Текст книги "По понятиям. Происхождение современной общественной морали"

По понятиям
Происхождение современной общественной морали
Лев Волохонский

Только под утро он разделся и уснул, и вот

во сне явился к нему маленького роста кошмар

в брюках в крупную клетку и глумливо сказал:

Голым профилем на ежа не сядешь!..

Святая Русь страна деревянная, нищая и …опасная, а

русскому человеку честь только лишнее бремя.

– Ах, ты! – вскричал во сне Турбин, – г-гадина, да

я тебя. – Турбин во сне полез в ящик стола

доставать браунинг, сонный, достал, хотел выстрелить в кошмар, погнался за ним, и кошмар пропал.

М. Булгаков «Белая гвардия»

© Лев Волохонский, 2016

© М. Волохонская, дизайн обложки, 2016

© М. Волохонская, иллюстрации, 2016

Редактор О. Корзинина

Редактор Л. Морган

ISBN 978-5-4483-0983-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие
Зоновские понятия и этические ценности посткоммунистического общества

…институциональная структура тюремного

сообщества конгруэнтна институциональной

структуре общества советского типа…

А. Н. Олейник «Тюремная субкультура»

Сегодня, когда хотят кого-нибудь напугать, говорят: «Ну ладно, не хочешь по человечески, по понятиям – давай по закону».

К настоящему моменту завершается процесс конвергенции этических ценностей преступного мира и остальной части российского населения. Общество, за неимением иных ценностей, учится жить «по понятиям».

Понятия, в свою очередь, трансформируются в нечто новое. Собственно говоря, сами понятия – компромиссный вариант воровского закона, возникший после сучьих войн и изоляции носителей воровской идеи.

Трансформация закона в понятия, а понятий в общественную мораль чётко прослеживается в мифах, фольклоре, сленге, литературе, документах, прессе и памяти людей, в течение жизни которых эта трансформация произошла.

Преступный мир России до 1917 года очень сильно отличался от того, что мы привыкли сейчас под этим подразумевать.

Революция и гражданская война не только в корне изменила жизнь всего населения Российской Империи, но и создала благоприятную ситуацию для расцвета нового криминального сообщества. При полном бардаке в стране временами возникает неустойчивое единство большевиков и преступного мира на основе идеи «отнять и поделить». Но по мере того, как большевики становятся властью, революционная мораль входит в противоречие с преступной.

К 1921 году коммунисты полностью захватили власть в стране. И с этого момента идеи власти и преступного мира начали окончательно расходиться. Вначале власть считала преступников социально близкими и рассчитывала на их участие в построении коммунизма, потом начала сажать, надеясь на исправление трудом. Беломорканал, Волгоканал и другие стройки века предполагали их «перековку». Преступный мир не только «не перековался», но и выработал свою систему ценностей.

Постепенно революционная мораль становится государственной и входит в непримиримое противоречие с воровским законом. Миф о Павлике Морозове, заложившем родного отца и всю семью, несовместим с мифом о Маттео Фальконе, где отец убивает любимого сына за то, что он выдал бандита жандармам.

Примерно с 1937 года государство становится полностью тоталитарным и входит в жесткую конфронтацию с преступным миром.

Революционная мораль власти полностью становится тоталитарной, общественная мораль исчезает вместе с обществом, сохраняемые немногими христианские ценности становятся сугубо индивидуальными, а воровской закон ужесточается и из асоциального становится антигосударственным.

В стране остается всего 2 системы ценностей: тоталитаризм и воровской закон.

Начавшаяся война нарушила устоявшуюся систему и на воле, и в ГУЛаге. В силу военной целесообразности государство идёт на идейные уступки, допуская религию, патриотизм и всё, что может способствовать единению ради победы. Возникает некое разномыслие и некие зачатки общественной морали. В начале войны достаточно много зэков, кого принудительно, кого добровольно, отправляют в штрафные батальоны защищать родину.

ЗК из штрафбатов попадают в обычные войска, а законопослушные граждане в штрафбаты. С той и другой стороны происходит некоторое размывание моральных ценностей. Солдаты становятся слегка приблатнёнными, а ЗК малость ссученными. (Сам по себе факт ношения военной формы уже был грубым нарушением воровского закона). Воровской закон законсервирован исключительно в лагерях. Победа 45-го года повлекла за собой не только огромное новое пополнение лагерей, но и возвращение прошедших войну зэков. Вернувшиеся с войны урки хотели либерализации воровского закона, так как сами серьезно его нарушили. Сначала на Колыме, а потом и по всему ГУЛАГу к 1947 году вспыхнула так называемая сучья война, которая в глобальном масштабе закончилась примерно к 1953 году. И примерно с этого времени начались попытки к изоляции носителей воровской идеи.

Смерть Сталина повлекла за собой амнистию, хрущёвскую «оттепель» и, одновременно, усиление давления на воров, которых осталось уже не так много. В сложившейся ситуации жесткий воровской закон постепенно стал заменяться зоновскими понятиями, которые уже распространялись на всех порядочных заключенных. В то же самое время амнистированные и освободившиеся ЗК непроизвольно внедряют тюремные понятия во все слои общества.

В последовавший затем так называемый застойный период происходит постепенное исчезновение тоталитарной морали, притом, что тоталитарное государство сохраняется. В итоге у законопослушных граждан нет никакой общественной морали, а у преступного мира сохраняются понятия.

В 1986 году начинается перестройка. Появляются кооперативы и одновременно с ними рэкет. Воровские понятия опять претерпевают изменения в связи с совершенно новой ситуацией в стране.

Происходит становление т.н. «организованных преступных группировок» и превращение их в легальные и полулегальные структуры.

Понятия распространяются во всех слоях возникающего общества и в то же время меняются в сторону их либерализации. В настоящий момент они полностью утратили антигосударственный характер.

Христианские ценности ещё не имеют достаточного распространения, чтобы стать общественными, но среди людей, живущих по понятиям, становится всё больше верующих. В перспективе из такого симбиоза может сложиться новая общественная мораль.

I. Предыстория

Для какого бы то ни было взаимодействия людям нужны нормы, правила, законы и т. п.

Государство стремится отрегулировать отношения между людьми, устанавливая законы.

В любом государстве, при любых законах есть люди, профессионально их нарушающие, живущие за счёт их нарушения.

Эти люди (преступники) для более или менее успешного функционирования тоже нуждаются в каких-то нормах и правилах, даже если род их деятельности сугубо индивидуален (классический пример – сухарёвская конвенция детей лейтенанта Шмидта), не говоря о мало-мальски организованной преступности.

Если предположить, что в Москве всего один человек ворует в трамваях, то никакого вопроса о нормах и правилах не возникает.

Если таких двое, и они пересеклись, то им уже есть о чём поговорить.

Если карманников столько же, сколько трамвайных маршрутов, и они хотят работать эффективно, им просто не избежать какого-то общественного договора, как минимум, конвенции о разделе сфер влияния.

Если же их станет больше, чем маршрутов, придётся устанавливать правила и нормы.

Соответственно, чем выше их концентрация, чем больше контактов друг с другом, тем больше потребуется правил и норм.

Добавим к этому периодическое попадание в места лишения свободы, где в регулировании нуждается не только профессиональная деятельность, но и все остальные аспекты жизни.

То же можно сказать не только о законах преступного мира, но и о законах вообще.

При освоении американского Дикого Запада самым первым, просторно жившим поселенцам, законы были ни к чему. По мере увеличения плотности населения появились суды Линча, затем шерифы и прочие элементы правового государства. Сегодня американцы жалуются, что у них юристов больше, чем людей, а в США ежегодно принимаются десятки тысяч нормативных актов, регулирующих самые ничтожные проявления человеческой активности и тем самым тормозящие любое живое дело.

Очевидно, существует некая критическая масса норм и правил, некое их количество, после увеличения которого они уже не повышают, а понижают эффективность взаимодействия людей.

Во время экстремальных ситуаций (эпидемии, вспышки терроризма, войны и т.п.) большинство нормативных актов отбрасывается, и вводятся чрезвычайные положения и тому подобное. Законы «военного времени» немногочисленны, жестки и, более-менее, строго исполняются.

Можно сказать, что чем сильнее угроза для существования государства, тем больше оно ужесточает законы и нормы.

Получается, что если есть какая-нибудь, сколь угодно большая (государство), или сколь угодно малая (семья) референтная группа (некая общность людей с общими ценностями и интересами, по тем или иным причинам вынужденных считаться друг с другом) количество, качество и исполняемость норм, правил и законов напрямую зависит от концентрации членов сообщества в пространстве, интенсивности контактов между ними, а также внешней и внутренней стабильности.

Законы и общественная мораль преступного мира отличаются от государственных лишь тем, что устанавливают справедливость лишь для своих. К примеру, украсть в трамвае бумажник – честный способ зарабатывать на жизнь, а взять на зоне без спросу пару сигарет – жестоко наказуемый проступок (крысятничество). Принцип тут во все времена и у всех народов один: «фраера11
  фраер – человек, не принадлежащий к преступному миру, просто наивный человек


[Закрыть] — законная добыча, а барыги22
  барыга– раньше – спекулянт, скупщик краденого, сейчас – частный торговец


[Закрыть] нам должны по жизни».

У преступного мира никогда нет внешней стабильности, он почти всегда находится в более или менее интенсивной войне с государством и обществом. Соответственно, тут больше нужда в стабильности внутренней и, стало быть, в разумности и исполняемости правил, законов и норм.

В истории есть примеры образования чисто криминальных анклавов (пиратские государства, запорожская Сечь и т.п.), в которых, соответственно, возникали достаточно развитые системы норм, правил и законов.

Из монографии Ф. Архенгольца «История морских разбойников Средиземного моря и Океана»:

«…Они знали, что, не скрепив своих взаимных отношений условиями, не могут надеяться на верную добычу и разгульную жизнь. Следствием этого было Уложение, которое каждый клятвенно обязывался исполнять, подписываясь за незнанием грамоты крестом.

Уложение это составляло небольшое собрание законов, которое с незначительными отступлениями, было принято всеми отдельными отрядами флибустьеров и даже в начале ХVIII столетия, после совершенного прекращения общества их, сохранялось отдельными морскими разбойниками, грабившими на морях в отдалённых частях света.

Некоторые статьи этого Уложения весьма замечательны. Во главе их стоял закон о равенстве и сопряженных с ним правах, которые заключались в следующем: каждый береговой брат в важных случаях мог подавать свой голос, имел равное со всеми право на захваченные свежие съестные припасы и крепкие напитки и мог распоряжаться ими по своему усмотрению.

Для избежания ревности и ссор на кораблях не позволялось держать ни женщин, ни мальчиков. Тот, кто осмеливался привезти на корабль переодетую девушку, предавался смерти.

Смерти предавались за бегство с корабля и за оставление своего места в сражении.

Воровство наказывалось очень строго. Иные отряды увеличивали, другие уменьшали степень наказания за него. Французы оказывались особенно строгими. Обворовавшему товарища вырывали ноздри и уши и потом высаживали на твёрдую землю в таком месте, где ему нельзя было ожидать хорошей участи. Если же кто коснулся имущества общественного и цена украденного составляла пиастр, то его «маронировали», т.е. высаживали на берег необитаемого мыса или острова, дав ему ружьё, немного свинца, бутылку пороха и бутылку воды.

В случае сомнения обвиняемые присягали на Библии или распятии. Меньшие преступления наказывались телесно.

По обстоятельствам составлялись отдельные, частные законы. Так, в иное время насилование, пьянство, неповиновение предводителю, самовольная отлучка от поста наказывались, вдали от неприятеля, лишением участия в добыче, вблизи его — смертью.

Дуэли на кораблях также были запрещены. В случае ссор разделка за них откладывалась до прибытия в гавань: тогда противники, съехав на берег, разделывались в присутствии одного из офицеров на пистолетах и саблях. Сперва стреляли из пистолетов и в случае промаха рубились саблями; первая рана показывала виновного и оканчивала дуэль.

Каждый был обязан содержать в лучшем состоянии ружьё, пистолеты и саблю. Эта обязанность скоро превратилась в роскошь. Флибустьеры старались перещеголять друг друга красотою и богатством оружия и часто за пару пистолетов платили двести и триста пиастров серебром.

Огонь, по закону, должно было тушить на кораблях в 8 часов. Другой закон запрещал играть в кости или карты на деньги; но эти постановления соблюдались очень редко.

В отношении раздела добычи каждый отряд устанавливал свои особенные законы. Каждый флибустьер письменно уславливался со своим начальником повиноваться ему, лишаясь в случае неповиновения своей части добычи, и должен был формально присягнуть в том.

Начальнику, который обычно давал свои деньги на сооружение экспедиции и получал их обратно из добычи, также всем чиновникам, хирургу, корабельным мастерам и прочим назначалось определённое жалованье; изувеченному, кроме законной части в добыче, давали ещё: за потерю правой руки 600 испанских талеров, или 6 невольников; за потерю левой руки или правой ноги 400, а за потерю глаза или пальца 100 талеров или одного невольника. Все эти вознаграждения так же, как и другие расходы, выплачивались прежде раздела добычи. Капитан получал 6 долей, другие корабельные офицеры 3, иные только две, а нижние чины одну долю.

При таком правильном разделе добычи назначались и особые награды за разные отличия. Тот, кому удавалось сорвать неприятельский флаг, кроме доли, получал пятьдесят пиастров. За привод пленника в критическом положении, когда не имели сведений о силах и намерениях неприятеля, давали сто пиастров. За каждую гранату, брошенную во время приступа за вал и стену, платили пять пиастров и т. д.

Все флибустьеры обязывались не скрывать ничего из добычи, что превзошло бы ценность пяти пиастров. Тот, кто нарушал эту клятву, немедленно исключался из общества.

При выступлении в поход каждый участвующий в нем должен был являться по первому зову и принести с собой известное количество пороха и свинца…

…Особенно замечательна одна черта этих разбойников: они молились усердно и никогда не садились за стол без молитвы. Так же точно молились они всегда перед началом битвы, прося у Бога победы и хорошей добычи».

Пиратские законы функциональны, Уложение полностью регламентирует их жизнь и деятельность: общие принципы, права и обязанности, конкретные правила поведения, страхование, премии и т. д. Ничего лишнего. Необходимое и достаточное.

Не менее сильная нормативная база образуется тогда и там, когда и где возникает организованный преступный мир (Сицилийская мафия, французские апаши и т.д.).

Если с государством у преступного мира постоянная война, то с обществом отношения складываются по-разному, вплоть до симпатии и даже поддержки.

В фольклоре большинства народов представители государства, как правило, герои отрицательные, а всякого рода разбойники – положительные. Борьба благородных разбойников с грязными ментами – весьма распространенный сюжет народного творчества. Наиболее яркий тому пример – Робин Гуд и шериф из Нотингема.

Не остались в стороне от этой темы и классики мировой литературы всех времен и народов (Шиллер, Пушкин, Байрон, Мериме, Гюго, Вальтер Скотт и многие другие), у которых, по мнению искренне возмущённого этим обстоятельством советского писателя Шаламова, «была воровская жилка».

«…Художественная литература окружила мир воров романтическим ореолом, соблазнившись дешевой мишурой… По прихоти истории наиболее экспансивные проповедники совести и чести, вроде, например, Виктора Гюго, отдали немало сил для восхваления уголовного мира… Можно сказать, что художественная литература вместо того, чтобы заклеймить уголовщину, сделала обратное: подготовила почву для расцвета ядовитых ростков в неопытной и неискушенной душе молодёжи».

Варлам Шаламов «Очерки преступного мира», «ГРИФОН-2000».

Если соотнести наиболее яркие проявления симпатии к преступному миру со временем и местом, то получится некая закономерность: чем меньше справедливости в государственных структурах, чем больше в них беспредела, тем сильнее симпатии общества к криминалу.

II. До ВОСРа
(«Великой Октябрьской Социалистической Революции»)

Широко распространено мнение, что страна наша изначально бандитская и криминальное противостояние власти – изначальная черта россиян.

А. Синявский в статье «Отечество. Блатная песня», выражает мысль, что и вообще-то после ВОСРа, если что и осталось русского в совдепии, так это только традиции и фольклор преступного мира:

«…Пьяный пристает. За рублем. «Но я ж русский человек?!» Клянется и в рот и в нос, что он русский. Суёшь ему рупь – отвяжись. А он своё: «Я – русский?!.. Я русским языком тебе говорю?!..» … «Окромя «русского», ничего за душой. Ни принадлежности к истории, к обществу, к семье, к собственности, к селу или городу, к заводу или колхозу. Он мать и отца не помнит. Имя забыл. Жену и детей рассеял. Он совесть пропил. В Бога не верит и не чует под ногами земли, по которой ходит… Только повторяет угрюмо, заученно, как бы сомневаясь или надеясь на что-то: русский он всё еще или не русский?.. Что-то похожее случается иногда со всеми нами. Потеряв всё, мы спрашиваем себя тревожно: русские мы или не русские?» … «Выясняем, что значит быть русским и что не быть. Есть разные рецепты… Мне (за других не говорю) на память, на помощь обычно приходит песня. Увы, не старинная и не классическая, не дворянская и не крестьянская. Ничья. Без дома, без рода (и даже без паспорта).

Сижу я цельный день, скучаю,

В окно тюремное гляжу.

А слёзы катятся, братишка, незаметно

По исхудалому моему лицу…

Можно и повеселее:

А поезд был набит битком,

А я, как курва, с котелком —

По шпалам, шпалам!..

Блатная песня. Национальная, на вздыбленной российской равнине ставшая блатной… глубже других современных песен помнит она о се6е, что она русская. Как тот пьяный. Всё утратив, порвав последние связи, она продолжает оставаться «своей», «подлинной», «народной», «всеобщей»… И кто-то ещё поёт, выражая «душу народа» на воровском жаргоне, словно спрашивает, угрожая: русский ты или не русский?!»

…«Славен и велик народ, у которого злодеи поют такие песни. Но и как он, должно быть, смятен и обездолен, если ворам и разбойникам дано эту всеобщую песню сложить полнее и лучше, чем какому-либо иному сословию. До какой высоты поднялся! До каких степеней упал!..»

Недавно телеведущий Соловьёв, отвечая на вопрос о причинах популярности русского шансона, сказал: «И какой же русский не хочет хотя бы пять минут побыть бандитом?!»

В песне Михаила Круга лирический герой мотивирует отказ от жизни в Европе следующим образом:

 
«…Я без Твери, как туча хмурая.
У нас суды и мусора
И два действительных вора».
 

В другой песне, другого автора, о заграничной жизни:

 
«…По жизни мне хватало куража,
И даже в тюрьмах, в коридорах узких.
Но заграница, как ни хороша —
Всё шняга здесь, всё как-то не по-русски».
 

И ещё из песни:

 
«…Нас прессует вражья сила
По деньгам и по уму
Мы в ответ полмира грузим по понятиям…»
 

До того, как я начал работать с этой книгой, я думал примерно так же, как цитированные выше авторы, то есть, что россияне отличаются от остального человечества исключительно изначально присущей им так называемой «воровской жилкой», вот этим самым – «хоть пять минут побыть бандитом».

 
«… Пишет сыночку мать:
– Милый, хороший мой,
Помни, Россия вся —
Это концлаг большой…»
 

Вот мы и смотрим на остальное человечество, как блатной на фраера, или точнее, как зэк на вольного. У нас есть уникальный опыт, которого нет у них, а то, что есть у них – по нашей жизни смешно и не нужно.

До ВОСРа были ещё Православие и Самодержавие, а после – только «воровская жилка» и осталась.

Взявшись писать эту книгу, я припомнил всё, что знал о дореволюционном криминале и посмотрел всякие-разные материалы, и нигде не обнаружил никаких следов всеобщего желания «хоть пять минут побыть бандитом».

Законопослушная часть населения не распевала блатных песен. И вообще, судя по всему, их не слыхала. Да и было их немного. Да и не блатные они были вовсе, а так… каторжанские – разновидность народных. И содержание ну никак не пропагандировало преступный образ жизни.

Лейтмотив дореволюционной каторжанской песни:

«Умел воровать, умей ответ держать!»

Основные темы:

в тюрьме плохо

«…У добра молодца ноженьки скованы,

На ноженьках оковушки немецкие

На рученьках у молодца – заимки тюремные,

А на шеюшке у молодца – рогатки железные».

в тюрьме тоскливо

«…Тошно рыбушке в сетке

А мне, пташечке, сидеть в клетке».

сожаление о прошлом

«…Эх ты молодость, моя молодость!

Прогулял я тебя, да всё без толку».

«…Меня родные все любили,

Когда я рос вокруг семьи;

Баловство меня сгубило

Я сбился с правыва пути»

судьба

«…Посещал я трактиры, бильярды

Часто, часто я в карты играл,

Грабежи совершал я порою

И под выстрелом часто бывал.

А теперь я наказан судьбою:

Сам от выстрела я пострадал».

мечта о побеге

«…Дай попробую снова решеточку

Принажму молодецким плечом!

Вот упала железна решеточка

Вот упала в траву не стуча, —

Не услышала стража тюремная…

– Не поймать вам меня, молодца!»

разлука с любимой женщиной

«…Там живет моя зазноба, —

Не видал её давно.

Мне бы, братцы, вольной птицей

По ветру туда нестись…

Но без крыльев не подняться

И без них не полететь!»

Ни слова на сленге, – просто разновидность народной песни. Ни малейшей агрессии по отношению к власти и обществу. Даже к правоохранительным органам. Разве что сожаления об их недостаточной коррумпированности:

«…Послышу я: милый в неволе

Сидит в городском он остроге!

Возьму ль я ключи золотые,

Я стану ль ларцы отпирати.

Возьму ль я казны сорок тысяч,

Пойду ль я дружка выкупати.

Судьи казны взять не желают,

На волю дружка не пускают».

Та же ситуация сразу после ВОСРа выглядит по-другому:

«…Город, детка, познакомил нас с тобой

Лагерь нам принес с тобой разлуку,

Суд на наше счастье и покой

Поднял окровавленную руку.

Так за это, милая моя,

Обещаю бить ментов я метко,

Потому что воля дорога,

А на воле мы бываем редко».

Тут уже не избалованность и легкомыслие и не судьба, а вполне конкретные виновники разлуки обозначены и отношение к ним (то есть к власти) однозначное.

Моральное превосходство преступного мира и резкая конфронтация с государством появились вместе с советской властью и не раньше. До того, нигде и никогда преступники не считали свою мораль выше общественной, а свою справедливость выше государственной.

До ВОСРа российские преступники по своим действиям и понятиям ничем особенно не отличались от своих зарубежных коллег.

Касательно отношения к власти наша преступность была даже более лояльна.

В русском эпосе нет своего Робин Гуда, а Илья Муромец, хотя и чалился в киевской тюряге по ложному доносу, в бытность свою на воле исправно выполнял поручения князя по части борьбы с бандитизмом в лице Соловья-разбойника.

Аналога, то есть положительного героя, исполнявшего чисто ментовские функции, ни в каком другом эпосе мне отыскать не удалось.

Вообще, до отмены крепостного права, с преступностью в Российской Империи было (по сравнению с Европой, в которой уже в Средние Века существовало развитое преступное сообщество) как-то хиловато. Можно сказать, что её (за исключением коррупции) практически и не было вовсе.

Были в истории, конечно, и Ванька-Каин и Стенька Разин и много того же в том же духе. Но это вовсе не преступность в современном смысле слова.

Разбойничали более или менее крупные шайки беглых крестьян, которые во времена смут росли и учиняли «русский бунт – бессмысленный и беспощадный». Смутные времена кончались, и все опять становились в свое стойло.

Даже в просвещённом XIX веке, до реформ 1861 года трудно обнаружить следы того, что мы сегодня называем криминалом, в чём легко убедиться, посмотрев, к примеру, «ВЕДОМОСТИ МОСКОВСКОЙ ПОЛИЦИИ» за 1848-й год. Тут информации о преступлениях, совершенных за год, не хватило бы на коротенькую ежедневную московскую сводку новостей типа «Дорожного патруля».

Из «ВЕДОМОСТЕЙ МОСКОВСКОЙ ПОЛИЦИИ» за 1848 год.

ПРОИСШЕСТВИЯ ПО ПОДОЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ:

За вторую половину Февраля 1848 года:

1) Пожары. Пожаров было 11, от которых понесено убытка на 919 р. 5 к. сер. Из сего числа пожаров произошло по городам 1, по местечкам 3 и по селениям 7. Замечательнейший из них был следующий: Литинского уезда в с. Погорелой сгорели пять крестьянских домов с пристройками, разного рода хлеб в зерне и снопах, семь штук рогатого скота, крыша на приходской школе и амбар при сельской корчме. Причина пожара ещё не обнаружена. Погоревшие понесли убытка до 326 руб. сер.

2) Наводнение. В г. Балте 18 Февраля, по случаю разлития реки Кодымы, вода заняла некоторые прибрежные дома и снесла городской мост. Владельцы домов понесли убытка на 500 р. сер.

3) Падёж скота. Брацлавский Земский Суд донёс, что рогатый скот, пригнанный жителями Бессарабской области, по недостатку сена, быв пред тем кормлен одною ржаною и пшеничною соломою, начал падать и по 9-е число Февраля в селениях Кинашове, Клебане, и Войтовке пало его до 200 штук.

4) Нечаянная смерть. Случаев нечаянной смерти было 15, в том числе было: трое угоревших, 11 утонувших, и один удушенный колесом молотильной машины.

5) Скоропостижная смерть. Было 20, – семнадцать мужеского и три женского пола…

6) Мертвые тела. Общий итог смертности увеличивается еще 11 мертвыми телами, найденными в следующих уездах: в Каменецком, Проскуровском и Летичевском по два, в Брацлавском, Ольгопольском, Ямпольском, Могилевском и Ушицком по одному.

7) Посягательство на самоубийство. На собственную жизнь свою посягал один рядовой Каменец-Подольского Внутренняго Гарнизоннаго Баталиона, который в таком намерении, сделал себе в шее, перочинным ножиком, две небольшие раны.

8) Самоубийство. Самоубийств же совершено 9. Из самоубийц, за исключением одного зарезавшегося, все найдены повесившимися.

9) Святотатства. 16 Февраля Каменецкого уезда из приходской церкви с. Кугаиевец похищено 36,5 коп. сер. 23 Февраля того же уезда, из церкви м. Збрижа похищена лампада, висевшая пред иконами в алтаре.

10) Грабёж. По составлении ведомости за первую половину Февраля Ушицкий Земский Суд донёс, что с 12 на 13 Февраля три неизвестных человека, напав на жительствующаго в Несторовецком хуторе крестьянина с. Гановки Дмитрия Гушоватого, причинили ему, жене его и дочери жестокие побои, ограбив при том наличными деньгами 45 руб. сер. И вещей на 15 руб. сер.

Скажем прямо, следов организованной преступности в этой хронике не просматривается. Да и вообще-то на всю густонаселённую Подольскую губернию за две недели всего и преступлений – один грабёж и два святотатства.

Примерно такая же картина в других губерниях и обеих столицах.

Святотатства, правда, больше нигде не было, зато мелькают редкие сообщения о кражах, 2—3 в месяц, преимущественно в Москве и Санкт-Петербурге, как правило, совершенных беглыми дворовыми людьми.

И ещё в Российской Империи в 1848 году зафиксировано 12 случаев конокрадства.

Примерно половина сообщений о грабежах повествует об их профилактике.

Из №29. Пятница, 6 февраля.

О ПРОИСШЕСТВИЯХ В МОСКВЕ

Пристав Мясницкой части Лукомский, 2 числа сего месяца, был секретно извещён, что крестьянин графини Бобринской, Матвей Михайлов, пригласил несколько злонамеренных людей убить и ограбить его бывшего хозяина Московского мещанина Сергея Семёнова, содержателя овощной лавки, состоящей в Лефортовской Части 7 квар., в селе Черкизове, в доме крестьянина Государственных Имуществ Василия Захарова, – и что они преступное своё намерение согласились привести в исполнение в ночь на 3-е число Февраля.

Пристав Лукомский, желая убедиться в истине ему сообщённого, поручил одному из доверенных ему лиц познакомиться чрез известившаго с Михайловым под видом готовности скупить у них всё, что они награбят. – Поручение было исполнено со всею успешностию и когда посланный, предостерегая Михайлова, говорил ему, что преступление может быть обнаружено, то Михайлов отвечал, что он обдумал всё и что в эту ночь будет ночевать у Семёнова, а так как Семёнов живёт с одним мальчиком, то ему дадут карачун…

…подробно описывается, как пристав размещает засаду, которая включает в себя, помимо жандармов, местного пристава и Квартального надзирателя, ещё и «добросовестных свидетелей»…

…Во 2-м часу ночи, усмотрены были несколько человек, которые подошли к квартире Семёнова и, постучавшись в сенную дверь, вошли все в неё. – В это время Лукомский, со всеми бывшими с ним лицами и командою подошедши к квартире Семёнова и, – вслушиваясь у окон ея, услыхал взломы и жалостный голос, почему тотчас и вошёл туда, что заметив один из злоумышленников, имея в руке складный нож, рвался в дверь, чтоб скрыться, и когда Лукомским был схвачен, то силился нанести ему удар ножем, но успел только прорезать сукно на шинели и был уже удержан жандармом Козьмой Моисеевым, который вместе с тем успел и обезоружить Васильева, и не смотря на то, что свеча там горевшая, была одним из злоумышленников потушена, – они все были захвачены на месте.

По зажжении свечи, сделан был осмотр в квартире Семёнова и оказалось: хозяин Семёнов найден стоявшим с завязанными назад руками в дверях передней комнаты, носильное его платье, вытащенное из сундука и снятое со стен, было разбросано на полу, цепь на двери, которая вела в лавку и была заперта висячим замком, оказалась взломанною, сундук и ящик, где хранились деньги, вскрытыми, в поле была поднята одна половина, а по дальнейшему осмотру найден был на чердаке мальчик, проживавший у Семёнова крестьянский сын Дмитрий Никифоров, спрятавшийся туда от испуга, о чём на месте и сделано постановление.

Семенов, в поданном объявлении Лукомскому, объяснил, что во втором часу ночи, после того как кто-то постучался в дверь его квартиры, – Михайлов отпер дверь, а вслед за тем вошли к нему какие-то неизвестные люди, из которых один связал ему веревкою руки назад, а другой намахивался на него сначала кирпичом, а потом ножом, но от нанесения ударов был удержан другим, и что этот человек говорил ему, что всё равно отдаст он деньги или нет, но что он во всяком случае его зарежет, после чего он и указал ему ключи от своего имущества…

…тут следует описание, что и как взламывали и стоимость различных предметов, и количество имевшихся в разных местах дома денег…