Текст книги "Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые"

Война

С сентября 1937 года Карацупа уже не ходил в дозор, он, судя по кадровым бумагам, «служил на командных должностях в штабе Гродековского погранотряда». Гродековское направление считалось одним из самых сложных. Как раз в те годы неподалеку прошли бои на озере Хасан, потом случился Халхин-Гол. И в тех и других боях против Квантунской армии участвовала не только Красная армия, но и пограничники. Советские историки эти события, как правило, называли «военным конфликтом», тогда как японские – «Второй русско-японской войной».

Японская разведка проявляла интерес к Гродековскому направлению, тут согласно плану войны против СССР в час икс планировалось начать наступление Квантунской армии. Время от времени японцы обстреливали советские пограничные наряды. Пограничники, помимо своей службы, участвовали в рытье окопов, блиндажей и дотов, а в 1942 году, по официальным данным, задержали 222 японских агента, интересовавшихся строительством военных объектов и дорог. Правда, верить официальным данным можно с трудом. В подтверждение расскажу, что случилось на погранзаставе в селе Казакевичево Хабаровского погранотряда, где в свое время проходил стажировку курсант школы служебного собаководства Карацупа. Здесь в годы войны было поймано аж 150 «японских шпионов».

История эта вскрылась в 1992 году благодаря диссиденту Владимиру Буковскому, которого тогда привлекли к подготовке так называемого «суда над КПСС». Работая в закрытых партийных архивах, он обнаружил и обнародовал секретную записку Комитета партийного контроля от 4 октября 1956 года. Там говорилось, что в 1941 году в 50 километрах от Хабаровска, близ границы с Маньчжурией были созданы ложные пограничная застава «Маньчжурский пограничный полицейский пост» и «Уездная японская военная миссия». Все это во внутренней переписке НКВД именовалось «мельницей». Начиналась она с того, что лицу, подозревавшемуся в антисоветской деятельности, предлагалось выполнить закордонное задание органов НКВД. После получения согласия инсценировалась его заброска на территорию Маньчжурии и задержание японскими пограничниками. Затем задержанного допрашивали в «японской военной миссии», где помогавших японцам русских белогвардейцев-эмигрантов изображали сотрудники НКВД. В роли начальника миссии выступал японец Томита, который в 1937 году был задержан советскими пограничниками и признался, что перешел границу по заданию 2-го отдела штаба Квантунской армии с целью шпионажа. Осужденный к высшей мере наказания, он вместо расстрела был послан на «ложный закордон», где и учинял допросы. По окончании допросов, сопровождавшихся пытками, задержанный перевербовывался представителями «японских разведорганов» и забрасывался на территорию СССР. Дело оставалось за малым – задержать «шпиона» при переходе «границы» и отдать под суд, а точнее, передать материалы на него в Особое совещание НКВД. Организатор «мельницы», просуществовавшей с 1941 по 1949 год, главный чекист Дальнего Востока, генерал-полковник Сергей Гоглидзе за годы войны был награжден пятью высшими советскими орденами, включая орден Ленина.

Чем занимался Карацупа в военные годы, покрыто завесой секретности, о его подвигах ничего не известно. Знаю лишь, что не раз просился на фронт, его не хотели отпускать. Только в мае 1944 года перевели в прифронтовой Белорусский пограничный округ. Там ему пришлось заняться восстановлением советской границы.

После того, как немецкие войска были изгнаны из Белоруссии, органы НКВД (погранвойска входили в структуру наркомата) занимались разоружением и роспуском отрядов Армии Крайовой, подчинявшейся польскому правительству в изгнании. Во время войны ее бойцы, как и советские партизаны, воевали с немцами, а после их пути разошлись. В августе 1944 года интернировали офицеров Армии Крайовой (перед отправкой их держали в бывшем немецком концлагере Майданек), а солдатам было приказано сдать оружие и возвращаться по домам. Многие не послушались и остались в подполье в освобожденных западных районах Белоруссии, где нападали на военных и активистов. Судя по всему, Карацупа был активным участником борьбы с ними. Во всяком случае, в одной из его характеристик сказано: «4 ноября 1949 задержал террориста-националиста Армии Крайовой Кервяка, совершившего убийство пограничника Кузнецова».

«Связник Блюхера»

Евгений Рябчиков войну встретил в ГУЛАГе, куда попал в 1937 году по «делу Центрального аэроклуба». Знаменитый авиаконструктор Александр Яковлев в книге «Цель жизни» вспоминает, как был у него на дне рождения, а утром узнал, что в ту же ночь его арестовали. «Женя был влюблен в авиацию, сам научился летать, был страстным пропагандистом авиации», – пишет Яковлев в мемуарах. Он очень высоко оценивал Центральный аэроклуб, основанный в марте 1935 года на Тушинском аэродроме, и те, что открылись после. «Через эти клубы непрерывным потоком потекла молодежь в боевую авиацию. Здесь отбирались будущие летчики». Чекисты обвинили Рябчикова и его «подельников» в раскрытии авиационных секретов. К тому же, памятуя о его командировке на Дальний Восток, Рябчикова пытались сделать «связным Блюхера с японскими империалистами».

Прошел Лубянку (сидел в одной камере с Туполевым), Бутырку, Сухановскую тюрьму, где пережил имитацию расстрела, на котором кричал «Да здравствует товарищ Сталин!». В конце концов, с выбитыми зубами, после угрозы арестовать мать, подписал признание и по решению Особого совещания при НКВД от 5 февраля 1938 года отправился на пять лет в лагеря.

После освобождения из лагеря работал вольнонаемным в Норильске на строительстве сажевого завода. Сажа нужна была фронту, без нее нельзя было наладить выпуск резины. Завод находился в ведении НКВД, свыше 90 % работающих были заключенные. Главным инженером, а потом директором завода была Сусанна Михайловна Кропачева, которую называли «королевой сажи». Здесь она познакомилась с бывшим «королем советского репортажа» и, несмотря на вполне вероятный повторный арест, в 1944 году вышла за него замуж.

В конце войны к Яковлеву, тогда заместителю наркома авиационной промышленности, пришла Кропачева и попросила помочь Рябчикову. Приведу дальнейший рассказ авиаконструктора из его мемуаров «Цель жизни». «Вскоре, будучи вызван по какому-то делу к Сталину, у него в кабинете я застал штатского человека, который стоял у окна, просматривая пачку бумаг <…> это был заместитель наркома внутренних дел Авраамий Павлович Завенягин. <…> Пользуясь удачным случаем и хорошим настроением Сталина, я решил попытать счастья и заговорил о Рябчикове… <…> Я попросил, если можно, пересмотреть его дело. Слышавший этот разговор Сталин обронил, обращаясь к Завенягину: „Посмотрите“. Этого, ни к чему не обязывающего одного только слова оказалось достаточно».

Вскоре Завенягину пришлось познакомиться и с самим Рябчиковым. Тот вспоминал впоследствии, как оказался вместе с ним в кабинете Берии, куда был вызван как автор книги о Норильске, секретном городе, которого не было даже на карте. Берия сказал: «Смотри, если что не так – снова отправишься „туда“». – Но потом добавил: «Скажите кому надо, что мне понравилось».

Рябчиков, вернувшись в Москву, выступил на страницах «Комсомольской правды» с серией очерков о неведомом никому городе за Полярным кругом. Разумеется, без упоминания строивших город заключенных. Как и очерк о Карацупе, свои тексты о Норильске он не раз переиздавал, внося в них дополнения согласно текущей конъюнктуре. Это вот – из выпущенной в 1959 году книги «Пламя над Арктикой»: «Вглядываясь в будущее Таймыра, думая о нем, видишь прежде всего новое поколение счастливых советских людей коммунистического завтра, гордящихся своим сказочно богатым краем». Еще раз прилетал туда в 1962 году, как сценарист документального фильма «За работу, товарищи!» – о том, как выполняются решения XXII съезда КПСС. Как видим, Рябчиков не затаил обиды на Советскую власть.

Свинарка и Индус

В 1952 году Карацупу перевели в Тбилиси. Его новая должность называлась так: начальник службы собак штаба погранвойск Закавказского военного округа. Жил он в ведомственном доме на Старо-Арсенальной улице, о чем я узнал от френда по Фейсбуку Элеоноры Дейнеко. Мне не раз приходилось бывать на этой улице, там находился и по сей день находится Верховный суд Грузии, в старом здании судебной палаты.

Элеонора с родителями переехала в один дом с Карацупой в 1951 году. В детской памяти остался невысокого роста улыбчивый сухопарый мужичок с морщинистым лицом в зеленой фуражке, с быстрой деловой походкой. Видела его не раз с собакой. Собака наверняка была из служебных, дома у него собак не водилось. Вдова его, Мария Ивановна, в уже упоминавшемся интервью призналась, муж «приводил иногда служебных, а я к ним особого пристрастия не имела».

Покуда Карацупа пребывал в Тбилиси, в Москве случилось знаменательное событие – легендарного Индуса переименовали.

У Карацупы было – поочередно – пять служебных собак, каждую из которых он называл Индусом, как и первого своего пса. Эта кличка, известная каждому советскому человеку, упоминалась в тысячах публикаций, по радио и телевизору. Поэтому многие заметили, что с какого-то момента в имени собаки изменилась одна буква, из Индуса пес превратился в Ингуса.

«Товарищ Карацупа с собакой Ингус задержал ряд нарушителей государственной границы, за что утвержден участником ВСХВ и занесен в Почетную книгу». На стене музея висит под стеклом красивая бумага – Свидетельство Главного комитета ВСХВ, 1939 год. ВСХВ – это Всесоюзная сельскохозяйственная выставка, призванная продемонстрировать успехи коллективизации, будущая ВДНХ (выставка достижений народного хозяйства), та самая, где свинарка Глаша с Вологодчины повстречала пастуха Мусаиба из горного аула, и они полюбили друг друга.

В слове «Ингус» на Свидетельстве – явное исправление, буква «г» нанесена на «д», причем не слишком аккуратно. Случилось это, по словам сотрудников музея погранвойск, в 1955 году, во время визита Джавахарлала Неру в СССР. Кем-то из сопровождавших его лиц, может быть даже самой Индирой Ганди (она приехала с отцом), было высказано намерение посетить музей. Тут-то и спохватились – не обидит ли индийских гостей кличка знаменитой собаки, чучело которой стояло как главный экспонат. Пришлось менять одну букву в кличке. Правда, гости ничего не заметили, они-то себя называют иначе – Бхартия, а свою страну – Бхарат. Но с тех пор в газетах и книгах собаку Карацупы стали именовать Ингусом. Индусы ведь наши друзья – по причине борьбы с английскими колонизаторами, а тут какая-то собака.

У нас вообще к таким вещам относились внимательно. Как мне рассказывал известный биолог, в Зоологическом музее МГУ, где он трудился, при Хрущёве убрали из экспозиции редкого жука, именовавшегося «хрущ навозник», а потом, при Брежневе, вернули обратно.

«…Коммунистической партии и советскому правительству предан. Идеологически выдержан. Морально устойчив. В быту скромен». – Из характеристики, данной Карацупе и утвержденной на партбюро УПБ КГБ 27 июня 1957 года. Характеристика понадобилась, когда его переводили в Москву, на повышение, в Главное управление пограничных войск. Оттуда в октябре 1959 года Карацупу отправили на полтора года в Северный Вьетнам. Отправиться в загранкомандировку считалось большим поощрением и было исключительным везением (в финансовом смысле).

Чем там занимался? Помогал обустроить границу с Южным Вьетнамом по советскому образцу. Дело знакомое, тем более там тоже бежали, в основном, в одну сторону, с севера на юг, из социализма в капитализм. Карацупа привез туда несколько десятков отборных овчарок и обучал вьетнамских пограничников работать с ними. После рассказывал, что вьетнамские пограничники оказались прилежными учениками, быстро освоили курс дрессировки собак. В газетах тогда писали, что вьетнамские пограничники с помощью собак выследили и задержали несколько лазутчиков, заброшенных американской разведкой.

Вернулся в Москву Карацупа спустя 18 месяцев – срок командировки закончился. Как раз в 1961 году руководство Северного Вьетнама пришло к решению об объединении страны силовым путем. Тогда же был создан Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама (больше известный как Вьетконг), сразу начавший свои партизанские операции на юге и постепенно контролировавший все больше территории Южного Вьетнама, покуда все не завершилось падением тамошнего режима.

В 1961 году полковника Карацупу уволили в запас. Вероятно, это было связано с предпринятым Хрущёвым сокращением армии («мирное сосуществование»), под которое попали и пограничные войска. 51-летний отставник устроился в НИИ Пульсар – закрытое предприятие, выпускавшее транзисторы, заняв должность начальника отдела снабжения.

Вторая волна

«Когда на многочисленных встречах тов. Карацупу спрашивают, чем объясняются его подвиги, герой-коммунист со свойственной ему скромностью отвечает: „Бдительность. И этому меня научила партия“». Из справки по материалам личного дела Карацупы, 1960-е годы.

Бдительность – это слово уже не было столь важным, как в 1930-е годы. Спустя два-три десятилетия, в моем пионерском детстве, газеты и радио больше не были переполнены рассказами о «вредителях» и «шпионах». И, тем не менее, наша бывшая партия по-прежнему учила бдительности всех, от мала до велика. Но нет худа без добра, благодаря этому пополнялись клубы юных собаководов, где детей учили любить животных. Московский клуб при Дворце пионеров основала кинолог Любовь Шерешевская, которая в годы войны, юной девушкой, да еще дочерью «врага народа», подготовила для действующей армии пять обученных собак. А после, вместе с подопечными, обучила и передала в пограничные войска еще почти четыреста. Шерешевская с трудом добилась, чтобы клубу дали имя Карацупы, хотя после Сталина давать имена живущим героям стало не принято. Участники клуба боготворили Карацупу, каждый прочитал все, что было написано о знаменитом следопыте. Когда клуб переехал из Дворца пионеров, расположенного недалеко от его дома (он жил в обычной панельной многоэтажке), на другой конец города, ребята построили в овраге, рядом с домом Карацупы, площадку и сами приезжали к нему.

«Когда Слава Дунаев учился в школе, у него была заветная мечта – стать пограничником», – писал главный журнал моего детства «Мурзилка» (№ 10, 1962 год). – «В 1955 году Вячеслав взял для дрессировки щенка по кличке Туман. Через два года 36 медалей украсили ошейник этой умной собаки. Когда Дунаеву пришел срок идти в армию, вместе с ним на пограничную заставу ушел служить и его четвероногий друг».

ВДНХ, 1962 год, летняя площадка, на сцене два чабана у костра. К ним подходят трое мужчин в ватниках. «Мы геологи. Заблудились, не покажете дорогу к станции?» – «Садитесь к огню, отдохните, чайку попейте». – «Некогда нам, братцы, торопимся». Что-то подозрительное кажется чабанам в этих незнакомцах. Ведь рядом проходит граница. «Геологи» уходят, а чабаны сигнализируют на погранзаставу. К чабанам прибывает наряд пограничников, во главе старшина Дунаев. Его четвероногий друг Туман берет след. «Стой, руки вверх, бросай оружие!» Но враги не хотят сдаваться. Они открывают стрельбу, бросают гранаты. Завязывается бой, двое нарушителей убиты, третий пытается скрыться. Туман настигает его, сбивает с ног и держит мертвой хваткой. Действо это называлось «На рубежах Родины чудесной». В ролях нарушителей – участники художественной самодеятельности погранвойск, в роли старшины Дунаева – сам Дунаев. Занавес.

«Границу охраняет весь советский народ!» C этого лозунга, да еще с массового выпуска фарфоровой статуэтки «Юный пограничник» (пионер с овчаркой) началась вторая волна популярности Карацупы. И тут не обошлось без Рябчикова.

И перекрыли Енисей …

«Недавно я был с Никитой Федоровичем и его учеником – молодым следопытом Вячеславом Дунаевым – в одной из московских школ, – писал Рябчиков в очередном издании, дополненном и переработанном, своего очерка о Карацупе (в книге „Поединок на границе“). -…Одетые в пограничную форму пионеры рапортовали следопытам об успехах в учении, о хорошей дисциплине. Сотни пытливых глаз впились в коренастую фигуру Карацупы, в его загорелое морщинистое лицо, в его стального цвета глаза, столько раз смотревшие в глаза смерти. И с таким же вниманием и любовью всматривались пионеры в лицо курчавого, красивого молодого следопыта Вячеслава Дунаева».

К 1960-м годам Рябчикову удалось восстановить утраченный в связи с посадкой авторитет. Полностью реабилитированный в 1956 году, он принял участие в первой советской экспедиции в Антарктиду. Вел репортаж из первого советского реактивного лайнера. Затем переключился на освещение советской космической программы, а туда абы кого не подпустили бы. Он всегда безошибочно выбирал героя времени и писал о нем, в 1930-е годы им был пограничник, в 1960-е – космонавт. Перед стартом первого человека в космос никто не знал, кто займет место в кабине «Востока». Но решение подготовить книгу о первом космонавте было принято, и Рябчиков еще до полета собрал необходимый материал и, как говорили, написал целых две книги: о Юрии Гагарине и Германе Титове. Его книга о Гагарине была подписана в печать за день до полета – 11 апреля 1961 года[9]9
  Рябчиков Е. Пилот звездного корабля. – М., Детгиз, 1961.


[Закрыть]. А решено было, кто полетит, 8 апреля на заседании Государственной комиссии, где было принято предложение Каманина о Гагарине в качестве командира корабля, и Титове – как его дублере. Узнал я об этом, разумеется, не от Рябчикова, а из книги Ярослава Голованова «Космонавт номер 1». Эта книга – о реальной истории первого отряда космонавтов (в отличие от рябчиковского мифа) – была напечатана кусками в «Известиях» по личному разрешению Горбачева и в обход космической цензуры только в 1987 году.

Рябчикова пустили на радио и в телевизор, всего он подготовил около 250 телерепортажей и 400 радиопередач, и это не считая сценариев и текстов к 58 документальным фильмам и полутора тысяч статей, очерков, репортажей.

 
«Зато мы делаем ракеты,
Перекрываем Енисей,
А также в области балета
Мы впереди планеты всей».
 

«В погоне за сомнительной славой он не останавливается перед издевкой над советскими людьми, их патриотической гордостью, – писала 9 июня 1968 года газета „Советская Россия“ в адрес Владимира Высоцкого. – Как иначе расценить то, что поется от имени „технолога Петухова“, смакующего наши недостатки и издевающегося над тем, чем по праву гордится советский народ».

На самом деле песня (никакого не Высоцкого, а Визбора) была нисколько не крамольной, в ней технолог Петухов всего лишь выпивал с африканцем, и в ответ на жалобы того, что в России холодно купаться, говорил, зато мы делаем ракеты. Песня написана в 1964 году, через год после перекрытия Енисея. Так вот, это перекрытие никогда не стало бы известным всему миру, если бы Евгений Рябчиков не решил устроить из него эпохальную победу на пути к коммунизму. Это он придумал пропагандистскую кампанию и предложил направить на Енисей выездную редакцию «Правды». В специальном вагоне два десятка журналистов и писателей, в их числе Борис Полевой, Константин Симонов, Роберт Рождественский выехали в Сибирь, и несколько дней подряд на первых полосах рассказывали о перекрытии Енисея в связи с сооружением новой электростанции. Само это событие случилось 25 марта 1963 года – 200 самосвалов за несколько часов сбросили в реку много камня, и в центре перемычки символически обнялись начальники строительства. Тогда много шумели о покорении могучих рек Сибири, правда, до безумной идеи их поворота еще не додумались.

«Наши пограничники – храбрые ребята …»

Песню о нейтральной полосе Владимир Высоцкий написал в ночь на 10 апреля 1965 года в «Красной стреле», по пути на гастроли в Ленинград Театра на Таганке. На своих концертах перед ее исполнением говорил – песня посвящена Карацупе. Сами пограничники песню полюбили, хотя начальство ее не одобрило. Римма Казакова, работавшая одно время в Хабаровском окружном Доме офицеров, вспоминала начальственные разговоры, будто песня «разлагает» наших пограничников. Видно, смущали эти строки:

 
«Спит капитан и ему снится,
Что открыли границу, как ворота в Кремле.
Ему и нафиг не нужна была чужая заграница…»
 

Кремль закрыли для посетителей в 1918 году, сразу после покушения Фанни Каплан на Ленина, а открыли только в 1955-м, когда в один прекрасный день распахнулись все кремлевские ворота, после чего члены правительства из Кремля переехали.

В это время имя Карацупы опять было на слуху, а спустя пару месяцев после создания песни, 21 июня 1965 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Никите Федоровичу Карацупе звания Героя Советского Союза. Вышло это так.

«В быту скромен, авторитетом среди коммунистов пользуется». Из партийной характеристики на Карацупу Н.Ф., март 1965 года.

Еще в 1964 году юные собаководы обратились с письмом к Советскому правительству – Карацупа должен стать Героем Советского Союза. Рябчиков тогда же организовал коллективное письмо от пульсаровцев: как же так, почему Карацупа не Герой? Письмо напечатала «Комсомольская правда», пошли массовые отклики, их собрали в мешок и отправили в ЦК КПСС. Хрущёв удивился – тот самый Карацупа, неужели жив? Как мне рассказывали, ровно такую же реакцию вызывало его имя у всех последующих руководителей страны, вплоть до Горбачева. Хрущёв идею награждения поддержал, но наградить не успел, в октябре 1964 года его сняли. Случилось это – и для него, и для всех – неожиданно.

Аккурат в то самое время запустили космонавтов, так что Волкова, Феоктистова и Егорова провожал на орбиту Хрущёв, а встречал Брежнев – всего за сутки в Советском Союзе сменился глава государства.

Процесс награждения Карацупы, само собой, застопорился. Пришлось Рябчикову прорываться к Микояну – тому, который от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича. Или к Суслову, есть и такая версия. Важно то, что кто-то из них доложил новому Ильичу – Леониду Брежневу. Тот удивился – как так, Карацупа до сих пор не Герой, и тогда только процесс награждения пошел.