Текст книги "Копенгагенский разгром"

Глава 2

Во мне словно ужились два человека. Один оцепенел от ужаса, а второй напрочь отказывался верить, что с Артемием Феклистовым случилось несчастье.

Граф Воронцов заявил, что отправится вместе с нами в злополучный паб. Я кликнул мосье Каню, и мы последовали за инспектором.

По пути я вдруг заметил, что сжимаю в руке фарфоровую чашечку. Тот самый «Веджвуд». Я с изумлением смотрел на изящный фарфор. Визит полицейского и предположение, что убит мой товарищ, так потрясли меня, что я сделал совершеннейшую нелепость – зачем-то прихватил с собою кофейную чашечку. Смутившись, я спрятал ее в карман.

Семен Романович по-дружески сжал мой локоть и промолвил:

– Не волнуйтесь. Я уверен, это недоразумение. И убитый не имеет к нам никакого отношения.

– А кто такой Камышов? – спросил я.

– Как вы знаете, – начал граф Воронцов, – двадцать второго ноября прошлого года государь император издал указ, фактически арестовал английские суда, оказавшиеся в российских портах, и запретил платежи в пользу английских купцов…

– Пока они не рассчитаются по долгам, – вставил я.

– Верно-верно, – согласился Семен Романович. – Но я не о том. Английские власти ответили тем же. И теперь в Англии застряли тысячи российских подданных. Я хотя и в отставке, но слежу за их судьбой, добиваюсь от английских властей, чтобы мои соотечественники не знали нужды.

– И что Камышов?

– Камышов – офицер из Второй дивизии Балтийского флота. Пару недель назад он бесследно исчез. Вот полиция и занимается розыском, – пояснил граф Воронцов.

– Что ж, будем надеяться, что убили не его, – буркнул я.

И еще больше я надеялся, что не Феклистова.

Инспектор провел нас до конца Мэнсфилд-стрит. На углу располагался трехэтажный кирпичный особнячок, оказавшийся тем самым заведением, за дверью которого скрылся Артемий. Два верхних этажа занимали апартаменты, на нижнем этаже находился паб. Вывеска над входом выглядела как старинный герб, с которого добродушный король со скипетром и державой в руках взирал на прохожих. Надписи ниже обещали лучшие в Англии пиво и эль. Над головою пивного короля красовались буквы «Green King».

Мы поднялись по ступеням и шагнули в полутемный зал, заставленный аккуратными столиками. В камине плясал огонь. За буфетной стойкой стоял дородный субъект с озабоченным лицом. Двое полицейских опрашивали посетителей.

При нашем появлении блюстители порядка оживились и кинулись с расспросами к мистеру Салливану, словно ожидали, что он уже раскрыл преступление. Инспектор отмахнулся, жестом велев им заниматься своими делами.

Мы пересекли помещение и вошли в заднюю комнату. Тело лежало плашмя, лицом вниз. Пол был усыпан битой посудой и объедками. Несколько стульев опрокинуты, у одного выломана ножка. Сама эта ножка валялась на полу, изгвазданная смесью, от тусклого блеска которой скручивало желудок.

Инспектор будничным движением ухватил труп за плечо и перевернул на спину. На полях сражений я много раз видел искалеченных людей, но то – на полях сражений. А сейчас содрогнулся.

– Хорошо. Картина случившегося такова, – произнес инспектор Салливан. – Произошла ссора, ссора переросла в потасовку, какая-то горячая голова выломала ножку стула…

«Горячая голова» – мягко сказано. Убийца, по всей вероятности, с остервенением наносил удары по лицу уже мертвого человека. И теперь убитого родная мать не признала бы, если не военная форма. Да еще и густые черные волосы.

Я вспомнил ненавидящий взгляд разбойника, пытавшегося ограбить нас. Вспомнил слова кучера: «Вы наверняка поплатитесь…» Мы думали, что разбойники подстерегут нас на обратном пути. А они, не мешкая, настигли нас в Лондоне.

– Хорошо. Что скажете, сэр? – спросил инспектор.

Я окинул взглядом тело, заметил, что правый рукав разорван, нашивка с него исчезла.

– Это он, – промолвил я, – лейтенант Феклистов Артемий Савельевич.

– Держитесь, мой друг, – граф Воронцов взял меня за локоть, – я очень сожалею.

Семен Романович выглядел на удивление невозмутимо.

– Хорошо, сэр, – обратился ко мне инспектор Салливан. – Вы прибыли вдвоем?

– С нами был мой камердинер, мосье Каню, – я указал на Жана.

Тот молча поклонился. К слову сказать, Жан выглядел потрясенным, но не расклеился, как барышня, вопреки моим представлениям о его характере.

– Хорошо, теперь я должен задать вам и вашему слуге несколько вопросов, – сказал инспектор.

– Я к вашим услугам, – кивнул я.

– Предлагаю вернуться в мой дом, – сказал граф Воронцов. – Там будет удобнее и вам, мистер Салливан.

– Хорошо. Благодарю, это очень любезно с вашей стороны, сэр, – согласился полицейский.

Я окинул прощальным взором тело Артемия Феклистова, осмотрел еще раз помещение и повернулся к выходу.

– Одну секундочку, сэр, – окликнул меня инспектор. – Когда выйдете на улицу, постарайтесь рассмотреть лица зевак, вдруг заметите кого-то знакомого. И вы, мистер, – полицейский обратился к Жану, – будьте внимательны.

Мы двинулись на улицу. Исполняя просьбу полицейского, я не спеша обвел взглядом людей, толпившихся около заведения. Физиономий злодеев, напавших на нас в лесу, я увидеть не ожидал и, конечно же, не увидел. А все остальные лица показались мне одинаково незнакомыми и чужими. Я мог сказать, что десятки таких же по пути от Дувра до Лондона попадались нам, но ни одно из них – дважды. Или я его не запомнил.

Судя по растерянной физиономии мосье Каню, он тоже никого не узнавал.

Мы вернулись в дом графа Воронцова. Семен Романович проводил нас в свой кабинет и оставил с инспектором. Тот принялся за работу.

– Хорошо. Расскажите, сэр, обо всем, что показалось вам подозрительным, – попросил он.

– По пути в Лондон нас едва не ограбили, – сказал я и, с горечью усмехнувшись, добавил: – Не знаю, насколько это подозрительно. Говорят, таковы здесь традиции.

Инспектор Салливан оживился.

– Хорошо-хорошо-хорошо, сэр, расскажите подробнее. И главное, опишите внешность разбойников!

Я неторопливо, обстоятельно поведал о наших злоключениях на подъезде к Лондону. Полицейский слушал с видом гончей, взявшей след подранка. Он теребил и мусолил бакенбарды с такою силой, что я удивился, как это они не приобрели однородный цвет к концу разговора.

Я закончил, и наступила очередь Жана. Полицейскому пришлось выдержать несколько минут, пока Жан шевелил губами, собираясь с мыслями. Но ничего существенного мосье Каню не добавил. Он несколько удивился, когда Феклистов раньше времени покинул экипаж. Но проводить Артемия Савельевича взглядом Жан не удосужился, хотя у него было больше шансов разглядеть, за кем поспешил Артемий. Инспектор Салливан терпел французишку с нескрываемым раздражением, но на всякий случай выслушал до конца.

– Хорошо, сэр, – сказал полицейский на прощание, – мне очень жаль вашего товарища. Но смею заверить вас, вскорости мы получим парочку вертишеек в мокрых штанах. С вашего позволения завтра я навещу вас, расскажу, как подвигается расследование.

Он кивнул и чуть не бегом покинул дом.

– Чудной человек, – промолвил я вслед ему. – О чем бы ни говорил, все ему хорошо. В дом пригласили – хорошо. Человека убили – тоже хорошо!

– Он говорит «well». Это все равно-с как по-русски сказать «итак» или «ну-с», – поправил меня Жан.

– Ладно, не умничай! Что-то еще он сказал странное на прощание? Вот черт! Запамятовал! Может, вспомню потом. А пока пойду-ка поговорю с графом Воронцовым.

Я нашел Семена Романовича в гостиной. Он беседовал с Николаем Николаевичем у зажженного камина.

– Как вы? – спросил граф.

Новосильцев окинул меня сочувственным взглядом.

– Да что со мною станется? – ответил я. – Дикий случай! Я рассказал инспектору, как нас пытались ограбить. Он уверен, что разбойники следили за нами и отомстили.

– Странно, – покачал головою Николай Николаевич. – Логичнее было напасть на вас по пути в Лондон.

Я поморщился. Новосильцев рассуждал верно, но отчего-то именно этим вызывал у меня раздражение.

– Всю дорогу до Лондона мы держали пистолеты наготове, – пояснил я.

– А разбойники успели убедиться, что вы бьете без промаха, – с уважением произнес граф Воронцов.

– Да, я стреляю метко, – подтвердил я.

– Вот злодеи и решили, что проще разделаться с вами в Лондоне, подкараулив в темном переулке, – сделал вывод Семен Романович.

– В таком случае они постараются и меня подловить, – нахмурился я.

– Будьте осторожны, один из дома не выходите, – назидательным тоном произнес Воронцов.

– А что, если – напротив?! Побродить по округе! – воскликнул я и добавил, перейдя с французского на русский: – Половить их на «живца»!

– И превратиться из «живца» в мертвеца! – вскрикнул граф Воронцов.

– Инспектор Салливан уверен, что поймает убийц за пару дней, – сообщил я.

Граф Воронцов пошевелил кочергой уголь в камине и ответил:

– И замечательно. Пусть он и занимается своим делом.

Новосильцев сидел на диване и наблюдал за огнем, потревоженным кочергой. Он беззвучно шевелил губами, обдумывая какую-то мысль.

– Что тебя тревожит, Коленька? – спросил его Воронцов.

– А что же знакомец вашего лейтенанта? – спросил меня Новосильцев.

– Не знаю, – я развел руками.

– Если б на ваших глазах убивали друга, неужели вы не заступились? – произнес Николай Николаевич. – А если б не смогли защитить, разве не оказали полиции помощи?

Я задумался. Месть со стороны разбойников – первое, что пришло мне в голову, когда я узнал об убийстве. И мистер Салливан ухватился за эту версию. Но где же тот человек, вслед за которым Артемий поспешил в роковой паб? Где он был, когда убивали лейтенанта Феклистова? Куда делся потом?

– Знай я убийц своего друга, – промолвил я, – то в полицию не пошел бы. Я бы вызвал преступника на дуэль.

– Это в случае, если злодей благородного происхождения, – уточнил Новосильцев. – А если убийца подлого звания?

– Пожалуй, вы правы, – признал я.

– Послушайте, а не мог ли ваш друг заметить тех самых разбойников, что напали на вас? – высказал новую догадку граф Воронцов. – Они, должно быть, следовали за вами на удалении, а потом попались ему на глаза.

Я покачал головою. Идея захватить второй раз разбойников в одиночку вполне могла прийти в его голову. Он отличался храбростью и бесшабашностью. Но на его лице не было злорадства или охотничьего азарта, когда он покидал коляску. Глаза светились обычной радостью, какая бывает при встрече с хорошо знакомым человеком после долгой разлуки.

– Нет, – сказал я. – Уверен, Феклистов заметил в толпе товарища, но никак не разбойника. А уж что произошло дальше… – Я развел руками.

– Что же это такое… – Граф Воронцов сокрушенно покачал головой. – Как бы то ни было, вам не стоит одному расхаживать по улицам Лондона. Да, собственно, и времени не будет. Завтра вечером, а лучше послезавтра утром вы сможете выехать.

– Да, но как же я покину Лондон после случившегося? – возразил я. – Я дождусь, пока поймают убийц!

– Друг мой, предоставьте это дело мне, – сказал Семен Романович. – Я приложу все силы и не слезу с шеи Скотланд-Ярда, пока они не найдут злодеев.

– Скотланд-Ярда? – переспросил я.

– Лондонской полиции, – пояснил Николай Николаевич.

– А сейчас вы должны отдохнуть с дороги, – добавил граф Воронцов. – Завтра хлопотный день.

– Даже не знаю, как я засну после всего случившегося, – вздохнул я.

– Пойдемте, я покажу вам библиотеку, – неожиданно предложила Екатерина Семеновна. – На случай, если бессонница одолеет, скоротаете время за книгой.

Я бросил взгляд на графа Воронцова, он кивнул с одобрением, и я последовал за его дочерью. Она оглянулась на меня с заговорщицким видом, и я заподозрил, что приглашение в библиотеку – уловка, чтобы вызвать меня на приватный разговор. Очаровательная дочка графа Воронцова поневоле пробуждала нескромные мысли, однако я немедленно подавил их, рассудив, что вряд ли девушка настроена на романтический лад. Да и глупо было бы затевать любовную кутерьму с дочерью посла, не имея серьезных намерений.

– Андрей Васильевич, – прошептала она, едва мы оказались наедине, – я хочу обратиться к вам с просьбой.

– Сделаю все, что в моих силах, – ответил я.

Девушка несколько стушевалась, словно в последний миг пришло сомнение: верный ли выбран тон. Решившись, она заговорила с неожиданным пылом:

– Вы знаете, в Лондоне довольно-таки много французов. Одни бежали от революции, другие от Бонапарта. Многие оказались с пустыми руками и вынуждены кто чем зарабатывать на жизнь. Вы не поверите. Французские дворяне моют посуду, некоторые пасут скот.

– Это ужасно, – согласился я.

– Я хочу попросить вас о помощи для моей хорошей знакомой. Ее зовут Элен, – продолжила девушка.

И я подумал, что уж закрутить интрижку с этой Элен мне никто не помешает.

– Скажите, что я должен сделать?

– Заберите ее с собою в Россию, в России она устроится лучше!

– А она согласна?

– Да-да, конечно! Она хочет уехать в Россию! Мы говорили об этом! У нее готовы все документы, она только ждет удобной оказии.

– Что ж, если так, не вижу препятствий. Если ваша Элен не боится морских путешествий, я возьму ее с собою.

– Спасибо, вы замечательный! – Екатерина Семеновна на мгновение прильнула ко мне и коснулась губами моей щеки.

– Право, это пустяк.

Девушка протянула мне первую попавшуюся книгу в дорогом кожаном переплете, взяла меня за руку и потянула за собой. Мы вернулись в гостиную.

– Превосходная книга, – промолвил граф Воронцов.

Я взглянул на обложку и удивился, так как название и автор были на русском языке: «Фридрих Готлиб Клопшток. Смерть Адама».

– Папенька, граф Воленский согласился помочь Элен.

Граф Воронцов улыбнулся, а по лицу Новосильцева пробежала тень. «Хе-хе, – подумал я, – да ты, брат Николя, никак сохнешь по этой Элен!»

Екатерина Романовна удалилась в свои покои. Откланялся и Николай Николаевич. Прощаясь со мною, он незаметно постучал указательным пальцем по фолианту и шепнул:

– Не забудьте завтра похвалить, перевод сделала сама Екатерина Семеновна.

Мы с графом Воронцовым остались одни. Я думал, он не захочет ждать до утра и заговорит о делах. Но ошибся.

– Катенька хлопотала за Элен де Понсе? – не то спросил, не то констатировал граф. – Она хотела, чтобы просьба прозвучала из ее уст.

– Я не мог отказать ей, – ответил я.

– Я присоединяюсь к ее просьбе, – улыбнулся граф Воронцов. – Элен – француженка. Милая девушка. Виконтесса Элен де Понсе. Ее родителей обезглавили. А ей удалось бежать в Англию.

– Они были роялистами, – понимающе протянул я.

– Разумеется, – кивнул граф Воронцов.

Я представил себе девушку, воспитанную в достатке и неге, внезапно осиротевшую, оказавшуюся в чужой стране без средств к существованию.

– В России она устроится лучше. Я дам ей рекомендательное письмо, моему другу нужна французская гувернантка, – пояснил граф Воронцов.

– Но ведь Наполеон открыл Францию для роялистов, – сказал я. – Любой может вернуться, достаточно принести присягу на верность первому консулу.

– Тысячи французов так и поступили, – согласился граф Воронцов. – Но Бонапарт презирает законы. Он казнит роялистов, ссылает на острова по малейшему подозрению. И присяга не спасает. Виконтессу де Понсе можно понять. Ее родителей гильотинировали.

– Будьте покойны, ваше сиятельство, я позабочусь о ней, – пообещал я графу Воронцову.

– Вы сделаете богоугодное дело. Она не станет обузой. Надеялась, что вы не откажете, и уже приготовилась к отъезду. И кстати, – хозяин дома понизил голос, – она действительно прехорошенькая.

Он заботился о других, еще не зная о собственной судьбе. Мне стало совестно, словно не российский император, а я лишил его имений.

– Семен Романович, – промолвил я, – я привез неприятное для вас известие. Вы уж простите великодушно, но молчать до завтра не представляется возможным.

Граф Воронцов взял меня за руку и по-дружески сжал ее.

– Не волнуйтесь, Андрей Васильевич, – вымолвил он. – Я все знаю. Новости часто опережают официальные депеши.

– Значит, вы знаете?

– Знаю, – улыбнулся он. – Его величество изволили конфисковать мои имения. Ничего страшного. Императоры приходят и уходят. Россия остается. Россия дала, Россия забрала. Все хорошо. Мой сын на службе в Преображенском полку. Дочь… дочь выйдет замуж. Все будет хорошо, – он взял меня под локоть, – а теперь пойдемте. Вам необходимо отдохнуть.

Его слова звучали спокойно, без пафоса. Он никого не винил и не питал злобы, а его дочь встречала гостей с фрейлинским шифром на груди.

Лакей проводил нас к моим апартаментам. Граф вошел следом за мною и жестом велел слуге оставить нас.

– Мы управимся со всеми формальностями за день. Вы могли бы отправиться в обратный путь завтра же вечером. Но в свете случившегося стоит отложить выезд на послезавтра. Не стоит путешествовать в темное время суток.

– Все же не представляю, как я покину Лондон, не дождавшись результатов расследования! – покачал я головой. – Если бы несчастье случилось со мною, Артемий бы не бросил меня.

– Понимаю ваши чувства, – граф Воронцов по-дружески сжал мой локоть, – но другу вы уже не поможете. А вам нужно торопиться. Помните, война России с Англией может начаться в ближайшие дни. Вы должны обогнать войну и – кто знает – возможно, предотвратить ее!

Глава 3

Перед сном я думал об этой девушке, Элен де Понсе. Воображение рисовало юную виконтессу, вынужденную добывать средства к существованию мытьем посуды. Я пытался отмахнуться от черных мыслей, но поневоле задавался вопросом: каково это – пережить страшную трагедию, казнь родителей, и содрогался от ужаса. Но я спал в богатом доме графа Воронцова, а где коротала ночь эта девушка, не знал. Я думал о том, как выполню поручение императора, непременно буду вознагражден и предстану перед маменькой и папенькой, обласканный царской милостью.

А она? Какими надеждами тешилась она? Надеждой на то, что неизвестный российский посланник согласится доставить ее бесплатно в Санкт-Петербург? И удастся из посудомоек выбиться в гувернантки?

Потом я вспомнил свою кузину Елизавету Дмитриевну. Ее матушка графиня Неверова Мария Никаноровна рассчитывала выдать Лизу замуж за меня. Мои родители полагали, что это будет отличная партия, но – слава богу! – оставляли последнее слово за мною.

Я представлял себе Лизу на месте юной виконтессы. Какое отчаяние охватило б ее, случись ей осиротеть и попасть в чужую страну! Какое унижение испытывала бы она, оказавшись перед выбором – служить посудомойкой или гувернанткой! И какой благодарностью воспылало бы ее сердце, если бы молодой граф предложил ей руку и сердце…

Утомленный дорогой и треволнениями, спал я крепко, но даже во сне чувствовал гарь в воздухе. Проснулся поздним по лондонским меркам утром. Но в тяжелой от духоты голове стоял образ очаровательной виконтессы.

– Вот и вы! – Граф Воронцов встретил меня с радушной улыбкой. – Я приказал не беспокоить вас, пока не проснетесь сами. Вам нужен был отдых.

– Одного не пойму: как вы живете здесь? Этим воздухом невозможно дышать! – сказал я.

– К этому быстро привыкаешь. Всему виною туманы, они задерживают в воздухе дым. А так в России топят камины и печи куда больше, чем здесь, – объяснил Семен Романович.

Появился Новосильцев и с напыщенным видом вставил свою реплику:

– Воздух в России лучше, но атмосфера удушлива.

Николай Николаевич обратил на меня вызывающий взгляд.

– Ждете, что я буду протестовать? – усмехнулся я. – Напрасно. В нашем государстве много недостатков. Но это не мешает служить ему. И тем более я не склонен идеализировать другие системы. Будь то английская, французская, да хоть какая.

– Друзья мои! – воскликнул Семен Романович. – Решительно, вы найдете в лице друг друга прекрасных собеседников. Николай, будь так добр, составь Андрею Васильевичу компанию. Я распоряжусь, чтобы накрыли стол. Для тебя это будет ланч, а для Андрея Васильевича – первый завтрак. Только не слишком горячитесь! К чаю вы должны закончить политические дебаты, чтобы не докучать даме. С минуты на минуту приедет мадемуазель де Понсе.

Я почувствовал усиленное сердцебиение и отступил в угол, куда не доставал свет из окна, – не хотелось, чтобы собеседники заметили, как покраснели щеки.

А про себя отметил, что совершенно потерял рассудок из-за виконтессы: еще ни разу не видел ее, а уже краснею при упоминании ее имени.

– Господа, прошу вас в гостиную, – пригласил нас граф Воронцов. – А я должен оставить вас на пару часов. Отъеду по делам. Николай, прошу тебя представить Элен графу.

– Семен Романович, признаться, я рассчитывал, что мы немедленно приступим к делу, – напомнил я графу Воронцову о цели своей миссии.

– Несомненно, мой друг, – улыбнулся он. – Груз прибыл из Бирмингема еще два дня назад и поступил на хранение в банк. Именно туда я и направляюсь.

– Я должен поехать с вами.

– Вы напрасно потеряете время, – возразил граф Воронцов. – Я распоряжусь, чтобы произвели необходимые приготовления и назначили appointment. Тогда-то мы с вами и приедем в банк. Вы будете присутствовать при упаковке и пломбировании.

– Право, мне неловко, что всю волокиту вы взваливаете на себя, – подумав и придя к выводу, что так действительно разумнее, сказал я.

– Друг мой, оставьте мне, старому дуралею возможность хоть немножко еще послужить России. А вам не помешает выкроить время для очаровательной барышни.

Он рассмеялся, а я почувствовал, что краска с новою силою залила мои щеки, но отступить в тень уже не мог. Впрочем, смеялся граф Воронцов вполне добродушно.

– И самое главное! – спохватился я. – Скажите, нет ли новостей от полиции?

– Пока нет, – с тяжелым вздохом промолвил граф Семен. – Полиции нужно время.

– Даже если не дождусь поимки преступников, я хотел бы знать о том, как продвигается розыск.

– Я приглашу инспектора Салливана, – ответил граф Воронцов.

Он уехал, а мы с Новосильцевым остались в гостиной. Лакеи сновали вокруг, накрывая стол. Вошел мистер Блотт с подносом. Я заметил суету в холле, оттуда донесся женский голос.

– А вот и мисс де Понсе приехала, – заметил Новосильцев.

«Heus-Deus! – воскликнул я мысленно. – Пан или пропал! Великая любовь или большое разочарование!» И с замиранием сердца вышел я в холл, увидел ее и… почувствовал удар молнии в груди.

Она была очаровательна! Белокурая девушка лет восемнадцати стояла, скромно потупив взор. На ней было аккуратное синее платье, сшитое, насколько я мог судить, по английской моде, но явно более подходящее простолюдинке, нежели виконтессе. Почувствовав мое присутствие, она подняла голову, и наши взгляды встретились. Я был заворожен глубиной ее карих глаз. Несомненно, она догадалась, что я и есть тот человек, который отвезет ее в Россию. Она смотрела на меня с покорностью и благодарностью, как бы вверяя свою судьбу мне.

Я не сомневался, что она ответит взаимностью, и ликовал, представляя себе, как она расцветет, когда я закажу ей наряды, достойные королевы, а старые платья она раздаст прислуге.

Рядом с нею стоял лакей. Похоже, он да и мистер Блотт заметили, какое воздействие произвела на меня встреча с девушкой. Однако их лица хранили невозмутимые выражения.

Я улыбнулся, вознамерившись вопреки этикету представиться ей сам. Ее четко очерченные губы дрогнули в ответной улыбке. И вдруг раздался окрик:

– Николь! Что ты встала столбом!

Послышались быстрые и четкие шаги, и из боковой комнаты вышла женщина лет двадцати пяти, не меньше. Ее черные волосы были уложены в прическу, – уверен, на укладку она потратила целое утро. Она сбросила легкую шубку на руки лакею и подтолкнула девушку, побуждая ее к действию, насчет которого, очевидно, распорядилась ранее.

– Николь! Шевелись! Шевелись давай! – повторила дама.

Девушка опустила голову и быстро прошла в глубину дома. Я слегка посторонился, и синее платье из тарлатана мимолетно коснулось моей руки. Ее госпожа заметила меня и, выдав лучезарную улыбку, воскликнула:

– Ах, простите! Я не видела вас! Эти слуги бывают такими несносными! Вы, должно быть, граф Воленс?

Не успел я поправить ее, как из-за спины раздался ироничный голос Новосильцева:

– Воленс-Ноленс!

– А я виконтесса Элен де Понсе, – щебетала дама. – Граф Саймон сказал, что вы отвезете меня в Россию. Это очень мило с вашей стороны!

Она подала мне руку, я коснулся губами ее запястья. Дама пошла вперед, увлекая меня за собою.

– Здравствуйте, мистер Николя, – поприветствовала она Новосильцева.

– Доброе утро, мисс Элен, – ответствовал он и, повернувшись ко мне, спросил: – Что-то случилось? Вы как-то странно выглядите?

– Нет-нет, ничего, – поспешно ответил я.

А виконтесса де Понсе смерила меня торжествующим взглядом. Похоже, эта напыщенная гусыня решила, что я сражен ее чарами!

Она расположилась в кресле, откуда-то явился черный кот, которого накануне едва не пришиб мосье Каню. Животное потерлось мордой о ноги виконтессы, и она взяла его на руки.

– Нуар, Нуар, – проворковала виконтесса и, взглянув на меня, спросила: – Скажите, граф, в чем заключается ваша миссия?

– Я должен предотвратить войну, – сказал я с некоторым сарказмом.

– Да? – Виконтесса несколько растерялась. – А как вам погода?

– Погода? – переспросил я и, бросив взгляд на Новосильцева, ответил: – В России удушливая, а здесь отвратительная.

– Знаете, граф, – доверительным тоном произнесла виконтесса, – в Англии на вопросы о погоде принято отвечать «fine, very fine».

– Благодарю за подсказку, – промолвил я, – но, полагаю, вам нужнее изучить российские обычаи, чем мне английские.

– Я слышала, что с вашим другом случилось несчастье, – неожиданно серьезным тоном сказала мадемуазель де Понсе.

– Его убили, – ответил я.

На лице виконтессы де Понсе ни единый мускул не дрогнул. Впрочем, чего я ждал от женщины, родителей которой гильотинировали.

– Не могу простить себя, – добавил я. – Это была моя вина.

– Ваша?! – изумилась она.

– Именно. – Я кивнул. – На подъезде к Лондону на нас напали грабители. Я настоял на том, чтобы дать им отпор. Одному из них я прострелил руку.

Виконтесса посмотрела на меня с изумлением и даже отчасти с возмущением, словно полагала, что такой человек, как я, никак не мог сразиться с разбойниками, и теперь обманываю ее. Я и сам удивился тому, что присвоил заслугу Феклистова. И зачем? Какое мне дело до этой напыщенной виконтессы? Для чего вдруг понадобилось предстать в ее глазах героем? И отчего после того, как преувеличил свою роль, сомнение, выказанное виконтессой, еще больше задело мое самолюбие?

Николай Николаевич затеял дискуссию о преимуществах английской политической системы. Я откликался невпопад, а виконтесса Элен де Понсе оказалась собеседницей скучной, поскольку ее ответы диктовались не собственным мнением, а лондонским этикетом, содержавшим только одно выражение – «very fine». Ну, или просто «fine» – на случай полного несогласия с собеседником.

Каждый раз, выдавая это «very fine», мадемуазель де Понсе бросала на меня взгляд, полный уверенности, что я давно околдован ее чарами и только отсутствие достойного воспитания мешает мне проявить свои чувства.

А мои мысли занимала Николь. Хотелось одного – немедленно бросить все и уехать с нею на какой-нибудь необитаемый остров или еще куда-нибудь, где не будет ни английских, ни любых других правил приличия, мешавших нашему счастью. Я решил, что одеть в драгоценные платья бывшую служанку куда романтичнее, чем обнищавшую виконтессу. Да и непохоже, чтобы эта виконтесса чересчур обнищала. Кроме того, я полагал, что состряпать дворянский титул для Николь не составит большого труда. Французская революция пустила по миру целую армию осиротевших графинь, чьи фамильные реликвии сожжены. Почему бы Николь не оказаться одной из них? И кстати, нужно еще поинтересоваться у Семена Романовича, достоверно ли он знает, что Элен де Понсе – виконтесса, а не дочь лавочника?

Вернулся граф Воронцов. Вместе с ним приехала дама лет сорока-сорока пяти и двое господ: офицер в красном мундире, перетянутом белыми ремнями, и шляпе-двууголке с белым султаном, и субъект лет пятидесяти в парике, с которого сыпалась пудра.

– Друг мой, – обратился ко мне Семен Романович, – позволь, я представлю тебя леди Мэри-Энн Фицгерберт.

Я кивнул. Виконтесса взглянула на новую гостью с презрительным равнодушием, очевидно, не усматривая в ней соперницы.

– Лорд Бенджамин Томпсон, – граф Воронцов кивнул господину в парике.

– Граф Воленский, Андрей Воленский, – я поклонился.

– А это капитан гвардии сэр Оливер Годен, – продолжил граф Воронцов. – Сэр Оливер возглавит охрану и сопроводит вас до корабля.

Офицер был высокого роста, с широченными плечами и ручищами столь громадными, что наводило на мысль, если даже сам он всю жизнь не ворочал мотыгой, то уж предки до седьмого колена наверняка землю пахали. Он окинул меня оценивающим взором, словно не ему, а мне предстояло охранять экипаж и он прикидывал: справлюсь я или нет?

– Граф Саймон рассказал нам, как вы вступили в схватку с разбойниками, – промолвил офицер.

Несколько мгновений он смотрел на меня испытующим взором, затем козырнул и добавил:

– Примите мои поздравления.

– Это была обыкновенная шваль, – сказал я. – Ничего геройского мы не совершили. И поздравлять тут не с чем. Моего друга убили. Полиция считает, что это месть со стороны преступников.

– Большинство предпочитают откупаться, нежели рисковать жизнью, – вставила леди Фицгерберт, слышавшая наш разговор.

– Просто здесь кто-то внушил всем, что таковы традиции, – сказал я. – Если бы король взял на себя труд заверить британцев, что традиции – давать отпор наглецам, уверен, нашлось бы немало храбрецов.

– Браво! Браво! – Леди Фицгерберт захлопала в ладоши.

– Честно говоря, я желал бы поскорее закончить с делами, – заметил я графу Воронцову.

– Мы действуем по плану, – ответил он. – В банке все готово. Вас ждут. А по пути домой я заехал за капитаном Годеном, он остановился в доме леди Фицгерберт.

– А я не удержалась от соблазна познакомиться с русским посланником, которому суждено предотвратить войну между нашими странами, – промолвила леди Фицгерберт. – Кроме того, вы перекинете еще один мостик между англиканской церковью и католиками.

«Какая несуразица! – подумал я. – При чем здесь католики и англиканская церковь?!»

– Леди Фицгерберт – католичка, – сообщил граф Воронцов.

– И каково это: в Англии быть католиком? – спросил я.

– Легче, чем двести лет назад, – улыбнулась леди и чуть погодя добавила: – Уильям Питт попытался уравнять права католиков и протестантов, а в результате потерял пост премьер-министра.

– Признаюсь, ума не приложу, как моя миссия повлияет на отношения англиканской церкви и папского престола! – сказал я. – Одно утешает: должность премьер-министра не потеряю.

– Кажется, вы знаете что-то, чего не знаем мы, – заявила мадемуазель де Понсе, глядя на новую гостью.