Текст книги "Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые"

Шпион Березкин

Вообще-то Рябчиков довольно-таки скуп на подробности. Скажем, то и дело ссылается на коварные планы врагов избавиться от Карацупы: «В следопыта стреляли, на него набрасывали лассо, соблазняли драгоценностями и женщинами. Бандиты переходили границу только для того, чтобы, выследив, когда появится вблизи реки Карацупа, броситься на него и убить. Но все ухищрения и коварные замыслы рушились». С этого места хотелось бы поподробнее, но нет подробностей.

«За трехлетнюю службу при помощи собаки т. Карацупа задержал 37 шпионов, 42 контрабандиста, 52 других нарушителей границы. В боевой и политической обстановке Карацупа имеет только отличные показатели», – из наградного листа.

«Кто же они были, засланные Японией шпионы, успешно или не очень успешно действовавшие у нас в стране? Были это прежде всего русские». 40 лет спустя Карацупа в своих «Записках следопыта» констатировал этот «печальный факт» и рассказал об одном из задержанных им 37 шпионов. «Одним из самых способных и активных агентов японской разведки был некто Березкин – сын кулака, вместе с отцом сбежавший за границу. Человек, лишившийся отечества, потерял в конце концов и имя: „Сергей Березкин“ была его кличка. Он был крайне жесток к своим бывшим согражданам: если нужно было устранить свидетеля, он не останавливался ни перед чем».

Рассказы пограничника изложены, понятно, не им самим, за Карацупу всегда писали другие. Владимир Канторович в опубликованных в майском номере «Нового мира» за 1937 год «Рассказах проводника Карацупы» упоминает еще одного шпиона – «белогвардейского сынка и диверсанта. Довелось бы ему в Союзе расти, не вырос бы уродом. Отец бежал к японцам, служил у японцев в контрразведке. Мать, к труду непривычная, пошла по рукам. Сынок угодил в приют на казенное попечение. Так и вырос волчонком. В Маньчжурии комсомол под запретом. В школах хозяйничают белогвардейские сынки. Деньги, приказы, все получают от японцев».

В Маньчжурии, понятно, никакого комсомола не было. В Харбине было несколько частных гимназий, не считая казенной школы для детей неимущих эмигрантов. И в целом Харбин, состоявший в основном из русской колонии, был островком дореволюционного быта. Часть русских оставалась там с дореволюционных времен (в городе с конца XIX века располагалось управление принадлежавшей России Китайско-Восточной железной дороги), часть – с Гражданской войны, из числа беглецов от советской власти.

В 1935 году СССР продал КВЖД Японии и предложил всем желающим возвратиться на родину. Предложением воспользовались десятки тысяч человек, в основном, бывших железнодорожных служащих с семьями – с тем, чтобы в большинстве своем в 1937 году отправиться в ГУЛАГ в качестве японских агентов.

Настоящие шпионы, конечно, тоже были, не могли не быть. На Токийском процессе над японскими военными преступниками (1946–1948 годы) были обнародованы документы с агентурными данными японской разведки о тропах, идущих от границы к Гродеково.

Иннокентий Кобылкин и Евлампий Переладов в Гражданскую войну вместе с армией генерала Каппеля бежали в Китай, откуда были нелегально переброшены на советскую территорию японской военной миссией в Харбине. Их судили в августе 1935 года в Иркутске. Во время процесса для всеобщего обозрения на специальных стендах были выставлены вещественные доказательства – пистолеты, гранаты, взрывные устройства, яды, антисоветские листовки, фальшивые паспорта, советские деньги и иностранная валюта, изъятые у подсудимых при задержании. Правда, в их деле была одна особенность – шпионами-то были настоящими, а вот контрреволюционная организация, для связи с которой они перешли границу по подложным паспортам – выдуманной. ОГПУ создала ее по примеру проведенной в 1920-е годы операции «Трест» для завлечения и поимки врагов Советской власти. Приговорили обоих, понятно, к расстрелу.

Вообще-то в шпионаже подозревали любого «нарушителя границы», а с учетом особенностей ведения в те годы следствия, говорить о доказанности вины осужденных за шпионаж не приходилось.

В 1959 году Верховный суд пересмотрел дело троих уроженцев Харбина и Благовещенска – Трофимова, Рогача и Хижина. В 1940 году их расстреляли на основе одного лишь признания, что по заданию японской военной миссии в Харбине они были переброшены на советскую территорию для теракта против командарма Штерна. Верховный суд в деле не нашел никаких тому доказательств и пришел к выводу, что виновны они лишь в незаконном въезде в СССР. Можно предположить, то были обычные контрабандисты. А тот, кого они якобы собирались убить, генерал-полковник Григорий Штерн, сам год спустя был расстрелян как шпион, только не японский, а немецкий. Признать его японским шпионом помешала, возможно, его роль в боях с японцами на озере Хасан в 1938 году, в ту ночь, когда «решили самураи перейти границу у реки». Правда, японским шпионом был признан другой участник боев на озере Хасан – командующий Особой Дальневосточной армией маршал Василий Блюхер, причастный к судьбе Карацупы. Кабы не направил он к нему Рябчикова, не было бы у того всесоюзной славы.

А вот кто по-настоящему сотрудничал с японской разведкой, так это высокопоставленный чекист, призванный с нею бороться. В одну июньскую ночь того же 1938 года на погранзаставу прибыл начальник управления НКВД по Дальнему Востоку Генрих Люшков. Сказав, что у него встреча на «той стороне» с особо важным маньчжурским агентом-нелегалом, ушел и не вернулся. Пограничники прочесывали местность до утра, решив, что его похитили японцы. Люшков же сдался маньчжурским пограничникам, был переправлен в Японию и выдал все, что знал о советской разведке, а знал он немало. И потом сотрудничал с японским военным ведомством. Кончил плохо – после того как в августе 1945 года командование Квантунской армии объявило о капитуляции, Люшков был приглашен к японскому генералу, и тот предложил ему покончить жизнь самоубийством. Люшков отказался и был застрелен Такэокой.

…Карацупу представили к ордену Красной Звезды, а дали (4 февраля 1936 года) орден выше статусом – Красного Знамени, число награжденных им по всей стране не превышало пятисот человек. Пограничников награждали часто, здравицы в их честь регулярно публиковались в газетах, звучали по радио, что не могло быть случайностью. Пропаганда имела четкую цель – воспитание любви к государству и ненависти к врагу. Главной скрепой, используемой для сплочения граждан, была война, будущая война, которую могут развязать «империалисты». Враг мог быть не только внешним, но и внутренним, выполняющим задания внешнего, например, японских империалистов.

Когда страна прикажет быть шпионом, у нас шпионом становится любой

Спустя пару лет «шпионов» ловили тысячами, они сидели в тюрьмах от Минска до Владивостока. В изданной в 1937 году брошюре «О некоторых методах и приемах иностранных разведывательных органов и их троцкистско-бухаринской агентуры» есть о некоем японском шпионе, завербовавшем в диверсионную ячейку семь человек. «Из этих семи оказались: три троцкиста, маскировавшиеся партийными билетами, один бывший деникинский офицер, один бывший царский офицер, один бывший кулак и один крупный сектант». Будто по разнарядке – особенно впечатляет «крупный сектант», «врагов народа» брали по заранее определенным категориям.

Судя по газетам тех лет, советский Дальний Восток был наводнен японскими шпионами. «Агенты маскируются под внешность жителей того района, где по заданию своих руководителей они должны проводить шпионскую работу, – писала „Правда“ 23 апреля 1937 года… – Они подслушивают и выуживают интересующие их сведения, заводят нужные им знакомства и используют болтливость отдельных советских граждан, которым по характеру их работы известны сведения, составляющие государственную тайну». Немного напоминает написанный в 1905 году Куприным рассказ о японском шпионе «Штабс-капитан Рыбников», тот тоже, еще до революции, все это проделывал «на улицах, в ресторанах, в театрах, в вагонах конок, на вокзалах».

Рябчиков публиковал свой очерк о Карацупе много раз, под разными названиями («Засада на черной тропе», «Поединок на границе» и т. п.), внося коррективы в соответствии с текущей конъюнктурой. В первой, газетной версии было и про внешних, и про внутренних врагов, в последующих – в хрущёвские времена – только про внешних. «Внутренним врагом» оказался сам Рябчиков, в 1937-м его арестовали как шпиона и направили на пять лет в места не столь отдаленные. Другому упомянутому автору рассказов о Карацупе – Владимиру Канторовичу повезло меньше, он провел на Колыме почти двадцать лет. До войны была популярна его книга: «Ты и вы», где он призывал всякого человека с 13 лет называть на «вы». После этого на «ты» перешли с ним самим. Но об этом позже, я же еще не успел рассказать о всех тех, кого ловил Карацупа. Помните, в наградном листе говорилось – «42 контрабандиста»?

Пуговица

Евгений Долматовский в 1939 году сочинил стихи о бдительном пионере, который нашел иностранную пуговицу и сразу заподозрил неладное. Эти стихи сразу стали настолько популярны, что «Коричневая пуговка» (с некоторыми поправками) превратилась в народную песню. Ее пели на мелодию песни из «Девушки с характером», по сюжету которого юная дальневосточница обнаруживает и задерживает притаившегося в сене вражеского диверсанта. Я хорошо помню эту песню, дошедшую до пионерских лагерей 1960-х.

 
Он поднял эту пуговку и взял ее с собою,
И вдруг увидел буквы нерусские на ней.
Ребята всей гурьбою к начальнику заставы
Бегут, свернув с дороги, скорей, скорей, скорей!
 

Начальник заставы немедленно определил, что пуговка японская, и дело было за малым – поймать «седого незнакомца», на штанах которого не хватало пуговицы.

 
А пуговки-то нету от левого кармана,
А сшиты не по-русски короткие штаны,
А в глубине кармана – патроны от нагана
И карта укреплений советской стороны.
 

Вообще-то в СССР пуговицы были в дефиците, как и многие другие самые обыкновенные вещи. Дефицит отчасти восполнялся при помощи контрабанды… Видел в музее перламутровые пуговицы, зашитые контрабандистами в замороженную рыбу и извлеченные оттуда пограничниками.

Через границу в районе «Полтавки» из Китая незаконно ввозили швейные иголки, пряжу, ткани, красители, женские украшения, губки и даже расчески, но больше всего пуговицы. Дешевый спирт перевозили в тыквах. Наркокурьеры проносили через границу опиум. В обратном направлении, в Поднебесную, контрабандисты переправляли пушнину и золото. Во всем этом бизнесе участвовали крестьяне из приграничных селений. Амурские и уссурийские казаки знали границу не хуже пограничников, среди них издавна бытовало выражение «ходил в Китай».

Так что большинство нарушителей границы были контрабандисты. Но не только.

«Куды бечь?»

Никита Федорович Карацупа за долгие годы своей службы на границе задержал 467 нарушителей и уничтожил в боях 129 злейших врагов нашей Родины («Мой друг Никита Карацупа»).

Никита Богословский вспоминал, как, оказавшись в 1959 году на банкете за одним столом с легендарным пограничником, Марк Бернес стал восхищаться немыслимым количеством проведенных им задержаний. И услышал в ответ: «Эх, ребята, если бы вы знали, в какую сторону они бежали». Возможно, это всего лишь байка, композитор любил веселые выдумки. Но факт, что советская граница была на замке и не столько от тех, кто стремился проникнуть на нашу территорию, сколько от тех, кто желал ее покинуть.

В начале 1990-х искусствовед Вячеслав Глазычев, повстречав Карацупу на отдыхе в Сочи, спросил, откуда же взялось столько нарушителей? «И, милай, – ответил тот, – коллективизация ж была!» В этот рассказ мне верится больше, нежели в предыдущий. Конечно, Карацупа привык держать язык за зубами, но тут такое время наступило, что можно было и немного пооткровенничать.

Сплошная коллективизация на Дальнем Востоке началась несколько позже, чем в центре страны. Приграничные районы были заселены в основном зажиточными крестьянами и бывшими казаками. Им в колхозы идти не хотелось, а за отказ туда вступать угрожали раскулачиванием. Вот и бежали многие на другой берег пограничных рек. Никто не знает, сколько людей, бросив всё и рискуя жизнью, бежало в Маньчжурию от колхозов, от голода и разорения. В Гродековском районе с 1933 по 1937 год население сократилось почти в три раза. Рисковали не только свободой, жизнью тоже. Бегство за границу квалифицировалось по печально знаменитой 58-й статье как контрреволюционная деятельность с наказанием вплоть до расстрела. Возможно, вспомнив свое крестьянское детство, Карацупа им даже сочувствовал.

О том, как Карацупа стал елочной игрушкой

28 декабря 1935 года в газете «Правда» было опубликовано письмо крупного партийного деятеля Павла Постышева о праздновании Нового года вместо Рождества, запрещенного как «поповский пережиток». Не будучи в силах его искоренить, партия решила возглавить процесс и восстановить в правах рождественскую елку, превращенную в идеологически правильную – «новогоднюю», с красной пятиконечной звездой на верхушке.

«Новогодняя елка должна быть праздником счастливого детства, созданного в нашей стране огромными заботами партии, правительства и лично товарища Сталина о детях», – говорилось в выпущенном в 1937 году Учпедгизом пособии «Елка в детском саду». В нем говорилось даже о том, как следует развешивать елочные игрушки, чтобы они ненавязчиво внушали детишкам – страна в кольце врагов. «На средних ветках надо вешать игрушки, не требующие детального рассматривания: бонбоньерки, хлопушки, крашеные шишки, бутафорские овощи и фрукты, а на краях ветвей – аэропланы, парашюты, пограничника Карацупу с собакой Ингусом». Они оба, притаившиеся среди еловых ветвей, должны были учить детей бдительности.

Бдительность – в те годы это было важное слово, может быть, самое важное. Лучше других важные слова знал Сергей Михалков.

 
«…У далекой
У заставы
Часовой в лесу не спит».
 

Спать и смотреть веселые сны должна была девочка по имени Светлана, благодаря которому после публикации этого стихотворения Михалков получил протекцию самого Сталина. Впоследствии поэт-гимнописец уверял, что в 1935 году не знал, что так зовут дочь вождя. Вся страна знала, а он не знал.

 
«В глухую ночь,
В холодный мрак
Посланцем белых банд
Переходил границу враг —
Шпион и диверсант…
 
 
И в тот же самый ранний час
Из ближнего села
Учиться в школу, в пятый класс,
Друзей ватага шла…
 
 
Они спешили на урок,
Но тут случилось так:
На перекрестке двух дорог
Им повстречался враг.
 
 
– Я сбился, кажется, с пути
И не туда свернул! —
Никто из наших десяти
И глазом не моргнул.
 
 
– Я вам дорогу покажу! —
Сказал тогда один.
Другой сказал: – Я провожу.
Пойдемте, гражданин.
 
 
Сидит начальник молодой,
Стоит в дверях конвой,
И человек стоит чужой —
Мы знаем, кто такой».
 

Михалковские строки написаны в 1937 году. Позже поэт тоже шагал в ногу со временем, что послужило поводом для розыгрыша, устроенного уже упоминавшимся на этих страницах Никитой Богословским в 1970 году. Он распространил слух, будто каждый год 20 декабря (день создания органов ВЧК) Михалков собирает в своем кабинете (руководителя московского писательского союза) особо приближенных лиц, произносит тост во славу органов и добавляет, что считает себя че истом. И что за плодотворную работу на ниве госбезопасности ему пожалован чин генерала, и кто-то даже видел в окне на Лубянке, как он облачался в увешанный орденами генеральский мундир.

Среди моих ровесников, родившихся в середине века, были в большой чести картины про вредителей и шпионов, всякие там «Граница на замке» и «На дальней заставе» (советский культурный код, ничего не попишешь). Они были сняты в 1930-е годы, но с появлением телевизора дошли и до моего поколения. «А пограничной собакой мне можно быть?» – спрашивал малыш в «Подкидыше» (в этой роли снялся будущий литературный критик Лев Аннинский). Фильм 1939 года, тот самый, откуда в народ ушла фраза Раневской: «Муля, не нервируй меня!» А какие были книги! «Шпион» Рувима Фраермана, там дети из приморского колхоза помогали поймать притворившегося крестьянином японского лазутчика-убийцу, гайдаровская «Судьба барабанщика», где одураченный поначалу школьник в финале стрелял в разоблаченного им шпиона. И еще мы наизусть знали слова песни, мелодия которой и сейчас звучит перед футбольными матчами (без слов, правда):

 
«Эй, вратарь, готовься к бою!
Часовым ты поставлен у ворот.
Ты представь, что за тобою
Полоса пограничная идет!»
 

Пограничная полоса – рубежи нашей необъятной родины, в центре которой сияли кремлевские звезды. Пограничник был героем советской эпохи, потому и попал в футбольный гимн. И у этого пограничника было имя – Никита Карацупа.

Да, забыл сказать, Карацупа с собакой возглавили рейтинг советских елочных игрушек на новогодней антикварной ярмарке 2019 года, игрушка была продана аж за 18 тысяч рублей.

Это смутно мне напоминает …

И еще, раз уж речь зашла о Новом годе, перескажу популярную в Сети историю о том, будто Сталин пригласил Карацупу встретить в Кремле Новый, 1938 год, и он прибыл туда со своей овчаркой. На кремлевском приеме собаку увидел посол США Уильям Буллит и попросил щенка от такого замечательного пса. Его просьба была выполнена, позже Буллит передал щенка в полицейский питомник Филадельфии, так что потомки Индуса до сих пор служат в американской полиции. История эта, понятно, выдумана от начала до конца, благо народ в соцсетях доверчив, поверит во что угодно, включая присутствие пса на кремлевском приеме. Просто заглянуть в Википедию и выяснить, что Буллита к тому времени уже два года как не было в Москве, мало кому придет в голову.

А я, читая обо всем этом, все думал, что же оно мне напоминает. Покуда не вспомнил сказку Дональда Биссета о лондонском полисмене Артуре и его коне Гарри. Гарри любил скакать за омнибусами и дышать на заднее стекло, чтобы оно запотело, а Артур рисовал на нем смешные рожицы. Другие полицейские, увидев, насколько увлекательно это занятие, тоже стали, один за одним, пристраивать своих коней за омнибусами и делать то же самое. Преступники Лондона пришли в недоумение, почему их больше никто не ловит. А узнав, в чем дело, перестали воровать и хулиганить, накупили себе коней и последовали примеру полицейских. Чрезвычайно довольный, начальник конной полиции Лондона вызвал к себе Артура и Гарри и сказал им: «Вы оба молодцы».

…Однажды шпион, прорвавшись через границу, дальше поехал на встречавшей его машине. Карацупа остановил попутный грузовик и, чтобы преследовать врага налегке, попросил водителя высыпать лежавшие в кузове мешки с продовольствием на обочину. Тот согласился, хотя и очень переживал за груз. Чтобы его успокоить, Карацупа прикрепил к одному из мешков тетрадный листок с надписью: «Кто посмеет взять хоть грамм, будет найден и строго наказан. Пограничник Карацупа и собака Индус». Лазутчик вскоре был пойман, а нетронутый груз возвращен водителю.

Собаку Карацупа воспринимал как равного партнера. А вот еще один его рассказ: «Когда наградили меня орденом, я устроил Индусу праздник, купил ему конфет, печенья».

«О первом своем Индусе он вспоминал всю жизнь, – рассказывала вдова Карацупы Мария Ивановна журналисту из Запорожья Николаю Зубашенко в 2004 году. – Он погиб, когда муж приехал в Москву для получения ордена. Звонят с погранотряда, просят срочно приехать, с Индусом случилась беда. Никита Федорович не стал дожидаться дня, когда ему вручат орден, тут же вылетел самолетом на Дальний Восток». Как выяснилось, «след был отравлен рукой врага».

За второго Индуса, застреленного нарушителем границы, Карацупа сумел отомстить. Так, во всяком случае, он рассказал в книге «Жизнь моя – граница». «Хотелось сейчас же броситься на врага и отомстить ему. Но усилием воли я заставил себя не делать необдуманных поступков… Перебегая от дерева к дереву, я преследовал его и стрелял, стрелял, стрелял… Когда тот понял, что сопротивление бесполезно, а скрыться от преследования невозможно и попасть в руки пограничника он не хотел, вскинул пистолет к виску, но я опередил его: выстрелил, и рука диверсанта безвольно повисла».

Пишут, что последнего, пятого Индуса (всех его собак он называл одним именем), тяжело раненного при задержании бандита, Карацупа привез в Москву – в надежде на врачей, а когда медицина оказалась бессильна, отдал в таксидермическую лабораторию на ВДНХ сделать чучело для Музея погранвойск. Правда, от сотрудников музея подтверждения этой истории я не получил. История, конечно, фантасмагорическая, но вокруг Карацупы с Индусом столько мифов, что разобрать, где правда, не так уж легко. Чтобы в очередной раз в том убедиться, процитирую Владимира Войновича.

«Когда я узнал, что за свои подвиги Карацупа был не только награжден орденом, но и принят в члены ВКП(б), я спросил у бабушки, была ли награждена его собака. Бабушка сказала, что она не знает, но вообще вполне возможно, что собака тоже получила медаль. А в партию ее приняли? – спросил я. – Что за чушь! – сказала бабушка. – Собак в партию не принимают».

На самом деле Карацупа в вступил партию, которую «безгранично любил», не тогда, когда получил орден, а позже, в сентябре 1941 года. «Сейчас, когда фашистский пес вероломно напал на Советский Союз, я хочу быть в передовых рядах…»