Текст книги "Копенгагенский разгром"

Глава 5

Жан Каню с Николь и котом Нуаром укатили вперед. Осела пыль, поднятая хэкни-коач, и мы двинулись следом. А от Дартфорда мы взяли на север, в Грейт-Ярмут.

Я сделался мрачен. Перед мысленным взором стояла самодовольная физиономия моего камердинера. Я испытывал потрясение из-за смерти Артемия, из-за того, что покинул Лондон, не дождавшись мало-мальски вразумительных результатов расследования, я не был уверен в безопасности миссии, а подлый французишка наслаждался интрижкой да еще имел наглость отпускать глупые шуточки.

– Шустрый он малый, этот твой Жан Каню, – промолвила виконтесса, словно прочитав мои мысли.

– Каналья, – буркнул я.

– Однако же ты его держишь, – улыбнулась она.

– Жан слыл знатоком античной литературы, и родители наняли его моим гувернером, – нехотя признался я.

– Вот как, – протянула Элен.

По ее лицу пробежала тень. Ни к чему было упоминать родителей в разговоре с девушкой, отцу и матери которой отсекли головы.

– Ну и как успехи с античной литературой? – нарочито бодро спросила она.

– Жан и впрямь оказался талантливым учителем, – ответил я. – Весь курс он преподал мне за несколько минут.

– За несколько минут?! – рассмеялась виконтесса.

– Да, – подтвердил я. – До сих пор помню слово в слово его лекцию.

– Сгораю от любопытства! – воскликнула виконтесса, а глаза ее – и впрямь жадным огнем загорелись.

Я вытянул губы трубочкой и пошевелил ими так, словно хотел достать ими до уха, а затем с грассирующим «р» заговорил:

– Сударь, барин, запомните-с главное: в мире нет новых идей. Любую-с умную мысль вы найдете-с у древних. А если нет, значит, мысль ваша глупая.

Элен де Понсе залилась безудержным смехом – так ей понравилось, как я изображаю мосье Каню. Я поднял указательный палец, и она застыла со слезинками на глазах, ожидая продолжения.

– А какой-с из этого вывод, сударь? – Я вновь пошевелил губами, изобразив трубочку. – А вывод, сударь, самый что ни на есть практический. Вы можете-с предварить любую-с филиппику, хоть сколько-нибудь имеющую смысл, простыми словами-с: «как сказал Платон», или «как говаривал Сократ», или «как доказал Архимед», и тогда прослывете-с просвещенным человеком-с, знатоком-с античной литературы и философии.

– Но что, если Сократ ничего подобного не говорил?! – со смехом спросила Элен.

– Нет?! – воскликнул я с деланым изумлением, с нарочитой сосредоточенностью пожевал губы и, жестом руки изобразив озарение, вскрикнул: – Ну конечно же! Как я мог забыть?! Это же Пиррон!

– Пиррон?! – удивилась виконтесса. – Не слышала о таком…

– Как?! Вы не знаете-с Пиррона?! – вскинул я брови и, понизив голос, сказал: – Никому не говорите об этом-с!

Элен смеялась заразительно, и даже скакавший рядом вечно суровый капитан Годен не остался равнодушен.

– Признаюсь, мистер Воленский, я был не прав, – промолвил он. – Дорога в Ярмут оказалась намного короче.

– Это почему? – спросил я.

– Потому что веселее, – ответил он, расплывшись в улыбке.

Разговор с Элен отогнал мрачные мысли, и хорошее настроение не покидало меня до самого Ярмута, куда добрались мы без происшествий.

– Остановимся в гостинице, – предложил я. – Бог весть сколько придется ждать «Brunhild».

Мадемуазель де Понсе взглянула на меня с благодарностью.

– Я знаю неплохое место, – заявил сэр Оливер. – Таверна «Wrestler’s Inn». Там же наймем мальчишку, чтобы оповестил, когда прибудет ваш корабль.

В городе царило необычное оживление. Сразу же бросалось в глаза большое скопление морских офицеров.

– Должно быть, здесь стоит много военных кораблей, – заметил я.

– Эскадра сэра Хайда Паркера, – пояснил капитан Годен.

– Того самого адмирала, которому предстоит возглавить поход на Россию? – уточнил я.

– Именно, мистер Воленский, именно.

– Вот так-так…

Я вспомнил салонную болтовню в доме графа Воронцова. Тогда я силился представить, как гости превратятся в смертельных врагов, случись объявить войну во время чаепития. Но теперь я вглядывался в морских офицеров, попадавшихся навстречу, и это были отнюдь не светские щеголи, а настоящие враги. Вот они торопятся – у каждого свои хлопоты, связанные с предстоящим отплытием. А на лицах уже виден отпечаток грядущей войны. Они готовы топить корабли и убивать людей. Наши корабли и наших людей!

– Андрэ! – окликнула меня Элен. – Ты как-то странно смотришь на людей.

– Как? – Я улыбнулся, но улыбка получилась невеселой.

– Ну-у, – замялась виконтесса, – ты словно готовишься пойти на них врукопашную.

– Так и есть, если они покусятся на мои сундуки. – Я выдал улыбку на этот раз более удачную.

– Не волнуйтесь! – раздался голос капитана Годена. – Сундуки мы им не отдадим!

Вскоре мы подъехали к трехэтажному особняку из красного кирпича с вывеской над входом «Wrestler’s Inn». У подъезда стояли изящная карета и крытая повозка, последнюю двое служащих загружали чемоданами.

«Надеюсь, каналья, ты уже плывешь сюда», – подумал я о своем камердинере и пошел сам договариваться с трактирщиком. Предстояло изъясняться на английском, а в этом языке я не был силен.

В холле я застал бурную сцену. Джентльмен в годах спорил со своею непомерных размеров внучкой. Я подошел к конторке.

– Вы приехали на бал? – вполголоса спросил служащий и, кивнув на джентльмена с дочкой-толстушкой, добавил: – Но бал, боюсь, отменяется.

Я повернулся к парочке и прислушался. Насколько я уловил, джентльмен уговаривал барышню отправиться в Саффолк, а она требовала разгрузить чемоданы! Кроме того, она проклинала некоего Нельсона, сорвавшего ее планы. У девушки был отвратительный капризный голос.

– Тише, тише! – просил ее джентльмен.

Он стыдливо оглянулся по сторонам, и я отвернулся к трактирщику.

– У вас найдется комната для благородной дамы? – спросил я.

– На первом этаже, небольшая, но с прекрасным видом, – ответил он. – А вы?

Отворилась дверь, вошли Элен де Понсе и капитан Годен.

– А мы с сэром Оливером скоротаем время в общем зале. Надеюсь, ждать придется недолго. За нами придет корабль.

– Уже смеркается, – заметил трактирщик. – Вам тоже стоит снять комнаты.

– Я поднимусь на борт, как только прибудет корабль, – отказался я.

– Давайте перенесем сюда вещи, – предложил капитан Годен. – И отпустим возниц.

– Только если поклажа не займет много места, – заволновался трактирщик.

– Мы заплатим, – успокоил я его и кивнул капитану Годену.

Он вышел на улицу распорядиться насчет разгрузки.

– Я так и знала! Дорога совершенно разбила меня, – жалобным голосом протянула Элен.

– Бекки, – позвал трактирщик.

Появилась девчушка в белом передничке.

– Бекки проводит вас в комнату.

– Идемте за мной, господа, – улыбнулась она и отправилась вверх по лестнице.

Я взял под руку Элен и повел ее следом. Мы оказались в небольшой комнате, украшенной гобеленами. Узкая кровать упиралась изголовьем в подоконник, а изножьем в стену.

– Милочка, – попросила виконтесса девчушку, – принесите мне горячего чаю.

– Сейчас-сейчас, – ответила горничная.

Она зажгла свечи. Стало светло, на гобеленах обнаружились сцены из рыбацкой жизни.

Я незаметно шлепнул девчушку по попе, просто так, из-за хорошего настроения. Мы благополучно добрались до Грейт-Ярмута, и прежние подозрения показались мне глупыми. Теперь я думал, что напрасно потратил время, нужно было ехать в Дувр.

Хлопнула дверь, горничная отправилась за чаем. Я выглянул в окно и, вспомнив заверения трактирщика, хмыкнул:

– Вид хорош лишь тем, что можно отсюда сторожить сундуки.

Внизу носильщики разгружали крытую повозку. Должно быть, капризная толстушка уговорила деда, он позволил ей остаться, и нанятые грузчики перетаскивали чемоданы в гостиницу, мешая гвардейцам капитана Годена – те переносили кованые сундуки.

– Ты не мог бы полить мне? – попросила Элен.

Я наклонил фарфоровый кувшин, она ополоснула лицо над медной чашей, вытерлась полотенцем и прилегла.

– Что теперь? – спросила виконтесса.

– Я поднимусь на корабль, как только он прибудет в порт. Ты, если хочешь, оставайся здесь, мы пришлем за тобою перед самым отплытием, – сказал я.

– И мы поплывем в Россию, – задумчивым голосом промолвила Элен.

– Да, через Кенингсберг, а там меня ждет секретное предписание, и мы будем следовать указу государя императора.

– Мы поплывем не в Петербург?! – воскликнула Элен.

Виконтесса приподнялась на локте, в глазах смешались ужас и восторг. Она боялась неопределенности, ожидавшей ее в России. Мои слова вселили в нее новую надежду. Элен хотела верить, что мы поплывем в такое место, в котором судьба ее сложится самым счастливым образом, а главное, она получит доказательства счастья, как только услышит название этого места.

– Мы поплывем не в Петербург?! – повторила она.

– Мы узнаем это, когда вскроем секретное предписание, – ответил я. – В Кронштадте навигация еще не открыта. Так что до Петербурга придется добираться по суше.

Отворилась дверь, вошла горничная и принялась расставлять чайный прибор. Проказница держалась так, чтобы я незаметно для виконтессы мог дать волю нескромным рукам. Но я не соблазнился. Перед уходом девчушка взглянула на меня с недоумением. Я выдал застенчивую улыбку и закрыл за нею дверь.

– Андрэ, а ты не хотел бы уехать куда-нибудь вместе со мною? – спросила виконтесса.

– Э-э… – лишь успел выдать я.

– Андрэ, иди ко мне. Иди ко мне, – позвала Элен.

Я наклонился навстречу ее протянутым рукам, и вдруг с улицы донесся грохот и ругань. Я выпрямился и посмотрел в окно.

Перед входом в пыли друг против друга сидели гвардеец и служащий гостиницы. Они только что столкнулись и плюхнулись на землю, обронив свои ноши. Гвардеец тащил зеленый саквояж капитана Годена, а служащий – круглый сундучок капризной толстушки. И саквояж, и сундучок от удара раскрылись, содержимое вывалилось, туалетные принадлежности и всевозможные безделушки усеяли пятачок земли между незадачливыми носильщиками.

Я вспомнил, какого рода коллекцию хранил сэр Оливер, и содрогнулся, рассматривая предметы, рассыпавшиеся из зеленого саквояжа.

– Что там? – с досадой спросила виконтесса.

– Солдат столкнулся с носильщиком, оба свалились на землю, а содержимое чемоданов вывалилось, – рассказал я.

– Интересно, как они теперь разберутся в чужих вещах? – хмыкнула Элен.

Я увидел, как носильщик поднял с земли небольшую полоску материи с кисточкой. В лучах заходящего солнца серебро сверкало зловеще.

– Heus-Deus! – выкрикнул я, выбежал из комнаты и рванул вниз по лестнице.

Носильщик с сундучком уже поднимался навстречу.

– Мистер! – крикнул я. – Вы положили в сундук чужую вещь!

– Какую чужую вещь? – насторожился он.

– Я видел, как вы столкнулись с гвардейцем и растеряли вещи, – объяснил я. – А когда собирали их, по ошибке положили в сундук чужую вещь. Откройте сундук, я покажу.

– Никак невозможно.

Носильщик попытался обойти меня, но я перегородил ему путь. Он испуганно взглянул на кого-то за моей спиной. Раздался капризный голос:

– Что вы там стоите?! Несите сюда мои вещи!

Я повернулся и увидел толстушку, стоявшую в открытых дверях номера. На меня смотрела сытая ряха. Ее обладательница, очевидно, задалась целью хоть как-то облегчить жизнь веснушкам – тем не хватало места на физиономии.

– Простите, мисс, – обратился я к ней. – Я граф Воленский.

– Что вам угодно, мистер Воленский? – спросила девица, протянув мне руку.

Я приложился губами к пухленькому запястью.

– Случилась глупая история, – промолвил я. – В ваш сундучок попала чужая вещица.

– Вы копались в моем сундучке? – Зеленые глаза барышни округлились от возмущения.

– Миссис Паркер, это недоразумение! – вмешался носильщик.

Он бросил на меня ненавидящий взгляд. Послышались шаги, кто-то еще поднимался по лестнице, возможно, капитан Годен. Нельзя было терять ни минуты.

– Идите сюда! – приказал я.

Не церемонясь, я отстранил толстушку и прошел в ее номер. Носильщика я притянул за собою.

– Поставьте сундук! – приказал я слуге.

Он поставил ношу на комод. И я, не дав никому опомниться, открыл сундук.

– Это же не ваше, – я указал на серебряную полоску с кисточкой.

– Нет, – подтвердила девушка и накинулась на слугу: – Как эта вещь попала в мой сундучок?

– Вы позволите? – спросил я и, не дождавшись ответа, сжал в кулаке полоску материи и поклонился. – Честь имею.

Я выглянул в холл – там никого не было. Я выскользнул из номера, оставив незнакомую толстуху разбираться с прислугой, а сам быстро прошел в комнату Элен де Понсе. Шагнув внутрь, я перевел дух, разжал кулак.

На открытой ладони лежала нашивка от мундира лейтенанта Феклистова.

– Что случилось? – спросила виконтесса. – Куда ты умчался очертя голову?!

– Элен, мне нужно немедленно бежать в полицию, – процедил я, переводя дыхание.

– В полицию? – изумилась мадемуазель де Понсе.

– Элен, я все понял. Артемия Феклистова убил капитан Годен.

– О чем ты говоришь? – Виконтесса решительно ничего не понимала.

– Теперь все ясно. Вот почему он не возражал, когда я предложил ехать в Ярмут! Я хотел избежать ловушки, а ловушка с самого начала сопровождала нас!

– Андрэ, что ты говоришь? Ты несешь какую-то чушь! Если бы сэр Оливер участвовал в заговоре, мы бы не доехали до Ярмута!

– Действительно, это странно, – задумался я.

– Но почему… почему ты решил, что Годен виноват в смерти твоего друга?

– Помнишь, что рассказывал гвардеец о коллекции капитана Годена?

– Собирается из вещиц убитых…

– Да!

Я показал ей полоску серебристой материи.

– Это нарукавная нашивка от мундира лейтенанта Феклистова.

Мадемуазель де Понсе протянула руку, но в последнюю секунду отдернула ее.

– Ты уверен? – спросила она, глядя на меня с испугом.

Я кивнул. Элен посмотрела по сторонам, словно искала ответ на мучившие ее вопросы.

– Это какая-то несуразица, – проговорила она. – Зачем капитану Годену убивать твоего друга?

– Чтобы ограбить нас, – ответил я.

Голос мой прозвучал неуверенно. Элен подняла на меня глаза, покачала задумчиво головой и спросила:

– Тогда почему он не ограбил нас?! – и немного помолчав, сказала: – Глупость! Простое совпадение. Эта нашивка принадлежала еще кому-то. Не забывай, что сэр Оливер Годен – боевой офицер.

Я подошел к окну и уставился на улицу, опершись о подоконник. Солнце село, на улице горели фонари. Но я ничего не видел перед собою. Я воображал, какими будут похороны Артемия. Перед мысленным взором стоял гроб, а в гробу лежал лейтенант Артемий Савельевич Феклистов в мундире, у которого не хватало нашивки.

Вдруг я увидел в отражении, как белый продолговатый предмет взметнулся вверх у меня за спиной. Я быстро обернулся, но тяжелый удар обрушился на мою голову, и я потонул в кромешной темноте.

Глава 6

Очнувшись, я увидел скорбные лица на гобеленах. Потомственные рыбаки смотрели так, словно сельдь была их проклятием, а не средством к существованию.

Я лежал на узкой кровати, так близко приставленной к окну, что рисковал разбить голову о подоконник, если б неосторожно вскочил. Однако подниматься я не спешил, хотел обдумать случившееся.

Скосив глаза вбок, я увидел синее платье и нежные кисти, лежащие на коленях. Уж не Бекки ли, подумал я?

В голове проносились смутные образы, обрывки каких-то разговоров, – в единую картину они не складывались, но оставляли чувство длительного беспомощного состояния. И я решил, что нет смысла таиться. Не для того же уложили меня в постель и оставили под присмотром сиделки, чтобы еще раз ударить по голове, как только приду в себя.

Я приподнял голову, но лицо девушки осталось скрыто за медным кувшином, стоявшим на столике подле кровати.

– А где фарфоровый кувшин? – еле слышно спросил я.

– Мосье граф, вам лучше? – обрадовалась сиделка.

Ее голос будил неясные воспоминания. Она наклонилась надо мною, белокурый локон коснулся моей щеки.

– Николь, – прошептал я.

– Мосье граф, вам лучше? – еще раз спросила она. – Я пошлю за врачом. Доктор Руиз велел позвать его, как только вы придете в себя!

– Обожди! Обожди! – Я схватил ее за руку, приподнялся и все-таки ударился о подоконник.

– Дева Мария! – вскрикнула Николь. – Лежите, прошу вас, лежите.

Стукнулся я несильно, но подоконник пробудил мои чувства: оказалось, и без него меня мучила тупая головная боль. Но ладошку Николь я не выпустил. Впрочем, теперь она и сама не пыталась высвободиться, решив, что нельзя оставлять меня без присмотра даже ради того, чтобы вызвать доктора.

– Так где же фарфоровый кувшин? – повторил я, оглядев помещение.

– Вы разбили его, – ответила девушка.

– Разбил, – хмыкнул я, припомнив, как отражение кувшина взметнулось вверх над моей головой. – Ну, можно и так сказать…

– Вам уже лучше. Я вижу, вам значительно лучше, – улыбнулась девушка.

– Это я понял. – Губы слушались плохо, но я выдал кривую ухмылку. – Но что здесь произошло? Где мадемуазель де Понсе? А капитан Годен? Где он? Где сэр Оливер Годен?

– Я не знаю, – пожала плечами Николь. – Где капитан Годен, не знаю. А госпожа виконтесса села на корабль и уплыла в Санкт-Петербург. Вам было плохо, и вас оставили здесь. И нас оставили присматривать за вами.

– Вас? – спросил я.

– Меня и Жана, – кивнула Николь.

– Мосье Каню! – обрадовался я. – Но где он? Где? Позови его немедленно!

Я обрадовался потому, что решил, будто от камердинера добьюсь большего толка.

– Где он? Позови его! – потребовал я.

– Мосье граф, Жан ушел в город. Думаю, он вернется с минуты на минуту.

– Ну, хорошо, подождем.

Я прикрыл глаза, полагая, что самое лучшее – это дождаться возвращения камердинера. В голове кружились мысли и предположения – одно несуразнее другого. И не было сил у меня ни связывать их в ясную картину, ни гнать прочь. Я хотел поскорее увидеть Жана или хотя бы вздремнуть до его возвращения. Так прошло с четверть часа.

– Где же Жан? – не выдержал я.

– Должен прийти, – повторила Николь. – Давайте я налью вам стакан воды.

– Изволь, – согласился я.

Я опустошил стакан и почувствовал себя намного лучше.

– Вода утоляет жажду, но не любопытство, – констатировал я. – Не знаю, сколько еще ждать каналью! Расскажи-ка ты мне все, что знаешь.

– Что же тут знать-то, мосье? – встряхнула локонами Николь. – Мы прибыли сюда на прусском судне. Правда, в порт корабль не впустили, он встал на якоре, и мы с Жаном отправились на берег на шлюпке.

– И что? Что было здесь? – поторопил я Николь.

– Ничего. – Девушка пожала плечами. – Вам было плохо. Вы ударились головой…

– Что значит – ударился головой?! – не выдержал я. – Как это – ударился? Как это случилось? Кто-нибудь говорил?

– Что же тут говорить-то? – Щеки Николь залились краской.

– Как это произошло? – повторил я.

– Право, мосье, – смутилась девушка. – Мне, право, неловко. Что же говорить-то об этом? Ударились и ударились. С кем не бывает.

Я взял ее за руку и потянул к себе. Девушка посмотрела на меня красивыми карими глазами и в смятении отвела взгляд в сторону.

– Николь, как я ударился? Расскажи, как это произошло? Кто ударил меня?

– Что вы, мосье?! – вспыхнула девушка. – Никто не причинял вам вреда. Вы ударились сами. Вы выпили много виски. На радостях, наверно, что добрались благополучно. Споткнулись и ударились. И ударились уж больно серьезно. Врач сказал, что в таком состоянии морская качка отразится на вашем здоровье самым плачевным образом.

– Что за бред?! – вскрикнул я.

Девушка сложила ладони на коленях и умолкла, потупив взор.

– Продолжай, продолжай! – потребовал я.

– Сами же обвиняете меня, что я лгу, – надула губки Николь. – Не о чем тут говорить. С кем не бывает.

Я схватил ее за руку, хотел сказать ей, что ее обманули, что кто-то оглушил меня ударом по голове, а потом выдал за пьяного, наверно, и виски в рот влили. Но в следующее мгновение я оттолкнул ее руку. Кто она такая, чтобы я оправдывался перед нею? Глупая, развратная девчонка!

– И что сказала мадемуазель де Понсе? – спросил я тоном, которому не стоило возражать.

– Прусскому судну запретили долго стоять здесь. Мадемуазель вынуждена была подняться на борт и отправиться в Россию без вас, – сухим голосом ответила Николь.

– А сундуки? Мои сундуки?! – воскликнул я.

– Не знаю. В харчевне их не оставили. Может, с собою забрали. Может, оставили в банке, – сказала Николь и, чуть помолчав, протянула мне лист. – Вот. Мадемуазель де Понсе просила вам передать.

– Что же ты резину-то тянешь?! – Я выхватил бумагу из рук Николь.

Я развернул письмо и прочитал: «Милый Андрэ! Вынуждена препоручить тебя заботам доктора Руиза и твоего камердинера. В качестве утешительного приза оставляю Николь. Деньги положены на твое имя в банке «Barnetts Hoares Hanbury and Lloyd».

– Доктор Руиз сказал, что вам нельзя читать, – убийственным тоном произнесла Николь.

– Жить вообще вредно, – ответил я. – Особенно в Англии.

Я прикрыл глаза, откинулся на подушку и протянул письмо Николь. Она забрала бумагу.

– Ты читала это? – спросил я.

– Нет, – ответила девушка.

Я вспомнил, как увидел в окно нашивку лейтенанта Феклистова и с какою поспешностью поделился с Элен догадкой насчет капитана Годена. И теперь я сгорал от стыда. Конечно, я и подумать не мог, что виконтесса может быть причастна к убийству. Но зачем я вообще доверился ей?! Про себя величал ее «напыщенной гусыней» и вдруг поддался глупому, ребяческому порыву!

А теперь она сбежала вместе с капитаном Годеном, прихватив казну Российской империи. А надо мною еще и поиздеваться решила! «В качестве утешительного приза оставляю Николь»!

С ужасом я подумал о том, что на родине меня ждут позор и ссылка. Хорошо, если в солдаты, а то и на каторгу!

– Все-таки я позову доктора, – раздался голос Николь.

– Доктора, – повторил я и по-русски добавил: – Тут впору застрелиться к чертовой матери!

Девушка вздохнула. Я взял ее за руку. Пальчики ее оказались нежными, казалось, вот-вот растают. Я погладил ее руку с сожалением. Господи, ведь все могло сложиться совсем иначе.

Я заметил на столе сверток – судя по очертаниям, коробка в бархатной упаковке, перевязанная синей ленточкой.

– Что это? – спросил я.

– Ах, это! – воскликнула Николь. – Простите, я и забыла. Граф Саймон попросил госпожу передать вам этот небольшой сувенир.

– Граф Воронцов?! Но почему он не передал сам? – Я стал распаковывать сверток.

– Хотел сделать сюрприз, – сказала Николь.

Коробка оказалась заполнена стружками. Я запустил в нее руки и выудил наружу кофейную пару – «Веджвуд».

– Господи! – Я едва не взвыл от стыда и повалился в постель с новым приступом головной боли.

Это была та самая чашечка, которую я по рассеянности спрятал в кармане, имея в виду вернуть ее на стол. Пораженный убийством лейтенанта Феклистова, я забыл о чашечке.

Я представил себе физиономию мистера Блотта, когда он чистил мою одежду и обнаружил в кармане дорогой фарфор. А граф Воронцов?! Неужели теперь он думает, что я пытался украсть ее?!

Николь с тревогой наблюдала за мною. Я решил в ближайшее время написать письмо графу Воронцову с извинениями за случившийся конфуз. А пока разобраться, на каком свете я вообще нахожусь.

– Николь, а ты видела, как виконтесса поднялась на борт? – спросил я.

– Нет, она оставила меня здесь, – ответила горничная. – Но куда еще было ей деться?

Я призадумался. Многое в случившемся оставалось неясным. Если мадемуазель де Понсе с капитаном Годеном похитили сундуки с деньгами, они не могли воспользоваться кораблем «Брунхильда». А капитан судна? Он же не мог уйти, не справившись о моей судьбе? Тем более после того, как узнал о смерти Феклистова, о чем должен был сообщить мосье Каню.

Но в таком случае «Брунхильда» где-то дожидается меня. Нужно только выяснить – где? Вероятно, английские власти потребовали удаления его из Ярмутского порта, как-никак здесь стоит военная эскадра. Наверняка по этой же причине никто из команды «Брунхильды» не получил разрешения спуститься на берег и капитан судна барон фон Нахтигаль не смог никого оставить при мне.

Heus-Deus! Где же мосье Каню?! Поскорее бы он возвращался! Наверняка он знает гораздо больше, чем эта глупая Николь. Скорее всего, виконтесса и сэр Оливер Годен скрылись, а «Брунхильда» вынуждена была вернуться в порт Дувра.

Боже, ну когда же придет этот мосье Каню?

– Вот что, Николь, – решился я. – Нечего сидеть сложа руки. Я пойду в банк, выясню, что мадемуазель де Понсе оставила мне помимо «утешительного приза». А ты будь здесь. Появится Жан – чтоб ни на шаг не отлучался! Ждите моего возвращения!

– Мосье граф, но вы еще так слабы… – пролепетала девушка.

– Бездействие отнимет последние силы, – отрезал я. – Подай мне одеться!

Николь озадаченно посмотрела по сторонам, развела руками и сказала:

– Мосье Каню забрал вашу одежду…

– Зачем? – рассердился я.

– Должно быть, почистить, – неуверенно произнесла девушка.

Я приподнялся на локте и увидел в углу саквояж Жана.

– Открывай, надену его кафтан, – с отвращением промолвил я.

Николь оказалась права, я чувствовал отвратительную слабость, но нервное возбуждение придавало мне силы. Я спустился вниз, нанял хэкни-коач и велел ехать в «Barnetts Hoares Hanbury and Lloyd».

В банковской конторе меня провели в отдельный кабинет к сухопарому джентльмену с крючковатым носом.

– Мистер?.. – Он прервался на вопросительной ноте и застыл, вперив в меня пронзительный взгляд.

– Воленский. Мистер Воленский, – кивнул я. – В банке на мое имя оставлен ценный груз.

– Хорошо, очень хорошо, – ответил крючковатый нос. – Мистер Воленский, могу ли я взглянуть на ваши документы?

– Мои документы?! Паспорт?! – спохватился я. – Да-да, конечно.

Я похлопал себя по карманам, но они оказались пусты. Крючковатый нос наблюдал за мною с подчеркнутой учтивостью.

– Я не подумал о паспорте, – признался я. – Оставил его в гостинице.

– Сожалею, мистер… Воленский, – промолвил клерк.

Его пристальный взгляд и нарочитая заминка не понравились мне.

– Сожалею, мистер Воленский. Вам следует вернуться за паспортом.

– Что ж, ничего страшного, – ответил я. – Поездка не займет много времени.

– Идемте, я провожу вас, – с любезной улыбкой предложил крючковатый нос.

Мы покинули кабинет. Я заметил, что банкир прихватил какую-то бумагу. Мы двигались мимо конторок, и при нашем появлении клерки с преувеличенным усердием скрипели перьями. У выхода крючковатый нос сказал:

– Мистер… Воленский, я должен предупредить вас, что оставленные на ваше имя вещи сегодня утром забрали…

– Как забрали? – воскликнул я. – Кто?

– Мистер Воленский, – ответил крючковатый нос.

– Но мистер Воленский – это я!

– Его документы не вызывали сомнений.

– Я граф Воленский, – растерянно повторил я.

– Если так, – невозмутимым тоном ответил банкир, – вам стоит обратиться в полицию. Если же вы вернетесь в банк, мы будем вынуждены обратиться в полицию сами. Вот посмотрите, это расписка о получении. Ее оставил нам мистер Воленский.

Крючковатый нос развернул прихваченную из кабинета бумагу. Это была расписка о получении, написанная моею рукой. Я застыл в изумлении, а банкир подал знак, и служащий у входа отворил дверь.

– Постойте! – воскликнул я. – А как выглядел этот человек? Который назвался моим именем?

– Вашего роста, лет на десять старше вас, с пышными усами, – перечислил крючковатый нос запомнившиеся ему приметы. – И еще! С ним был черный кот…

– Черный кот? – удивился я.

– Совершенно верно. Мистер Воленский держал на руках черного кота.

Отвратительная догадка осенила меня.

– А как он говорил? – спросил я. – У него не было такого, даже для француза чересчур грассирующего «р»?

– Уверен, вы хорошо знаете этого человека, – кивнул банкир.