Текст книги "Вагнер – в пламени войны"

– Куда?

– Тройка, – отвечает старший. – Идем на получение формы.

– Все на форму?

– Все-е, – чуть не хором и вяло, тягуче отвечаем мы, ведь мы все хотим еще и сигарет купить, так как за неделю закончились и теперь в последние дни пришлось экономить. А какой же кайф кофе без сигареты?

– Проходим, – открывает калитку сотрудник. – Записываемся.

Старший подходит к КПП, называет свой позывной и сколько нас человек, и мы все идем кто куда, а большинство в ларек за энергетическими напитками, кофе, сигаретами и за чем-нибудь вкусным. Мы же, восемь человек, двигаемся сразу к входу в корпус нашей «Тройки», так как наш приз сегодня – это жетоны! Заходим в корпус, тот же коридор, по которому ходят туда-сюда люди. У дверей канцелярии стоит очередь.

– Мы за жетонами, – говорю я, обращаясь ко всей очереди. – А вы за чем стоите?

– Я за жетоном, а вот они за телефонами.

– А телефоны быстро? – спрашивает один из наших.

– Да здесь быстро все идет. Только сами копаются некоторые.

– Так телефоны все вроде на полигон унесли?

– У нас там. Позвонить надо жене, – отвечает боец, стоящий у стены в очереди и похожий, наверное, на такого какого-то очень стального парня. Ну, или такое впечатление, как будто он высечен из кремня, нет же, наверное, он из стали. Так мне подумалось тогда, а вернее просто сознание быстро выдало ответ по облику этого человека. Да, и такое часто бывает, когда мозг быстро выдает синоним или так скажем аналог предмета, которому человек как бы соответствует. Интересное наблюдение. Одним словом, что тут еще рассказывать, дошла очередь и до меня, разумеется, и я вхожу в канцелярию. Сидят наш старшина и зам его.

– Провиант. За жетоном.

– Садись давай, что встал.

Сажусь. Смотрю на них, как зам перебирает какие-то бумажки на столе, а вот старшина ищет что-то в наших контрактах.

– Так. Провиант… – смотрит старшина на зама. – Он единственный, кто с первого раза анкету заполнил.

При этих словах он передает заму контракт мой, и зам, немного порыскав в коробке, кладет на стол жетон. Я гляжу на жетон, на котором значится буква «А», и номер, который по понятным причинам я не буду называть в книге. Далее, старшина переписывает к себе данные жетона и подвигает рукой мне поближе его.

– Бери. Давай там следующего.

Я выхожу сразу, понимая, что времени у них нет, и очередь у канцелярии ни днем, ни вечером не исчезает, так как всем от этих деловых людей что-то надо. Выхожу. И сразу получаю вопрос:

– Покажи…

Показываю. Ей-богу, все мы как дети. Ждать своих товарищей я не стал и вышел на улицу в курилку. Вот, думаю, покурю и пойду в ларек за припасами, так как карта у меня с собой и наличка есть, и потому человек я состоятельный, а здесь, чтобы себя состоятельным человеком чувствовать, не надо совсем много капиталов. Сел на скамейку рядом с бойцами. Нас много здесь сидит, и Саня здесь, тот самый, из нашего кубрика на фильтре, бывший или будущий командир роты охраны. Вид у него помятый, лицо невыспавшееся, сидит в камуфляже в том самом своем, который из дома привез, и отвечает медленно так, нехотя, на вопросы соседей:

– Да-а, вчера на полигоне. Встать и сесть, стойки. Бега целый день.

– И долго вас так будут, – спрашивает его сосед по курилке. – Ты же уже старый воин?

– Им все равно. Еще неделю, это точно. Потом отправка.

Сане совершенно не хочется отвечать на вопросы. Он рад, что теперь наконец-то спокойно сидит на скамье и не прыгает с автоматом. Кто-то разговаривает о своем, а кто-то просто слушает и потягивает энергетик. Я же, не спеша, с чувством удовлетворения, что теперь я здесь точно уж свой, вдеваю шнурок от ботинка в жетон. Завязываю шнур на три узла крепко-крепко, чтобы не дай бог не развязался, и, достав зажигалку, подпаливаю лишние концы шнура. Пробую шнур на крепость, подергивая его.

«Теперь крепко, теперь не развяжется, – думаю я. – Теперь я сотрудник группы ”Вагнер”».

И вот, жетон на мне. Конечно, хорошо здесь, но надо идти дальше, делать свои дела. А дела у меня – это ларек, это получить форму, если есть по размеру, и это военторг, так как мне нужен хороший нож и часы, которые меня за лентой не подведут. План намечен, то есть наши задачи ясны, – цели определены, на сегодня.

Опять иду по дороге вдоль двухэтажных корпусов, склад находится в административном корпусе, только вход не со стороны фильтра, а с торца, там, где столовая. Нет же, этот лагерь мне несомненно нравится, в нем чувствуется симбиоз жесткого порядка и свободы, именно такие ощущения у меня вызывал лагерь в Молькино. Это тот мир, о котором я и мечтал. Ладно, вот дохожу до конца административного корпуса и вижу, что слева у входа на склад очередь. И не какая-нибудь человек там пять, а в человек двадцать, не меньше. Четверо ждут у самой двери своей очереди, семь человек на ступеньках стоят, а остальные прохаживаются или сидят на ящиках на территории перед входом. Ну, думаю, наверное, все же займу очередь, а как займу, так пойду в военторг. Так и сделал. Очередь занял, дождался того, чтобы и за мной заняли. Затем направился в военторг. В военторг тоже очередь, но цивилизованная. Подходишь к военторгу, а там около двери висит листок бумаги, в который вписываешь свой позывной. И согласно этому списку на листке бумаги проходишь уже внутрь здания военторга. Получается, куда бы ты не отлучился, очередь сохраняется и не надо искать человека, за которым занял свое место. Иначе бывает, что кто-то ушел в курилку, кто-то в ларек, а кто-то решил вдруг получить форму на складе, а кому-то надо в туалет. И вот я наконец-то внутри. Прилавок слева, сразу передо мной, и вправо это все стойки для одежды в три ряда. Здесь тебе и летняя форма, и демисезонная. Далее за стойками для одежды, ближе к стене, висят разгрузки, рюкзаки, а вот и наколенники, и другие вещи, которые могут быть нужны военному человеку в командировке. Мне лично нужен нож и часы. Ножи лежат на витрине. Витрина такая, как стеклянный шкаф, внутри которого полочки, а на полочках и расположены разной конфигурации ножи. Длинные и короткие, блестящая такая сталь и сталь каленая, темная, все там есть. Выбрал себе нож с каленой сталью. Темный такой клинок, и не длинный, и не короткий, а сантиметров десять, грубо говоря. Такой и таскать удобно с собой, и лезвие с рукоятью удобное для рукопашного боя, если придется в таком участвовать. Часы? Подхожу к прилавку.

– У вас часы есть?

– Есть. Вот они. Касио, – показывает на часы защитного темно-зеленого цвета мужчина-продавец.

– Хороши? – спрашиваю я его.

– У нас сейчас такие только. Будет завоз еще на днях. Но марка только такая, – говорит он и тянется рукой под прилавок, достает часы и протягивает их мне. Я беру часы в руку, смотрю, поворачиваю, нажимаю на кнопки. Это электроника, часы с подсветкой. Нажимаешь на кнопку, и арабские цифры циферблата загораются ярким зеленым светом.

– Беру. Записывайте под жетон. Ведь под жетон можно записать?

– Можно, – кивает мне продавец. – Еще что?

– Нож, вон тот, – отхожу я к витрине с ножами и показываю ладонью на понравившийся мне нож. – Такой выбрал. И еще вон тот тактический ремень, что сзади вас.

– Хорошо, – отвечает мне продавец, доставая ремень и направляясь к витрине с ножами. Одним словом, все оформили, и я с чувством отлично проделанной работы выхожу из военторга.

«Теперь у меня имеются часы, нож, тактический ремень, а форму я заберу, наверное, позже, так как стоять такую очередь не намерен. Понятно, что ребята уезжают вот-вот сейчас и пришли за формой, и мне выдадут перед отъездом, – рассуждаю я. – Мне и в джинсах неплохо, а берцы у меня вообще класс».

Возвращались в палаточный городок уже вечером в составе той же группы, за исключением нескольких человек, которые, видимо, раньше нас выдвинулись к учебному лагерю. По пути разговаривали. Я шел рядом с бывшим военным летчиком, которого комиссовали, и потому летать на самолетах он не мог. Нет, у него все хорошо вроде бы было с организмом, но, как он объяснил, комиссия у летчиков очень жесткая, а ему перегрузки вредны. Об этом он по дороге нам и рассказывал:

– Я тогда только летное закончил. Лейтенантские погоны получил, домой приехал. Как-то вечером за брата своего родного заступился, драка была. Удар пропустил, и меня с ног сбили. Ударился о бордюр тротуара. Оказался в больнице, оказалось, что сотрясение.

– А в военкомате нельзя было работать, – спросил кто-то из наших. – Там работают офицеры с ограничениями, с болезнями даже.

– Можно было, но мне движуха нужна. Я двигаться должен. Кабинетная работа не для меня, и потому решил в «Вагнер». Я ничего не сказал врачу здесь, да и в порядке все у меня. Головных болей уже давно нет. Все восстановилось, но комиссию летную не пройду.

– Трудно учиться там?

– Летных часов мало. И потому ребята боялись на экзамен идти даже, ведь если не сдашь, то придется возмещать затраты на полет, а это большие деньги. А я отличником ведь был. Я все на пятерки сдавал. И всегда зачет.

Сзади шел Догэн, он шел молча, выражая спокойствие, какую-то умиротворенность, которая вроде бы и не покидала его лицо никогда. Вернее, даже не выражал умиротворенность, а был в своем естественном состоянии умиротворенности и довольствия всем. Именно «довольствия», или лучше сказать, удовлетворения. Я сбавил шаг, чтобы поравняться с Догэном, который с удовольствием как бы, и это было заметно, вступил со мной снова в невидимый зрению контакт. Вот мы идем вместе, он по краю обочины, а я по дороге:

– Догэн? Здесь меня на философию опять потянуло.

– Ну-у, – чуть улыбается мне Догэн.

– Что такое цель? Вот здесь я подумал о цели человека в жизни.

– Цель? Наверное, у каждого своя. Кто-то вон машину купить захотел или квартиру. Другие детей хотят иметь, но не могут.

– А я вот думаю, что цель – это не то же самое, что необходимость бытовая. Цель – это из высших материй. Читал я Шлахтера, зовут его, по-моему, Вадим. Да, Вадим Шлахтер. Он кандидат психологических наук, читает лекции. Читал я также книги профессора, доктора биологических наук Сергея Савельева. Этот ученый заведует лабораторией в Институте морфологии человека РАН. И вот что я понял, читая их труды…

– И?.. – чуть увлеченно смотрит на меня Догэн.

– Так вот. Мысль такая… – чуть подумав и помявшись, говорю я. – Тут важно вот что. Например, что мы можем считать целью и что мы можем считать необходимостью? Необходимость, которую многие воспринимают ошибочно за цель, связана с обезьяньей потребностью кушать, есть или наслаждаться своим величием, или же размножаться. Да, один захотел детей или красивую женщину в жены. Ну и что здесь такого особого? Все так делают. Мир не вымер не потому, что такие цели ставили люди, а потому, что на то, чтобы иметь женщин и детей, их толкала похоть. Им секса хотелось. У них гормоны играли. Сама природа брала верх над ними, и химические реакции в мозгу требовали женщину, и, разумеется, от женщин происходят дети. Это потом лирики в красивую обертку все это оденут, в любовь обрисуют, страдания, как все в ту же суть человеческие эмоции, или потребности.

– А власть?

– Стремление доминировать в обществе, руководить пусть даже миллионами, все это так же из обезьяньих стай. В стае обезьян есть вожаки, субдоминанты, альфы и подчиненные им. Все так же и здесь, у нас в обществе. Должности, красивое слово менеджмент и всякого рода игры в псевдопатриотизм и фонды для бедных, это все суть желание прибрать под себя материальные ресурсы, а проще сказать, нажраться, причем нажраться так, чтобы и впрок, и еще чтобы припрятать на следующий и последующие годы этой жратвы. Разве великим словом «Цель» можно назвать обезьяньи потребности в пище, доминантности и размножении?

– Ну, допустим, – улыбается уже совсем весело Догэн. – И что же такое цель настоящая?

– А настоящая цель – это нечто большее, чем обыденная, обывательская потребность в пище или размножении. Вот война, к примеру. Здесь нет обывателей, так как добровольно рисковать жизнью обыватель не может. Его для этого необходимо в военкомат вызывать под угрозой УК или проводить для него специальные мероприятия эмоционального характера, с песнями, плясками, с зажигательными речами, которые суть только пропаганда обычная. Обыватель должен быть напуган или эмоционально взбодрен аж до слезы, чтобы на войну пойти, а здесь у нас добровольцы только. Здесь у многих из нас есть какая-то цель. Кроме денег, как аналога еды, есть высокая цель у каждого. Простой пример или история. Представь себе, вот как писал Шлахтер тоже, что два бойца должны выступить на ринге. Ну, пусть это будут боксеры. Один из них подготовленный до ужаса, этакий просто Сталлоне из фильма или там Жан-Клод Ван Дамм какой-нибудь. Или, если это боксеры, то, наверное, какой-нибудь Рокки Марчиано, только другой. Или пусть лучше это будет Конор Макгрегор. Допустим, бой без правил.

– Та-ак, – кивает мне Догэн, и я вижу, что он совсем увлекся, даже перестал по сторонам смотреть.

– Так вот. Дело в том, что один боец, а это Конор, очень подготовлен, профессионал и все бои до этого выигрывал.

– А другой?

– А другой простой мужик. Разве что рукопашным боем занимался и выносливый очень. Крепкий, я думаю, конечно, мужик, раз на бои пошел, на ринг вышел. Кто победит? Разумеется, Конор победит этого мужика, так как Конор мастер, а мужик по сравнению с ним ученик простой. Пусть мужик этот будет Василием. Так звать его будем. А вот тебе и боевая вводная: этот Василий заслан в США из одной латиноамериканской страны, в которой кровавый диктатор весь народ замучил и налоги дерет с населения, что и кормить нечем детей трудовым людям.

– Допустим! – уже чуть не смеется в голос Догэн, и ему, вижу, мой ход мыслей очень интересен.

– Так вот! Диктатор в этой стране, в какой-нибудь, Латуасии, всех достал. И люди трудовые создали подпольную организацию. Революционную организацию, так как они, согласно резолюции ООН, имеют право защищать себя и других от тиранов. Ушли в горы Латуасии и создали там военный революционный лагерь. А денег на оружие нет. Вот этот русский эмигрант Вася, тоже подпольщик, вызвался денег на винтовки и патроны достать. Хоть кровь из носу, но достать.

– И на бои без правил пошел, чтобы денег заработать?

– Именно. У Васи мотивация есть, цель великая – винтовки для революционеров купить, чтобы свободу дать людям Латуасии. А вот у Конора нет мотивации, одна техника и только стремление набить свой желудок с приза в виде долларов.

– И ты думаешь, что только мотивацией Вася у Конора выиграет? – недоверчиво так смотрит на меня Догэн.

– А вот ты совсем забылся, Догэн. Речь-то мы вели не о выигрыше, а о том, что такое цель. Так вот у Васи цель, а у Конора потребность. Вот в чем дело. Конор желает и далее наслаждаться своей доминантностью на ринге, бьет себя кулаками по груди как обезьяна и кричит, что он первый здесь, и при том еще и бананов желает побольше накупить для себя. Купит бананы, конечно, с этих денег, что ему дадут за победу на ринге. Это все потребности у Конора. Все это обезьяньи бега, тараканьи бега. А вот у Васи цель великая, и вообще, если мы говорим цель, то значит априори, это что-то великое должно быть. Цель! Мотивация у Васи сильнее, чем у Конора, и потому его психологическая установка будет более жесткой, чем у его противника. Вот в чем дело. У Васи цель! Винтовки для повстанцев из Латуасии! Это цель. А насчет мотивации и техники? Так, Вася победит, не сомневайся.

– Согласен, – улыбается Догэн. – Вася победит и Конора порежет на несколько кусочков сала.

И вот на этом месте мы захохотали! Так и шли. Кстати, а мысли эти, изложенные мной в этом диалоге с Догэном, может быть для многих и не новы, но очень хорошо описаны и развиты в книгах Вадима Шлахтера. И замечу, что философия Шлахтера нашла подтверждение и в будущих событиях, когда я побывал в настоящих боях. Тогда я осознал, что ведь подразделения «Вагнера» выигрывают бои не только потому, что они хорошо организованы, но и потому, что у сотрудников этой Конторы психологическая установка была всегда более жесткой, чем у их противников. Да, еще до поступления в ряды группы «Вагнер» я читал книги Вадима Шлахтера. Кстати, очень понравились его такие работы, как «Книга Сверхчеловека» и «Человек-оружие». Наверное, эти книги мне помогали и на войне. Уверен, пусть я даже не думал о них или о том, что там написано тогда, за ленточкой, но мысли из этих книг я усвоил на ином, на органическом уровне, а это важнее, чем «вызубрить» текст. Здесь, дорогой читатель, я себе позволю немного отвлечься и порассуждать, ведь моя книга не только о войне, но это еще и своего рода философский трактат о жизни.

Итак, да, чтобы сохранить свою психику на войне, ее необходимо прежде укрепить на мировоззренческом уровне, философией. К примеру, никто и никогда не слышал серьезных рассуждений или научных исторических данных о том, что европейские воины, побывавшие в крестовых походах в Палестине, вдруг стали страдать «Палестинским синдромом», или, говоря по-нашему, посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР). Это даже глупо было бы предположить такое. Так же не было особых страданий по поводу убитых гитлеровцев и у воинов, прошедших Великую Отечественную войну Почему? Все дело еще и в том в том числе, что, во-первых, эти люди хорошо знали, зачем они на войне и за что они воюют. Не могло быть у крестоносца угрызений какой-то там совести по поводу убийства сарацина, являвшегося даже не еретиком, хуже того, недочеловеком для крестоносца. Крестоносец не считал, что он убивает себе подобного, для него сарацин был нечто вроде животного. Свинью можно прирезать на мясо? Можно. Поэтому, крестоносец наносил удар мечом, не задумываясь о последствиях своих действий. Он был уверен в своей правоте, ведь сам господь направлял его руку. А кто может поспорить с самим господом? Значит, рассуждал крестоносец, он делает праведное дело. Грабеж при этом осуществлялся? Да, грабеж, но человек сам решает, что нужно животному, а что ему совсем не надо. Так и крестоносец рассуждал, отбирая имущество у нехристиан. Более того, за участие в крестовом походе церковь крестоносцу в случае его гибели обещала рай. То есть он знал, зачем убивать и что потом будет после того, как он физически истребил противника. И как только два этих элемента «зачем?» и «что потом будет?» сошлись в одной точке, то все, ни о каком ПТСР уже речи вести не стоит по поводу убийств. Что же касается участников ВОВ, то и здесь все просто. Наши деды и прадеды знали, что гитлеровцы сжигали наши села и города, убивали мирных граждан, желали сделать их и их семьи рабами, а значит, понимали, зачем необходимо истреблять врага. Что потом будет? А будет медаль «За отвагу» или орден Красной Звезды. Все два элемента и здесь сходятся.

И у первых, и у вторых война является делом правым, а если ты делал правое дело, то не страдать надо, а гордиться своими действиями, тем более что ты еще и жизнью рисковал. Жизнью рисковал, а значит герой. То есть с истреблением противника все понятно. Теперь вопрос об опасностях, таких как разрывы снарядов и мин, БМП и танки, а также стреляющая в тебя пехота противника: и все это делает человека нервным? Нет. Даже на войне к разрывам мин и стрельбе человек по-своему привыкает. Да, может такое быть, что детская хлопушка способна будет в мирной жизни «испугать» ветерана боевых действий или, вернее даже сказать, не испугать, а вызвать ту реакцию, к которой он привык на войне. Он может пригнуться даже от звука этой детской хлопушки. Бывает. Но это ненадолго. Неделя? Ну, три недели. Ну, у самых ранимых душ пусть даже месяц, хотя я сомневаюсь. Пусть месяц. Но это все. Месяц, в крайнем случае, у нормального человека все проходит и организм готов к мирной жизни. Ветераны пьют? Не врите. Пьют те, кто и до войны пил. Все на этом, рассуждать закончил пока, и идем далее по теме…

Итак, показалось двухэтажное здание из красного кирпича, на котором мы отрабатываем учебные штурмы. Так и дошли. Вечером взял у командира учебной роты телефон и позвонил жене. Обрадовалась, и мне стало так же радостно, что вот она есть на этом свете и меня кто-то там ждет. На следующий день штурмовали учебное здание. Снова и снова учились пробегать дистанцию к зданию, работать с условными мирными жителями, если они по условиям игры будут находиться в подвале здания, передвигаться вдоль стены, заходить внутрь подъезда и занимать этажи.

– Куда вы кидаете в меня гранаты, ну подумайте головой, где противник может быть?! – кричит нам один из сотрудников, бывший контрактник из МО. Он лежит в одной из комнат этого здания, на втором этаже. Думается, судя по камням вокруг него, что наши, входя в квартиру, сразу метают гранату именно в его комнату. Он условно убит. Где-то здесь ждет нас инструктор, он затаился, устроил засаду и готов бить в нас холостыми и кидать учебными гранатами-хлопушками.

– Убиты! – кричит нам инструктор. – Головой думайте и научитесь друг с другом общаться, обсуждать штурмы, ошибки.

Мы снова спускаемся вниз. На исходную. Вот первая группа готова к учебному штурму… И так много раз. Здесь же нас учат бить противника из-за угла… С той стороны условный противник, и мы по очереди обходим угол здания. Обходим так, чтобы сначала выносить ствол автомата, тело наше должно остаться в недосягаемости прицела противника. Веселая игра. Но делать надо все быстро и четко. Здесь же учат бить с левого плеча, с правого. Инструктор старается донести до нас азы.

– Вот автомат, – показывает он свой АК и начинает им выделывать разные приемы, – не надо думать, что из него бить можно только с плеча, классически. Нет, это инструмент, и берите его так, как вам удобно. Вот так можете, и так, и так…

При этих словах инструктор поднимает вверх свой АК и вертит его в руках, поворачивая вправо и влево, снизу и сверху показывая нам приемы владения им. В его руках мы видим не просто уставное оружие, а какой-то электроинструмент, вроде дрели или отбойного молотка, или же перфоратора, которыми мастер на все руки старается произвести свою работу. Потом мне все это очень пригодилось на позиции, за ленточкой. Я потом не раз вспомнил инструктора добрыми словами.

– Там, за ленточкой, вы будете грязными, обросшими, и это очень хорошо, потому как снайпер выбирает из вас что-то эксклюзивное, особенное, – доносит до нас мысль другой инструктор, с длинной бородой и только что вернувшийся, по слухам, из Донбасса. – Не надо особенных разгрузок с разными расцветками на себе таскать, и опознавательных знаков вешать на себя не надо, иначе снайпер может вас снять. Все шевроны там запрещены. И первые, кого стараются они валить, это командиров, снайперов, пулеметчиков, медиков, саперов, гранатометчиков, а если «Корд» обнаружат, то постараются подавить его минометами. Так что думайте.

Еще через неделю нас построили на поляне между палатками, где командир учебной роты нам объявил о том, что те, кто пожелает сейчас отправиться на Донбасс, могут это сделать, только им надо подойти к нему. Видимо, нужны были люди в боевых подразделениях. Понятно, что несем потери. Кто-то решил раньше времени уйти за ленточку, а я же задумался. Собрались с мужиками поговорить и решили, что если мы еще на войне не были до этого, то надо, если есть возможность, учиться. Успеем туда. Все там будем. На следующий день кидали гранаты. Инструктор, который руководил всем этим процессом, сказал нам, что если кто-то гранату еще не кидал и делает это впервые, то это как побыть впервые с женщиной в постели. Да, ощущения еще те… Адреналин и хочется выть от восторга. Откидались.

Да, кстати, были среди нас и те, кто решил покинуть учебный лагерь. Их звали «пятисотыми», и коллектив на них «косился», их не любили. Я же к ним относился понимающе. Объясню свою позицию по этому вопросу. Лично для меня, если человек уже пришел в «Вагнер», попробовал свои силы на полигоне, то он, как я думаю, уже достоин уважения. Не каждый имеет силу духа, чтобы даже приблизиться к этому лагерю… А эти люди решились. Ну не смогли пойти за ленточку, все же это не спортивное соревнование по бегу или перетягиванию каната, а война, и на этой войне можно лишиться жизни. Воевать не каждый способен. И кто не способен на смертельный конфликт с врагом, пусть кует победу на другом поприще. Ему тоже общество должно выказать уважение, если он создает оружие для нашей армии или же собирает гуманитарную помощь для нее. Победа и в тылу куется, без тыла нельзя победить. Быть воином, познать философию воина – это дано не каждому, и потому человека судить строго нельзя по этому поводу. Я сторонник кастового развития общества. Например, не только из теорий или религиозных учений, но и на жизненной практике я познал ту вещь, что любое общество естественно делится в своей структуре на философов, воинов и управленцев, а также на тех, кто организует работу по созданию материальных благ, и тех, кто непосредственно создает такие блага. А внутри тоже разные ниши или ступени, каста в себе так же делится на разного рода страты. Есть и те, кто выкинут из кастового порядка, они изгои, и эти изгои мечтают вернуться в общество, но общество их не принимает, тогда эти изгои начинают внутри своего сообщества выстраивать определенную иерархию. Закройте группу людей на долгий период в помещении, так все равно эта группа людей расколется на эти четыре касты. Это как природный процесс. То же самое происходит и с большими сообществами людей, коих может быть десятки миллионов.

Так вот быть воином – это природное, это принадлежность к особой касте людей, призванных самой биологией управлять или воевать. Вы способны за интересы страны вести войну? Вы способны идти на смерть и не бояться смерти, так как вы убеждены, что смерть для вас всего лишь переход в лучший мир, или убеждены в том, что ваша задача в жизни война? Вы воспринимаете бой, как процесс естественный и не делаете трагедии из убийства противника? Если ваш товарищ по оружию погиб, вы ему говорите «пока» и «до встречи»? Тогда вы воин. Война для воина, это его хлеб и его жизненная философия, и только поэтому воин никогда не поймет вас, если вы ему зададите вопрос о том, за что он воевал в том или ином военном конфликте. Воин получает с войны материальные блага и существует в войне как ее неотъемлемая часть. Нельзя же винить великого писателя или талантливого, гениального художника за то, что они продают свои гениальные произведения. Они на этом живут, они получают за свои произведения искусства деньги и в то же самое время несут миссию служению обществу, поднимая его культурный уровень. Человек, несущий миссию, порой не осознает даже этого, он просто обыкновенно в этой миссии живет, потому как по-другому жить не способен. И вот ведь как случается в жизни: как только поместили человека в инородную для него касту, весь его организм начинает протестовать против лживой, неудобной для него формы существования. То же самое я могу сказать и насчет управленцев, организм и дух которых создала сама природа для управления массами людей. Не каждый, по словам Вадима Шлахтера, может управлять массами, маленькими и большими коллективами, ведь такое управление накладывает на психику человека громадную нагрузку. Обыватель не выдерживает такой нагрузки, а тот, кто самой природой создан вожаком, стремится к такой нагрузке и видит в ней само свое существование в этом мире. Потому настоящий вождь, руководитель и воин имеют сходные характеристики психики. Они психически в разы устойчивее обычного человека, и не случайно воина и руководителя относят к одной касте.

В один из дней, что мы были здесь, в учебном палаточном городке, мне удалось даже побывать в наряде. Назвали мой позывной на построении, и я заступил ночью в наряд на сутки по охране палаточного городка. Со мной заступил в наряд молодой мужчина, лет тридцати пяти. Ростом он был чуть ниже меня, крепкого, плотного телосложения, а лицо его выдавало, что он человек очень хороший. Мы с ним стояли всю ночь у ворот, ведущих в наш палаточный лагерь. С нами, где-то там рядом, еще дежурили люди. В их задачу входило патрулировать территорию лагеря. Но ночью никто не шлялся и забот не было. Были у нас там, у ворот, даже собаки. Две собаки дежурили с нами. Нет, они не были служебными псами, это были собаки-добровольцы, как и все здесь живое. Все живое здесь, замечу остроумно, было добровольческим. Казалось здесь, что сама природа помогает нам всем, что сама природа за нас: собаки-добровольцы стоят с дежурными на КПП, кошки и коты-добровольцы в столовой и ловят крыс, а птицы прилетают к нам, чтобы услаждать наш слух во время отдыха. И сама погода даже благоволила нам, ведь здесь, в Краснодарском крае, нет сильных морозов зимой, а весна, лето и осень ласковые, совсем не такие злые, какими бывают в других районах России. Так бывает, если уж бог расположен к праведникам, то это выражается во всем. А ведь праведниками мы и были, так как все отношения внутри нашего коллектива напоминали что-то такое давно забытое из старых когда-то прочитанных в юности умных книг о монашеских рыцарских орденах. И само общение в Пионерлагере напоминало общение монахов между собой: кроткое и мягкое, что-то такое приглушенное всегда было в голосах здешних сотрудников и курсантов. Утвердительный или твердый, но в то же время мягкий, с нотками монашеской кротости голос праведника иногда звучит сильнее любой команды истеричного армейского офицера.