Текст книги "Клуб достопочтенных шлюх"

Телефонный звонок вывел его из оцепенения. Звонил Дэвид.

– Да, привет. Я? Ну, здесь, недалеко. С друзьями сейчас. Я? Я с… с Тони, да. Он шлет тебе привет. Что ты говоришь? Как это – завтра?! Ты уверен? Черт, это плохо. Но, стой… да. Да. Да? Верно, Дэвид, так и сделаем, только вот докум… – Черт, документы Айзека! Их точно не нашли? А где могут? Ладно. Да. Льюису покажем «Бруно»? Семисотый, с тиснением по краю. Как нет? Тогда отпечатаем, ладно уж. Втулки? А что с ними? По сорок должны идти хорошо же! Ладно, разберусь. Но вообще – то это в мои обязанности… да хорошо, хорошо, сделаю, не кричи! Утром все будет, да. Все, дава… что? Молока? А сам не можешь? Черт, ладно. До скорого.

– Вот сука, – пробормотал Сэмюэль, заводя двигатель. Холостые обороты протарахтели, и приборная панель загорелась синим огнем, приглашая Сэмюэля Стернса в путь. Он с тоской поглядел на одиноко освещенную комнату на втором этаже, и добавил. – я вернусь завтра, Сьюзи, кем бы ты там ни была.

Девушка выглянула в окно, услышав шум отъезжающей машины. Номера было не разглядеть – фонарь светил слабо, да и машина к тому же была грязного, ужасно грязного цвета. Отъезжала она прямо от дома, а человек, сидящий в ней, явно кого – то ожидал. Может быть, даже ее. Но она не боялась – она ожидала этого.

Девушка, которая больше не была Аннетой и которая вряд ли уже станет Сьюзан, тяжело вздохнула. Ее начальник, Сэмюэль, грубо попросил ее утром придти пораньше – следовало подготовиться к какой – то крупной сделке с каким – то Льюисом, политиком. Придти нужно обязательно красивой – политик был крупной шишкой. И верстать, как проклятая – возможно, что сам Льюис вместе со своим выводком посетит их издательский дом. Это значило только одно – еще один день закончился, не принеся новых вестей о таинственном Клубе достопочтенных шлюх.

2

Льюис был человеком прямым и в какой – то мере властным – по – видимому в той, что он всегда старался держать все под контролем, будь то процесс химчистки салона или же заключение делового контракта. Он пришел один, чем ужасно удивил как Дэвида, так и Сэма – они – то ожидали целую делегацию! Они никогда раньше его не видели так близко – обычно лишь с трибун или по телевизору; в жизни он производил совершенно иное впечатление. У него было лицо сильного человека – и худощавые руки, которыми он запросто мог бы вцепиться в глотку неугодных ему людей. В его лице было что – то звериное, и пусть оно зачастую было растянуто в широченной улыбке – вы бы не увидели, нет, но обязательно бы догадались, что за хищник скрывается от вашего взора. Его глаза были тусклы, а загар блестящ, ногти идеально подстрижены, а брюки выглажены по стрелкам – в то время как за добродушным басом сквозило презрение, а запах его одеколона таил в себе нотки ядов, смертоносных и незаметных для окружающих его жертв.

Льюис хохотал над шуткой Дэвида, деланно вознося руки к голове и покручивая рукой у виска, не забывая закатить глаза. Все работники издательства стояли чуть поодаль, опасливо глядя на новоприбывшего гостя. В Спрингтауне ходили различные слухи про этого человека – кто – то утверждал, что так же он владеет сетью закусочных по всей стране, кто – то – что он связан с криминальными структурами. Для многих Льюис был общественным деятелем, членом городской общины, бескорыстным благотворителем для инвалидов и брошенных детей. Кем же был он прямо сейчас, стоя посреди дома «Стернсов» – оставалось загадкой. Сэмюэль считал его свихнувшимся богачом – к слову, первым богачом Спрингтауна, внезапно захотевшим связаться с крупнейшим издательским домом во всем округе Лоу.

– …как уморительно, Дэвид, как уморительно! – рокотал он своим басом, обнажая белые зубы. – Очаровательно! И что же еще этот мальчишка натворил?

– Чуть не потерял документы по нашему соглашению, мистер Льюис, – отвечал Дэвид, стараясь отвечать на улыбку улыбкой. Выходило плохо. Сэм видел, что его брат напряжен сильнее обычного. – но не волнуйтесь – Айзек уже отправился в бессрочный отпуск. Неоплачиваемый. Он… он был слишком…

– Молодым? – понимающе улыбнулся Льюис. – Что же, Дэвид, молодость – не порок! Скорее промежуточное состояние от постели с красоткой до постели с капельницей, изредка сдобренное хорошей историей, в которую тебя так и тянет попасть. А вот молодых вы увольняете зря, очень даже зря. Иногда именно они делают вещи, достойные истории, вашей или даже моей. Или я не прав?

Дэвид лишь пожал плечами. Сэм видел, как его брат, прежде неуемный и держащий все под контролем, теперь мялся и даже немного краснел перед блеском этого человека. И немудрено – о Льюисе ходило с десяток различных историй, говорящих о нем как о человеке жестком, но не лишенном ума. Будучи членом совета, именно он ведал работой с общественностью – и поощрял талантливую молодежь, ту, которая встречалась на его извилистом пути. Он ведал политикой и рекламой, одним помогал укрепиться в обществе, а некоторых подталкивал на самое дно – и взявшись за вас, вы бы никогда не могли точно сказать, чего этот человек от вас хочет. И только поэтому Дэвид, тот самый решительный и деловитый брат Сэма сейчас стоял перед живым спрингтаунским Богом в растерянности и смятении. Только поэтому Дэвиду было нечего ему сказать. Все в помещении «Стернсов» могли сказать уверенно: Коннел Льюис мог дать Дэвиду все – а мог бы и утопить его в собственной крови.

– Ваша компания, нет – издательство – называется «Стернсы», верно? С кем вы ведете свой бизнес? Отец, сын?

– Брат, мистер Льюис, – пытаясь казаться самоуверенным, бойко ответил Дэвид. Не получилось. – и у нас не бизнес. У нас тут…

– Да, я знаю. Вы правда думаете, что я не стал бы проверять вас? Кто вы, как вы пришли к этому, как вы ваш этот бизнес позиционируете? Слышал, что вы с вашим братом Сэмом называете это «семейным делом». Так? – вперил в Дэвида свои блеклые глаза Льюис, поглядывая на рабочих, стоящих поодаль. И пока пауза обрушилась на Спрингтаун, Сэм заметил, как красноречиво Льюис подмигнул одной из работниц «Стернсов».

– Да, именно так! – с жаром ответил Дэвид. – Мы – это больше чем издательство, мы – семья, которая…

– Которая прогнала от очага своего сына, Дэвид. – холодно закончил за него Льюис. – Вы мне битых полчаса рассказывали, как уволили человека. Только за то, что он потерял бумажки. Знаете, Дэвид, – продолжал он, вперив в совладельца «Стернсов» свой тусклый взгляд. – человеческая жизнь не стоит бумажки. Вы не думали, что для него эта работа может значить все на свете?

– Но… но он же, – начал почему – то оправдываться перед ним Дэвид. Он не понимал, почему и зачем – но это происходило с ним наяву. Человек, который был для него пропуском в светлое будущее, стоял перед ним и отчитывал перед всеми рабочими, не заботясь о его, Дэвида, имидже. Это было странно – но на какое – то время Дэвид просто перестал соображать. Он просто стоял и слушал человека, который мог бы сделать его миллионером, если бы захотел.

– Замолчите. – перебил его жестко Льюис. Посуровев, он продолжал. – бумага не стоит того, чтобы этот паренек недоедал. Чтобы ему было холодно и нечем было платить за жилье. А вы так, раз, – Льюис щелкнул сухими пальцами прямо возле лица Дэвида Стернса. – и подарили ему лишнюю мороку! Скажите, разве что – то изменилось? Разве без тех бумаг кто – то погиб или что? Зачем вы уволили его?

– Он… он должен был…

– Именно! Ничего не изменилось, Дэвид. Слышите вы, все? – обратил свой голос к сотрудникам «Стернсов» Коннел Льюис. – Он просто так уволил бедного паренька! В назидание или чтобы предостеречь? Может, чтобы показать, что он тут главный? Как думаете? – А потом добавил тише, практически вплотную приблизив свое лицо к лицу Дэвида Стернса. – Вы, возможно, разрушили его жизнь просто так, ни за что. Я не прощу вам этого.

С десяток работников глазели на них, столпившись рядом. Блистательный Льюис и Несчастный Дэвид Стернс стояли рядом, но казалось, что далеко друг от друга. Пожилой уже человек излучал тонны и килоджоули чистой энергии; человек средних лет излучал, скорее, жалость. Бровь Льюиса была поднята, лицо перекошено – и улыбка больше не играла на его лице. Еще миг – и он готов был бы прыгнуть на туповатого братца Сэма, думающего о себе как о главном на этом свете. Каждый напрягся в этом помещении – некоторые ужасались, пытаясь не открыть от удивления рот. Но накал сошел на нет: улыбка Льюиса вернулась на привычное для нее место, лицо разгладилось, морщина больше не пересекала лоб. Он улыбнулся шире обычного и продолжил:

– Хорошо, хорошо, позже вернемся к этому. Так, но о чем это я…, – деланно дотронулся ладонью до лица, будто бы вспоминая что – то. Жест получился настолько неприкрытым, настолько театральным, что даже Дэвид на секунду удивился, хоть и знал где – то в глубинах своего подсознания, что с Льюисом нужно сохранять полнейшее спокойствие. – Ох, вспомнил! «Стернсы»! Где же ваш подельник, где ваш брат, Дэвид? Прячется от меня или же действительно занят? Мне бы очень хотелось познакомиться.

– Он… он у себя. Сэм занимается в основном персоналом – приемом, увольнением, работой с профсоюзом и только. Цехами владею я. Документация – тоже моя обязанность. Я не думаю, что он нужен для подписания…

– Обождите, друг мой, обождите, – остановил его Льюис, подняв ладонь прямо перед носом Дэвида. Сэм похолодел, смотря на эту импровизированную трагедию, что разворачивалась прямо у него перед носом. – пока что речь не идет о заключении контракта. Я здесь решаю, что да как – или вы и об этом забыли? Для начала я желаю познакомиться с обоими братьями, а не с одним, поговорить с коллективом. Желаю оценить вашу работу – ведь мне нужно качество, которое сейчас редко встретишь. Ради контракта я лично пообщаюсь с некоторыми вашими сотрудниками, если позволите. Если, конечно, вы не против – а я очень надеюсь, что нет! Ведь иначе…

– Да, конечно, мистер Льюис, – быстро сказал ему Дэвид, опуская глаза. На душе у Сэма похолодело – брат никогда прежде так не унижался. – мой брат, он… он у себя, вон в том офисе. Я провожу вас, сейчас, только дам приказания…

– Дэвид, вы хотите заключения контракта? – прямо спросил Льюис, резко обернувшись навстречу брату Сэма. – Полностью выполненного с моей стороны? В отношении денежном и моральном, с предоставлением тех услуг и благ, о которых мы говорили ранее? Подряды на «Вестник», станки «Хэм» и финансированием из бюджета, так?

– Да, но мистер Льюис, вы же знаете – наш издательский дом лучший в Спрингтауне и я думаю, что вам это принесет…

– Замолчите, прошу вас. – скривился Льюис. – Мне плевать, что бы я вам до этого не говорил. Вам нужен этот контракт – вам и этим людям. Им даже больше, чем парочке стареющих идиотов, обирающих других. Контракт нужен им, повышенные зарплаты и улучшенные рабочие условия – тоже для них. Не для вас. Моя бы воля – вы бы сгнили в земле за всю ту боль, что принесли. – сухо сказал Льюис, повысив снова голос. – Дэвид Стернс, ты что, не понял, кто тут по – настоящему важен? Не я, не ты и не твой брат. – Льюис обвел морщинистой рукой людей, стоявших вокруг, удивленных и беспечных. – Они и только. Вы с братом – просто пара бизнесменов, дельцов, акул своего дела, не считающихся с обычными работягами. Сколько издательств вы уже разорили за семь лет вашего «дома»? Три? Четыре? Я видел, как вы ведете свои дела. Устроили здесь монополию и рады, прибрав к рукам оборудование других издательств за бесценок. Многие из тех мест теперь работают здесь – за зарплату меньшую, чем привыкли. Вы убиваете их желания – а тем самым убиваете и их самих. Я поговорю с вашим братом сам, Дэвид – а вы можете отправляться куда захотите. Я буду спрашивать их, этих людей, и выяснять, нужно ли им это. Я сделаю все ради них – и ничего ради вас, двух братьев, решивших почему-то, что способны созидать и разрушать. – Льюис сделал паузу. Выразительную, затянутую; никто не прервал ее даже вздохом. – Я уничтожу вас, если они мне в этом помогут.

В гробовой тишине Дэвид так и не смог себя пересилить – тупо стоял и смотрел, как внимают этому человеку один человек за другим, как они смотрят на того, кого по ошибке братья Стернс приняли за своего спасителя. Сэм ошеломленно стоял у себя в кабинете, придерживая створку жалюзи – хлопал глазами, увидев как просто Льюис расположил к себе остальных, ничего, в общем – то, и не делая. Сэм просто стоял и не понимал, как человек, рожденный лишь для того, чтобы стать их спасением, уничтожал их авторитет, просто обратившись к штату работников «Стернсов».

– Работники издательского дома «Стернсы», я обращаюсь к вам! – начал Льюис в торжественной манере, применяя ораторское искусство на обычных людях из низов. – Я знаю, что вы находитесь сейчас в легком недоумении, наблюдая, как какой – то странный старик, политик и глупец ломает правила игры ваших начальников – пусть так, но и что же? Я пытаюсь помочь вам, не помогая им – и поэтому этот контракт будет заключен только тогда, когда я пойму, что эти деньги распределятся правильно. Вы многое слышали, о многом уже успели задуматься. Знаете, – Льюис отвел глаза в сторону, посмотрев прямо на жалюзи, за которыми прятался Сэм. Он в страхе отпрянул, словно бы боялся этого человека. – вы можете уйти и не слушать. Действительно, да! Я могу принять решение сам, но какой в этом смысл? Вы – рабы двух человек, что ставят себя выше вас; вы– войско, забывшее что у вас есть оружие. Ваше оружие – ваша правда и ваши же стремления, которые вы почему – то оставляете дома, приходя в это здание каждое утро. Вы можете изменить все это. Братья Стернс! Кто они? Они лгуны, наживающие на вас лишние фунты, они подлецы, лишающие вас ваших личных и даже гражданских прав – на достойную работу и достойную оплату, люди! Вам необходимо жить так, как вам было обещано вам задолго для меня – правительством и Богом, вашими родителями и прорицателями, и даже такими, как братья Стернс в свои лучшие времена! – На лбу у Льюиса забилась жилка, а лоб покрылся испариной. Его лицо покраснело, а сжатая в кулак рука поднималась над головой и грозила кому – то незримому. Сэм невольно похолодел. Ему стало казаться, что если бы Льюис приказал – их с братом работники разорвали бы их на части; у половины их штата были широко раскрыты глаза, а у двоих были раскрыты и рты. – Я призываю вас, свободные люди! Призываю возвращаться к работе так, как никогда прежде, и, если я спрошу вас – отвечать честно, как на Божьем суде. Вы, счастливцы, которых я расспрошу, должны будете рассказать мне всю правду, ничего не утаив; утаившие же не найдут тут больше ничего, кроме осуждения тех из вас, чьи семьи зябнут, жалуясь на загубленную жизнь. Я верю, верю в вас, работники «Стернсов»! Сегодня я стою за вас – как и всегда, впрочем; вместе мы возьмем этих людей за шею и вытряхнем из них обещание все изменить! Вы со мной? Со мной, мои друзья?

Люди одобрительно закивали головами, улыбаясь Коннелу Льюису. Счастливые, они постепенно начали расходиться по своим углам – кто за станок, кто за компьютер, кто за письменный стол, взявшись руками за линейку и карандаш. Мистер Льюис был ураганом, в одночасье разрушавшим то, что Сэм и Дэвид (Дэвид в большей степени) создавали долгих семь лет, тщательно продумывая детали. Сэмюэль Стернс стоял и просто смотрел – а душе его хотелось вырваться наружу, хотелось вопить и царапать лицо мистера Льюиса, ставшим худшим кошмаром в истории издательского дома. Старый политик и молодежно – ориентированный либерал должен был стать их билетом на уровень совершенно другой, более высокий и более… приятный. Контракт на три года, заключенный с городским Советом, да еще и с возможностью продления! «Вестник», новые станки и подряды на печати листовок, частные заказы начинающих авторов, гонорар за гонораром… это было бы настоящей сказкой – но ее автор решил распорядиться сюжетом иначе.

Но после короткого разговора с Льюисом Сэм облегченно выдохнул. Дела были не так уж и плохи – сам Льюис признался ему, что весь цирк был затеян ради Дэвида.

– Театр! – демонстративно сказал Льюис, улыбаясь как всегда широко. – Пожалуй, драматургия – это мое слабое место, но… я же политик, верно? Не принимайте на свой счет. Людям иногда это нужно даже сильнее, чем мне, Сэм. Тем более скоро перевыборы. Ах, да, и кстати, Сэм, мне нужны личные данные этого вашего Айзека.

– Зачем, мистер Льюис? – удивленно спросил он.

– Паренек лишился работы. Ему было сколько, двадцать?

– Двадцать два.

– Двадцать два! В таком возрасте просто необходимо если и не явное покровительство, то хотя бы дружеский совет. Он молод, а значит… в общем, через час я заберу его бумаги. А теперь – работайте, Сэм. Контракт будет вашим только в том случае, если вы мне понравитесь. Для этого я и буду разговаривать с вашими работниками. Пойдет? Будете хорошим мальчиком?

– Конечно, мистер Льюис. Куча неотложных дел.

Льюис коротко кивнул и вышел. Его не было около часа. За это время Сэм обзвонил профсоюз и закончил разбираться с бумагами по увольнению Айзека. Льюис коротко взглянул на бумаги, даже не посмотрев на Сэмюэля, и вышел, для того чтобы закончить обход.

Когда Сэм увидел его в следующий раз, случайно бросив взгляд сквозь жалюзи, кровь прилила к голове, а дыхание стало спертым. Сьюзан Доус улыбалась и смеялась, пока Льюис что – то жарко шептал ей в ухо, придерживая свободной от бумаг рукой ее за талию.

3

Вечер вновь обещал быть безмолвным – поздний февральский снег тихо падал на лобовое стекло, фонарь так же тускло горел, изредка отключаясь и включаясь снова. Люди, еще недавно бойко снующие мимо, сейчас уже находились дома – ужинали, обсуждали новости и целовали своих близких в макушку, улыбаясь друг другу. Даже вечно неугомонные и отчасти пьяные подростки сегодня были вне поля зрения – не иначе как чудо, мог бы подумать случайный прохожий. Любой, кто бы наслаждался тем тихим вечером – но не тот, кто сидел, вцепившись в руль, на обочине Палмоди, 6 – о, этот человек не мог замечать чудес февральского вечера, потому что мысли его были далеко оттуда.

Льюис сыграл с ним злую шутку. Очень злую. Сэм, относившийся к их делу не так серьезно, нежели брат, был взбешен. После опроса нескольких человек Льюис собрал весь штат снова – и завел опять свою дрянную политическую песенку. Он говорил о свободе и о лжецах по типу братьев Стернс – как они выбивают из людей желание жить, не забывая оставить себе их души, как эти простые работяги велики и как ничтожны были их «надсмотрщики» – и все в таком духе. Он ушел с широкой улыбкой и с треклятой папкой Айзека – с тем, что, как сказал позже Дэвид, и послужило причиной. Наверное, сказал – по правде говоря, он совсем не слушал брата. По правде говоря, Сэмюэлю Стернсу было плевать на дело, которое его брат считал «делом жизни».

Дэвид, насколько Сэм помнил (а последние часы были словно в тумане), чуть ли не бросился под конец с кулаками на политика – и действительно, нрав Дэвида был крут, а самоконтроль ничтожен. Многие видели, как прощаясь с ним, он дрожал, не смотря на Льюиса. Но в последний момент передумал, и, по – видимому, правильно сделал: Льюис был невероятно опасен и силен в Спрингтауне. Он запросто мог бы засадить его за что – то вроде попытки покушения – и Дэвиду хватило благоразумия осознать это. Льюис улыбался, презрительно смотря на них. Елейным голосом обещал их прикрыть, а всем работникам обеспечить условия куда лучшие. Льюис намеревался уничтожить то, что было важно. Однако, важным было совсем другое – важен был домик по улице Палмоди 6, где впервые за долгое время в гостевой и кухне горел свет.

И пока Сьюзан принимала гостей (брата? сестру?), Сэмюэль сидел, вцепившись в руль побелевшими пальцами. Его хмурое лицо иногда поднималось, наблюдая за домом – и, озлобленное, вновь опускалось к рулю. Дыхание прерывалось, когда он начинал о ней думать, а глаза подергивались и слезились, так что изредка ему приходилось приоткрывать окно – и жадно дышать, восстанавливая самообладание. Потому что не было ни брата и ни сестры. Он знал, кто был там. Там был другой, тот, кто перешел к решительным действиям, в отличие от бедного Сэмюэля Стернса. Но был ли он теперь беден? Нет, скорее он был разъярен.

– Я знаю, ты там, Льюис, – прошептал он, поднимая раскрасневшиеся глаза к небольшому дому. – я знаю, что ты трогаешь ее своими руками. И я знаю, что ты такое, сука. Я знаю.

Но ему нельзя было идти туда. Было необходимо – он чувствовал это, он слышал этот призыв биением своего сердца и шумом практически застарелой крови, но не мог, не мог! Он несколько раз посылал все к черту и выходил из машины – но, беззвучно крича, падал обратно на сиденье. Что – то мешало ему. Что – то стояло между ним и ее домом – невидимый барьер, который было бы за счастье нарушить.

Все его существование хотело послать все к черту, распахнуть дверь машины, и не закрывая ее (никаких лишних движений) пойти к дому. Он закрывал глаза и облизывал губы, представляя как бы это было; сладкой была та фантазия, самым что ни на есть марципаном среди фантазий, не вызывающих диабет. Он бы постучал в тяжелую дверь. Тук – тук. На пороге появилась бы Сьюзан Доус, удивленная и взлохмаченная, с немного пьяной и (желаннойжеланнойжеланной) милой улыбкой. Брови, взлетающие вверх. Сьюзи была бы отстранена рукой Сэмюэля, дрожащей, но уверенной – не успела бы даже пикнуть. Разумеется, нежности бы он вложил в этот жест достаточно, да. Прозвучал бы крик: «Сьюзи, кто пришел?». Быстрый осмотр гостиной – и Сэмюэл бы уже добела сжал тяжелый металлический горшочек с гиацинтом в руке. Бросок налево – Льюис бы по инерции обернулся направо. Секунда, две… или три? Нет, двух секунд бы вполне хватило.

Сэмюэль, дрожа, открыл глаза. Вдохнул – и снова закрыл, уже в четвертый раз прокручивая сценарий трагедии, не забывая добавлять маленьких, но точных ремарок.

Богиня бы закричала, Льюис бы обернулся. Слишком поздно. Сэм бы тогда уже повалил его на дощатый (это важно, дощатый!) пол. Его милая, его загадочная предательница скорее всего бы вонзила ноготки в спину безумца Стернса – но и что с того? В приступе ярости он бы ничего не замечал. Если ничего бы не упало вместе с политиком, то Сэм бы ударил его рукой, вложив в кулак всю свою ярость.

И пусть фантазия – лишь кривое и непонятное зеркало реальности, он услышал. Да, услышал. Хруст носа Льюиса, ломающийся в голове Сэмюэля Стернса. Из глаз старика брызнули слезы, крик заполнил уши, а сам нос перестал быть носом вовсе – причудливой фигурой из застывшего гудрона он стал в полутемной гостиной Сьюзан Доус. И когда понимание понемногу стало бы проясняться в глазах Льюиса, Сэм бы улыбнулся, отмахнувшись от вопящей богини. Он бы прошептал ему на ухо фразу: ты заслужил. Прошептал бы прежде, чем бы руки сомкнулись на шее Льюиса.

Старик бы шипел. Его костлявые руки тянулись бы к гримасе Сэма, глаза бы наливались кровью и выкатывались из орбит, а лицо бы бледнело сильнее обычного. Ногти бы царапали воздух, а добравшись до кистей – кожу, оставляя глубокие царапины. Но Сэмюэль не обращал бы внимания. Он улыбался бы безумной улыбкой, хохотал, широко открывая рот, пока капли пота стекали бы по его лбу. Его далекая и уже не такая хладнокровная подчиненная кричала, царапала его, пыталась бы укусить; все было бы тщетно. Сэмюэль Стернс ни за что не отдал бы то, ради чего мог зайти к Сьюзан Доус.

Было странно думать об убийстве незнакомого человека – но он отчего – то хотел. Правосудие бы свершилось на Палмоди, 6 – а наутро соседи лишь качали бы головой, увидев скорую и бригаду криминалистов. Увидели бы плачущую Сьюзан, со следами на руках и на спине. Соседи увидели бы следы крови вперемежку с засохшей на ее бедрах влагой; увидели бы, во что превратилось ее безупречное до ночных событий лицо. Увидели бы Сэмюэля, лежавшего с ножом в груди на веранде испорченного смертью домика. Увидели бы все – и не увидели бы главного. Как он успел полюбить эту жалкую шлюху; как она успела возненавидеть человечество за одну только ночь.

Ночь продолжалась в реальном мире, и возбуждение Сэма росло вместе с поправками сценария. Он замерз и проголодался. Выходил курить семь раз. Спел «Королей и королев». Опять. Эта песня почему – то прицепилась к нему – всему виной было лишь две сакральные строчки.

Его брат наверняка тоже хотел бы убить Коннела Льюиса – человека, что подтолкнул дело всей его жизни к обрыву. Сэм должен был, нет, обязан думать так же – но отчего – то не мог. Не имело значения их будущее разорение и закрытие; невелика потеря. Он бы расстался и с домом, и с деньгами, и со старенькой машиной, которую он брал для поездок на Палмоди – со всем бы расстался, если бы так сложилась судьба. Он знал, ну или думал, что знает, что все это не имеет значения. Он бы не стал убивать никого из – за разорения или обиды – он попросту не видел в этом смысла. Обида не стоила последующих наваждений, горя, противоречий с совестью и моралью, суда и заключения, одиночества и размышлений в четырех стенах, граничащих с безумием, только вот…

Сьюзан Доус как раз этого и стоила.

Льюис, если и был дома у Сьюзен, мог бы спать так же тихо, как и обычно – сегодня Сэм не собирался восстанавливать справедливость. Хоть и хотел, да, – это была чистая правда. Почему – то не мог. Что – то мешало, что – то останавливало. Верил ли он в ее честь или не хотел верить в худшее? Он задыхался своими предрассудками и сомнениями, но не мог принять решения. В тот вечер его дозор охранял ее пока еще чистую честь. Но Сэм, скажи честно – ты можешь знать точно, что завтра ты не приедешь? Что не приедешь через неделю? Что не будешь засыпать, желая смерти человеку, что увел твою девственно чистую мечту?

Нет. Он будет приезжать каждую ночь. Смотреть на ставни, видя знакомые тени и мечтать сделать хоть что – нибудь.

Трус. Трус в холодной машине возле дома одной единственной. Он будет сидеть, оберегая ее покой, зная, видя сквозь веки, как старик входит в нее своими холодными пальцами. Но однажды…! Однажды он покажет им, кто он. Покажет, какое право любить он имеет. Покажет, что Сэмюэль Стернс умеет быть человеком больше, чем все они.

На Палмоди в тот вечер было удивительно тихо. Снег тихо падал, покрывая дороги и автомобили, верхушки деревьев и крыши домов, ветер еле шелестел, унося с собой все тайны маленького Спрингтауна, в одночасье сжавшегося до размера коробка спичек. И, так уж выходило, что не было слышно совсем ничего на этой безмолвной до утра улице, кроме как прокуренного фальшивого пения, глухо доносившегося из покрытого пылью да снегом седана:

 
И ветер будет тихо петь
О девушке, что не согреть.
Первейшей в списке королев —
Последней в списке скромных дев.