Текст книги "Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые"

Дина

К слову, Иван Шадр учился во Франции у великого скульптора Аристида Майоля. Музой последнего была натурщица Дина Верни, урожденная Дина Яковлевна Айбиндер. В мире нет ни одного известного музея, где бы не было скульптурного, живописного или графического изображения Дины. Она позировала Анри Матиссу, Пьеру Моннару, Раулю Дюфи. Помимо того, снималась в кино, в 1930-е годы пела в русском ресторане на Монпарнасе. Любила блатные песни, записала и выпустила пластинку с ними (на той же известной студии в Париже, где впоследствии записывались Высоцкий и Окуджава).

Во время Второй мировой Майоль с Диной уехали на юг Франции, в Бонюльс. Во время прогулок в окрестностях Пигмалион показал своей Галатее только ему известную тропу, названную впоследствии «тропой Майоля». По ней Дина переводила беженцев – евреев и антифашистов из оккупированной Франции через испанскую границу. Ее не раз арестовывали и освобождали по просьбе Майоля, только ее отца спасти не удалось, его увезли в Освенцим. Сам Майоль погиб в автокатастрофе, а всё свое состояние и все свои коллекции завещал Дине. До того арт-бизнесом традиционно занимались исключительно мужчины. В 1947 году Дина открыла свою собственную галерею.

Глава 4
Прототипы

Люди того времени давно уже превратились в миф. Кем были в действительности герои советского мифа? Попробую рассказать о прообразах бронзовых героев, советских архетипах.

«Неподготовленный рабочий человек»

Если кто и мог бы быть прототипом скульптуры революционного рабочего, так это большевик Александр Шляпников, тоже (как и бронзовый) носивший усы, а иногда и бородку. В советские годы я не раз слышал, как иностранцы – «демократы», так у нас называли чехов, поляков и прочих из «стран народной демократии», интересовались у гида, не Ленин ли это. Он и вправду похож на Ленина, когда тот изображен в кепке.

Имя Шляпникова, заодно с какой-то непонятной «рабочей оппозицией», наше поколение заставляли заучивать на уроках истории. «Неподготовленный рабочий человек» – это Молотов о нем так сказал, когда тот в 1920 году предлагал передать все дело управления народным хозяйством профсоюзам, да стал самостоятельно пускать по рукам свои тезисы. В этом, собственно, и заключалась вся «рабочая оппозиция», благодаря которой Шляпников попал в Краткий курс истории ВКП (б).

На самом же деле рабочим он был очень даже подготовленным, хотя в октябре 1917-го и переквалифицировался в министры. Александр Шляпников, рано оставшись без отца в 11 лет пошел работать на завод, кто-то же должен был кормить мать и младших. Со временем получил квалификацию токаря-универсала, каких в то время был десяток на всю Россию. И даже в эмиграции, в отличие от большинства профессиональных революционеров, Шляпников жил в Европе не на партийные деньги, а работал по специальности.

После революции 1905 года уехал в Швейцарию, к Ленину. Познакомился с Александрой Коллонтай на похоронах дочери Маркса Лауры и Поля Лафаргов, совершивших самоубийство, приняв цианистый калий. Вскоре, неожиданно для всех, стал жить с Коллонтай в гражданском браке. Такое трудно вообразить – ему 26, ей 39, не говоря уже о том, что он – рабочий, а она – генеральская дочь.

 
«Он был титулярный советник,
Она – генеральская дочь;
Он робко в любви объяснился,
Она прогнала его прочь».
 

Титулярный советник – звучит красиво, но в российской действительности конца XIX века это был не слишком высокий чин. По петровской табели о рангах он относился к девятому классу, только следующий чин давал потомственное дворянство, но туда разночинцев пускали неохотно, и большинство титулярных советников навсегда оставалось в этом чине.

 
«Наш дом знакомых полон стай:
И математик Верещагин,
И Мравина, и Коллонтай», —
 

писал ее троюродный брат Игорь Северянин. Она была, как говорится, женщиной с прошлым. В юности отказалась выйти замуж за генерала Ивана Тутолмина, сделавшего ей предложение в первый вечер знакомства, другой воздыхатель – генеральский сын Иван Драгомиров из-за любви к ней застрелился. В конце концов, в 1893 году она вышла за бедного офицера Владимира Коллонтая, но через пять лет оставила мужа и сына, чтобы участвовать в революционном движении. Роман с Шляпниковым продолжался пять лет, благодаря ей он превратился в респектабельного молодого человека, он начал писать статьи в партийную прессу, как говорили злые языки, не без ее помощи.

Шляпников нелегально вернулся из эмиграции в 1916 году, когда Ленин был еще в Швейцарии, и возглавил Русское бюро ЦК. В апреле 1917-го выехал в Белоостров навстречу Ленину и его спутникам, уже пересевшим в Стокгольме из знаменитого «пломбированного вагона» в обычный пассажирский поезд. Знаменитая встреча Ленина на Финляндском вокзале случилась днем позже.

В октябре Шляпников вошел как нарком труда в рабоче-крестьянское правительство – Совет народных комиссаров. Правда, когда пришел в министерство с мандатом, его двери были заперты – служащие объявили забастовку в знак протеста против Октябрьского переворота. Но двери все же отперли, и вместе с несколькими курьерами Шляпников прошел по помещениям. В отделе законодательных предположений обнаружился запылившийся проект закона о 8-часовом рабочем дне, подготовленный еще при Временном правительстве. Спустя три дня Шляпников, чуть подправив, провел его в виде декрета.

В 1920-е годы вел себя чересчур вольно – посмел пожаловаться на ЦК в Исполком Коминтерна: «Вам, иностранцам, показывают парады и казенные зрелища, но это только видимость. На самом деле рабочий класс рвет с нынешним правительством». Его отодвинули от власти, но вместо того, чтобы помалкивать, он начал писать мемуары о революции. Их выход вызвал недовольство Сталина, «Правда» не оставила от них камня на камне. Шляпникова исключили из партии, а после убийства Кирова арестовали. Ему припомнили, что в Гражданскую воевал под командованием Троцкого, хотя как могло быть иначе, ведь тот был главнокомандующим. Обвинили в том, что по его заданию готовил теракт против Сталина, и в 1937-м расстреляли. Жену арестовали сразу же после того, как его расстреляли, троих детей (младшей – 5, старшему – 11) отправили в детские дома в разные города.

Ирина Шляпникова после детдома в 1948 году приехала в Москву, чтобы узнать о брате, незадолго до того арестованном за «антисоветскую агитацию», и обратилась за помощью к Александре Коллонтай. К тому моменту та вернулась из Швеции, где в течение 15 лет была советским послом и где ей удалось убедить шведов вернуть 10 млн долларов (часть золотого запаса России), которые Керенский разместил там, и которые шведы отдавать не хотели. «Мама дала адрес – вспоминала она в интервью журналу „Историческая экспертиза“. – И что Коллонтай Вам сказала? – Что она могла мне, почти ребенку, толком сказать? Ничего. Мы просто поговорили. Я думаю, что она боялась и говорить».

Солдат

Долго думал и никак не мог решить, кого выбрать в прототипы солдата с революционным бантом на шинели, покуда не понял, что представляю себе героя фильма «Человек с ружьем» (режиссер Сергей Юткевич, по пьесе Николая Погодина), премьера которого состоялась за несколько дней до открытия «Площади Революции», 1 ноября 1938 года.

Бывший крестьянин, а ныне солдат Иван Шадрин отправлен однополчанами с германского фронта в революционный Петроград, чтобы вручить Ленину письмо от своих товарищей. Солдат с винтовкой и чайником безуспешно ходит по Смольному в поисках кипятка и случайно натыкается на Ленина, которого в лицо не знает. Вождь проявляет большое участие к нуждам Шадрина и его сослуживцев, отвечает на все насущные вопросы. После разговора солдат додумался-таки узнать у охранника Смольного, с кем он, собственно, разговаривал. И узнав, во все горло кричит: «Братцы! Товарищи! Я разговаривал с Лениным!» И «с легким сердцем» возвращается на фронт.

Прототипом солдата Шадрина принято считать младшего унтер-офицера Николая Васильевича Ерушева (1890–1972). Правда, сам он рассказывал о встрече с вождем немного иначе, но столь же благостно.

Практически во всех сценах фильма, где есть Ленин, рядом с ним Сталин. В 1960-е годы все эти кадры были из картины нещадно вырезаны, а в финале стоящий рядом с Лениным Сталин просто заретуширован. В 1970-е этого делать бы уже не стали. В 1970-е нас (мое поколение) учили уже не так, как в оттепельные 1960-е: Ленин – хороший, Сталин – плохой. Ленин – сверг царя, Сталин – творил репрессии, погубил настоящих революционеров. Тогда акцент немного изменился: Сталин – не такой уж плохой и даже скорее хороший, чем плохой, это ничего, что репрессии, зато войну выиграл. В конце 1980-х – начале 1990-х выяснилось, что «плохими» были все, и Ленин, и Сталин, и даже погибшие в 1937-м пламенные революционеры, воспетые поэтом комиссары в пыльных шлемах. Правда, вскоре маятник качнулся в другую сторону, «советский миф» ожил, и Сталин вновь стал «хорошим». Не без недостатков, конечно, но все равно «хорошим» (свой, менеджер). Несколько лет назад на одной из стен «Курской» восстановили слова из сталинской редакции гимна – «Нас вырастил Сталин на верность народу». Время от времени предлагают вернуть и другие композиции, демонтированные после XX съезда КПСС, в том числе и ту, что была на торцевой стене «Площади Революции».

Инженер

Эта скульптура тоже печально известна деятельностью воров-охотников за удачей. В левой руке инженер держит шестерню, а вот касательно того, что он держал в правой, мнения расходятся. Дело в том, что этот предмет давным-давно у всех четырех скульптур отсутствует. Люди компетентные считают, что в правой он держал циркуль, скорее даже кронциркуль, а в народе бытует мнение, что карандаш. Существует поверье, что прикосновение к этому карандашу (ну, или циркулю) принесет удачу в научной деятельности. Жаль, проверить нельзя, хотя некоторые не теряют надежду и трут шестерню.

На эту роль у меня целых два кандидата. Один послужил прототипом героя популярнейшего романа середины 1930-х, другой – одного из самых кассовых фильмов последнего десятилетия.

Весной 1931 года Валентин Катаев и Демьян Бедный отправились на Магнитку. Сочинив очередные вирши, Демьян засобирался в обратную дорогу. Катаев – тоже, но в последнюю минуту выпрыгнул из вагона, решив остаться. Он пробыл на Магнитке целый год, жил в вагончике, следя за «сотворением гиганта» – на Магнитострое работали больше 60 тысяч человек. Название ему подарил Маяковский. Катаев встретил его в 1930 году, незадолго до смерти, на улице, и тот продекламировал ему новые строки: «Вперед, время! Время, вперед!» «Чудесное название для романа, – сказал Катаев. – Вот вы и напишите», – получил он совет от поэта.

«Время, вперед!» – это всего один день безумной жизни Магнитостроя. Чтобы не сбиться, Катаев нарисовал на большом листе бумаги циферблат, поминутно расчерченный в соответствии с сюжетом, герой которого – инженер Маргулиес – за весь день никак не может доесть начатую за завтраком котлету. Прототип Давида Маргулиеса – Моисей Тамаркин – мог в горячие дни по 24 часа не уходить со стройки.

Серго Орджоникидзе, хорошо знавший его по Магнитке, перебросил Тамаркина в Нижний Тагил, назначив начальником строительства вагоносборочного корпуса Уралвагонзавода. Это был главный объект на стройке, состоявший из семи 850-метровых пролетов. Ему принадлежала идея «диспетчеризации» – телефонного управления всеми участками стройки, по меркам того времени это было революционно. В конце 1936 года в городе начались повальные аресты, «органы» готовили процесс против руководителей Вагонстроя, арестованных как вредителей. Тамаркину предложили выступить на партийном активе с разоблачением бывшего главы Уралвагонстроя Марьясина, арестованного как вредителя. Не дожидаясь этого, в тот же день он остановил время собственной жизни, бросившись на шины трансформатора под огромным напряжением. Вскоре после этого ушел из жизни Серго Орджоникидзе, был арестован парторг нижнетагильской стройки Шалва Окуджава – отец поэта. Жена Тамаркина, проектировщица Ксения Орлова (они поженились, когда ему было 30, ей – 18), в день его гибели была в Москве на съезде жен-общественниц, ей улыбался и жал руку Сталин. Всю жизнь она безуспешно пыталась отыскать его могилу и хранила его прощальное письмо: «…Прощай, Ксаненок, забудь обо мне, моя любимая. Ты еще молода – найди себе хорошего друга, спутника жизни. Клянусь тебе всем, что у меня дорогого, я чист. Меня забрызгали грязью».

Имя другого человека, которого я бы выбрал в архетип советского инженера, конструктора бронетехники Михаила Кошкина, страна узнала относительно недавно, лет 30 назад, когда ему посмертно дали Героя Социалистического труда. Парень из крестьянской семьи, участник Гражданской, сделал партийную карьеру, к концу 1920-х став директором кондитерской фабрики в Вятке, а затем завотделом губкома партии. Уже тридцатилетним отправился в Ленинград получать техническое образование. После окончания вуза «молодой специалист» за пару лет прошел от конструктора до начальника танкового конструкторского бюро в Харькове. Прежний глава КБ Афанасий Фирсов попал под дело о вредительстве и умер в заключении. Окончив в Европе тот же университет, что и Эйнштейн, он положил начало крепкой школе конструкторов, благодаря которой появился танк Т-34. А при чём же тут недавний партработник? А при том, что именно Кошкин, разобравшись, что к чему, удержал весь фирсовский коллектив КБ, не отдав ни одного конструктора в пасть репрессий.

Два опытных образца гусеничного танка были готовы в феврале 1940 года. Кошкин стремился как можно скорее запустить машину в серийное производство, но для этого, помимо других испытаний, танки должны были пройти 2000 км. На 17 марта был назначен смотр Т-34 в Москве. Кошкин решил, что его танки пойдут из Харькова в столицу своим ходом, набирая в пути нужный пробег. Из соображений секретности маршрут пробега был проложен в обход крупных населенных пунктов, мостами разрешалось пользоваться только по ночам и в случае невозможности перейти реку по льду. В ночь на 17 марта 1940 года две «тридцатьчетверки» прибыли на Ивановскую площадь Кремля. После доклада Кошкина Сталину танки разъехались: один – к Спасским, другой – к Троицким воротам. Не доезжая до ворот, они круто развернулись и понеслись навстречу друг другу, эффектно высекая искры из брусчатки. Новые машины вождю понравились.

Поскольку танкам не хватало для серийного производства еще 3000 км пробега, обратно в Харьков они вновь отправились своим ходом. Под Орлом один из танков съезжает в озеро, и конструктор, стоя в ледяной воде, помогал его вытаскивать, в результате чего заболел пневмонией и умер в сентябре 1940 года.

Шахтер

Шахтера-стахановца Манизер ваял со своего студента, Михаила Павловича Крамского. О нем мне известно лишь то, что он был во время войны тяжело ранен и вывезен в Нижний Тагил. Впоследствии основал там Музей изобразительных искусств и художественное училище, стал почетным гражданином города, где установлено несколько памятников его работы.

Стахановское движение началось с рекордной смены забойщика Стаханова на одной из шахт в Луганской области. За пять часов сорок пять минут Стаханов нарубил сто две тонны угля, что в то время соответствовало четырнадцати нормам. Правда, он, как забойщик, только вырубал уголь, а остальную работу (крепление шахты, погрузку) осуществляли шедшие за ним крепильщики, хотя пропаганда приписала весь добытый за смену уголь лично Стаханову. В этом, собственно, и заключалось новшество, придуманное совсем не им.

Почему на роль нового героя был выбран именно Стаханов? Конечно же, начальством предварительно был проведен, как сказали бы сегодня, кастинг среди шахтеров. Один – не подходил по возрасту, другой закладывал за воротник, третий оказался политически неграмотным. Остановились на двух кандидатах, оба (вторым был Мирон Дюканов) – молодые, с «советской» внешностью и нужной биографией. Но героем мог стать только один.

Когда-то Валерий Аграновский поделился со мной выдуманной им теорией «штатного расписания» советского общества. Смысл ее был в том, что ключевые персонажи советской политики жили на основе «штатного расписания», вместо должностей в котором стояли фамилии. К примеру, кто бы в Советском государстве ни занимал должность Ленина (неформального главы государства, нацлидера), ему оказывались почести как Ленину. Возникшую в год открытия метро (1935) должность Стаханова занял сам Стаханов.

31 августа 1935 года вся страна из газеты «Правда» узнала о подвиге Стаханова. В телеграмме с шахты не было указано полное имя героя, а только инициал «А», и журналисты, недолго думая, решили назвать его Алексеем. На следующий день, когда выяснилось, что он с рождения был Андреем, об ошибке доложили вождю. Сталин ответил: «Газета „Правда“ ошибаться не может». Пришлось Стаханову менять паспорт. Впрочем, не могу ручаться за достоверность этой истории, передававшейся в те годы из уст в уста, поскольку документальное ее подтверждение не обнародовано.

17 ноября 1935 года на Первом всесоюзном совещании рабочих и работниц – стахановцев Сталин произнес знаменитую фразу: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится. Если бы у нас жилось плохо, неприглядно, невесело, то никакого стахановского движения не было бы у нас».

В следующем году Стаханов был избран депутатом Верховного Совета. По указанию Сталина его взяли на работу в Москву и поселили в знаменитом «Доме на набережной». Он переехал в столицу вместе с новой женой – 14-летней харьковчанкой Галиной Бондаренко, с которой он познакомился на школьном концерте. «Со сцены мама пела песню „Соловей мой, соловей“, а голос у нее был просто пленительный, – рассказывала ее дочь Виолетта Стаханова. – Надо сказать, что мама была с уже оформившимися формами, как говорится, кровь с молоком. Когда Стаханов узнал, что она учится в восьмом классе, сильно приуныл. Ему-то было уже тридцать. Но дед подсобил. Понимая, что дочь будет жить у Стаханова как у Христа за пазухой, он поспособствовал, чтобы „кровинушке“ приписали в свидетельстве о рождении два года».

Стаханова отправили учиться во Всесоюзную промышленную академию, устроили учиться и несовершеннолетнюю жену героя, но оба занятиями не особенно злоупотребляли. В столице герой-забойщик подружился с сыном Сталина Василием и пустился во все тяжкие, бил зеркала в ресторане «Метрополь», за что злые языки прозвали его Стакановым. В одной из пьяных драк у него украли пиджак с орденом Ленина и партбилетом, который на следующий же день восстановили.

Стаханов возглавлял наградной сектор Министерства угольной промышленности, на официальных церемониях награждал стахановцев. Хрущёв снял его с должности и отправил обратно в Донбасс, где он доработал до пенсии в шахтоуправлении города Тореза. В 1970 году, в тридцать пятую годовщину подвига Стаханова, Брежнев случайно услышал по радио программу про героя-шахтера, из которой узнал, что у знаменитого забойщика нет звезды Героя Соцтруда. Он решил исправить эту досадную оплошность, наградил и вернул Стаханова в Москву, где тот прожил еще семь лет. Ушел из жизни 5 ноября 1977 года на 72-м году жизни в психиатрической больнице, куда попал из-за тяжелых последствий хронического алкоголизма.

Футболист

С сыном Сталина был дружен и довоенный футболист номер один Николай Старостин. В те времена фамилия «Старостин» была синонимом слова «футболист». Ходила байка о выступлении «Спартака» за рубежом. Местный журналист решил записать ее состав: «Кто правый защитник? – Старостин. – Центральный полузащитник? Старостин. – А рядом с ним кто? – Старостин. – Правый край? – Старостин. – Понял, Старостин – это по-русски – футболист».

Все четыре брата Старостина играли в московском «Спартаке», они, собственно, и предложили это название клубу, до того называвшемуся «Пищевиками» и «Промкооперацией». То ли в честь римского гладиатора, то ли в честь движения Эрнста Тельмана в Германии. В год открытия «Площади Революции» «Спартак» выиграл чемпионат и кубок страны, чем обеспокоил Лаврентия Берию, являвшегося, ко всему прочему, главой поддерживаемого НКВД общества «Динамо». С тех пор соперничество «Спартака» с «Динамо» стало одним из самых непримиримых в советском (а позднее, и в российском) футболе.

В 1942 году всех четверых братьев арестовали. Первоначально их обвинили в том, что они планировали стрелять в Сталина и взорвать бомбу у Мавзолея Ленина во время праздничного парада на Красной площади 1 мая 1937 года. Как писал в своих мемуарах сам Николай Старостин, дело «скатилось до обвинения в хищении вагона мануфактуры и, в конце концов, вынуждено было опуститься до явной нелепицы о пропаганде нравов буржуазного спорта». В 1943 году братья были приговорены к десяти годам за антисоветскую агитацию, взятки и хищения. Николай Старостин был помилован Сталиным в 1945 году – считается, что по просьбе сына Василия, увлекавшегося футболом. Остальные братья отсидели весь срок. После смерти Сталина братья были освобождены, приговор по их делу отменен. Андрея Старостина пригласили на должность начальника сборной СССР по футболу, Александр стал председателем Федерации футбола РСФСР, а Николай – главой спортивного общества «Спартак», и на этой должности пребывал вплоть до 1992 года. Не у дел остался один Петр, для него лагерь не прошел даром – ему ампутировали ногу из-за обморожения. «Ночами преследует один и тот же сон – я в лагере, окончился срок, а меня все не отпускают, – написано в его „Кратком изложении воспоминаний о пребывании в заключении“, написанном в 1989 году, за четыре года до смерти. – Просыпаюсь и облегченно вздыхаю – хорошо, что это не явь».