Текст книги "Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война"

Из новой провинции тоже идут недобрые вести. Болгары не хотят верить, что они становятся гражданами Румынии. Им объясняют, что ввиду «ректификации границ» они отныне должны в церквах молиться богу не за царя Фердинанда, а за короля Карла. Но они не верят. Они проливали кровь за освобождение македонских братьев (они-то этому честно верили), многие из них погибли, оставшиеся возвращаются теперь в свои места. И вот им говорят, что «освобожденные» македонцы отошли к Сербии и Греции, а сами они, освободители, отныне, в качестве румынских граждан, лишаются всех политических и национально-культурных прав. Этому, как видите, поверить не легко. И можно предвидеть, что румынское правительство скоро начнет прибегать к таким мерам убеждения, которым нельзя не верить.

Коалиционное консервативное правительство, обогатившее страну новой провинцией и холерой, чувствует себя не на розах. В его собственной среде – жестокий раздор между консерваторами и консерваторами-демократами. Этот раздор все более обостряется, ибо в новой провинции – богатейшие области, годовое производство которых оценивается в 163 миллионов франков, – стоят на очереди тысячи административных назначений, и каждая из клик стремится предоставить новые места своим политическим клиентам. Расколотое внутри, правительство в то же время до последней степени скомпрометировано извне и лишено всякого авторитета в стране.

Либералы – сильнейшая партия в стране, и за тот порядок вещей, который в ней существует, они ответственны больше всех. В течение 47 лет существования новой Румынии – 28 лет у власти стояли либералы. Они же несут главную тяжесть ответственности за захват квадрилатера: это была, главным образом, их программа, и они толкнули консерваторов на путь ее выполнения. Теперь, изо всех сил проталкиваясь к власти, либералы берут на себя обязательство «разрешить» аграрный вопрос, реформировать избирательный закон и, вместе с консерваторами, дают неопределенные, но заманчивые обещания евреям. Ни по своему составу, ни по своим традициям румынский либерализм неспособен, однако, развязать или рассечь феодальные узы, связывающие развитие страны.

В Македонии феодальные аграрные отношения уничтожены внешней катастрофой: изгнав турецких «бегов» (NB: и истребив половину крестьян!), балканская война ликвидировала македонский феодализм. Что же касается Румынии, то балканская катастрофа только обострила ее внутренние вопросы, но разрешить их не могла. В Румынии владычествует не турецкая, а своя собственная, национальная каста. Внешняя катастрофа уничтожить ее не может. Но зато можно с уверенностью сказать, что вся политика владычествующей касты, в ее консервативных и либеральных разновидностях, энергичным темпом ведет страну на путь внутренней катастрофы.

«Киевская Мысль» N 261, 21 сентября 1913 г.

Л. Троцкий. РАБОЧАЯ ПАРТИЯ

В борьбе с рабочим движением румынская либеральная олигархия прибегает к тому средству, которое ей никогда не изменяло: к коррупции. Вряд ли есть в мире другая страна, где бы политическая коррупция, во всех ее видах и формах, играла такую роль, как в жизни Румынии. Главным орудием коррупции является непропорционально большой государственный бюджет.

Политически и нравственно независимой интеллигенции здесь нет. В стране с нищим крестьянством и слабой индустрией интеллигенция, естественно, прилепляется к государственному аппарату. А правящая олигархия прекрасно извлекает все выгоды из такого положения, в зародыше подавляя всякое самостоятельное движение мысли или совести в среде интеллигенции. Подачкам, стипендиям, жалованьям и пенсиям нет конца. Будущий адвокат, врач, учитель или писатель уже со школьной скамьи привыкают смотреть на себя как на государственных стипендиатов. У румына-врача может не быть ни практики, ни знаний, ни способностей, – все равно, ему дадут место; если свободного места в запасе нет, для него выдумают специальную должность младшего помощника надсмотрщика над муниципальными мухами. Довольно большое количество студентов состоит в агентах здешней охраны, и эта служба, в которой общественное мнение видит лишь один из способов государственного страхования от безденежья, не считается позорной. Народных учителей, среди которых давали себя знать демократически-оппозиционные настроения, олигархия быстро приструнила, поставив их во главе крестьянских кредитных товариществ, зависящих от государственного земледельческого банка. Всегда на страже своего социального владычества, правящая каста отравляет все учреждения и организации, все органы общественного мнения и все «свободные» профессии духом сутенерства. Вооруженная этим же безошибочным методом, она подошла к рабочему вопросу.

В 1900 году либеральное правительство провело закон о принудительно-цеховых организациях из хозяев и рабочих. Цель закона была – создать в правлениях цеховых организаций платные места для рабочей интеллигенции, деморализовать таким путем передовых рабочих и обессилить массу. Но румынская зубатовщина в применении к рабочим сорвалась, как она срывалась и в других местах. В первые же годы существования цеховых организаций сказался непреодолимый антагонизм между хозяевами и рабочими, и этот антагонизм привел к развитию профессионального рабочего движения внутри принудительных организаций смешанного состава. Энергичный толчок, который сразу вывел румынское рабочее движение на более широкую дорогу, дан был событиями русской революции.

Под непосредственным впечатлением трагедии 9 января[116]116
  9 января 1905 г. – день расстрела петербургских рабочих, шедших к царю с петицией об улучшении своего положения. 9 января начинается революция 1905 года.
  Подробнее о событиях и историческом значении 9 января см. книгу Л. Троцкого «О 9 января», изд. ГИЗ, Москва, 1925 г.


[Закрыть] группа бухарестских рабочих, связанных еще с первой эпохой румынского социализма, созвала массовое собрание сочувствия русскому народу. Полиция пыталась помешать, тем не менее, собрание состоялось и имело огромный успех. Настроение рабочих сильно поднялось. Выпущен был один номер социалистической газеты. В это время в рабочее движение вступает Х. Раковский и сразу становится во главе его.

Раковский – не румын, а болгарин, из той части Добруджи, которая, по Берлинскому трактату, отошла к Румынии. Он учился в болгарской гимназии, был исключен из нее за социалистическую пропаганду, университетский курс проходил в южной Франции и французской Швейцарии. В Женеве Раковский попал в русский социал-демократический кружок, находившийся под руководством Плеханова и Засулич.[117]117
  Засулич, В. И. – известная русская революционерка. Была впервые арестована в 1869 г. в связи с делом Нечаева, но вскоре освобождена. В конце лета 1875 г. она работает в Киеве, где участвует в «кружке бунтарей», ставившем себе целью вызвать бунт в Чигиринском уезде, Киевской губ. В 1877 г. Засулич стреляет в петербургского градоначальника Трепова, приказавшего подвергнуть телесному наказанию политического каторжанина Боголюбова (Емельянова), за отказ последнего при встрече с ним снять шапку. Суд присяжных, состоявший в большинстве из рядовых обывателей, вынес Засулич оправдательный приговор. С этих пор имя Веры Засулич становится одним из популярнейших имен в России. После раскола «Земли и Воли» Засулич примыкает к «Черному Переделу». Позднее принимает ближайшее участие в создании первой марксистской организации – группы «Освобождение Труда» – и становится членом редакции газеты «Искра». После раскола РСДРП на II съезде Засулич примкнула к меньшевикам. Во время мировой войны заняла социал-патриотическую позицию. Умерла в мае 1919 г. в Петербурге.
  О Плеханове см. примечание 45.


[Закрыть] С этого времени он тесно связывается с марксистской русской интеллигенцией и, спустя несколько лет, деятельно работает на почве русской политической литературы под псевдонимом Х. Инсарова. За свою связь с русскими Раковский в 1894 году подвергается высылке из Берлина. После окончания университета он приезжает в Румынию, в свое официальное отечество, с которым его до тех пор ничто не связывало, и отбывает воинскую повинность в качестве военного врача. Далее начинается эпоха его непосредственного знакомства с Россией, и оно сразу заходит так далеко, что в 1900 году Раковского высылают из Петербурга после месячного пребывания в столице. Это было время операций небезызвестного провокатора Гуровича[118]118
  Гурович, М. И. – известный провокатор. По профессии помощник провизора; имел аптекарский магазин в г. Луганске. В конце 80-х годов за участие в революционном движении был сослан в Сибирь. По возвращении из ссылки поступил секретным сотрудником в петербургское охранное отделение. Гуровичу удалось завязать широкие связи с петербургскими социал-демократами. С провокационными целями он становится издателем первого легального социал-демократического журнала «Начало». В 1902 г. Гурович был разоблачен. Год спустя он был назначен заведующим галицийской и румынской агентурой. Вскоре он выехал обратно в Петербург и здесь стал играть видную роль в департаменте полиции и охранном отделении, ведя вместе с Рачковским наблюдение за революционными организациями в Петербурге. За предотвращение готовившегося эсерами покушения на Булыгина и Трепова Гурович был назначен начальником канцелярии по политическому сыску на Кавказе. В этой должности он пробыл до 1906 г., когда вследствие разлада с начальством должен был уйти в отставку.


[Закрыть] в петербургской литературной среде. Гурович, между прочим, занимался тогда, и весьма удачно, хлопотами за высланных и заточенных литераторов, с которых предварительно получал некоторую сумму на смазку чьего-то высокопоставленного родственника, возможно, что и мифического. С Раковского Гурович также заполучил на расходы по «родственнику», и в результате этой трансмиссии Раковский в 1901 году беспрепятственно возвращается в Петербург и остается в нем свыше года. После нового двухлетнего пребывания во Франции, в социалистических кругах которой он успел еще раньше стать своим человеком, Раковский в 1903 году снова вступает на почву Румынии.

В 1905 году, после собрания сочувствия русскому народу, Раковский, вместе с передовыми рабочими и при постоянном содействии Гереа^{52}, ставит еженедельный орган «Rominia Moncitoare». В это время стачечное движение в стране принимает, под влиянием толчка со стороны России, массовый характер и с ремесла переносится на государственные предприятия: бастуют рабочие казенных табачных и спичечных заводов; бастуют почтальоны, даже городовые обращаются в «Rominia Moncitoare» с просьбой организовать им забастовку. Внутри цеховых организаций борьба принимает крайне острый характер. Деклассированные и корруптированные рабочие, устроившиеся при содействии хозяев и властей в качестве цеховой бюрократии, открывают поход против самостоятельного рабочего движения. Кульминационным пунктом похода явилось нападение цеховых заправил, при поддержке полиции, на рабочее собрание, созванное Раковским в Констанце. Произошло форменное побоище, в довершение которого полиция отвезла окровавленного оратора в участок. Эта расправа вызвала крик возмущения со стороны рабочих всей страны. Но тут разыгралось страшное крестьянское восстание (март 1907 года) и еще несравненно более страшное подавление восстания, – эти события провели черту под первым периодом рабочего движения.

Глубокие причины периодических крестьянских восстаний в Румынии заложены в ее крепостнических аграрных отношениях. В возмущении 1907 года можно без труда открыть влияние крестьянского движения в России. Но непосредственно восстание было вызвано антисемитской демагогией румынских либералов, натравливавших крестьян на многочисленных в Молдавии евреев-арендаторов. Движение, которому администрация в первый его период, когда оно по внешности имело антисемитский характер, не препятствовала, очень быстро развернулось и с арендаторов-евреев перешло на арендаторов-христиан, принадлежащих, главным образом, к либеральной партии, а затем и на помещиков. Крестьяне громили имения, захватывали или истребляли помещичье имущество, избивали администрацию; было совершено несколько убийств.

Либералы, конечно, испугались того духа, который они же породили своим олигархически-феодальным режимом и вызвали к действию своими антисемитскими заклятиями. В качестве правящей партии они, разумеется, первым своим делом сочли раскрытие «подстрекателя». Такого они без труда нашли в лице слагавшейся рабочей партии. К тому времени «Rominia Moncitoare» уже стояла в центре рабочих кружков, которые начинали политическую агитацию и много внимания уделяли аграрному вопросу. Но, помимо всего прочего, у рабочих кружков не было еще ни сил, ни времени на то, чтобы «подготовить» восстание крестьян, охватившее как Молдавию, так и Валахию. Это, однако, нисколько не остановило либерального правительства, которое учинило жестокий разгром рабочей партии. Несколько сот «иностранцев» было выслано навсегда из пределов Румынии, при чем, наряду с действительными иностранцами, как многочисленные здесь румыны из Трансильвании, высланы были все участвовавшие в движении евреи, а также вообще все те, чьи бумаги не были в полном порядке. Так, например, изгнаны были: братья Гоппе, чехи, родившиеся в Румынии и здесь отбывавшие воинскую повинность; еврей-поэт Барбу Лазарьяну; братья Гебар, немцы по происхождению, но румынские граждане второго поколения; родившийся в России Леонардо Паукеров; Василий Анагносте, грек по отцу, и т. д., и т. д. Но наиболее лихим актом олигархии явилось изгнание доктора Раковского, поручика румынской армии, гласного констанцского земства, отец которого неоднократно избирался городским гласным Мангалии. Высылка Раковского была подготовлена кампанией правительственной прессы, которая доказывала, что Раковский, как болгарский уроженец, лишь «по ошибке» зачислен был в ряды румынской армии, и заодно вменяла ему в вину ряд преступлений: принимал потемкинцев^{53}, боролся за политические права добруджан, организовал стачки румынских рабочих в интересах болгарской промышленности (!), подготовил крестьянское восстание и, наконец, – состоит… агентом русского генерального штаба! Последнее обвинение только выиграет в своей убедительности, если принять во внимание, что Раковский является автором известного труда «Россия на Востоке» (на болгарском языке), в котором выступает непримиримым противником ближневосточной политики России.

Одними высылками дело не ограничилось. Приняты были наспех исключительные законы, направленные против движения в целом. С этой целью либеральное правительство использовало покушение на премьера Братиану, произведенное в 1909 году рабочим Желеа, – разумеется, вне какой бы то ни было связи с рабочей партией, зато, по всей видимости, не без соучастия политической полиции. Издан был в 1910 году закон, совершенно лишающий железнодорожных рабочих права коалиций. Другим законом всякие проступки против так называемой «свободы труда» подведены были под тяжелую тюремную кару (до 2 лет). Практика администрации находилась, разумеется, в полном соответствии с общим духом либерального режима. Консерваторы, ставшие у власти в 1911 году, повели более примирительную политику по отношению к рабочим. Они даже вступили на путь социального законодательства и провели страховые законы, сосредоточив, однако, все управление страховыми учреждениями в руках государства.

Между тем, рабочее движение шло своим чередом. Возвращение Раковского в Румынию стало для румынских рабочих не только делом политического интереса, – в Раковском они теряли вождя с недюжинной энергией, широким кругозором и международным опытом, – но и вопросом чести. Открывается пятилетие неутомимой борьбы за возвращение Раковского в страну, при чем в борьбе этой, неутомимым вдохновителем которой являлся Доброджану-Гереа, не было недостатка в драматических эпизодах и даже кровавых столкновениях. Раковский начал свое изгнание с опубликования на французском языке бичующего памфлета «La Roumanie des boyards» («Боярская Румыния»), в котором развертывает картину социальных и политических условий Румынии и на языке документов, воспроизведенных в книге fac-simile, рассказывает чудовищную историю своего изгнания. По соглашению со своими румынскими друзьями, он решает нелегально вернуться в Румынию, чтобы таким образом вынудить у суда пересмотр своего дела. Его арестовывают в Кайнени, и так как арест был обставлен великой таинственностью, то распространился слух, что Раковский убит. В связи с этими слухами в Бухаресте произошло бурное рабочее собрание, закончившееся кровавым столкновением с полицией на главной улице, в сотне шагов от королевского дворца; были десятки раненых с обеих сторон. Однако, либеральное правительство просто выслало вторично Раковского за границу, не доводя дела до суда.

В 1911 году Раковский снова пробирается в Румынию и на сей раз благополучно въезжает в Бухарест. У власти находилось в это время уже консервативное министерство Карпа. Но и Карп не хотел «скандала»: он заявил, что при первых двух высылках Раковского не были соблюдены необходимые формальности, и что, прежде чем Раковский получит право апелляции к суду, он должен быть выслан в третий раз – по всей форме. Раковский поселяется в Софии и приступает к изданию ежедневной газеты «Напред», в которой ведет блестящую кампанию против поднимающего голову болгарского империализма – за соглашение с Турцией. Борьба за возвращение Раковского в Румынию идет, между тем, своим чередом. Сопротивление консерваторов этому требованию ослабевает. Они боятся возвращения к власти либералов, – партии, несравненно более сильной и лучше организованной, и начинают задумываться над тем, не может ли для них оказаться выгодным противопоставление социалистов либералам. В это время в центре общего внимания становится скандальная – даже для румынских политических нравов! – трамвайная афера. Будучи у власти, либералы создали общество городских трамваев: город дал 60 миллионов франков, частная либеральная группа – 5 миллионов, прибыль делилась пополам, и все правление находилось в руках частной клики. Возмущение было всеобщее, консерваторы стремились использовать его, заигрывали с демократическими элементами, – и это решило судьбу Раковского. Ему был разрешен въезд в Румынию для защиты своих интересов перед судом, и этот суд восстановил его в правах румынского гражданина.

Вся жизнь рабочей партии в течение пяти лет вращалась вокруг дела Раковского. Не было такого подлога, который либеральные учреждения (министерство, префекты, муниципалитеты) не пустили бы в ход, чтобы раздавить человека, которого они с полным основанием считали опасным врагом. Тем сильнее одержанная победа подняла самосознание рабочих.

Значительную роль во всей этой кампании сыграл «Adeverul», виднейшая бухарестская газета, выходящая ежедневно в нескольких изданиях. Издателем «Adeverul'а» состоит г. Милле, принадлежавший в свое время к социалистической партии первого призыва. Большинство сотрудников «Adeverul'а» – того же политического происхождения, что и издатель. Эта группа, в отличие от остальной социалистической интеллигенции, не примкнула к либеральной партии, а попыталась занять самостоятельное положение, в качестве независимого демократического органа, со связями в социалистической партии. Но в этой стране бесконтрольных клик и зависимых клиентел существование «независимого» демократического органа возможно менее, чем где бы то ни было. Оппозиция по отношению к либералам скоро превратилась в политическое содружество с консерваторами, преимущественно, с «такистами» (сторонники Таке Ионеску), т.-е. с наименее опрятной частью консерваторов. Пока у власти стояли либералы, двусмысленность политической роли «Adeverul'а» маскировалась его общим оппозиционным тоном. Но когда у власти стали консерваторы и особенно когда они – главным образом, под давлением либералов – ввязались в бессмысленную военную авантюру, которая должна была посеять смертельную вражду между Румынией и Болгарией и сделать Румынию игрушкой в руках ее великодержавных соседей, – «Adeverul'у» пришлось недвусмысленно и ясно ответить на вопрос: «како веруеши». Вместо того чтобы во имя элементарнейших принципов демократии выступить против воинственных замыслов социальной реакции, «Adeverul» вооружился большой медной трубой казенного образца и в течение целого года извлекал из нее «демократические» вариации на тему боевого шовинизма. Задача газеты состояла в том, чтобы породнить общественное мнение с совершенно чуждой ему идеей захвата квадрилатера. В своем нетерпеливом рвении «Adeverul» зашел так далеко, что ночное похищение беззащитной провинции изображал как служение великой миссии всеобщего умиротворения и даже как выполнение решений… Базельского социалистического конгресса! Это привело к бурному разрыву между рабочей демократией и беспринципной газетой, которую европейские телеграфные агентства не раз цитировали как орган демократии и социализма.

На 250 – 300 тысяч промышленных рабочих Румынии, – считая ремесло, крупную индустрию, горнозаводские и государственные предприятия, – в профессиональные союзы организовано было к концу 1912 года около 14 тысяч человек. На эти союзы опирается организационно и партия. Было бы, однако, в корне ошибочно строить оценку политического значения рабочей партии на этих голых цифрах. Оно несравненно выше. Буржуазной демократии, заслуживающей этого имени, в Румынии нет. Рабочая партия непосредственно противостоит правящей олигархии. Под обеими одна и та же основа: закабаленная деревня с неустойчивыми, постоянно угрожающими взрывом аграрными отношениями. Эта минированная социальная почва чрезвычайно ослабляет цензовую олигархию и, наоборот, создает выгодный политический резонанс для агитации рабочей партии. В том же направлении влияют еврейский и, новорожденный, болгарский вопросы. Все это заставляет думать, что в том внутреннем кризисе, который наступил для Румынии, молодой рабочей партии будет принадлежать не последнее слово.

«Киевская Мысль» N 252, 12 сентября 1913 г.

Л. Троцкий. ДОБРОДЖАНУ-ГЕРЕА

Период интеллигентского социализма здесь уже оставлен, как мы видели, позади. Но сохранилась еще пуповина, связывающая рабочую партию с некоторыми внепартийными элементами, которые входили некогда в старую социалистическую партию. Эта связь разрывается сейчас на моих глазах – в чрезвычайно страстной полемике, которая ведется между рабочей газетой «Rominia Moncitoare» и демократическим органом «Adeverul» по вопросу о поведении румынского правительства и правящих партий в последних балканских событиях.

Глава нынешнего румынского правительства Тит Майореску, как и целый ряд других выдающихся консервативных деятелей (Карп, Т. Россети и др.), вышел из литературного общества «Юнимеа» («Юность»), выполнявшего здесь ту работу, какая у нас падала на деятелей эпохи, начинающейся Ломоносовым и увенчивающейся Пушкиным, Гоголем и Белинским, – работу формирования литературного языка, установления основных национально-культурных и эстетических понятий, выработки форм и приемов литературного творчества. Процесс, который на Западе тянулся века, который в России заполнил собою столетие, здесь совершился крайне сокращенно – в течение одного поколения.

Опираясь на творчество больших национальных поэтов, Александри и Эминеску, «Юнимеа» успешно боролась за права народного языка против французского влияния, исходившего от Расина и Корнеля, а не из разговорной речи валахского крестьянина, и против карикатурного «римского» направления, которое историю румын выводило по прямой линии от волчицы, вскормившей Ромула и Рема. «Юнимеа», выполнявшая свою работу в консервативно-национальном духе, встретила решительную оппозицию со стороны радикально-просветительного направления, которое по своей культурно-исторической роли соответствовало европейскому «XVIII столетию» или русским «60-м годам». Но так как просветительство явилось в Румынии поздно, то оно с самого начала стало на почву теоретических положений марксизма. А в то время румынским просветителям, так далеко забежавшим вперед, приходилось для новых идей, которые они вносили в общественный обиход, создавать новые термины, строить новые слова, словом, участвовать в выработке литературного румынского языка. Руководящая роль в румынском просветительстве принадлежала Доброджану-Гереа. Здесь уместно будет хоть в беглых чертах познакомить русского читателя с биографией этого выдающегося человека.

Константин Доброджану-Гереа родился в 1855 году в Славянке, Екатеринославской губернии, в еврейской семье Кац. Вынужденный покинуть Екатеринославскую гимназию, он готовится в Харькове на аттестат зрелости, поступает на естественный факультет и тогда же семнадцатилетним юношей вступает в революционный кружок Ковалика, Боголюбова и Говорухи.[119]119
  Ковалик, С. Ф. (род. в 1846 г.) – видный революционер-народник. В 1870 г. выдержал экзамен на степень кандидата математических наук при киевском университете. В 1872 г. он был избран мировым судьей в Мглинском уезде Черниговской губ. и руководил съездом мировых судей этого уезда. Однако, вскоре бросил попытку деятельности на легальной почве и целиком отдался революционной работе. В 1873 г. он на короткое время выехал за границу и, возвратившись оттуда, энергично принялся за организацию революционных кружков в целом ряде городов. В мае 1874 г. вместе с группой революционеров начинает работать на Волге, ведя революционную пропаганду во всех крупных приволжских городах. В июле 1874 г. Ковалик был арестован и привлечен к процессу «193-х» (см. прим. 120). На процессе Ковалик вместе с Мышкиным, Войнаральским и Рогачевым был признан главным обвиняемым и приговорен к 10 годам каторжных работ. Срок наказания отбывал на Каре и в Якутской области.
  В 1924 г. в Москве Ковалик принимал участие в работах съезда общества бывших политкаторжан. Умер в 1926 г.
  Боголюбов (Емельянов), А. П. (род. в 1852 г.) – видный революционер-народник. Работал в 70-х годах на юге России, организуя революционные кружки среди студенческой молодежи. По обвинению в участии в демонстрации на Казанской площади в Петербурге в декабре 1876 г. был арестован и приговорен к 15 годам каторги. 13 июня 1877 г. в доме предварительного заключения, где в то время находился Боголюбов, был произведен инспекторский осмотр; тогдашний петербургский градоначальник Трепов приказал подвергнуть Боголюбова наказанию розгами за отказ снять перед ним шапку. Эта расправа вызвала взрыв возмущения среди революционеров, и в январе 1878 г. Вера Засулич произвела свой знаменитый выстрел в Трепова.
  Боголюбов был увезен в Харьковскую центральную тюрьму, где в 1880 г. сошел с ума и вскоре умер.
  Говоруха-Отрок, Ю. Н. (1854 – 1896). – В 1874 г. активно работал в харьковском революционном кружке и участвовал в «хождении в народ». Будучи арестован, он просидел несколько лет в тюрьме и в 1878 г. судился по процессу «193-х». Приговоренный к нескольким годам тюрьмы он был в 1882 г. освобожден. С этого времени он уже отходит от революционной деятельности и решительно эволюционирует вправо. С 1889 г. он постоянно сотрудничает в реакционных «Московских Ведомостях», где ведет литературный отдел. В своих статьях он резко нападает на радикальных писателей и развивает ту мысль, что русскую литературу губит ее оторванность от православной религии. В области политической Говоруха-Отрок становится на славянофильскую, крайне реакционную точку зрения.


[Закрыть] Когда начинается движение в народ, Гереа вместе со своими друзьями, Аптекманом и Куляшко, умершим впоследствии в Плоештах, направляются в Славянку, где открывают кузницу. Позже к ним присоединяется еще несколько пропагандистов. Организация, еще не успевшая проникнуть в крестьянскую среду, обращает на себя внимание полиции. «Кузнецы» возвращаются временно в Харьков. Укрываясь от полиции, Гереа направляется в Таврическую губернию, где уже работал в это время в одной из немецких колоний учитель Бранднер, повешенный позже вместе с Осинским^{54} в Киеве.

Но уже через три месяца Гереа приходится спасаться бегством. Он переходит с контрабандистами в марте 1875 года границу Румынии, далекий от мысли, что эта страна станет для него вторым отечеством. Без гроша в кармане, он проводит несколько дней с бродягами. В Яссах находит своего друга Куляшко и при его содействии поступает в сапожную мастерскую. Получив помощь из России, Гереа направляется в Швейцарию, работает короткое время в Берне в кузнечной мастерской, переселяется в Женеву и вступает там в русский социалистический кружок. В мае 1875 года он возвращается в Румынию, в Яссы, чтобы организовать транспорт заграничной русской литературы в Россию. С этой целью он впервые завязывает связи с румынской радикальной молодежью. Осенью появляются в Яссах новые эмигранты: Чубаров, повешенный позже в Одессе под именем «Капитана», и братья Аркадатские. Нужда в этой группе царила чрезвычайная. Эмигранты копали одно время землю для постройки. Гереа снова поступил в мастерскую. В это время он женится на румынке. Через некоторое время Гереа собирается пропагандистом в Малую Азию, к некрасовцам; однако, поездка это не состоялась, и Гереа, по совету своих бухарестских друзей, переселяется в столицу Румынии. Здесь Гереа совместно с русским эмигрантом Жебуневым открывает слесарную мастерскую. Бухарест в это время был центром болгарских революционеров: здесь проживали знаменитый македонский деятель и болгарский поэт Ботев и будущий диктатор Болгарии Стамбулов. Благодаря Гереа и Русселю возникает в Бухаресте румынский социалистический кружок, откуда вышли видные деятели, как Стаучеану, Истрати (впоследствии министр) и др. Дела мастерской шли плохо, Гереа переселился в Плоешты и принялся за работу в качестве слесаря. Здесь собрался вскоре новый кружок русских эмигрантов.

Но вот открывается русско-румынско-турецкая война. В ожидании появления русской армии, эмигранты разбредаются из Плоешт – кто за границу, кто в Бухарест или другие города, удаленные от пути, по которому должны проследовать войска. Но Гереа не может покинуть Плоешт: жена его ждет ребенка. С американским паспортом на имя Роберта Джинкса Гереа остается на месте, решив: будь, что будет! Приходят войска, и в доме, где жил Гереа, поселяется русский интендантский офицер. Видя бедность, в какой проживала интеллигентная семья, офицер предложил г-же Гереа заняться стиркой белья для военных госпиталей. Гереа импровизирует специальную сушильню и вскоре сосредоточивает в своих руках стирку белья для русских лазаретов в Буцау, Плоештах и Браилове, куда переселяется с семьей. Туда же переезжают врач Александров (Василий Ивановский), Кодриану, Руссель, Арборе (Ралли) и др. Одновременно со стиркой и сушкой белья идут страстные споры о судьбах России. В этих спорах, ведущихся, разумеется, на русском языке, главную роль играет за-атлантический гражданин Роберт Джинкс. Живущий тут же рядом русский офицер обращает внимание жандармского полковника Мерклина, начальника войсковой полиции, на подозрительную личность прачечного «подрядчика». Дело вмиг становится на рельсы. Мерклин наводит справки, вступает в непосредственное сношение с Джинксом и без труда открывает, кто скрывается под этим именем. Мерклин вызывает Джинкса в Констанцу фальшивой телеграммой от имени Красного Креста, захватывает его в Констанце и на пароходе отправляет в Россию (в 1878 году). Только через несколько недель удается жене и друзьям узнать, куда исчез Гереа, отправившийся для деловых переговоров с уполномоченным Красного Креста. Румынское министерство обратилось к русским властям с запросом по поводу этого вероломного ареста на румынской территории, но получило в ответ: «Это дело нам известно», что означало прямое предложение не вмешиваться. Гереа заключили в Петропавловскую крепость, установив его тождество с Кацем, причастным к «большому процессу» («дело 193-х»),[120]120
  Дело «193-х». – 18 октября 1877 г. в Петербурге особое присутствие правительствующего сената начало разбор дела 193 революционеров-народников, обвинявшихся в организации «преступного сообщества с целью ниспровержения правительства». Предварительное следствие по этому делу длилось 4 года. Главными обвиняемыми были: Мышкин, Ковалик, Войнаральский, Рогачев, Синегуб, Квятковский, Сажин и др. С первого же дня процесса обвиняемые решили использовать скамьи подсудимых в целях агитации. Они решительно выступили с протестом против отсутствия гласности на процессе. С единодушным возмущением отнеслись также обвиняемые к решению суда разделить всех подсудимых на 17 групп и вести разбирательство дела по группам. Большинство обвиняемых заявили, что они не признают суда и не желают в нем участвовать. «Мы требуем судить нас заочно, – заявил обвиняемый Синегуб, – и просим оставить нас в наших тюрьмах, где мы столько лет ожидали хотя бы приличного суда – и не дождались». На суде была произнесена знаменитая речь обвиняемого Мышкина, в которой он говорил о положении крестьянства и рабочих, о царских порядках и о задачах революционеров. В своей речи Мышкин заклеймил позорное поведение суда. Речь Мышкина произвела чрезвычайно сильное впечатление. Приговором суда 36 обвиняемых были приговорены к ссылке в Сибирь, 94 человека были оправданы, остальные были сосланы на поселение на разные сроки. Александр II отклонил ходатайство суда о смягчении приговора.


[Закрыть] и приговорили к вечной ссылке на поселение в Мезень. Процесс был ускорен благодаря вмешательству барона Бенкендорфа, стоявшего во главе Красного Креста (впоследствии лондонский посланник): барон указал на крупные услуги, оказанные Джинксом больным и раненым солдатам, и настоял на передаче ему 600 франков по счету Красного Креста. Эти деньги дали возможность Гереа бежать вместе с другим ссыльным, Преферанским, из Мезени на рыбачьем судне в Норвегию. В сентябре 1879 года Гереа снова в Румынии, на этот раз – навсегда. Он становится… вокзальным ресторатором в Плоештах; румынское правительство сдало ему ресторан в аренду, в видах «материальной помощи эмигрантам из Бессарабии», – на самом деле, пока жив был Гереа, доходы с ресторана шли в большей мере на помощь русскому революционному движению и румынской социалистической партии. И в то же время начинается его социалистическая, а затем и литературно-критическая деятельность на румынском языке. Некоторые лучшие статьи Гереа, создавшие ему огромную популярность в стране, писались им за ресторанной стойкой, урывками, в хаосе ресторанных счетов, вокзальных сигналов, стука ножей и вилок.

В 1880 году появляется, за подписью Кая Гракха, «Открытое письмо И. Братиану, г. министру-президенту», являющееся первым изложением идей социализма на румынском языке. Автором этого памфлета был Гереа. Вскоре после письма Гереа выпускает книгу «Чего хотят румынские социалисты?» – систематическое изложение социал-демократической программы (уже в более или менее марксистском духе). С этого времени в нескольких изданиях, которые выходят при его участии или под его руководством, Гереа публикует ряд статей по вопросам политической экономии и теории социализма. В 1882 – 1884 г.г. группирующийся вокруг Гереа кружок румынских интеллигентов издает научно-популяризаторский журнал, который, в честь «Современника» Чернышевского, назывался «Contemporanul». В этом журнале Гереа печатает свои критико-литературные исследования, создавшие ему имя далеко за пределами социалистических кругов. Знаменитая в истории идейного развития Румынии полемика между Гереа и Майореску (нынешним – 1913 год – министром-президентом) по вопросу о социальном значении искусства ведется Гереа со страниц «Contemporanul'а» с энергией и блеском. Румынский историк Иорга, который относится к Гереа с тройной враждебностью – «народника»-реакционера, националиста и почти патологического антисемита – и который утверждает, что выдвинутый Гереа вопрос об общественном значении искусства «имел весьма малое отношение к развитию румынского народа», вынужден, однако, тут же, в полном противоречии с собою, признать, что «молодое поколение почти целиком стало на сторону Гереа и отвернулось от заслуженного Майореску, который уже не был для молодежи прославленным вождем румынской культуры, а стал в ее глазах отъявленным метафизиком». Делая таким образом попытку выключить Гереа из истории развития румынского народа, Иорга заодно уже выключает целую эпоху румынского «просветительства» и все молодое поколение 80-х годов, не худшее в чередовании поколений румынской интеллигенции.

Движение развернулось так широко, что оказалось в состоянии поддержать ежедневную социалистическую газету и даже завоевать для отдельных социалистов депутатские места. На международном социалистическом конгрессе в Цюрихе (1893 г.) румынская социалистическая партия была представлена очень внушительной делегацией. И, тем не менее, не могло быть сомнения, – и Гереа не заблуждался на этот счет уже в ту пору, – что румынский социализм 80-х годов был лишен подлинной своей социальной основы: были немногочисленные рабочие, да и то, преимущественно, иностранцы, но пролетариата, как класса, не было. Это именно и делало возможным массовое распространение марксизма в среде интеллигенции, – марксизма, как теоретического построения, а не как орудия классовой борьбы. Внутреннее противоречие такого положения должно было вскрыться раньше или позже. Прежде, однако, чем ликвидировать свою связь с марксизмом, интеллигенция сделала попытку, не порывая с доктриной, найти для своих сил применение в закрепощенной румынской деревне. Успех оказался, по внешности, чрезвычайным, но именно поэтому убийственным для всего движения.