Текст книги "Вагнер – в пламени войны"
Автор книги: Лев Трапезников
Жанр: Книги о войне, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Смотри в какой мы заднице.
Я понимающе киваю, мол, бывает. Ушел командир кашников, а я нашел место, где можно прилечь. Дремлю, устал уже. А около меня эти черти кладут от 82-го миномета, и совсем близко. То ли менять позицию, то ли нет – куда переходить-то и где лучше? Смотрю на разрывы и дремлю, и тут я вспомнил деда, фронтовика, который ВОВ прошел. Дед мне говорил:
– Если обстрел или бомбежка началась, то упал и лежи… Иначе убьют. У кого не выдержали нервы и кто побежал, того потом после обстрела мертвым находишь…
Решил послушать своего деда, ушедшего в тот мир. Лежу, но думаю, что вот если перенесут огонь, ну хоть немного, метров на пятнадцать, то разорвут тут всех. А арте координаты дали, видимо, только почти верные, не точно бьют возле нас. Так до утра и дожили. Без убитых. Затем после некоторых мытарств попал я на высоту Грозный, при этом попал под вечер и собирался дождь. Нет, намечался ливень. И я не успел найти себе место. Пришлось упасть чуть ли не в середине этой точки, укрепа. Лобзик и наш старшина-богатырь также были здесь и командовали точкой. Ливень все же пошел, причем сильный ливень. Дождь лил как из ведра. Я накрылся спальником, который скоро вымок, а подо мной текли ручьи. Заставил себя заснуть, что было, в общем-то, для меня лично не сложно, так как я себя давно приучил засыпать в любой обстановке, а во-вторых, я был уставший. Так и спал в бассейне дождевой воды. Кстати, мне еще не раз это придется делать в будущем. Утром нашел окоп, вэсэушники били из минометов по нам и стреляли из стрелкового оружия. Видимо, хотели, чтобы мы пригибались и не наносили ударов по ним. Да, еще, такая вещь интересная, бывший украинский укреп оправдывал свое название. Вырыты окопы по всем правилам по периметру. Добротные и глубокие окопы, накрытые бревнышками и пленкой. Вот такой я и занял, и жил там один. А рядом, удивительное дело, в другом блиндаже, поселился тот самый Самбо. И сколько потом я ни упрашивал Лобзика отправить меня на задание, он мне отказывал, объясняя это так:
– А что изменилось? Оружие и раненые. Вода еще нужна. Еще подвоз пайков и воды не организован, внизу новый состав еще не освоился.
Пайков и вправду не было. Пошел к соседям и попросил из пайка банку тушенки. Дали сразу, хотя сами голодали. Так принято там.
Ну, не успели подвезти пайки. Такое бывает, когда подразделение вгрызается в противника, прорывает его линию обороны. Там и пленных-то девать, бывает, некуда. Война штука жестокая, жестокость на войне зашкаливает, лишения и смерть – вот что такое война. Разумеется, затем новый командир, Якут, который заменил Гендольфа, решил все вопросы с обеспечением. А теперь о Якуте, который затем ко мне относился с уважением, но все произошло не сразу. Первая встреча с командиром батальона произошла случайно, вышло недопонимание, и я был чуть не расстрелян им же.
Рассказываю, как дело было. Итак, раз Лобзик сказал, что нужно продовольствие, значит, надо выполнять. Пошли мы за продовольствием снова на «Велосипед», это кодовое название места, куда продовольствие свозилось. Ходили наши туда все. Предупредив часового, мы выдвинулись с Самбо вниз с высоты на «Велосипед». Внизу высоты нашли много бесхозных банок тушенки и каши. Я обрадовался, а вот Самбо:
– Вода, вода!
– Ну, пошли, раз вода, – говорю ему.
Идем по обычной дороге, по которой ходили всегда. Люди новые стоят на постах, которые фишками у нас назывались. Ну, стоят и стоят. Нам-то что. Только вышли по прямой к «Велосипеду», а тут трое нам навстречу. Один в хорошей такой каске, модная разгрузка и АКС с глушителем. Остальные двое так, обычные бойцы на вид. Вот этот с АКС и был Якутом, и он, приблизившись к нам, говорит:
– Вы кто и куда?
– За водой и пайками. На высоте нет еды.
– Не может быть.
– Может. Нас Лобзик послал.
– Позывные ваши?
Отвечаем ему, что Самбо и Провиант. На это берет Якут рацию и вызывает Лобзика. Слушаем их разговор и понимаем, что эта собака Лобзик не может вспомнить наши позывные. Якут Лобзику и заявляет, что если он не вспомнит наши позывные, то «он нас валит». Тут, при этих словах, я и подумал, что как-то все глупо, вот пришел воевать, а меня ни за что и ни про что завалят свои же. И, слава богу, что Лобзик, собака, вспомнил именно мой позывной. Но все равно, оружие свое нам пришлось сдать и проследовать с ними в полевой штаб. Сидим у дерева. А ребята, которые там работают, говорят нам: «Есть хотите?» На это Самб» мотает головой, мол, еды не надо, только в живых оставьте. Я же попросил говядины и с удовольствием ее съел, при этом ребята из штаба еще и разогрели мне ее на сухом спирте, так как если уж умирать, так сытому. Глядя на меня, Самбо тоже еды запросил. Поели. А один из штабных сотрудников подбодрил нас: «Вы не арестованные, а задержанные до выяснения обстоятельств, и поверьте, что, сколько уж я этих командиров видел, да еще таких самодуров».
И тут является какой-то сотрудник и молвит:
– Где задержанные? – При этих словах мы поднимаемся и подходим к нему. Он продолжает: – Провиант и Самбо?
Киваем, то есть мы и есть. «Расстреливать будет или как…» – думаю, а он и говорит:
– Магазинов сколько у вас?
– У меня семь, – отвечаю я, а Самбо говорит: – Пять.
– Мало БК, – и, господи, вручает нам каждому еще по шесть магазинов.
– А автоматы? – спрашиваю.
– Автоматы им принесите!
Потом мы последовали за ним куда-то. Уходя, я дослал патрон в патронник, повернулся к ребятам, кормившим меня, и высоко руку поднял. Видел одно, что они рады исходу событий. Отвел нас сотрудник к Саратову в штаб. Саратов допросил нас и понял, что глупость вышла. Оставил пока у себя при штабе. Самара был хорошим командиром, и нам сказали, что под Артемовск нас приказали отправить. Жили мы при штабе у Самары великолепно. Там был мед, много пайков, и больше мы ходили на посты (фишки), чем что-то делали руками. Разве что разгрузкой прибывшего боеприпаса и продовольствия занимались. Машина, привозившая все это, долго стоять не могла, так как мы опасались украинских птичек. Нужно было быстро выбегать и очень быстро производить разгрузку оружия или продовольствия, затаскивая все это на склад. Да, кстати, штаб у Самары находился относительно недалеко от «Велосипеда» и представлял собой разбитый дом и подсобные помещения, где был постоянный бардак. Порядок в помещениях настоящий навести не представлялось возможным. И вот, настало время мне прощаться со штабом, в котором я был не более трех или четырех дней, а вернее на четвертый день я ушел оттуда.
А дело было так. В этот день мы с Самбо рыли окоп рядом со штабом, только по другую сторону дороги, в зеленке. И тут старшина у Самары, позывной его не помню и выдумывать не буду, так как это не важно, подбегает к нам и кричит:
– Собираемся. Провиант. Бронежилет и разгрузка, каска, и марш на позицию. Люди уже собраны. Там группа погибает. Быстрее!!!
Вбегаю на склад, где я и жил, собираюсь быстро, а каски нет. Мне быстро чужую выдают, на которой надпись «Гага». Надеваю. Вручают еще два гранатомета, и я выбегаю на дорогу, догонять уходящую группу. Впереди бежит шесть человек, у двоих тоже по гранатомету Стараюсь догнать, но те мчатся на всех парах, насколько это возможно делать в латах. Догнал наконец-то группу. Бежим, переходим на шаг и снова бежим. Завернули налево, проселочная дорога уходит куда-то вдаль. Останавливаемся у маленького строения, подходим, там подвал. Двое гранатометчиков из наших остаются здесь, оказывается. Мы, собравшись с силами, вчетвером продолжаем путь. Просека среди маленького лесного массива.
И тут началось – минометы стали хлестать по нам. Мы в зеленку. Лежим. Нужно продолжать движение, снова идем перебежками. Добегаем до дороги, разрывы мин усиливаются. Явно под птичку попали. Под дорогой две водосточные трубы, диаметром примерно метр или немного более. Наш старший в первую ныряет, а мы втроем во вторую. Обстрел сильный. Бьют около входа в трубы, а минут через пятнадцать прямо по дороге, и главное, в том месте, где наша труба проходит. Сомнений нет, по нам кроют, именно по нам. Пыль с поверхности трубы сыплется на нас. У меня еще гранатомет, второй я оставил по дороге сюда людям из подвала. Пробуем выйти с другого выхода, противоположного тому, в какой нырнули. У старшего нашей группы рация, а он в соседней трубе. Ну не выйти никак. То к одному входу лезем, то к другому, и удары минометов везде. И ведь кроме 82-го еще и 120-й не часто работает. А надо идти. Через час заглядывает к нам старший в проход трубы. Мы спрашиваем:
– По рации передал, что пробиться не можем?
– Передал, – отвечает. – Сидите. Еще свяжусь со своими.
Сидим далее, прошло два часа. Огонь не утихает, и ведь прицельно бьют, суки. Выйти не дают. Понимают, что на выручку к своим идем. Вдруг с противоположной стороны трубы заползают к нам ребята. Свои. Не свои под свой обстрел не пойдут. Оба раненые. Один перевязан жгутом – в руку ранен. У другого осколочное в ногу, но легкое. Жгута на нем нет. Начали они рассказывать… Тот, который в руку ранен, разговорчивее:
– Я больше не могу. Жгут давит. Сознание потеряю. Сниму жгут.
– Может не надо, кровью истечешь, вся повязка в крови, – отвечает ему один из нас.
– Не могу.
– А что там у вас, – спрашиваем.
– Не ходите туда, там конец. С трех сторон хохлы устроили перекрестный обстрел нашей точки.
– Если вернемся, то нас обнулят.
– Там все уже, – говорит нам другой раненый.
Я же сижу и слушаю все это. Беспокоит мой гранатомет, ведь с ним быстро не выпрыгнешь, а он сейчас на мне числится как бы, раз мне вручен. И думаю о командире, у него рация, и он решение принимает, исходя из решения высшего руководства. А это Саратов. Далее раненный в руку говорит:
– У вас, ребята, обезбол есть?
– Нет обезбола, – отвечаем, – уходите оба, иначе кровью истечете. Вам на эвакуацию надо. Как-нибудь уходите, хоть на карачках ползите.
Убедили. Раненный в руку все же снял жгут, и это понятно. Жгут еще тот, долго с ним не протерпишь, сознание потеряешь. Начали они выбираться с той стороны трубы, откуда мы влезали, – выбрались. Долго ли, коротко ли, но заглядывает снова наш старший:
– Мужики, связался с Саратовом. Выходим. Значит так. Как только разрыв мины будет, выбегайте и влево.
Так и решили. Опять жахает по дороге, и дрянь всякая снова с пылью сыплется с верха трубы на нас всех. Но начали, как и договорились, подбираться к выходу из трубы. Я за собой тащу гранатомет, неудобно, тесно, а ребята наши двое за мной ползут. Доползли. Теперь, думаю, надо после разрыва очередной мины выползти и быстро гранатомет вынуть из трубы и бежать. И вот!!! – разрыв мины – я быстро выползаю наружу, вытягиваю гранатомет, встаю, бегу налево, на себя надеваю на ходу гранатомет, автомат сбоку справа. Бегу!!! И слышу за спиной крик старшего:
– Беги, беги, беги, не останавливайся только, беги…
Старший меня обгоняет, я спотыкаюсь, падаю, встаю и снова бегу. Оглянулся: товарищи мои бегут так же. Нехотя бегут. Устали от всего, уже ничего не боятся. Страх потерян. Сзади где-то разрывы слышны, но уже не важно, надо до зеленки добраться… Там спасение. Вот и зеленка, вбегаем в нее. Движемся друг за другом. Птичка – садимся на корточки, опускаем голову, скрываем кисти рук и недвижимо сидим. Ждем, когда уйдет, когда жужжание вверху прекратится. Вроде все. Встаем и идем дальше. Вот и бункер из железобетона, наверное хозяйственное строение.
– Чи-чи, – подаем условный сигнал, и нам отвечают: – Чи-чи.
Это свои. Нам показали дорогу далее. Их двое, примерно лет за сорок. Идем по указанному маршруту. Вот окоп. Никого нет. Нет же, есть. К нам выходит боец с перевязанной рукой. Прыгаем все в окоп. Спрашивает старший незнакомца нашего:
– Где остальные?
– Нет никого, – отвечает он нам.
– Как нет?
– Перекрестный обстрел из пулеметов был. Семнадцать человек погибло. Раненых нет. Я один здесь.
– То есть ты хочешь сказать, – заглядываю я ему в глаза, – что все убиты и никого здесь нет?
– Да, никого, – кивает боец-незнакомец.
Старший аж опешил. Вижу, что на грани паники, ведь ему группу надо довести, и он опешил от того, что уже не знает, что делать. Начал выходить по рации на Саратова. Затем повернулся к нам и сказал:
– Идем дальше. Там есть еще одна наша точка.
Мы двинулись за ним. Нас встретили все тем же «чи-чи». Проводили занять позиции. Я пешком прошелся, и из одного окопа боец, по виду узбек, он и оказался узбеком, потянул мой ствол автомата на себя. Я с ходу залетел в его окоп.
– Ты знаешь, что ходить здесь нельзя? Птички. Обстрел будет. Найди себе место у нас. Рой окоп. Я замкомзвода.
Вылезаю из окопа и бегу вперед, так как хочу впереди быть. На самом передке. Занимаю место на передке. С ходу начинаю рыть себе окоп, попросив у соседа саперную лопатку. Хоть какое-то углубление. Оглядываюсь, а там, господи, Якут. То ли проверять пришел, то ли на месте обстановку посмотреть, а может быть, то и другое. Улыбается мне. Ну, думаю, хорошо хоть улыбается, а не расстреливает снова. Но мне сейчас некогда, так как необходимо очень быстро окопаться. Вот я и копаю. Корни, это же лесополоса. Перерубаю корни лопаткой. Работа еще та – в лесу копать окоп. Но надо! Сосед так же углубляет окоп.
– Птичка! – Крик прервал работу, и мы замерли.
Заметит если, то сбросит что-нибудь на нас или, того хуже, передаст данные на нас. И тогда будут арту украинскую координировать на нас, а это массированный удар. При таком ударе мертвых и раненых может быть уйма. Потому замерли. В том-то и дело, что эта война отличается от прошлых войн тем, что работают на этой бойне новейшие технические средства с воздуха, и эти средства проводят разведку, не рискуя людьми. У хохлов много птичек, они у них как расходники. Сбивать бесполезно. Постреляй по ней и выдашь себя, она же работает онлайн. Ладно. Ушла птичка, перестала жужжать где-то вверху. Снова окапываемся. Еды и воды здесь нет, кстати, так как сюда недавно наши врезались к ним, взяв их точку. А если врезались далеко, значит, подвоз продовольствия затруднен, а в общем никак с ним. Если только снова их штурмануть, у них-то еда имеется. Так вот, птичка снова и снова летала и затруднительно копать. Сколько смогли, столько и выкопали – сидячий окоп. Автоматы в их сторону – ждем.
Просто в полусидячих окопах сидим, наши тела с автоматами направлены в сторону противника. Ждем. Тихо ждем. Долго лежим. Тихо лежим. Уже темнеет. Наш командир – молодой человек, интеллигентный и, видимо, из города, это чувствуется. Он время от времени обходит нас. Окоп командирский, где и его зам, и старшина, позади нас относительно далеко. Там блиндаж.
Хочется уже есть и курить, но этого нет всего. И тут сосед кидает мне пакет украинский, что-то вроде молока. Делаю два глотка, вкусно и похоже даже сытно. Кидаю этот пакет дальше, вправо своему товарищу по оружию. Все делим пополам. Так несколько дней и провели. У командира я спрашивал, чтобы пойти на штурм, но он сказал, что нужен резерв и есть кому штурмовать. По ночам выставляли посты, фишки. Дежурили по часу. Затем спать. Укладываешься так в земляной яме и спишь. А если дождь, то все промокает, и под спальником ползают черви, но на червей внимания не обращаешь. Не до них. Ребята ходили на штурмы, на кровавые схватки. Однако брали участок не перед нами, а где-то слева, за дорогой, проходившей вдоль нашей лесополосы. Лесополоса была заросшая, и справа целый массив всяких деревцев. Это хорошо. Обычно лесополоса метров пятнадцать. После штурмов приносили хоть какую-то еду. Уже темно, лежим. В нас очередь из автомата. На это бьем очередями по ним. Так и перестреливались. Долго в этих мелких ямах не были. Отошли метров на десять.
В один из дней по нам пришел сильный минометный удар. Бил по нам 82-й миномет противника. Это не сильная модель миномета, но все же бил интенсивно, и, кажется, были где-то прилеты из 120-го. Кроют нас, и мина рядом разорвалась возле меня. Дерево спасло. Помню, как сверкнуло рядом, но испугаться не успел. Слышу крик сзади. На том конце точки кавказец был, а окоп у него сидячий. Поворачиваюсь и кричу:
– Кто рядом? Перевяжите. – Молчат все. Ну я и бросился к нему через всю точку. Меня всегда медицина интересовала. Я к нему в окоп, срезаю, сдираю форму с него, а у него шесть ранений от 82-го миномета. Ладно хоть от 82-го, – это не так сильно, но шесть. Он просит помочь:
– Братишки, вынесите меня отсюда. Вынесите. Я больше не могу…
– Держись! Сейчас перевяжу. Все отлично будет, и в госпиталь, – отвечаю я ему.
– Больно, сильно больно. Вынесите меня отсюда.
Я успокаиваю его. Подбадриваю и накладываю жгут, который, в общем-то, не нужен был. Кровотечений не было сильных. Кровоподтеки только. Но накладывал жгут на автопилоте, как учили в Молькино. Перевязываю… А он:
– Вынесите меня отсюда.
– Держись. Жена и дети ждут, жить будешь.
В это время обстрел еще продолжается. Бьют из 82-го. Всего перевязал. Весь он у меня в повязках был. Раны были на теле и одна на ноге. А он все свое:
– Братишки, пожалуйста, вынесите…
– Сейчас на эвакуацию. Госпиталь! Молодец. Все хорошо будет, – и тут обстрел прекратился, я даже не заметил как. Подбегает ко мне замкомандира и приглушенным, но настойчивым и угрожающим голосом мне говорит:
– Прекрати. Что ты кричишь. Прекрати кричать.
Я решил отшутиться и сказал ему, что у меня шок. Шока не было, сознание по-другому работало, восприятие эмоциональное еще с начала войны отключилось, когда я начал еще раненых и убитых таскать. И был интерес, так как обстрел-то я выдержал, да еще и раненого перевязал!
После обстрела группа «мигрантов» из Проекта «К», человек пять, которые находились в тылу точки нашей, вышли к командиру, построились. Я на это смотрел с удивлением. Командир наш ходил перед ними и весело что-то им объяснял. Мне стало интересно, и я вылез из своего окопа, если это можно было назвать окопом. Пошел к ним, и встал рядом с мигрантами из «К». Командир явно над ними издевался. Я спросил:
– А что происходит?
На это командир мне весело ответил:
– Вот эти люди контужены после обстрела и хотят в госпиталь. – При этом он улыбался и весело перед ними расхаживал. Затем подошел ко мне и сказал мне в лицо, показывая им на меня:
– Вот тоже человек контужен, – на это я ответил, что нет у меня никакой контузии, на что он мне ответил, показывая на мигрантов из «К». – Надо же людей поддержать.
Я все понял. Мигранты из «К» испугались и хотят в госпитале отсидеться. Стало уже не интересно, и я ушел в свой окоп. На следующий день снова были на той же позиции. Приказ командира: «Держать позицию, может быть накат[4]4
Атака.
[Закрыть] на нас». Сосед, метров на семь от меня правее сзади, вырыл окоп и жил там, но не замаскировался. Мы позицию держим. И вдруг крик из окопа того соседа. Первая мысль у меня – помочь человеку, броситься в его окоп, оказать помощь. Однако есть приказ и возможен на нас накат со стороны противника. Это меня удержало в моем неглубоком окопе. Однако сосед быстро замолчал, и это меня успокоило. Сказали потом, что погиб и нельзя было спасти вообще. Умер быстро. Но наши ночью пошли на штурм и взяли точку противника, которая находилась перед нашей позицией.
Далее нам приказали отойти немного назад. Я и переселился в окоп того самого недавно убитого. Двухсотый, когда я пришел, уже был вытащен из окопа и лежал с одеревеневшей поднятой в локте рукой около бруствера. Он мне не мешал почему-то, и я решил не тратить силы на то, чтобы его оттаскивать от моего нового жилища. В окопе нашел его магазины и автомат, решил оставить себе. Пригодится второй автомат. Каска, а на донышке каски кровь, смешанная с дождевой водой. Вылил кровь, а каску положил за левый край бруствера, который был защищен деревьями. Окоп хоть и не был глубоким, но все же похож на окоп, то есть он был мне по бедро. Это уже что-то. Откапывать, углубляться? Буду. Однако на дне окопа грязь, жижа грязная. Хуже нет копать жижу, но буду. Теперь его необходимо накрыть пленкой от дождя и летающих разведчиков.
Почему двухсотых часто не выносят сразу? Все просто. Эвакуационная команда, состоящая из медиков и штурмовиков, сбивается с ног. Здесь и там нужно быть. В первую очередь выносят раненых, а потом занимаются мертвыми, и потому двухсотый пролежать может и неделю, и две недели, и даже три. Работа в эвакуационной команде требует психического и физического сверхнапряжения. У моего мертвого друга я сам потом срезал жетон с буквой и номером. Это необходимо для того, чтобы его могли наши вагнеровцы зарегистрировать как убитого, для того, чтобы родственникам героя выплатить деньги за смерть и награды. Героя? А там все герои. Там негероев нет. Хотя мы и не считаем сами себя героями. Просто это наша работа. Есть такая работа – решать проблемы страны. Вот и все.
Я обустроил для окопа крышу. Бывало, что она и протекала, и тогда я ее латал. Но крыша нужна была от украинских птичек. Еще замкомандира нашей точки принес мне защитную сетку, которой я накрыл верх окопа и закрылся от двухсотого. Также зам приносил сам мне пайки и просил раздавать пряники или вкусности, которые доставались от штурмов, а также пайки, мужикам, которые рядом. А рядом с моим окопом, недалече, были командир взвода, два пулеметчика и еще автоматчики. Командир почему-то подходил ко мне поговорить бывало.
– Ну как ты здесь? Как дух? – спрашивает командир, подойдя к моему окопу.
– Дух высокий, командир. Выдержим.
– А я вот на войну пошел ради того, чтобы мозги поставить на место. Иначе живешь так, и все вокруг как мишура…
– Понятно, – улыбаюсь я. – Здесь все переворачивается в голове.
– Как думаешь, батя, а вот говорят, Донбасс к России присоединят. Что-нибудь изменится у нас с этим?
– Не изменится. Так и будем воевать, – отвечаю я ему.
Командир кивает головой. Иногда вот так подойдет ночью и по плечу меня своей рукой в кожаной перчатке постукает. Мол, не спи, батя, и вроде как по голосу улыбается. Ему приятно было, видимо, что я есть у него. А вид у меня был бравый, хоть и выглядел я уже как бы постаревшим. Понимаю их всех, ведь я не подведу. Это видно бывает по человеку. Потом, далее, я расскажу, как нашел настоящего друга, с позывным «Сухов», чем заслужил затем «за глаза» прозвище Абдула. Мой друг тоже был старый воин и тоже ничего не боялся, он просто работал. Вообще, русские мужики стойкие. Видел я, как пулеметчик, который подальше от меня был и ближе немного к передку, сидел в окопе, а поверх длинная очередь с той стороны обламывает ветки над ним – он не шелохнулся. Как занимался своими делами, так и занимался. Как-то на нашу точку, помню, вышел украинский военнослужащий с поднятыми руками. То ли потерялся, то ли сдаться решил. Его сразу взяли на стволы, положили брюхом на землю, целясь из автоматов в голову. Связали строительным пластиковым креплением, перемотав затем клейкой лентой. Быстрый допрос: звание, часть, командир его, где стоят? – он поднять пытался голову, за что получил пинок в бок и строгий приказ: «Лежать!» Отправили в штаб с сопровождающим, разумеется. Если есть возможность в штаб, который потом передаст пленного в особый отдел Конторы, то обязательно отправляли. Однако окопы окопами и посты постами, но пришло время идти на операцию. А дело было так…
Приходят два командира к моему окопу и замстаршего точки наш и говорят, чтобы я собирался и с собой ничего не брал. Выхожу. Идем по зеленке долго друг за другом. Идем, вокруг зелень, а потом входим в места, где только палки торчат из земли, это бывшие деревья. Так выглядит местность после обстрела артиллерии. Такая местность похожа на ад, и, наверное, ад так и выглядит. Представьте себе лес из торчащих из земли палок, палок тонких и толстых, а другие деревья срезаны вообще – 120-й миномет срезает и достаточно толстые деревья. Потом снова зелень, и значит, здесь крупные калибры не били. По пути присоединяются к нам еще двое бойцов. Одного помню, он медиком был раньше. Идем далее по нашей лесополосе. Останавливаемся.
– Здесь. Здесь и перейдем дорогу, – говорит один из командиров.
Переходим дорогу бегом. Дальше уже двигаемся по ту сторону дороги по зеленке, тоже по лесополосе. Кстати, скажу читателю, что вдоль дороги часто можно было встретить окопы и рядом с ними разложившиеся трупы своих и чужих, а то и сгоревшие машины и БМП. Дошли, то есть вышли фактически к открытке. Это считай местность от дороги до лесополосы метров так двадцать пять. На этой местности окопы ВСУ. Где-то там дальше от окопов, если стоять лицом к дороге, вправо метрах в десяти труп. Занимаем окопы. Я поближе к дороге. Двое других начали с пулеметом возиться, который почему-то в рабочем состоянии был на этом участке. Командиры стоят, обсуждают что-то. Я спрашиваю их:
– Продовольствие будет, если мы здесь укрепляемся?
– Ну, это потом, сначала закрепиться надо, – отвечают мне.
Ладно. Так и ушли командиры, оставив нас втроем на участке. Пулеметчики с этого участка ушли в зеленку. Оборудовали пулемет и поставили его так, чтобы можно было бить из лесополосы через поле, где в зеленке украинцы находились. Откуда-то я тогда знал, что нас троих привели вызывать огонь на себя, чтобы штурм наши ребята в нужном месте провели. Вечер уже. У меня магазины, штук десять и гранат штуки четыре. Я почти у дороги нахожусь. Я тогда полагал, что дорога нами контролируется. Как я ошибался! По этой дороге ездили мы и они, во как! Нонсенс, но все правда. Когда к ночи дело подошло, начал догадываться обо всем. После полуночи наши пулеметчики открыли интенсивный огонь по зеленке хохлов. Здорово. А огонь пулемета прерывался только на время. Видимо перезаряжались. А ближе к часу ночи или позже чуток со стороны дороги справа показалась БМП и еще машина.
«Свои?» – подумал я.
Нет, не свои оказались. БМП съехала с дороги на обочину, встала и с ходу начала бить по точке.
«Хоть бы командиры предупредили», – мелькнула в голове мысль. Иногда секретность просто вредит.
Да, по нам открыли огонь. С ходу. Очень хорошо, что дерево толстое было посреди бруствера моего окопа. Начали трещать автоматные очереди откуда-то правее меня со стороны дороги. Я, подняв автомат кверху, открыл огонь, причем длинной очередью. У БМП фары светят и рядом пехота, видимо, с машины высадились. Что там правее приехало, уже не разобрать, – или БТР, или еще какая хрень. Сменил магазин и короткими очередями бью вправо, туда, где находиться пехота должна, по моему разумению. Темно. Еще сменил рожок, начал бить из автомата, и тут вроде тупого гвоздя в дерево, а я на участке один совсем, пулеметчики-то в зеленке на той стороне, у поля. В глазу колет, слезится, и далее продолжать бой с этой сворой – самоубийство. Сел я в окоп на колени, а у стенки окопа гранаты мои. БМП совсем близко, вот она гудит, и опять полетело все в мою сторону. Чувствую, что высунуться из окопа не могу, и нахожусь-то я примерно на линии огня, между сворой украинской и нашими пулеметчиками.
– Черт побери, а что делать?
Летело в нашу сторону все. «Видимо, на убой нас послали. Умрите героями! Тактически все правильно! Однако… Если на участок влезут и захотят пулеметчиков зачистить, один выход у меня – гранаты. Буду кидать гранаты поближе. Себя осколками прикрою, может быть и им не дам продвинуться дальше. Автомат есть, и подойти к себе не дам. Пускать дальше их нельзя и умирать нельзя».
Фары светят, и что-то крупное летит, вверху жужжит все. Организмом чувствуешь, когда стена плотного огня. Такое же будет со мной потом при штурме, когда сам организм тогда сработал и дал понять: «Стена, ложись!» – но об этом позже. А сейчас… летит все в нас. Ночь, и они не суются на участок, думают, что пулемет с участка бьет, потому участок и прочесывают. Пулемет замолчал. Нет, снова работает. Опять замолчал. Нет – снова работает. Опять замолчал. Убиты? Нет, работает. Замолчал, долго молчит. Убиты! Нет – снова пулемет работает. Все это продолжалось часа три, пока БМП не уехала. Утром мой правый глаз уже совсем не видел, закрылся, и в виске правом острая боль. Левый глаз слезится. Я рад, что живой и что на зачистку этой точки они не сунулись. Иначе был бы уже представлен к Герою России и Платиновой Звезде, только посмертно. Слышу шаги. Голос пулеметчика, бывшего медика:
– Жив?
– Жив, – отвечаю, – вот только что на ваши трупы хотел сходить посмотреть.
На это пулеметчик поворачивается к своему второму номеру и со смехом говорит:
– Слышь, он нас похоронил! – Оба как заржут.
Вот такие на Руси мужики бывают. А ведь в ту ночь по нам работало все, все летело, что головы не поднять. Здорово они тогда участок тот обрабатывали.
Выбрался я из окопа, осмотрелся. Пулеметчик, который медик, говорит мне:
– А пошли-ка со мной.
Пошли, уселись подальше к зеленке. И он давай осматривать мой глаз.
– Веко у тебя… там фигня блестящая, и я сейчас бы вырвал ее, но не буду.
Он стал вызывать по рации руководство и договариваться отправить меня на эвакуацию. На глаз мой наложил повязку. Проводили они меня до старого участка моего и сдали командованию. Смотрели на меня бойцы как на вернувшегося с того света, ведь огневые удары противника были слышны им, и никто не ожидал увидеть меня живым. Второе рождение. Затем я был сопровожден до эвакуации. Шел я, честно сказать, как слепой котенок по лесополосе, еле различая тех, кто ведет меня впереди. А затем, когда дошли до дачного поселка, дорога стала ровнее, но идти мне было совсем просто. Через дачный поселок по проселочной дороге к дороге главной, а там и эвакуация. На эвакуации сдал свою разгрузку, бронежилет, каску, автомат. К раненым там относятся всегда бережно. Каждый раненый уже герой. Пришла машина, УАЗ медицинский. Для читателя гражданского поясню, что возят раненых примерно на такой же машине, как скорая помощь, это чтобы понятней было несведущим в этом деле людям. Раненых там со мной было человек шесть и еще седьмой лежачий, который потом всю дорогу мучился.
– Садись батя, осторожней, – помогают мне подняться бойцы. Не важно, какое ранение у тебя, бережное отношение, повторюсь, ко всем раненым, и никого в «Вагнере» не бросают, это для сведения.
Сначала мы прибыли на ту самую «Гайку», где нас осматривал наш врач. Врач этот был здоровенный мужчина, ходил в защитного цвета форме, под которой видна была вэдэвэшная тельняшка. Вот он и вынул мне эту блестящую железяку из правого верхнего века:
– Теперь висок не болит?
– Теперь нет, – отвечаю я ему.
– Так всегда бывает, маленькая, а вреда много.
Сделав соответствующие его положению врача записи в документах, он меня отпустил. Я стал ждать того, когда он осмотрит остальных моих товарищей по ранениям. Далее мы поехали в Первомайку. Первомайск. Там находился военный госпиталь. Ждали в коридоре, потом осмотр. Потом кушетка – и глаз осматривал мужчина и еще женщина в белом халате. Может, тоже врач, а может, медсестра. В этом госпитале мне констатировали рану и ожог правого верхнего века. Затем Луганский госпиталь ветеранов, где я пробыл три дня. Делали уколы для расслабления мышц и закапывали что-то в глаз. Быстро восстановили, врачи хорошие.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?