Текст книги "С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы"

Ночью, часов около двух, крик «ура!» заставил меня подняться с лафета, на котором не спалось, а тихо дремалось в ночной сырости, и устремить весь свой слух и зрение в волны тумана в направлении неприятельских ложементов. Оказалось, что 200 человек охотников Измайловского полка, пользуясь сгустившимися облаками, поползли по неприступной круче вверх к ровикам, еще занятым турками. Ползли они в такой тишине, что турецкий часовой в десяти шагах от них не слыхал их приближения; они так бы и доползли до самых ровиков, если бы собака, захваченная ими с собой «на счастье», не скинула со своей морды платка, которым ее повязали, и не залаяла на турецкого часового. Часовой вскрикнул и бросился назад к своим, всполошив весь лагерь. Турки как ошалелые кинулись бежать в разные стороны, натыкаясь на русские штыки. Бо́льшая часть турок успела спастись в тумане; человек около 40 их были приколоты нашими охотниками. С батареи, где я стоял, я слышал доносившиеся в ночной тишине крики «аллах! аллах!», несколько крупных ругательств на русском языке и явственное: «Брось! Не коли! Сам околеет!», снова крик «ура!», чьи-то стоны… На батарее приставшие солдаты вторили вокруг меня крику ура измайловцев. «Забирают турка! Шабаш ему пришел», – говорил один из них. Через полчаса все вновь смолкло на неприятельской горе. Весь кряж был в наших руках. «Звезды, звезды-то! – повторяли укладывавшиеся у костров на батарее солдаты, завертываясь в шинели и глядя на ясное небо. – Чистое море эти облака внизу! И чудеса же эти самые Балканы».

Сию минуту получено генералом Гурко от генерал-майора Дандевиля донесение, что турки бежали из Этрополя и город занят лейб-гвардии Преображенским полком. Теперь 12 часов ночи, и еще неизвестно, какое новое распоряжение последует на завтра от генерала: атака ли Орхание или обходное движение через Этрополь в тыл турецким позициям в Орхание.

Осиково,

25 ноября 1877 г.

Занятие Этрополя

Известие о занятии Этрополя нашими войсками пришло в селение Осиково вечером 12 ноября, когда генерал Гурко только что воротился с поля сражения у Правицы и вместе со своим начальником штаба генералом Нагловским составлял диспозицию об атаке Этрополя на утро 13 ноября. Вместо предполагаемого боя генерал Гурко вошел в Этрополь 13-го утром победителем. Дело у Этрополя началось одновременно с наступлением на турецкие укрепления у Правицы, согласно диспозиции, выданной войскам на 10 ноября, по которой одна колонна из Осикова направлялась по шоссе на Правицу, другая у Осикова сворачивала влево и шла на Этрополь. Первую колонну составлял Московский полк (вместе с обходной колонной генерала Рауха), вторая под общим командованием генерала Дандевиля состояла из следующих частей: Великолуцкого пехотного полка (три батальона) при восьми пеших орудиях и трех сотен казаков Кавказской казачьей бригады, лейб-гвардии Преображенского полка (четыре батальона) при четырех пеших и двух конных орудиях, трех сотен Кавказской казачьей бригады под общим начальством его высочества принца Ольденбургского, лейб-гвардии Гренадерского полка, одного батальона Псковского полка (всего пять батальонов) при 12 пеших орудиях, Екатеринославского драгунского полка (четыре эскадрона), 16-й конной и 19-й казачьей батареи (12 конных орудий) под общим начальством командира Гренадерского полка полковника Любовицкого. Этой последней колонне предписано было составить частный резерв для двух первых колонн.

10 ноября сформированный таким образом отряд генерала Дандевиля свернул поутру влево с Софийского шоссе, не доходя селения Осиково, и направился к дороге, ведущей в Этрополь. В селении Хан-Бруссен генерал Дандевиль занял оборонительную позицию. Селение это лежит на узле двух дорог: одной – прямо в Этрополь, проходящей по ущелью Малого Искера, другой – идущей на Липен. Очевидно, главной заботой турок было охранение хорошей и прямой дороги на Этрополь по ущелью Малого Искера. Тут на горах, острыми гребнями сбегающих к Искеру, по обеим его сторонам, турки возвели редуты и ложементы, обстреливая из них ущелье перекрестным ружейным и артиллерийским огнем.

Второй заботой турок была защита самого Этрополя и пути отступления из него через перевал Балкан на местечко Араба-Конак на Софийском шоссе. Здесь неприятель занимал высокую гору, расположенную позади Этрополя и названную по имени монастыря, построенного на ней, – горой Святой Троицы. Кроме того, на Этропольской равнине у самого города замечался у турок сильно укрепленный лагерь. Ввиду этих двух ключей турецкой позиции – ущелья Малого Искера и горы Святой Троицы, невозможных для атаки с фронта, было предпринято генералом Дандевилем и принцем Ольденбургским двоякое обходное движение: одно – тремя батальонами лейб-гвардии Преображенского полка вправо от ущелья по окрестным горам, другое – Великолуцким полком – влево, по дороге, ведущей на Липен; третья колонна, именно один батальон лейб-гвардии Преображенского полка под начальством Авинова, занимала самое ущелье Малого Искера, обстреливая из девятифунтовых орудий снизу вверх неприятельские редуты. Не будучи очевидцем дела у Этрополя, я принужден ограничиться описанием его в самых общих чертах и по рассказам других. Вся задача этого дела сводилась к обходу в тыл турецких позиций для того, чтоб отрезать туркам путь отступления из Этрополя и на Араба-Конак в то время, как у Правицы происходила атака турок Московским полком и отрядом генерала Рауха, а в Орхание – демонстрация шестью эскадронами кавалерии. Вся задача дела у Этрополя сводилась, следовательно, к тяжелому маневру по горам, к движению по лесным и скалистым тропинкам с пехотой и артиллерией. В этом обходном движении лейб-гвардии Преображенский полк, составляя правый фланг, успел уже с 10 на 11 ночью завладеть (что называется по дороге) одной из турецких позиций, обстреливавших ущелье Малого Искера. Позиция эта состояла из редута, возведенного на самой вершине крутой и обрывистой со всех сторон горы, суживающейся кверху и переходящей на самом верху в конусообразный пик, по форме своей напоминающий голову сахара. На вершине этого конуса находился турецкий редут, и преображенцы, заметив двух орлов, летавших целый день 10 ноября над турецким редутом, прозвали его орлиным гнездом. 10 ноября к вечеру преображенцы были уже в тылу этой горы, обращенной фасом к ущелью Искера, а ночью были вызваны из преображенцев 120 человек охотников, чтобы влезть на орлиное гнездо под покровом облаков и темноты и завладеть редутом. С охотниками-солдатами пошли в рискованное предприятие три офицера: командир роты Его Величества штабс-капитан Рейтерн и поручики князь Кропоткин и Ладыженский. Успеху дела помогло то обстоятельство, что на вершине конуса, где стоял редут, дул до того резкий и холодный ночной ветер, что турки принуждены были от холода выходить на ночь из редута, оставляя в нем одного лишь часового, и располагались ночью по склону горы, обращенной к ущелью, где и спали у костров в ложементах, вырытых для обстреливания Малого Искера. С противоположной стороны горы турки не ждали нападения, и потому ни солдат, ни часового у них там не было. Между тем именно с этой противоположной к их ночному биваку стороны горы поползли вверх охотники-преображенцы, цепляясь за камни и деревья и соблюдая самую строгую тишину. Не доходя сажен 50 от редута, они были замечены турецким часовым, поднявшим громкий крик, призывавший турок к самозащите. Разбуженные криком часового турецкие солдаты бросились бегом от своих костров к редуту, но преображенцы не дремали тоже: они, напрягая все силы, бежали со своей стороны, чтобы прибежать раньше турок и занять редут под их носом. Человек 15 преображенцев успели на самом деле ворваться в редут раньше турок и открыть по бегущему им навстречу неприятелю ружейный огонь. Туркам оставалось только быстрее повернуть назад, что они и поспешили сделать, соскакивая в своем обратном бегстве с крутых камней, срываясь в темноте с обрывов и испуская крики «алла! алла!».

Преображенцы до того запыхались в своем бегстве наперегонки с неприятелем к редуту, что, заняв редут, долгое время не могли даже дать сигнала о занятии ими неприятельской позиции; по крайней мере горнист, прибежавший в числе первых 15 человек в редут, тщетно подносил рожок к своим губам, издавая одни лишь бессмысленные звуки и не владея дыханием.

Занятие орлиного гнезда, обстреливавшего ущелье Искера, дало возможность батальону Авинова подвинуться вперед по ущелью и открыть огонь из орудий по следующей горной позиции турок, господствовавшей над ущельем, а с ним и над дорогой в Этрополь. В ночь с 11-го на 12-е вызвались вновь охотники, на этот раз из батальона Авинова, занять ложементы неприятеля на следующей горе по Искеру. С этими охотниками пошли два офицера – Пищевич и Паппенгут. Но турки, наученные опытом предыдущей ночи, охраняли зорко свои позиции, и попытка овладеть горой окончилась занятием охотниками лишь нескольких близких к подошве турецких ложементов. Вместе с тем 12-го утром было получено известие о завладении нами Правицей и, следовательно, об отрезании для турок пути отступления из Этрополя на Правицу, потому и главное внимание у Этрополя направилось с утра 12-го на наш левый фланг, то есть на сторону Великолуцкого и лейб-гвардии Гренадерского полков, которые совершали обходное движение на Липен к дороге из Этрополя в Араба-Конак. Тут ключ турецкий позиции составляла гора Святой Троицы, господствовавшая над Этрополем и над дорогой через перевал Балкан на местечко Араба-Конак. Опускаю подробности мелких стычек, бывших между казаками и турками в горах, на левом нашем фланге; главное внимание было сосредоточено на горе Святой Троицы – как на ее обход, так и на бомбардировку турецких позиций на самой горе. При этом надо заметить, что позади горы Святой Троицы проходит горный кряж, обозначенный на австрийской карте названием Pades; кряж этот господствует над горой Святой Троицы, но по своей дикости и неприступности не был занят турками, полагавшими, что сама природа достаточно защищает этот кряж. Между тем туда, на этот кряж, направились усилия Великолуцкого полка и части лейб-гвардии Гренадерского. Тут первым делом следовало втащить на одну из вершин Падеса четырехфунтовые орудия, чтоб обстреливать ими гору Святой Троицы и равнину Этрополя. Ни дорог, ни сколько-нибудь сносных тропинок для подъема на вершину не было вовсе, а лошади не могли служить по обрывистым крутизнам. На выручку явился некий болгарин, начальник болгарской четы Георгий Антонов, который предложил свои услуги для подъема орудий на гору. Четыре орудия были сняты с лафетов, положены на двухколесные арбы и при помощи буйволов двинуты вверх; при этом оказалось вскоре, что ни буйволы, ни экипаж не могли подниматься по крутому склону, и потребовалась помощь людей и веревок. Снаряды доставлялись верховыми казаками в башлыках. Болгары помогали деятельно нашим солдатам тащить орудия, и 12 ноября был с Падеса открыт артиллерийский огонь по горе Святой Троицы. Турки, едва завидев наши орудия на господствующей высоте и наши батальоны, шедшие в атаку и обход горы Святой Троицы, с неимоверной быстротой очистили все горы, которые еще держали в своих руках по Искеру, зажгли свой лагерь у Этрополя и бросились бежать по направлению к Араба-Конаку из боязни быть окончательно отрезанными. Екатеринославский драгунский полк, находившийся в то время в селении Хан-Бруссен, был отправлен для преследования бегущего неприятеля и, застигнув его недалеко от перевалов, захватил у бежавших три орудия, около 300 повозок и изрубил несколько десятков человек. Кроме трех орудий, отбитых драгунами, еще два турецких орудия были подбиты и испорчены 12-го числа действием нашей артиллерии, но турки успели их увезти с собой. Число турок, оборонявших Этрополь, простиралось, по показанию болгар и захваченного в плен доктора-англичанина, до семи батальонов, из которых всего один батальон принадлежал к низаму, остальные состояли из мустахфиза. Эти семь батальонов были разбросаны по высотам гор вдоль ущелья Искера, на горе Святой Троицы и у самого города; следовательно, на каждой позиции турки находились в малом числе, хотя и были защищены угрюмой и дикой природой Балкан. Существует, между прочим, мнение у военных, что выгоды в горной войне лежат всегда на стороне наступающего, а не обороняющегося, потому, во-первых, что горы всегда обходимы, и, во-вторых, что атакующий в горах солдат легче может найти себе прикрытие за камнями и гребнями, чем на равнине.

Против этого мнения возражают, что обходящий по горам легко может быть обойден сам, если имеет энергичного противника, и что атака горных вершин, сопряженная с меньшими потерями, чем атака на равнине, сопровождается таким утомлением взбирающихся на крутизны солдат, что в рукопашном бою преимущество останется за неприятелем, сидевшим спокойно в своем ложементе и физически не утомленным. Как бы то ни было, но сию минуту мы обходили турок, не быв ими обойдены ни разу, и выбивали их охотниками из ложементов с успехом и при незначительных потерях с нашей стороны.

В результате завладения Правицами мы стали лицом к лицу с Орхание, которое с очищением турками Этрополя теряет свое значение. С падением Этрополя русские войска приблизились к перевалам через Балканы. На перевал Златицкий проходит вьючная тропа, не разработанная вовсе для колесных экипажей и потому непроходимая для артиллерии. Златицкий перевал охраняется турками посредством небольшого редута и небольшим количеством войска. Кроме Златицкого перевала есть другая дорога из Этрополя через перевалы Балкан, дорога, не помеченная на карте австрийского генерального штаба, но хорошо разработанная турками и, говорят, сильно защищенная ими в последнее время для военных целей. Дорога эта проходит на селения Буново и Мирково. Эта дорога лучшая и наиболее проходимая для артиллерии. Третья дорога через перевалы ведет из Этрополя в Араба-Конак…

Весть о занятии Этрополя достигла селения Осиково вечером 12 ноября, и генерал Гурко поспешил на следующее же утро перенести квартиру отряда из Осиково в Этрополь.

С рассветом мы двинулись за генералом по ущелью Малого Искера, между двух рядов высоко поднявшихся гор, вершины которых исчезали в беловатом тумане. По ущелью глухо ревел, прорываясь с белой пеной между камней, горный поток, по берегу которого и шла торная дорога на Этрополь. К 9 часам утра туман стал рассеиваться, и по сторонам дороги очертились вполне высокие горы с конусообразными вершинами. То были кряжи, перпендикулярно языками стоявшие к Искеру; кряжей этих было много – целые ряды вдоль ущелья, с турецкими редутами на вершинах, а по склонам обрамленные продолговатыми ложементами. Справа поднимался пик «орлиное гнездо», так высоко, что больно было откидывать голову и долго смотреть на него. Слева шли кряжи, обойденные Великолуцким и Гренадерским полками.

У входа в Этрополь генерал Гурко был встречен болгарами, вышедшими к нему навстречу с хоругвями, крестом и хлебом-солью. Поздоровавшись с ними, Гурко проехал прямо в церковь Святого Михаила, чтоб отслужить там благодарственный молебен за дарование победы над врагом.

Небольшая, но чисто и хорошо отделанная церковь наполнилась вся свитой генерала и толпой болгар; иконостас церкви был изукрашен красивой резьбой по дереву, образа на иконостасе блестели еще свежими красками; на всем лежала печать заботливости и чествования храма Божия. Генерал приложился к образам и стал в ожидании появления священника. Но священника не было. На вопрос Гурко, где же священнослужитель, оказалось, что турки, уходя вчера из города, увели с собой силой всех болгарских священников, числом четырех, увели 15 лучших и богатейших граждан и нескольких из наиболее красивых женщин и девушек. Болгары стояли в церкви, понурив головы и печально посматривая на иконостас, иные усиленно крестились. Генерал Гурко велел передать им через своего переводчика Хранова, что русский царь избавил их ныне от притеснителей веры и врагов и что завтра русский священник отслужит им здесь божественную литургию. Болгары одобрительным шепотом отвечали на это, но вид их был до того жалок, и эта церковь, лишенная священника, словно тело без души, производила на всех такое грустное впечатление, что у многих навернулись слезы. Гурко был видимо взволнован и, усиливаясь не выказать волнения, обратился к болгарам со словами: «Молитесь Богу о даровании побед русскому оружию!».

– Никто, как Бог! – прибавил он как-то торжественно в утешение болгарам и быстрыми шагами вышел из церкви.

Сегодня была отслужена в церкви Святого Михаила божественная литургия с хором певчих-солдат и в присутствии начальников частей генерала Гурко, графа Шувалова, принца Ольденбургского, генералов Рауха, Дандевиля и других. Литургия заключилась благодарственным молебном и молитвой «Тебя Бога хвалим!».

P. S. Один из уведенных из Этрополя турками священников воротился сегодня из плена, успев спастись от турок бегством. Священник этот показывает, что едва русские войска стали приближаться к Балканам, завладев Врацей, Осиковым и произведя демонстрации в горах, мирное турецкое население Этрополя обратилось в беспорядочное бегство в направлении Софии. При этом губернатор Этрополя Назиф-эфенди, призвав к себе лучших болгар-граждан города, уговаривал их бежать вместе с турецким населением и побудить к бегству всех остальных болгар – жителей Этрополя; губернатор обещал даже озаботиться доставкой телег для облегчения бегства болгарам. Целью подобного подстрекательства болгар было желание губернатора и военных властей показать русским несочувствие болгар к России и их преданность туркам. Назиф-эфенди клялся болгарам, что едва русские вступят в Этрополь, они перережут и переколют всех болгар. Но когда болгары объявили туркам наотрез, что никуда не пойдут от своих домов и своих церквей, то Назиф-эфенди назвал их друзьями русских, шпионами и, следовательно, открытыми врагами турок, он приказал схватить 15 лучших граждан, всех священников, девушек и женщин из более богатых болгарских семейств в качестве заложников, говоря: «Посмотрю я теперь, как вы не пойдете за своими вожаками? А если не пойдете, то я прикажу дорогой переколоть всех заложников». Схваченных таким образом болгар привели в Орхание, где священников поместили всех четырех вместе: с остальными же пленными рассказчику неизвестно, как поступили. В Орхание в особенности сильно бесчинствовали черкесы: они грабили болгарские дома, резали женщин, детей, поджигали болгарские кварталы города, поощряемые Шефкет-пашой, присутствовавшим лично при этих бесчинствах. Поведение черкесов было до того возмутительно, что даже другие паши стали уговаривать Шефкет-пашу обуздать свою дикую кавалерию, но Шефкет-паша объявил другим пашам, что считает болгар шпионами, врагами турок и полагает поэтому всякое зверство над болгарами вполне дозволенным. Между Шефкет-пашой и остальными начальниками частей турецкого войска в Орхание существовала издавна уже некоторая рознь, и паши, придравшись к необузданному поведению черкесов, послали в Константинополь донос на Шефкета о том, что он распустил турецкое войско; это и было якобы причиной смены Шефкет-паши и его отзыва в Константинополь. В Орхание турки не ждали наступления русского войска, и потому мирное турецкое население города до последней минуты, то есть до атаки Правицы, оставалось спокойно в своих домах. Зато едва раздались первые пушечные выстрелы из русских орудий в горах, окрестных к Правице, мирные турки обратились в такое поспешное бегство, что в Клиссуре (из Орхание во Врачешти) столпились масса телег, гурты скота, занявшие собой все узкое ущелье. Вновь прибывающие толпы турок, видя дорогу загроможденной и боясь наступлению русских, начали сталкивать в пропасть телеги и скот; у прибывших завязалась наконец междоусобная драка в ущелье, в которой до 50 человек мирных турок были убиты своими же согражданами. Во время этого переполоха в городе и в ущелье священники успели спастись бегством, и один из них, именно передавший все вышесказанное, вернулся сегодня благополучно в Этрополь.

Этрополь,

14 ноября 1877 г.

Наши позиции на Балканах: Златицкий перевал

Очистив Этрополь, турки отступили на хребет Балкан, обозначенный на карте австрийского генерального штаба именем Strigla-Balkan, и заняли перевал через этот хребет на горе Шандорник. Они возвели на этой горе семь редутов, сообщаясь из них по вьючной тропе со своим ближайшим операционным базисом, находящимся по ту сторону перевала, – Араба-Конаком. Вместе с тем они укрепили ложементами другой перевал через горы на хребте Златицкого Балкана (Statica-Balkan) и наконец в Орхание заперли рядом укреплений путь по шоссе на Араба-Конак и Софию. Из трех названных перевалов самым лучшим и единственно торным путем остается, без сомнения, тот путь, который проходит по шоссе на Орхание и из Орхание ущельем через Врачешти на Араба-Конак и Софию. Ибо, что касается остальных двух перевалов, то через Шандорник проходит обыкновенная вьючная тропа, а на хребте Златицкого Балкана идет еле видная горная тропинка, тяжелая и трудная даже для вьюка.

По завладении Этрополем генерал Гурко двинул вверенный ему отряд на перевалы Балкан тремя колоннами, направляя одну на Орхание (Московский полк и гвардейскую стрелковую бригаду под начальством генерал-майора Эллиса), другую – на гору Шандорник (два отряда генерала Рауха, лейб-гвардии Семеновский и лейб-гвардии Финляндский полки, и генерала Дандевиля – Великолуцкий, Псковский и лейб-гвардии Измайловский) и третью – на Златицкий Балкан (лейб-гвардии Гренадерский полк и Донская казачья бригада под начальством генерал-майора Курнакова). В настоящую минуту положение дел на перевалах таково: на горе Шандорник отряды генералов Рауха и Дандевиля осаждают турецкие редуты, расположенные на вершине горы вдоль ее гребня; в Орхание турки, испуганные наступлением русских войск на Стриглинский Балкан и боясь быть обойденными с горы Шандорника и отрезанными от Араба-Конака, бегут из Орхание на шоссе в Араба-Конак. Московский полк и кавалерия преследуют их по ущелью; на Златицком перевале отряд Курнакова выбил вчера турок из ложементов и занял перевал.

Я только что вернулся со Златицкого хребта, куда ездил в надежде увидеть самую атаку, предположенную на вчерашний день. Занятие перевала произошло между тем следующим образом. Несколько дней тому назад, если не ошибаюсь, числа 15-го, генерал Гурко, узнав от болгар о том, что турки охраняют Златицкий хребет лишь небольшой пехотной цепью, отправил роту Великолуцкого полка, с тем чтобы прогнать с перевала турецкий пикет и занять перевал на Златицком Балкане нашей пехотной цепью. В ущелье, по которому отправилась 15-го числа рота Великолуцкого полка, солдаты встретили по дороге верстах в шести от Этрополя трех конных башибузуков, взбиравшихся медленным шагом по горной тропинке. «Едут они, – рассказывал мне офицер Великолуцкого полка, – такие довольные собой, болтают ногами и голосят во все горло «ля, ля, иль, ля, ля!». Куда, думают, забраться сюда русским, когда здесь на каждом шагу сам черт себе ногу переломит; едут себе, а нас за поворотом тропинки и не примечают. Как я услыхал их голоса, скомандовал солдатам прилечь; улучим минуту – ну, ребята, говорю, залпом! Шарахнули мы по ним; они с коней долой да как пустятся бежать во все стороны, словно зайцы – в кусты да за каменья. Мы кинулись ловить их лошадей, которые оказались все три ранеными, да и хозяева-то их, надо полагать, недалеко ушли. Лошадей забрали с собой и двинулись дальше». Подвигаясь далее, рота дошла до турецкого блокгауза или караулки, расположенной у самого подъема на перевал и обстреливающей часть ущелья. В блокгаузе сидели человек 20 турок, которые, завидя приближение русских солдат, дали по ним несколько выстрелов и убежали по тропинке, ведущей на перевал. Преследуя этих бежавших турок, рота стала подниматься на высоту Златицкого Балкана, но с версту не доходя перевала была встречена оттуда таким сильным ружейным огнем, что принуждена была отступить снова вниз, потеряв двух человек ранеными, и, отступая, заняла блокгауз, где и оставалась до вчерашнего дня, ограничиваясь только высылкой охотников для перестрелки с турками. Вчера, 17 ноября, отправлен был генералом Гурко целый отряд для завладения Златицким перевалом посредством атаки, отряд, состоящий из лейб-гвардии Гренадерского полка и нескольких сотен казаков под начальством генерал-майора Курнакова. Отряд должен был выступить из Этрополя 17 ноября, причем стрелковый батальон Гренадерского полка вышел в 3 часа ночи, а остальные части отряда в 11 часов утра.

Я выехал из Этрополя около полудня и обогнал вскоре три батальона лейб-гвардии Гренадерского полка, начинавшие только втягиваться в узкое ущелье. Тропинка на хребет Златицкого Балкана проходит по течению Малого Искера к его истокам, составляя продолжение дороги из Осикова в Этрополь. У Этрополя Искер переходит в небольшую равнину, на которой и лежит самый город, и затем ущелье снова суживается, образуя как бы коридор, извивающийся между лесистыми шапками горных вершин. Небольшой ручей ревет и бежит каскадами по неровному, наподобие лестницы, ложу, а сбоку ручья вьется маленькая тропинка, плотно прижимаясь к скалистым высотам. Куда ни глянешь, повсюду огромные камни да сплошные массы высокого и густого леса. Тонкий слой снега уже лежит на лесистых склонах вершин; самая тропинка есть не более как груда камней, торчащих острыми углами по всем направлениям между скалой с одной стороны и обрывом к ручью с другой. Тропинка до того узка, что местами двоим ни проехать, ни пройти нельзя, а ехать по ней верхом – чистое наказание: лошадь застревает ногами между камней, ежеминутно спотыкается, обрывается ногой в кручу ручья, словом, безопаснее идти пешком и тащить лошадь за собой в поводу. Отъехав версты две по ущелью, я услыхал первые выстрелы, стукавшие где-то невдалеке, на одной из лесистых шапок, на которой именно – определить было трудно, так как этих шапок виднелось много кругом, одна за другой, то выглядывавшие, то прятавшиеся друг за другом, а эхо гор приближало звуки и обманывало слух. Кроме торчавших со всех сторон лесистых шапок, серенького неба, бурливого ручья да впереди нескольких сажен тропинки, постоянно извивавшейся, ничего не было видно кругом. Прошел еще час медленного, тяжелого пути; перестрелка то стихала, то вновь разгоралась до сильной трескотни; вот наконец прошуршала где-то в деревьях пуля, другая ударилась у ручья о камень – турецкие пули хватают далеко, вот и выглянула наконец краем черепичной кровли караулка из-за поворота тропинки. Тут ущелье немного расширяется и образует небольшую равнину; на этой равнине выстроен турками из камня блокгауз с узкими амбразурами вместо окошек. У блокгауза стоят кучей казачьи лошади; казаки тут же в сторонке пытаются развести на жидкой грязи костер, но без малейшего успеха. Стоят подалее ружья в козлах, и около них несколько солдат-гренадер хлопают зашедшимися от стужи руками. Резкий, пронизывающий ветер несется с гребня хребта и загоняет солдат внутрь блокгауза. Внутренность караулки полна народом; там, на земляном полу горит костер и наполняет всю комнату дымом и смрадом. Солдаты обступили костер, поддерживая в нем яркий огонь и греясь около него руками и ногами. Офицер, командир роты, остававшейся в резерве у блокгауза, сидя на барабане между солдат у костра, пьет чай, усиленно щурится от дыма и слушает донесение только что прибывшего с перевала солдата-гренадера. Оказывается, что стрелковый батальон лейб-гвардии Гренадерского полка, выступив в 3 часа ночи из Этрополя, пришел к 9 часам к караулке и направился оттуда на неприятеля тремя колоннами: правой и левой заходя по окрестным вершинам во фланги перевала, а средней наступая во фронт. Турки встретили среднюю колонну довольно частым ружейным огнем, но едва увидели заходившие на них с боков другие две колонны, бросились бежать с перевала, спускаясь ущельем в долину по ту сторону перевала.

– Как завидел наших на флангах, – докладывал офицеру вестовой, – тут он как вот бешеный заметался по редуту-то, и побежал, и побежал.

Раненых, по словам вестового, за весь день ни одного у нас не было, так как наступавшие солдаты находили на каждом шагу отличные прикрытия от пуль за каменьями. Но в опровержение слов рассказчика притащился в караулку, как раз на эти слова, один солдат, с трудом опиравшийся на ружье: он держал на весу левую ногу, лицо его было сине от холода и сырости, а на конце сапога виднелось большое красное пятно.

– Либо камнем, либо пулей, кто его разберет, – обратился раненый к товарищам, взявшим его под руки и помогавшим опуститься на пол.

– Тащи, тащи, не бойсь! – продолжал он, обращаясь к санитару, бережно снимавшему с него сапог. – Тащи! Не больно! – прибавил он еще раз, немного крякнув от боли.

У раненого оказалась оторванной часть мизинца на левой ноге, и это был, кажется, единственный раненый в деле завладения Златицким перевалом.

Часам к пяти вечера показались в ущелье остальные батальоны Гренадерского полка, и с ними подъехали к караулке генерал Курнаков и полковник Любовицкий. Узнав о завладении перевалом, Курнаков и Любовицкий немедля двинулись туда верхом, поднимаясь по крутой и скользкой тропинке на одну из лесистых шапок Балкана. До перевала было версты две приблизительно, и через полчаса пути мы из лесу выехали на длинную и узкую площадку, совсем обледеневшую, на которой дул сильный ветер, кружа в воздухе порошинки снега. Мы были на самой высокой точке Златицкого Балкана; небо было туманное, внизу под нами также густой туман лежал над ущельем и долиной по ту сторону перевала; только полукругами расположенные там и сям на одной высоте с нами горные гребни выделялись над туманом одинокими островами. Сзади нас быстро неслось густое облако, через минуту оно налетело на перевал, закутало нас словно густым белым паром, до того густым, что я не мог разглядеть фигуру в двух шагах от меня стоявшего полковника Любовицкого; через минуту облачко пронеслось далее, и очертилось снова перед нами несколько горных гребней, словно плавучих островов в широком туманном пространстве. Остальное было только небо, туман да холодный ветер, круживший порошинки снега. Что должен чувствовать здесь, подумалось мне, солдат, вставший сегодня в три часа ночи, сделавший по еле проходимой горной тропе 12 с лишком верст, полезший затем в огонь на этот обледенелый холм и принужденный заночевать здесь на холоде высоко под небом, где царят на просторе лишь природные космические силы? Я пристально стал вглядываться в группы солдат, завернутых в шинели и башлыки и теснившихся у костров, пылавших на дне турецких ложементов. Одни из солдат лежали у костра, безучастно глядя на огонь, другие стояли молча, греясь, третьи кипятили в манерках воду, бросая в нее сухари.