Текст книги "Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые"

Глава 3
Девушка с ружьем

Две девушки в соседних арках – «Парашютистка Осоавиахима» и «Ворошиловский стрелок». Осоавиахим, эта забытая и трудно выговариваемая аббревиатура расшифровывалась так: Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству, и в нем было сосредоточено все дело военного обучения в стране. После войны его переименовали в Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту (ДОСААФ), под этим названием оно дожило до наших дней, но от былого величия почти ничего не осталось.

Организация эта появилась на свет в 1927 году. В ту пору советских людей убеждали в неизбежности новой войны, которую обязательно развяжут против молодого Советского государства «капиталисты и интервенты». Пугали ужасными бомбардировками и газовыми атаками. Помните учения по защите от газовой атаки в «Золотом теленке»? На великого комбинатора, гнавшегося за Корейко, внезапно «набежала группа людей в таких же противогазах, и среди десятка одинаковых резиновых харь уже нельзя было найти Корейко. – Товарищ! Вы отравлены! – Кто отравлен? – закричал Остап, вырываясь. – Пустите! – Товарищ, вы отравлены газом! – радостно повторил санитар».

Готовиться к грядущей войне советские пропагандисты призывали не только мужчин, но и женщин. На поле боя не должны быть одни мужчины, – убеждали пропагандисты в плакатах, зазывавших девушек изучать «военное дело в кружках Осоавиахима». «Незачем ставить вопрос таким образом, что хорошим стрелком может быть только мужчина», – говорил первый председатель этой организации Иосиф Уншлихт на ее учредительном съезде. Хорошим стрелком – означало «ворошиловским стрелком».

 
«Загорится на небе заря,
И пойдут, подвинтив штыки,
Домохозяйки и слесаря —
Ворошиловские стрелки».
 

Эти строки написаны Маргаритой Алигер в 1934 году, а награду «Ворошиловский стрелок» ввели в 1932 году. Метко стрелять (этому учили школьников) научились многие – тех, кто носил это звание, было от 6 до 9 млн человек.

Своим названием «Ворошиловский стрелок» обязан одной истории, широко растиражированной печатью тех лет. На командирских стрельбах один из стрелявших, чья мишень осталась неповрежденной после выстрелов, посетовал на то, что у него плохое оружие. Присутствовавший при этом Климент Ворошилов, нарком по военным и морским делам, взял у него наган, отошел на рубеж для стрельбы и семью выстрелами выбил 59 очков. А потом сказал: «Нет плохого оружия, есть плохие стрелки».

Возможно, это и байка, но, как вспоминают современники, стрелком Ворошилов и вправду был неплохим. Правда, его мастерство проявлялось лишь на правительственной охоте. Как военачальник, он после Гражданской войны ничем себя не проявил, а во время Великой Отечественной и вовсе показал свою неспособность к командованию. Зато показали себя советские женщины, подготовленные к службе в армии (беспрецедентная цифра служивших – до 1 млн). Правда, Уншлихт, создатель осоавиахимовской системы, благодаря которой они смогли проявить себя, был расстрелян в 1938 году как польский шпион.

Вера и Зоя

Кто позировал для этих двух скульптур, неизвестно. Поэтому я расскажу об одной девушке, которая в год открытия станции была одновременно и парашютисткой Осоавиахима, и «Ворошиловским стрелком».

Вера Волошина родилась в 1919 году в Кемерово. Занималась спортом: гимнастикой и легкой атлетикой, поступила в Московский институт физкультуры, потом из-за болезни перешла в Московский институт советской кооперативной торговли. Параллельно в московском аэроклубе освоила пилотирование самолетов и прыжки с парашютом, научилась водить мотоцикл, стрелять из винтовки. Собиралась замуж за одноклассника Юрия Двужильного, который сделал ей предложение. Подруги скинулись ей на свадебное платье 22 июня, и в тот же день оно было куплено. Жених и невеста войну не пережили.

Веру, записавшуюся в добровольцы, зачислили в войсковую часть № 9903 разведотдела штаба Западного фронта для работы в тылу врага. Командир части майор Спрогис отбирал к себе прежде всего спортсменов, значкистов «ГТО» и, понятно, «Ворошиловских стрелков». Оружие они знали, и это значительно облегчало дело. На анкету не очень обращали внимание, хотя часть была секретная. Правда, у Веры, родившейся в благополучной по советским понятиям семье шахтера и учительницы, в этом смысле было все благополучно. Не то что у принятой в ту же часть Зои Космодемьянской, у той с анкетными данными было не так гладко. Зоя родилась четырьмя годами позже Веры на Тамбовщине в семье, относившейся к потомственному духовенству («Космодемьянская» – характерная церковная фамилия). Ее дед по отцу, священник местной церкви, в августе 1918 года был зверски замучен красными (утоплен в пруду).

21 ноября 1941 года в тыл немецких войск ушла большая группа разведчиков, в которой были и Вера Волошина с Зоей Космодемьянской. Боевым заданием было сжечь то ли располагавшиеся в деревнях места постоя немецких частей, то ли сами деревни. За несколько дней до того Сталиным и маршалом Шапошниковым был подписан Приказ Ставки ВГК № 0428 от 17 ноября 1941 года, предписывавший «разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог». У приказа длинное название, но в армии он получил известность под куда более коротким – «Гони немца на мороз».

«Опыт последнего месяца войны показал, – говорилось в приказе, – что германская армия плохо приспособлена к войне в зимних условиях, не имеет теплого одеяния и, испытывая огромные трудности от наступивших морозов, ютится в прифронтовой полосе в населенных пунктах… Советское население этих пунктов обычно выселяют и выбрасывают вон немецкие захватчики». Из приказа вытекало, будто в поджигаемых населенных пунктах населения уже и не было. Но оно было, и когда Зоя Космодемьянская пыталась поджечь сарай рядом с домом, где ночевали немецкие солдаты, один из жителей деревни Петрищево поднял тревогу, а когда ее вели к виселице, две деревенские женщины ударили ее по ногам палкой и облили помоями, о чем, разумеется, в советское время говорить было не принято.

Зоя Космодемьянская заслуженно стала для советского народа символом героизма, о ней стали слагаться стихи, ей стали возводить памятники, автором первого из которых стал Матвей Манизер. О Вере Волошиной ничего не было известно, много лет она числилась без вести пропавшей. И это при том, что в тот же день в расположенной недалеко от Петрищево деревне Головково немцы повесили еще одну девушку из той же группы. Лишь в 1957 году журналист Геннадий Фролов выяснил, что это была Вера, и нашел ее могилу. «В совхозе меня уже ждали. Умышленно показываю ту фотографию, на которой Вера снята среди группы подруг-спортсменок, и прошу сказать, есть ли среди этих девушек та, что была повешена в Головково. – Вот эта! Ее у нас повесили! – И все указали на Веру…»[2]2
  Фролов Г. Вера Волошина. – М., 1964.


[Закрыть]

«Привезли ее, бедную, на машине к виселице,… – из записанного Фроловым рассказа местной жительницы. – А потом она начала говорить… Я, говорит, не боюсь смерти. За меня отомстят мои товарищи. Наши всё равно победят. Вот увидите! И девушка запела. И знаешь, какую песню? Ту самую, что каждый раз поют на собраниях и по радио играют утром и поздно вечером. – „Интернационал“? – Да, эту самую песню. А немцы стоят молча и слушают. Офицер, что командовал, что-то крикнул солдатам. Они набросили девушке петлю на шею и соскочили с машины. Офицер подбежал к шоферу и дал команду: трогай с места».

На самом деле в 1957 году «Интернационал» на собраниях пели только на партсобраниях, а по радио в 6 утра и 12 ночи уже не передавали. «Интернационал» уже не был Гимном Советского Союза – с 1944 года. Но в 41-м еще был. В остальном, думаю, рассказ о конце Веры, похожем на Зоин, правдив, хотя и может кому-то показаться выдуманным. Просто надо понимать, чем был «Интернационал» для поколения 1941 года, и что это было за поколение.

 
«Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
И, задохнувшись „Интернационалом“,
Упасть лицом на высохшие травы,
И уж не встать, и не попасть в анналы,
И даже близким славы не сыскать».
 

Эти строки в апреле 1941 года написал Павел Коган, автор «Бригантины». Он тоже принадлежал к поколению 1941 года, удивительно цельному поколению. Их мысли занимала грядущая мировая война, которую они видели как всемирную «гражданскую» войну коммунизма с фашизмом. Между прочим, Вера сразу после окончания школы написала заявление о желании принять участие в Гражданской войне в Испании, но получила отказ. Можно сказать, она была идеальным воплощением советской девушки предвоенных лет.

Шадр

Есть еще одна причина, по какой мною выбрана для рассказа Вера Волошина. Считается, что она была моделью для знаменитой «Девушки с веслом». Согласно легенде, скульптор Иван Шадр, получивший в 1934 году госзаказ на создание серии скульптур для только еще строящегося Парка культуры и отдыха имени Горького в Москве, увидел в бассейне Московского института физкультуры студентку Веру Волошину и предложил ей стать его моделью. «Так у Веры появилось множество гипсовых близнецов в парках культуры и отдыха, на водных станциях, на стадионах, – говорится в повести Овидия Горчакова „По следам подвига“. – Так Вере еще при жизни всюду в стране поставили памятники…»

Вроде бы эта версия пошла от скульптора Александра Грубе, одно время трудившегося в мастерской Манизера. На самом деле Вера позировать Шадру никак не могла, в 1934 году она еще училась в кемеровской школе.

И, тем не менее, близость ее имени к «Девушке с веслом», к тому, что во времена моей молодости считалось символом пошлости, заставляет немного иначе взглянуть на этот знак времени, того, довоенного, остановившегося и потому донесшего до нас один из его символов.

 
«Вот иду я: девушка с веслом
слева, а с ядром —
справа, время встало и стоит,
а листва летит».
 

Стихи о парке, где время застыло, написаны поэтом, творившим уже в постсоветское время (Борис Рыжий родился в 1974 году).

 
«Где обрывается память, начинается старая фильма,
играет старая музыка какую-то дребедень.
Дождь прошел в парке отдыха, и не передать, как сильно
благоухает сирень в этот весенний день.
 
 
Сесть на трамвай 10-й, выйти, пройти под аркой
сталинской: все как было, было давным-давно.
Здесь меня брали за руку, тут поднимали на руки,
в открытом кинотеатре показывали кино.
 
 
Про те же самые чувства показывало искусство,
про этот самый парк отдыха, про мальчика на руках.
И бесконечность прошлого, высвеченного тускло,
очень мешает грядущему обрести размах.
 
 
От ностальгии или сдуру и спьяну можно
подняться превыше сосен, до самого неба на
колесе обозренья, но понять невозможно:
то ли войны еще не было, то ли была война».
 

В советском кино, да и книгах тоже 1941 год – мир безоблачного и безвозвратно утраченного счастья, потерянный рай, где по паркам, где бьют фонтаны и играют оркестры, гуляют возвышенные молодые люди. Звучит не очень правдоподобно. Но поколение 1941 года, в том числе и те его представители, чьи выпускные вечера пришлись на ночь перед 22 июня, в большинстве своем полегло на полях сражений, и они это предчувствовали. Приведу строки одного из погибших поэтов, Бориса Смоленского, написанные в 1939 году.

 
«Я сегодня весь вечер буду,
Задыхаясь в табачном дыме,
Мучиться мыслями о каких-то людях,
Умерших очень молодыми,
Которые на заре или ночью
Неожиданно и неумело
Умирали, не дописав неровных строчек,
Не долюбив,
      Не досказав,
            Не доделав…»
 

Девушка с веслом – само это словосочетание давно стало идиомой, обозначающей советский китч. Правда, в парках по всей стране стояла вовсе не та скульптура, которая якобы былаи зваяна Шадром с Веры. Но, так или иначе, скульптура «Девушка с веслом», та, самая первая, стала символом всей советской эпохи.

Настоящая фамилия ее автора – Иванов. «Нас, Ивановых-то, слишком уж много. Надо же как-то отличить себя от других Ивановых, ну я и взял себе псевдоним „Шадр“ – от названия родного города, чтобы прославить его». И прославил – и не только знаменитым «Булыжником – оружием пролетариата». Его «денежные мужики» – скульптуры рабочего, крестьянина, красноармейца и сеятеля, сделанные по заказу Гознака, были изображены на советских банкнотах.

8 июля 1935 года в ЦПКиО имени Горького в честь проекта Советской конституции прошел карнавал, собравший больше 100 тысяч участников. В этот день в центре фонтана на главной магистрали парка – центральной аллее поставили обнаженную девушку во весь рост с веслом в правой руке. Считалось, что это дань восхищения красоте и советскому атлетизму. Статуя выделялась, во-первых, огромной высотой (вместе с бронзовым постаментом – около 12 метров, что сравнимо с 3-этажным домом), а, во-вторых, тем, что она была полностью обнажена.

Правда, и в других местах парка установили посвященные спорту скульптуры, в их числе – обнаженную «Дискоболку» Елены Янсон-Манизер. Но как центральный элемент парка? Учитывая размеры, работа Ивана Шадра звучала как сексуальный вызов обществу. У простых советских граждан, не избалованных посещением музеев, обнаженная девушка вызывала шок. Посетители парка подходили к ней, упирались глазами в постамент, поднимали их вверх и тут же смущенно отводили в сторону. Директору парка старой большевичке Бетти Глан приходилось оправдываться тем, что обнаженная женская фигура будто бы обозначала эмансипацию женщин в СССР.

Но тут выяснилось, что скульптура не понравилась лично товарищу Сталину. Тут же начались нападки советской прессы, обвинения в «спекуляции вульгарной эротической образностью»: «…Весло здесь теряет свой бытовой смысл и становится очевидным фаллическим символом; оно отсылает нас к уключине, в которую вставляется весло…» Этот пассаж из «Вечерней Москвы» от 11 августа 1935 года напомнил мне старый анекдот о приеме у психиатра. «Что вы видите на этой картинке (с черным квадратом)?» – «Окно в доме, а в доме все заняты сексом». – «А на этой (с черным кругом)?» – «То же самое. Зачем вы мне, доктор, порно подсовываете?»

Посмотреть на «Девушку» приезжали с разных краев страны, скульптура сразу стала одной из московских достопримечательностей. Тем не менее, ее сняли «по многочисленным просьбам трудящихся». Шадру разрешили установить ее в каком-нибудь другом городе, он выбрал Украину, однако партийные секретари-градоначальники один за другим отказывались принять скульптуру – Одесса, Херсон, Николаев… Только один дал согласие, и скульптуру «сослали» в город Луганск, а точнее, как он тогда назывался, Ворошиловград. Там ее и установили в парке культуры и отдыха, у пруда, около ивы. Обстоятельство места имеет значение – на иве повесили Веру Волошину.

Потом скульптура бесследно исчезла, в Луганске ее заменила статуя девушки с веслом в купальном костюме. Однако подлинный Шадр все же дожил до наших дней, копию «настоящей» девушки можно увидеть в Третьяковской галерее, правда, уменьшенную – меньше человеческого роста.

Справедливости ради надо сказать, та, первая «Девушка с веслом» и вправду отличалась откровенной чувственностью. В символике садово-паркового искусства сталинского времени, как полагает критик Михаил Золотоносов, был существенный порнографический компонент, «парк должен был вызывать бурные эротические фантазии… Энергия генерировалась сразу многими способами, в числе прочих – созерцанием статуй»[3]3
  Золотоносов М. Γλυπτοκρατος. Исследование немого дискурса. – СПб., 1999. С. 23.


[Закрыть]. Потом эти впечатления следовало «рассасывать», трансформируя, во-первых, в желание работать, во-вторых, производить себе подобных.

 
«На газоне центрального парка
В темной грядке цветет резеда.
Можно галстук носить очень яркий.
И быть в шахте героем труда.
Как же так: резеда,
И героем труда?
Почему, растолкуйте вы мне?
Потому что у нас —
Каждый молод сейчас
В нашей юной, прекрасной стране».
 

Идея генерации либидо с последующей сублимацией его через труд в какой-то мере претворена в популярной песне 1935 года. Народ тут же создал на ту же музыку (Матвея Блантера) пародийные куплеты, дошедшие до наших дней.

 
«По аллеям тенистого парка,
С пионером гуляла вдова.
Пионера вдове стало жалко,
И она пионеру дала.
 

И дальше, еще круче -

 
"Почему же вдова пионеру дала,
Объясните, друзья, это мне.
Потому что у нас каждый молод сейчас,
В нашей юной прекрасной стране».
 

Девушка с веслом-2

«В соответствии с критикой и замечаниями посетителей парка скульптор Шадр переделал фигуру „Девушка с веслом“», – говорила директор ЦПКиО Бетти Глан в интервью «Вечерней Москве» 10 мая 1936 года, незадолго до ареста по обвинению в троцкизме.

Переделать «Девушку с веслом» Шадра заставили. В 1936 году он создал новую, уже восьмиметровую, скульптуру. Пропорции ее фигуры стали более вытянутыми по вертикали, силуэт – тоньше и романтичнее. Она была по-прежнему обнажена, но чуть менее сексуальна. Тем не менее, эротизм фигуры новой девушки никуда не делся – холодновато-неприступная, она теперь воспламеняла мужчин, как бы приглашая полюбоваться собственным телом.

Этому варианту «Девушки с веслом» повезло больше – она простояла в центре фонтана какое-то время. Согласно широко тиражируемой легенде, скульптура в 1941 году была разрушена при бомбежке – будто бы во время авианалета бомба попала прямо в «Девушку». По другим сведениям, она после войны еще стояла на месте, во всяком случае, присутствовала на плане парка в путеводителе, изданном в 1950 году. В 1941 году умер от болезней сам Шадр. По воспоминаниям его вдовы, он относился к «Девушке» трогательно, как к собственному ребенку, почти каждый вечер ходил на нее смотреть, нередко вместе со своей натурщицей.

Кто был моделью для второй «Девушки с веслом», известно, – гимнастка Зоя Бедринская (Белоручева). «Иван Шадр искал по спортивным обществам натуру для задуманной им „Девушки с веслом“, – рассказывает Михаил Золотоносов. – Зоя Бедринская, окончившая к тому моменту техникум, работала в мастерской архитектора Каро Алабяна и занималась гимнастикой в обществе ЦДКА. Ее красота и классическое сложение привлекли внимание скульптора. После долгих уговоров она согласилась позировать… В общей сложности девушка позировала 6 месяцев».

Много лет спустя Зоя Бедринская, будучи уважаемым архитектором (она участвовала в проектировании гостиниц «Пекин» и «Россия», и московского Белого дома), созналась, что позировала скульптору обнаженной. Правда, застенчивая натурщица всегда стояла перед ним в присутствии его жены.

В то время раздевание перед скульптором приравнивалось едва ли не к стриптизу. Послабления в общественной морали наступили только после смерти Сталина. Создание полотна Аркадия Пластова «Весна» – с молодой обнаженной женщиной, которая одевает девочку – символично совпало с Оттепелью. Из-за ханжей и чинуш обнаженное женское тело – традиционная тема в живописи – многие годы не появлялось на выставках. А тут стало можно. Хрущёву пластовская картина понравилось, после чего ее тиражировали миллионными тиражами в «Огоньке», читатели которого могли вырезать оттуда страницу с ней и повесить в рамке рядом с «Незнакомкой» Крамского, кто помнит.

Журнал, к несчастью, дошел до деревни Прислониха, где Пластов писал картину. Созданный им образ имел конкретный прототип – юную девушку из Прислонихи, которая неоднократно позировала Пластову. К середине 1950-х годов, когда картину показали на выставке и тиражировали, она успела выйти замуж. Муж, увидев «Огонек» с нею, не снес позора и набросился на ни в чем не повинную жену с побоями.

«Греческая статуя выродилась в девушку с веслом». Сказавший это Александр Генис не имел в виду Шадра. Обе шадринские девушки не имеют никакого отношения к тем, которые стояли, а многие из них все еще стоят в сохранившихся парках. Все советские парки культуры и отдыха носили имя Горького и во всех, в самых маленьких городках – стояла девушка с веслом. Но не та, другая. То ли из-за официальной кампании по поощрению советского спорта, то ли всем местным начальникам нравилась приземистая фигура новой девушки. Ее в 1936 году создал скульптор Ромуальд Иодко (1894–1974) для парка водного стадиона «Динамо». Материал – гипс, высота 2,5 м. И, главное, в отличие от «Девушек» Шадра, эта – одета в купальник.

Говоря о пластических прототипах работ Шадра, критики вспоминали Фидия. Относительно девушки Иодко писали о симулякре, что подчеркнуто зеркальностью (весло в левой руке, а у «Девушки» Шадра – в правой). Тем не менее, именно с его работы, размноженной с энтузиазмом, достойным лучшего применения, советскими артельщиками, началась история самой распространенной скульптуры эпохи, ставшей ее символом. Кто позировал скульптору Иодко, никого, похоже, не интересует.