спектакль прошел очень удачно. Громадное впечатление производила музыка Глазунова. Он прекрасно изобразил бичевание Христа. Императорский оркестр играл очень хорошо. После спектакля Государь пошел за кулисы говорить с отцом. Отец был чрезвычайно взволнован, с его лица тек пот, он тяжело дышал. Я никогда не видел его в таком состоянии. Когда он играл, он священнодействовал. На этом спектакле были также и некоторые члены Семейства. Говорили, что прежде, чем ехать на спектакль, великая княгиня Мария Павловна спросила священника, можно ли ехать, так как Синод был против постановки пьесы. Великий князь Николай Николаевич и Петр Николаевич с женами на спектакле не были. Должно быть, они были одного мнения с Синодом».

Николай II и Александра Федоровна на костюмированном балу. 1903

Николаю II тоже понравилось, он записал в дневнике: «Шла драма Кости “Царь Иудейский”. Впечатление она производит потрясающее. Постановка редкая по красоте».

14. Казармы Первого батальона Преображенского полка

Миллионная ул., 33

После переворота в пользу императрицы Елизаветы в задних корпусах Зимнего дворца расположились лейб-кампанцы: рота Преображенского полка, сыгравшая решающую роль в дворцовом перевороте. В 1854–1857 годах казармы для первого батальона Преображенского полка перестроил архитектор В. П. Львов. Первым батальоном по традиции командовал сам государь.

Полки «Петровской бригады» – лейб-гвардии Преображенский и лейб-гвардии Семеновский – носили нагрудные знаки, на которых обозначались даты основания полков, 150-летнего юбилея гвардии и 200-летнего юбилея основания полков, а в 1-й роте лейб-гвардии Преображенского полка – еще и дат а возведения на престол императрицы Елизаветы Петровны.

Из всех гвардейских полков Николай II был наиболее тесно связан именно с Преображенским, с его первым батальоном. В состав полка он был зачислен с рождения, в 9 лет впервые встал в строй полка ассистентом у знамени, проходил строевую службу младшим офицером роты Его Императорского Величества, командиром роты, командиром 1-го батальона – звание, которое он сохранил от начала до конца своего царствования. До марта 1917 года Николай II оставался Августейшим Шефом Преображенского полка. Император говорил: «Счастливейшим днем моей жизни был тот, когда отец поставил меня в ряды полка. Следующим счастливейшим днем будет, если приведет Бог, увидеть сына моего, наследника, в рядах родного полка».

Алексей Николаевич сразу же по рождению был зачислен в Преображенский полк.

К 25-летию действительной службы Николая II в полку, 23 июня 1912 года, офицеры полка заказали особые шашки с чеканными изображениями полкового шитья в виде лавровых листьев (до середины клинка) и с надписями славянской вязью под эфесом (поперек клинка): на одной стороне – «Знают турки нас и шведы и про нас известен свет», на другой – «На сражения, на победы нас всегда сам Царь ведет».

Офицеры в Преображенский 1-й батальон назначались с особым отбором из знаменитых фамилий, с хорошим состоянием, светские и представительные. Офицерам других батальонов вход в собрание 1-го батальона не то чтобы был заказан, но без приглашения они туда не являлись. В 1913 году в полку в числе других служили: графы Николай Татищев, Михаил Путятин, Константин Литке, Николай Игнатьев, князья Владимир Оболенский, Дмитрий Максутов, Константин Аргутинский-Долгоруков, герцог Николай Лейхтенбергский, барон Федор Штакельберг. С 1907 по 1914 годы в первом батальоне служил будущий руководитель Белого движения Александр Павлович Кутепов.

Император Николай II и сопровождающие его великие князья и генералы обходят строй лейб-гвардии Преображенского полка. Царское Село. 1902

Преображенцы среди гвардейцев были меньше известны своими попойками, а больше увлекались лошадьми и женщинами, слыли отменными знатоками уставной службы, отличались безукоризненной выправкой на парадах.

В торжественных случаях офицер-преображенец надевал парадную форму: кивер с белым султаном, мундир с красным лацканом, эполеты, нагрудный знак, ордена, серебряный пояс (его называли шарф), шаровары, высокие сапоги, белые замшевые перчатки и шашку, которую носил всегда. Была и караульная форма: кивер, но уже не с султаном, а с помпоном, мундир без лацкана, погоны, шаровары и высокие сапоги. Нагрудного знака не полагалось, но зато носился револьвер, на ремне под шарфом и с серебряным шнуром вокруг шеи. Существовала еще обыкновенная форма. Она надевалась при явке начальству, в церковь, на панихиды, вынос плащаницы. Состояла она из того же мундира без лацкана, кивера с помпоном, нагрудного знака, шароваров и высоких сапог. Бальная форма: мундир без лацкана, кивер с помпоном, длинные штаны и маленькие лакированные ботинки.

Офицеры лейб-гвардии Преображенского полка на параде полка. 1902

У каждого гвардейского полка было свое золотое шитье на воротниках мундиров и на клапанах рукавов. У преображенцев – переплетение дубовых и лавровых листьев.

Цены предметов офицерского обмундирования были приблизительно такие: кивер, нагрудный знак и шашка – по 20 руб. К счастью, их надо было заводить один раз на всю жизнь. Обновлять постоянно приходилось мундиры, сюртуки и пальто. Высокие сапоги стоили 20–25 руб., ботинки – 12 руб., шаровары и длинные штаны круглым счетом – 12–15 руб. Эполеты – 6 руб.; фуражка, пара погон, шарф, портупея, пара белых замшевых или коричневых перчаток приблизительно по три рубля. Вот и считай. И все это при том, что подпоручику гвардии казна выдавала 86 руб. в месяц жалованья. Подпоручику армии платили на пять рублей меньше.

Преображенец (справа) и солдат 147-го Самарского пехотного полка. Примечательна разница в росте.

Впрочем, у преображенцев, которые и принимали, и тратили на представительство особенно много, жизнь облегчалась тем, что все общие расходы относились на полковые средства. У них был так называемый «священный капитал», который пополнялся из доходов с земли и недвижимости, которыми, как юридическое лицо, владело «общество офицеров».

В преображенцы-солдаты подбирались парни дюжие, брюнеты, темные шатены или рыжие. Высокие ростом и богатырского сложения. Солдаты других полков называли преображенцев «Захарами». Это были лучшие, самые дисциплинированные солдаты гвардейского корпуса. Поэтому Николай II был по-настоящему оскорблен волнениями в лейб-гвардии Преображенском полку, вспыхнувшими в июле 1906 года. По распоряжению императора за недостаток внутреннего порядка и дисциплины 1-му батальону был присвоен статус армейского (особого); он должен был исчезнуть по мере увольнения его чинов в запас. Командира гвардейского корпуса освободили от должности, а командующего дивизией и командира полка уволили со службы за недостаточно эффективные действия по восстановлению порядка.

15. Дом Головиных

Наб. Зимней канавки, 6; Миллионная ул., 32

В 1881 году дом перестроил архитектор М. А. Иванов. В середине 1890-х здание приобрел крупный промышленник В. Ф. Голубев. Последним предреволюционным владельцем дома был генерал-майор Свиты граф Н. П. Ферзен.

Большую квартиру в бельэтаже, выходившую окнами на Зимнюю канавку, занимала семья Головиных. Хозяйка – Любовь Валериановна Головина (урожденная Карнович, вдова камергера) – приходилась сестрой княгине Ольге Палей, морганатической супруге великого князя Павла Александровича. Ее дочь Мария Евгеньевна (Муня) Головина была ревностной почитательницей Григория Распутина. Квартира Головиных представляла собой типичный петербургский дом обедневшей аристократии.

Писательница Вера Александровна Жуковская вспоминала: «Я любила бывать в этом темноватом, таинственном, старом доме, любила прохладу его больших комнат с чопорной старинной мебелью. Муня <…> в своей неизменной серой вязаной кофточке <…> светлые пряди ее волос, выбиваясь из небрежной прически, падали на выпуклый лоб. Она, как всегда, улыбнулась мне своей приветливой улыбкой <…> Отношение ее к Распутину – это не поклонение перед святостью, это какая-то слепая вера <…> Как могло такое чопорное, в строгих правилах прежней узкой морали воспитанное семейство, как Головины, не только мириться с разнузданностью поведения Распутина, но даже делать вид или на самом деле ничего не замечать из того, что его окружало?»

Полицейским наблюдением в 1912 году было замечено «почти ежедневное посещение» Г. Е. Распутиным Головиных. Он «приезжал обыкновенно утром и оставался у них 2–3 часа. В это же время к Головиным обычно собирались Мария Сазонова; жена тайного советника, главноуправляющего Собственной Его Величества канцелярией Надежда Илларионовна Танеева; жена коллежского секретаря Зинаида Леонардовна Манчтет и жена капитана 2-го ранга Юлия Александровна Ден». Все они встречались с Распутиным в Спасе на Крови на богослужении, а потом отправлялись к Головиным. Распутин проводил с ними целый день. Свои поездки по городу он обычно совершал в карете Головиных, на улице почти всегда появлялся с какой-либо из упомянутых женщин, преимущественно с Марией Головиной и Марией Сазоновой. С октября 1914 года по декабрь 1916-го Распутин 19 раз навещал Головиных.

Г. Распутин перед домом, в котором была квартира Головиных

Распутин и его поклонники. 1914

Муня писала о Распутине: «В каком бы веке ни появлялись люди, открывающие другую жизнь, их всегда будут преследовать и гнать, как всех, кто шел по стопам Христа. Все великое скрывается под известной оболочкой, которая для профанов закрывает путь к истине…»

16. Особняк Абамелек-Лазарева

Миллионная ул., 22–24; наб. реки Мойки, 21–23

В 1736–1737 годах архитектор Г. Крафт построил каменный особняк для графа Федора Андреевича Апраксина, племянника адмирала Федора Матвеевича Апраксина. Затем особняк сменил множество владельцев, пока в 1904 году его не купил князь Семен Абамелек-Лазарев, крупнейший в России землевладелец. По его заказу архитектор Е. С. Воротилов перестроил дом № 21 по Мойке, а Иван Фомин – дом № 23, замечательный пример неоклассики. Сюда князь переехал из дома на Невском проспекте, 40, который по завещанию его отца перешел во владение Армянской церкви.

17. Эрмитаж

Миллионная ул., 35

В начале XX века Императорский Эрмитаж – общенациональный публичный музей. Пускают сюда всякого опрятно одетого человека без билетов. В год Эрмитаж посещало примерно 150 тысяч человек.

Эрмитаж состоял из пяти отделений – Картин, гравюр и оригинальных рисунков; Классических древностей; Нумизматического; Средних веков и Эпохи Возрождения – а также Кабинета Петра Великого и Галереи драгоценностей.

На нижнем этаже, как и сейчас, располагались коллекции по истории Древнего Египта и Ассирии; пять залов были отданы под греческую и римскую скульптуру; один – под керченскую коллекцию; два – под античные вазы.

При Николае II собрание Эрмитажа продолжало пополняться. В 1898 году были переданы Эрмитажу 968 офортов Рембрандта. Их завещал музею знаменитый коллекционер Дмитрий Ровинский, обладавшей самой большой в мире коллекцией произведений великого голландца. В 1898 году при ремонтных работах на хорах Киево-Печерской лавры был открыт ценнейший клад западноевропейских монет эпохи раннего Средневековья; он был передан Эрмитажу. Тогда же купили Хотинский клад, состоявший из значительного количества германских монет XIIXIII веков.

В 1910 году Эрмитаж приобрел великолепную коллекцию знаменитого путешественника Петра Семенова-Тян-Шанского из 719 картин, 3476 гравюр и офортов, по преимуществу голландских и фламандских. Собиратель продал ее за 250 тыс. руб., в два раза дешевле, чем предлагали ему западноевропейские музеи с условием, что Эрмитаж получит ее только после его смерти. Так что окончательно коллекция стала частью эрмитажного собрания только в 1914 году. Благодаря ей, собрание голландских и фламандских мастеров Эрмитажа стало крупнейшим в мире, даже больше амстердамского.

В 1915 году на средства Министерства Двора было приобретено полотно Леонардо да Винчи «Мадонна Бенуа» за 150 тыс. руб.

На рубеже 1920-х и 1930-х собрание лишилось проданных за бесценок на Запад шедевров живописи, в том числе Боттичелли, Боутса, Веласкеса, Веронезе, Перуджино, Тициана, Тьеполо, Ван Дейка, Ван Эйка, Рембрандта и его школы, Рубенса.

Эрмитаж. 1903

Владимир Набоков в «Далеких берегах» писал о тогдашнем Эрмитаже: «В будни по утрам там бывало дремотно и пусто, и климат был оранжерейный по сравнению с тем, что происходило в восточном окне, где красное, как апельсин-королек, солнце низко висело в замерзшем сизом небе. <…> Одной из лучших наших находок был незабвенный чулан, где сложены были лесенки, пустые рамы, щетки. В Эрмитаже, помнится, имелись кое-какие уголки, – в одной из зал среди витрин с египетскими, прескверно стилизованными, жуками, за саркофагом какого-то жреца по имени Нана».

Мстислав Добужинский вспоминал: «По Эрмитажу я ходил, как в потемках, и руководствовался лишь единственно каталогом картин с очень скупыми и сухими сведениями о художниках и “школах”, составленным Андреем Ивановичем Сомовым, и этот каталог я самым тщательным образом изучал. Мне никто ничего не подсказывал и не объяснял, я мог руководствоваться лишь одним чутьем и собственным вкусом; я воспринимал все больше эмоционально, инстинктивно, без ошибки чувствуя, к чему у меня лежит и к чему не лежит душа. Иные картины меня так пленяли, что я ходил в Эрмитаж как бы на поклонение им. Диапазон моих очарований был очень велик, все расширялся, и вкус мой уже тогда делался эклектическим… Трудно припомнить, как менялись, утверждались и умножались мои симпатии и увлечения и как накоплялись знания за все четыре года моих эрмитажных посещений. Во многом я, разумеется, не мог разобраться, до многого долго не мог дорасти, и лишь постепенно мне стало открываться живописное мастерство отдельных художников и стиль той или другой эпохи. Важно то, что я доходил “своим умом”, но поэтому все усваивалось медленно, непоследовательно, скачками, и я видел, как велики пробелы в моем образовании, особенно в истории. Все-таки мало-помалу все становилось на свое место, каждое посещение музея всегда чем-нибудь меня обогащало».