Текст книги "Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые"

Советская семья образцовая

Бронзовые мать и отец, с натертыми от частых прикосновений коленями – каждый гордо держит на руках по ребенку – оба являли собой официальный идеал красоты того времени. В середине 1930-х годов традиционная семья, отвергавшаяся в первые годы советской власти как пережиток буржуазного прошлого, была реабилитирована. Пропагандисты озаботились авторитетом родителей, а не только садов и яслей, которым предполагалось передать воспитание детей равно как приготовление еды – столовым. Начал внедряться миф о Советском Союзе как месте особенно «счастливого детства».

Советская семья на «Площади Революции» все же была не столь заметна, как главная скульптура московского метро, олицетворявшая заботу Советского государства о детях, стоявшая на другой станции. Пятиметровый монумент на станции «Сталинская» (ныне «Семёновская») был всем известен, копий скульптуры было сделано около 3 миллионов. Называлась она – «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» Но еще больше была известна фотография, с которой она сделана, на ней Сталин держит на руках маленькую девочку и улыбается в усы.

Фотография снята 27 января 1936 года во время встречи советского руководства с делегацией от Бурят-Монгольской АССР, прибывшей в Москву на общесоюзный слет колхозников. Ардан Маркизов, нарком земледелия республики, взял с собой в Кремль маленькую Гелю. «И тут начались выступления колхозников, – вспоминала годы спустя Энгельсина Сергеевна Чешкова (1928–2004). – Мне было страшно скучно. Я терпела-терпела, а потом встала и пошла Иосиф Виссарионович сидел ко мне спиной. Ворошилов похлопал его по плечу и сказал: „К тебе пришли“. Сталин обернулся и очень обрадованно поставил меня на стол президиума. – Сам Бог послал нам эту буряточку! – заметил главный редактор газеты „Правда“ Лев Мехлис. – Мы сделаем ее живым символом счастливого детства».

«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Эти слова были на миллионах плакатов со Сталиным с девочкой с цветами, развешанных в 1936–1937 годах по всей стране. Они висели во всех детских садах и школах, санаториях и домах культуры. Скульптору Георгию Лаврову, которому особенно удавались детские портреты, предложили воплотить эту композицию в бронзе. Сталина он ваял по фотографиям, а для лепки Гели Маркизовой поехал в Улан-Удэ.

В 1937-м ее отца расстреляли как японского шпиона, а скульптора отправили на Колыму. Поскольку Сталин никак не мог фотографироваться с дочерью врага народа, надо было срочно что-то делать. Тогда было принято решение, что девочка на плакате – Мамлакат Нахангова, юная стахановка хлопковых полей, награжденная в 1935 году орденом Ленина. Несмотря на то, что той было 13 лет, а не 8, как Геле, имя Гели в надписях на постаментах к скульптурам Лаврова и на плакатах поменяли на Мамлакат Нахангову.

Скульптуру со Сталиным и Гелей убрали из метро в конце 1950-х, после разоблачения «культа личности» на XX съезде партии.

И еще об одной семье

Авторами станций метро обычно называют оформивших их архитекторов, а не конструкторов, на которых лежала вся ответственность за прочность сооружения. «Площадь Революции» проектировала Антонина Пирожкова. В 1934 году она устроилась в Метропроект и в том же году стала женой Исаака Бабеля. Ей было 25, ему – 40, по тем временам большая разница. «Принцесса Турандот» – так ее звали коллеги за необыкновенную красоту, огромные серые глаза. Ее портретов не осталось, есть только фото, где она снята с мужем: плешивый, подслеповатый Бабель и она – красавица, комсомолка, похожая на самохваловскую «советскую Джоконду» – «Девушку в футболке», где изображена действительно существовавшая метростроевка, Евгения Петровна Адамова (1907–1977), во время войны воевавшая в партизанском отряде.

Женщины-инженеры, да еще причастные к строительству метро, в те времена были редкостью. «Все, с кем меня знакомил Бабель, всегда обращались ко мне, о чем-нибудь расспрашивали, проявляли ко мне особый интерес, – вспоминала она. – У меня в комнате Бабель обычно молча перелистывал папку с расчетами, а то утаскивал ее к себе в комнату и, если у него сидел кто-нибудь из кинорежиссеров, показывал ему и хвастался. „Она у нас математик, – услышала я однажды. – Вы только посмотрите, как все сложно, это вам не сценарии писать“».

На «Маяковской» она добилась изменения уже возведенной конструкции здания так, чтобы появились своды, впоследствии украшенные знаменитыми мозаиками Дейнеки. Переход в центре зала на «Площади Революции», как и на других станциях метро, – это ее заслуга, это она настояла на устройстве таких переходов. Если бы не она, то все переходы были бы в конце зала, с эскалаторами.

Правда, есть исключение – две «Арбатских» и две «Смоленских» – станции, расположенные рядом друг с другом и носящие одинаковые названия, не соединены переходами вовсе. После окончания войны Сталин из страха перед американской атомной бомбой приказал проложить линию метро на свою дачу в Волынском (на юго-западе Москвы). Линия была проложена на большой глубине прямо от Кремля, под Арбатским радиусом, одна из них под Министерством обороны. Их открыли для обычных пассажиров через месяц после смерти Сталина.

В 1937 году Пирожкова родила дочь Лиду. Два года спустя Бабель был арестован по обвинению в «террористической деятельности». Пирожкову оставили на воле. За метро отвечал Каганович, старавшийся сохранить уникальных специалистов, каким она являлась. В 1941-м Антонина Николаевна была командирована на Кавказ для строительства железнодорожных тоннелей. В Москву она с дочкой вернулась только в феврале 1944 года. На работе узнала, что во время ее отсутствия приходили из органов о ней «справляться».

Замуж она после ареста Бабеля больше не вышла. Регулярно ходила в приемную МГБ на Кузнецком Мосту, где из окошка ей сообщали, что Бабель «жив и содержится в лагерях». В 1954 году получила справку о реабилитации. «Я прочла эту справку и спросила о судьбе Бабеля. И человек, который выдал мне справку, взял ручку, на полях лежавшей на столе газеты написал: „Умер 17 марта 1941 года от паралича сердца“ – и дал мне это прочесть. А потом оторвал от газеты эту запись и порвал ее».

Тогда она написала письмо Ворошилову с просьбой «принять все зависящие от Вас меры к розыску Бабеля Исаака Эммануиловича и, указав мне место его пребывания, разрешить мне выехать за ним». Через какое-то время ей позвонили из приемной Ворошилова: «Климент Ефремович просит передать Вам, чтобы Вы поверили в смерть Бабеля. Если бы он был жив, он давно был бы дома».

В полученном ею после этого свидетельстве о смерти была указана дата смерти Бабеля – 17 марта 1941 года, но она не поверила этой дате. Если приговор был подписан 26 января 1940 года и означал расстрел, то приведение приговора в исполнение не могло быть отложено больше чем на год. Ее сомнения подтвердились в 1984 году. Политиздат выпустил отрывной календарь, где на странице 13 июля было написано: «Девяностолетие со дня рождения писателя И.Э.Бабеля (1894–1940)».

Зачем понадобилось отодвинуть дату смерти Бабеля более чем на год? Кому нужно было столько лет вводить ее в заблуждение справками о том, что он «жив и содержится в лагерях»? Оказывается, на этот счет в 1955 году была издана специальная инструкция. Паспортным столам предписывалось оформлять регистрацию смерти расстрелянных в конце 1930-х годов более поздними датами, и сообщать родственникам репрессированных, что те умерли в местах заключения от различных заболеваний.

Безуспешно Пирожкова добивалась возвращения архива Бабеля, до конца надеясь, что его пропавшие рукописи все еще находятся где-то в недрах Лубянки. В 87 лет уехала в США, к внуку. «Моя бабушка, Антонина Николаевна Пирожкова, прожила не одну, а несколько жизней, – написал он после ее смерти на 101-м году жизни. – Она родилась в сибирском селе Красный Яр за год до ухода Толстого из Ясной Поляны и умерла в городе Сарасота, штата Флорида, успев проголосовать за первого в истории Америки чернокожего президента».

Глава 5
Карацупа

– Кто такой Карацупа? – спросила королева.

– Известный советский пограничник. Описал сто семнадцать способов перехода через границу СССР.

– Одни надевают шкуру медведей, – стала перечислять девочка-пионерка, – другие скачут на козьих ногах, третьи ползут по проводам высоковольтных передач…

– А ток?! – ужаснулась королева.

– На Диком Западе, в школах, где готовят диверсантов, учат хватать руками голые провода и выдерживать ток в несколько тысяч вольт, – сказала девочка-пионерка. – Когда шпионы ползут по высоковольтным проводам, из их тел сыпятся синие искры. Ночью это красивое зрелище, рассказывали нам Карацупа и его собака.

– Его собака обучена ходить по проводам, – сказал пионер Гоша.

– Из нее сыплются искры? – спросил Ричард Никсон.

– Сыплются!

– На счету собаки Карацупы сто шестьдесят американских шпионов, – сказала девочка-пионерка.

– Нет, сто тридцать, – поправил Гоша.

– Сто шестьдесят, – настаивала на своем счете девочка.

Это из рассказа Ираклия Квирикадзе «Мальчик, идущий за дикой уткой»[4]4
  Квирикадзе И. Мальчик, идущий за дикой уткой. – М., АСТ, 2016.


[Закрыть]. Ему (Ираклию, а не мальчику) уже за восемьдесят, он из тех, кто еще помнит, кто такой Карацупа, хотя все это, про королеву с детьми, конечно же, выдумал. Но человек такой был, причем стал мифом еще при жизни, и больше полувека мирно с мифом сосуществовал.

Те, кто учились в советской школе, должны помнить это имя. Те, кто в постсоветской – вряд ли, те в массе своей мало кого помнят из исторических персонажей. Разве что знают Карацупу как пограничника с собакой на станции метро «Площадь Революции». Так многие думают, хотя никакой это не Карацупа. Неправда, будто Матвей Манизер ваял пограничника с него, ну или с его фотографии. Тот, который в метро, совсем на Карацупу не похож. И собака не похожа на Индуса, ничуть не менее знаменитого в советскую эпоху, чем его хозяин.

Настоящий Карацупа

О непохожести я узнал, оказавшись в одном не самом популярном московском музее, расположенном на Яузском бульваре. Старожилы-сотрудники Центрального музея погранвойск помнят и самого Карацупу, он тут работал последние годы жизни, до самого ухода четверть века назад. Нет, говорят, не похож, да я и сам вижу.

Что касается Индуса, то у Карацупы было целых пять собак с одним и тем же именем, и кто их там разберет. Правда, с именем этим тоже неразбериха, до середины 1950-х годов псы звались (в тысячах газетных публикаций и радиопередач) Индусами, а после – Ингусами. Впрочем, причину смены клички я в конце концов выяснил, расскажу потом.

Чучело одного из Индусов-Ингусов стоит в музее рядом с бюстом Карацупы, но и тут подстава – знающие люди шепнули мне, что оно принадлежало другой овчарке. Зато удалось выяснить, на кого похожа та, что в метро. От внука проектировавшего «Площадь Революции» архитектора Алексея Душкина, тоже Алексея и тоже Душкина, я узнал, что моделью для бронзовой собаки послужила принадлежавшая его дедушке немецкая овчарка Ирма – медалистка, чемпионка на собачьих выставках. От карацуповских псов отличалась она не только полом, но и породой. Немецкие овчарки при Карацупе не охраняли границу, еще до революции там стали использовать восточноевропейскую овчарку, завезенную в Россию в начале прошлого века.

Душкин, великий архитектор и знатный собачник, жил тогда в одной из коммуналок бывшего двухэтажного дворянского особняка на Новокузнецкой, там теперь посольство Мали. В занимаемых его семьей двух комнатах, помимо Ирмы, проживал еще сеттер Фред. Зашедший к нему в гости Матвей Манизер увидел Ирму и вдохновился, так она вошла в историю. В семье Душкиных сохранился ее портрет, точная копия бронзовой собаки, до которой за минувшие 80 лет дотронулись сотни миллионов рук. Правда, Алексей-внук сам никогда не трет ей нос. Художник по профессии, он понимает, что от этого страдает форма, к тому же у него, по его словам, метрофобия, так что около Ирмы он бывает редко.

В торце «Новослободской» есть мозаика, где изображена Родина-мать с ребенком. В образе матери угадывается портрет жены архитектора Алексея Душкина, в образе ребенка – сам Душкин.

Карацупа был настолько знаменит, что любой памятник пограничнику (а они в наших широтах чрезвычайно популярны) в народе называли его именем. Этот обычай сохранился до наших дней – недавно в далеком Благовещенске открыли памятник герою-пограничнику, который горожане, натурально, окрестили Карацупой. Понятно, не одному ему, собаке тоже, и нос ее уже успели натереть до блеска, как и всем остальным бронзовым псам в стране.

У овчарки на «Площади Революции» трут нос студенты, чтобы сдать экзамен. Причем не абы у какой, а только у одной из четырех (на станции четыре «Карацупы»), той, которая у перрона в сторону Бауманской – «собаке Баумана». Студенты Бауманского училища еще до войны создали эту традицию. А в подмосковном институте, где готовят пограничников, существует иная традиция – «собаке Карацупы» в День пограничника курсанты исхитряются выкрасить в зеленый цвет ее гениталии.

Насколько мне известно, до войны были изваяны, как минимум, два бронзовых пограничника с лицом настоящего Карацупы. Первый – под именем «Защитник дальневосточных рубежей» – возведен в 1938 году на крыше московского кинотеатра «Родина». Поначалу планировали устроить там летний кинозал, но потом от плана отказались и открыли ресторан, с видом на «Карацупу». Впрочем, ресторан довольно скоро закрыли – после того, как один нетрезвый гражданин, перевалившись через парапет, упал с крыши. Здание кинотеатра дожило до наших дней, но на крыше ничего не осталось.

«Родину» однажды посетил Сталин, выступал там перед избирателями Сталинского района. Построенную рядом с кинотеатром станцию метро назвали, понятно, «Сталинской», над входом установили медальон со сталинским профилем, между прочим, по эскизу Веры Мухиной. В 1961 году станцию переименовали в «Семеновскую», а медальон демонтировали. Восстанавливать его пока не собираются, хотя все может быть – на «Киевской» ведь отреставрировали старую фреску так, что имя Сталина появилось на книге в руках у изображенной там студентки.

Единственный памятник с лицом настоящего Карацупы сохранился на Дальнем Востоке, на пограничной заставе Карацуповка (бывшая «Полтавка») Гродековского погранотряда. Сюда в 1933 году пришел на службу проводник и инструктор служебных собак двадцатитрехлетний Никита Карацупа.

Эта глава – подлинне^´е предыдущих, хотя, казалось бы, кому он нынче интересен, этот Карацупа? Биография его уж больно гладкая, без провалов и потерь, а бесконфликтные истории редко цепляют. Правда, поставленная в исторический контекст, она уже не выглядит столь уж безобидно, и все же… Несколько раз приступал я к написанию этой главы и вскоре отходил от компьютера, просто не за что было зацепиться. И это при том, что печать легенды, как говорится, лежала на Карацупе при жизни, да и после смерти никуда не делась, обросши новыми фантастическими подробностями. Работа заладилась лишь после того, как в голову пришла мысль рассказать еще и о том, кто поставил эту печать. Советская страна узнала, что ее рубежи защищает Никита Карацупа со своей собакой Индус, 24 марта 1936 года, когда в газете «Комсомольская правда» вышел очерк «140 задержаний». Его автором был Евгений Рябчиков, «король советского репортажа».

С этого дня имя Карацупы стало нарицательным. Настолько, что мальчишки сплошь принялись играть в «Карацупу» или даже в его собаку. И до войны, и после. Помню, как мы становились друг другу на ноги и шли по снегу, чтобы оставить след, на первый взгляд, принадлежащий одному человеку. И передали это знание внукам, во всяком случае, мои – знают от деда, как шпионы, которых ловил Карацупа, переходили границу.

…Они оба, Никита Карацупа и прославивший его Евгений Рябчиков, жили долго, родились в один год, в первом десятилетии XX века, и умерли в середине последнего, с разницей в полтора года.

Чекистский стаж

Должность: проводник розыскной собаки. Чекистский стаж: в погранотряде с 1932 года. Социальное положение: крестьянин-колхозник. Год рождения – 1910-й. Из наградного листа, подписанного начальником 58-го Краснознамённого имени Кагановича погранотряда Ковалем, 1936 год. На самом деле Карацупа родился годом раньше, 3 апреля 1909 года, достоверную дату его рождения удалось установить лишь недавно – по церковным документам.

«Мама моя, Марфа Кузьминична, с тремя ребятишками на руках приехала вместе с другими украинскими переселенцами в Казахстан, надеясь, что здесь как-то выберется из нужды, – писал он в своих „Записках следопыта“. – Отца у меня тогда уже не было: он умер еще до моего появления на свет»[5]5
  Карацупа Н. Записки следопыта. – М., 1998.


[Закрыть].

«Только холодная земля видела, как в зимнюю пору мальчонка скитался по селам, ночевал в стогах сена. – Это я цитирую составленную в 1980-е годы музейную справку на Героя Советского Союза Карацупу Никиту Федоровича. – В шесть лет Карацупа стал беспризорником. Потом наступила пора батрачества, он пас скот у кулаков, познал, что такое подневольная жизнь. Началась Гражданская война, и юный Никита стал связным партизанского отряда. Его схватили колчаковцы, били, но ничего не узнали… И была у него одна страсть – любил Карацупа собак, дрессировал их, а собаки помогали ему пасти скот, были верными помощниками партизанского связного, а во время раскулачивания безошибочно находили хлеб у куркулей».

Трудно сказать, сколько тут правды. Может, и был Никита таким мальчишом-кибальчишом, который не мог сидеть-дожидаться, чтобы куркули-буржуины пришли и забрали нас в свое проклятое буржуинство. Потому и схватила его буржуинская сила, заковала в тяжелые цепи и посадила в каменную башню. Точно известно лишь, что после смерти матери, в Гражданскую войну Никита попал в детдом, оттуда сбежал, скитался, попрошайничал, но к началу 1930-х годов встал на ноги, работал в торговле, дослужился до должности завмага в райпотребсоюзе. Видимо, занятым им руководящим постом объясняется тот факт, что в армию его призвали довольно поздно, в 23 года.

После нескольких месяцев службы красноармейца Карацупу зачислили в Хабаровскую школу младшего начсостава служебного собаководства. В 1933 году начался его «чекистский стаж» – пограничники в те годы были в ведении ОГПУ, преемника ВЧК. Быть чекистом было почетно, а погранвойска в народе любили едва ли не больше, чем армию, хотя престиж военных был чрезвычайно высок. Да и по сей день образ чекиста не померк в народном сознании, несмотря на перестроечные разоблачения – «хорошие чекисты» сами ведь пострадали от репрессий, а пограничники вообще ни при чем.

Карацупа прибыл в школу с опозданием, поэтому овчарки ему не досталось. Но так случилось, что стоя на посту у ворот школы, он услышал в овраге под ведущим туда мостом собачье повизгиванье. Никита с трудом убедил начальника школы взять обнаруженного там полуслепого щенка, ставшего по документам «сторожевой собакой местной отечественной породы». Понятно, пес был дворнягой, по словам Карацупы, «самым плохим щенком в школе». А когда он его выучил, «стал хорошим псом», знаменитым Индусом (кличку получил из-за темной масти). В кадровых документах на Карацупу появилась запись: «может воспитать собаку, способную идти по двенадцатичасовому следу». Стало быть, Индус мог распознать запах спустя 12 часов после его появления. Карацупа, конечно, не мог похвастаться таким нюхом, и, тем не менее, за время обучения в школе ему удалось запомнить около двухсот сорока запахов (в основном, всевозможной контрабанды). Это очень много. Обычно человек различает около ста, женщины – больше, чем мужчины. И еще он научился распознавать следы людей, имитирующих следы животных.

Я ужасно обрадовался, увидев в музее, который уже упоминал, обувь с коровьими копытами на подошвах, снятую с нарушителей границы. Увидел впервые, а читал про такое все мое пионерское детство. Помню, как зачитывался повестью Александра Авдеенко «Над Тиссой», где американский шпион переходил границу на кабаньих копытах, а потом передвигался, сидя на плечах сообщника[6]6
  Авдеенко А. Над Тиссой. – М., Детгиз, 1954.


[Закрыть].

«Наш пострел»

Евгений Иванович Рябчиков родился 25 марта 1909 года в Ярославле. Вскоре семья перебралась в Нижний Новгород, где отец служил в ОГПУ, мать – была учителем. При всем том нельзя сказать, что будущий журналист был благополучным ребенком. Едва окончив школу, сбежал из дому, примкнул к беспризорникам и отправился по стране – «зайцем» на пароходах, на крышах поездов. Но потом одумался, вернулся домой, поступил в пединститут. После его окончания в 1932 году стал ответственным редактором газеты с симптоматичным названием «Динамовец начеку». Редакция располагалась в здании краевого полпредства ОГПУ, курировал ее ответственный секретарь краевого общества «Динамо» Иннокентий Смолич, по основной должности – начальник отдела лагерей Горьковского УНКВД. Спустя два года Рябчикова перетащил в Москву Андрей Жданов, переместившийся с поста первого секретаря Горьковского (Нижегородского) крайкома партии в ЦК ВКП (б), а позже, в том же 1934 году, сменивший в Ленинграде убитого Кирова.

Как пишут, Рябчиков после переезда в Москву четыре месяца прослужил в охране Сталина, а потом вновь переквалифицировался в журналисты. Впрочем, подтверждений этому факту его биографии я не нашел, да и кем он мог там служить, разве что редактором стенгазеты.

В 1934 году Рябчиков – уже спецкорр «Комсомольской правды» и одновременно пишет для главной «Правды». «Наш пострел везде поспел!» – сказал о нем Горький, помогший ему пробиться в центральную печать после того, как тот приехал к нему из Нижнего, чтобы показать «дело Пешкова», откопанное им в архиве жандармского управления. А провел его через охрану Бухарин, направлявшийся в бывший особняк Рябушинского и пожалевший не известного ему молодого человека.

С тех пор Рябчиков проникал повсюду – участвовал в перелетах с Чкаловым, Громовым и Коккинаки, с челюскинцами, брал интервью у Циолковского и первых советских авиаконструкторов, вел репортаж о запуске одной из первых советских ракет, которую везли к старту на обычном московском трамвае.

Решив прославить пограничников, зимой 1936 года отправился на Дальний Восток, где по рекомендации маршала Блюхера оказался в Гродековском погранотряде, на одной из самых беспокойных погранзастав – «Полтавке». Каменное здание заставы постройки 1903 года, где герои этого очерка впервые друг с другом встретились, сохранилось до наших дней, хотя и без сбитого с фасада двуглавого орла (здесь при царе располагалась таможня). В 1930-е годы граница в тех местах была довольно-таки условной, никакого забора или там сигнализации и в помине не было. Из Китая приходили банды хунхузов, промышлявшие разбоем. После того, как в 1932 году в оккупированной японцами китайской Маньчжурии было создано Маньчжоу-го, справедливо именовавшееся в советских газетах «марионеточным государством», по нашу сторону границы начались столкновения японских солдат с советскими пограничниками.

«…В крутых бровях Карацупы, казалось, застыл гулкий ветер сопок и распадков. Литой подбородок придавал лицу особую строгость. Поражали глаза Карацупы – сурово-холодные, с металлическим блеском, настороженные. В первую же минуту встречи глаза его словно пробуравили меня, беспощадный взгляд изучающе скользнул по моей фигуре с головы до ног. По спине у меня побежали мурашки»[7]7
  Рябчиков Е. «Мой друг Никита Карацупа», в кн. Пограничная застава. – М., 1980.


[Закрыть]. Написано Евгением Рябчиковым будто по лекалам «незаменимого пособия для сочинения юбилейных статей, табельных фельетонов, а также парадных стихотворений, од и тропарей», проданного Остапом Бендером журналисту Ухудшанскому за 25 тугриков. «Он (Карацупа. – Л.С.) гнался за нарушителями в тайге и горах… пробирался по тигриным тропам в чащобе уссурийской глухомани. Погони, схватки, засады… Река (через которую переправлялись Карацупа с Индусом. – Л.С.) превратилась в бурный ревущий поток»… «Бурный поток» – так назывался пародийный «роман века» Евгения Сазонова, «душелюба и людоведа», советского аналога Козьмы Пруткова. Его печатали во времена моей молодости, в 1970-е годы, на 16-й, юмористической, полосе Литгазеты. Как ни странно, в то же время на репортажах Рябчикова учились студенты факультетов журналистики.

Что касается достоверности рябчиковских текстов, то о ней можно судить хотя бы по этой рассказанной им истории, в последующем широко растиражированной, как Карацупа – «без куртки, босой, в разорванной рубахе», сумел в одиночку задержать банду из девятерых человек, чудесным образом убедив их, будто в задержании участвовал целый отряд.

«Карацупа сделал глубокий вдох, спустил с поводка Ингуса, выхватил маузер и бросился к банде:

– Стой! Руки вверх!

Не давая опомниться бандитам, следопыт закричал:

– Загайнов, заходи справа! Козлов, Лаврентьев – слева! Остальным бойцам на месте! Окружай, Ингус! Бери, ату!

Все было так неожиданно, что бандиты заметались. Главарь, как самый опытный, тотчас юркнул в кусты, но в ту же минуту взвыл: Ингус сбил его с ног и прокусил руку… Небо и земля вдруг засверкали лунным светом: тучи разошлись и месяц взглянул на долину. Карацупа, промокший до нитки, сверкал лунным серебром и казался каким-то фантастическим существом. Он вышел к банде с поднятым маузером. И по его приказу на землю полетели кинжалы, банки с опиумом и ядом»[8]8
  Рябчиков Е. Засада на черной тропе. – М., 1964.


[Закрыть].

Рябчиков не раз приводил в своих книгах эту историю, причем в последних изданиях пойманная Карацупой банда выросла до десяти человек.

Тем не менее, надо отдать ему должное, Рябчикову пришлось нелегко, ведь он на протяжении нескольких недель изучал своего героя «методом включенного наблюдения» – надел форму, получил оружие и ходил с ним в ночные наряды.