Текст книги "Джек Ричер, или Враг"

– Я звонил в Рок-Крик, – сказал я ей вслед. – Попросил писаря найти копию приказа, по которому меня перевели сюда из Панамы.

– И что?

– Он сказал, что приказ подписан Гарбером.

– Но?

– Это невозможно. В новогоднюю ночь Гарбер позвонил на пост, а когда я взял трубку, он удивился.

– Зачем же писарю врать?

– Не думаю, что он наврал. Скорее всего, подпись подделана.

– Такое возможно?

– Это единственное объяснение. Гарбер не мог забыть, что он перевел меня сюда за сорок восемь часов до своего звонка.

– И что все это значит?

– Не имею ни малейшего представления. Кто-то где-то играет в шахматы. По мнению моего брата, мне следует выяснить, кто настолько сильно хотел, чтобы я находился здесь, что вытащил меня из Панамы, а вместо меня поставил какого-то придурка. Вот я и попытался это узнать. А теперь я думаю, что нам следует задать такой же вопрос касательно Гарбера. Кому так сильно нужно было убрать его из Рок-Крика, что на его место посадили придурка и урода?

– Но ведь Корея – это настоящее продвижение по службе, разве не так?

– Вне всякого сомнения, Гарбер его заслужил, – сказал я. – Только все произошло слишком рано. Это пост для генерала. Обычно Министерство обороны ставит данный вопрос перед Сенатом, и это происходит осенью, а не в январе. Нет, здесь все было проделано срочно, в панике.

– Довольно бессмысленный шахматный ход, вам не кажется? – возразила Саммер. – Зачем переводить сюда вас и убирать Гарбера? Эти действия нейтрализуют друг друга.

– Возможно, мы имеем дело с двумя игроками. Как в перетягивании каната. Хороший парень и плохой парень. Счет 1:1.

– Но плохой парень мог легко одержать победу. И отправить вас в отставку. Или в тюрьму. У него ведь имеется жалоба гражданского лица.

Я ничего не сказал.

– Не складывается, – продолжала Саммер. – Тот, кто играет за вас, согласился отпустить Гарбера, но оказался достаточно могущественным, чтобы удержать вас здесь даже при наличии жалобы. Он наделен огромной властью, и Уиллард понимает, что не может предпринять против вас никаких действий, хотя ему бы этого очень хотелось. Знаете, что получается?

– Да, знаю, – сказал я.

Она посмотрела мне в глаза.

– Это означает, что вас считают важнее Гарбера, – проговорила она. – Гарбера отослали, а вы остались здесь.

Потом она отвела взгляд и замолчала.

– Вы можете говорить свободно, лейтенант, – сказал я, и она снова посмотрела на меня.

– Вы не важнее Гарбера. Этого просто не может быть.

Я снова зевнул.

– Тут я с вами спорить не стану, – сказал я. – По данному конкретному вопросу. Дело не в выборе между мной и Гарбером.

Она кивнула.

– Да. Дело в выборе между Форт-Бэрдом и Рок-Криком. Форт-Бэрд важнее. То, что происходит здесь, считается более секретным и значительным, чем в штабе особого отдела.

– Согласен, – сказал я. – Но что, черт подери, здесь происходит?

Глава 09

Я сделал первый маленький шажок в понимании этого на следующее утро, в одну минуту восьмого, в морге Форт-Бэрда. Я спал всего три часа и не стал завтракать. В расследованиях, которыми занимается военная полиция, не существует жестких правил. По большей части мы полагаемся на интуицию и импровизацию. Но один закон все-таки имеется: не стоит есть перед тем, как идти в армейский морг.

Так что час, отведенный на завтрак, я провел, изучая отчеты с места преступления. Папка оказалась достаточно толстой, но полезной информации я не обнаружил. Там были подробно описаны все предметы одежды, обнаруженные на дороге. Состояние трупа. Время и температура воздуха. Тысячи слов подкреплялись дюжинами фотографий, сделанных поляроидом. Но ни слова, ни снимки не сказали мне того, что я хотел знать.

Я убрал папку в ящик стола и позвонил в кабинет начальника полиции, чтобы узнать, не было ли докладов о самовольных отлучках с территории базы. Погибшего могут начать разыскивать, и тогда нам удастся его идентифицировать. Но таких докладов не было. Ничего необычного. База жила своей нормальной жизнью.

Я вышел на утренний холод.

Морг был построен специально во времена Эйзенхауэра и по-прежнему прекрасно выполнял свою роль. Наш мир не похож на мир гражданских людей. Мы знали, что жертва не поскользнулась на банановой кожуре, и мне было совершенно все равно, какая именно рана стала смертельной. Меня интересовало примерное время смерти и имя погибшего.

За главными дверями начинался выложенный плиткой вестибюль с дверями по центру, слева и справа. Если свернуть налево, попадешь в холодильник. Я прошел вперед, где лилась вода, визжали пилы и резали ножи.

Посреди комнаты стояли два вогнутых металлических стола, освещенные яркими лампами, а под ними громко шумели стоки. Вокруг столов размещались самые обычные весы, на которых взвешивались извлеченные органы, стояли тележки на колесиках с пустыми стеклянными сосудами, куда эти органы потом складывали, и столики, тоже на колесиках, застеленные зелеными простынями, где лежали ряды скальпелей, пилы, ножницы и щипцы. Комната была выложена белыми плитками, как в метро, в холодном воздухе витал сладковатый запах формальдегида.

Стол, стоявший справа, оказался чистым и пустым. Левый окружало несколько человек – патологоанатом, его ассистент и писарь, делавший записи. Саммер стояла чуть позади и наблюдала за происходящим. Судя по всему, они находились где-то в середине процесса. Все инструменты были в деле, некоторые стеклянные сосуды заполнены. Сток громко шумел. Я видел ноги трупа, казавшиеся синими в свете ярких ламп. Ноги были вымыты, грязь и кровь исчезли.

Я остановился рядом с Саммер и взглянул на стол. Труп лежал на спине. Они спилили верхнюю часть черепа, сделали надрез посередине лба и сняли кожу с лица, и она лежала, вывернутая наизнанку, точно одеяло, сброшенное с кровати. Она доходила до подбородка, открывая скулы и глазницы. Патологоанатом изучал мозг в поисках чего-то. Он откинул верхнюю часть черепа, словно крышку.

– Какие новости? – спросил я у него.

– Мы сняли отпечатки пальцев, – доложил он.

– Я отправила их факсом, – сказала Саммер. – Сегодня мы получим ответ.

– Причина смерти?

– Сильный удар, – ответил патологоанатом. – По затылку. Точнее, три удара чем-то вроде монтировки. Так я думаю. Все остальное сделано уже после смерти. Что-то вроде украшения.

– Есть какие-нибудь указания на то, что он защищался?

– Никаких. На него напали неожиданно. Сзади. Ничто не указывает на то, что была драка или что-нибудь в этом роде.

– Сколько было нападавших?

– Я не волшебник, – фыркнул доктор. – Смертельные удары, скорее всего, нанесены одним и тем же человеком. Не могу сказать, были ли другие, кто стоял вокруг и наблюдал за происходящим.

– А как вы думаете?

– Я ученый, а не гадалка.

– У меня такое ощущение, что нападавший был один, – сказала Саммер.

У меня было такое же ощущение.

– Время смерти? – спросил я.

– Трудно сказать наверняка, – проговорил доктор. – Возможно, девять или десять часов вечера, но я бы не стал за это ручаться.

Девять или десять звучало вполне правдоподобно. К тому времени уже стемнело, и до момента, когда тело могли обнаружить, должно было пройти несколько часов. Плохой парень мог не спеша выманить свою жертву, расправиться с ней, а затем благополучно убраться с места преступления.

– Его убили там, где нашли тело? – спросил я.

Патологоанатом кивнул:

– Или рядом. Ничто не свидетельствует о том, что могло быть иначе.

– Хорошо, – сказал я и огляделся по сторонам.

Сломанная ветка лежала на тележке. Рядом с ней стояла банка с пенисом и яичками.

– Вы обнаружили их во рту? – спросил я.

Патологоанатом снова кивнул, молча.

– Какой нож использовал преступник?

– Вероятно, Ка-Бар[14]14
  Знаменитый нож морской пехоты США Второй мировой войны.


[Закрыть], – ответил он.

– Здорово, – заметил я.

Такие ножи производили десятками миллионов в течение последних пятидесяти лет, и они встречались так же часто, как медали.

– Человек, пользовавшийся ножом, правша, – сказал доктор.

– А тот, что ударил его по голове?

– Тоже.

– Ладно, – проговорил я.

– Жидкость на спине – это йогурт, – продолжал доктор.

– Клубничный или малиновый?

– Я не проверял.

Возле банок с органами лежала небольшая стопка фотографий, сделанных поляроидом. На всех была зафиксирована рана, приведшая к смерти. На первом снимке – в том виде, в каком обнаружили труп. Волосы жертвы были длинными, грязными и перепачканными кровью, и я не мог разглядеть деталей. На втором снимке кровь и грязь смыли. На третьем волосы отрезали ножницами, а на четвертом их полностью обрили.

– А что, если его ударили ломом? – спросил я.

– Возможно, – согласился доктор. – Это даже более вероятно, чем монтировка. Я сделал слепок раны. Так что, если вы принесете мне орудие убийства, я смогу сказать точно.

Я подошел чуть ближе к столу и посмотрел на тело. Оно было очень чистым, белым, серым и розовым. От него едва различимо пахло мылом, кровью и другими телесными запахами. Низ живота был в ужасающем состоянии, словно над ним поработал мясник. Ножевые раны на руках и плечах оказались такими глубокими, что я видел кости и мышцы. Края ран посинели и были холодными. Нож прошел сквозь татуировку на левом предплечье, где орел держал в лапах свиток со словом «Мать». Выглядел труп ужасно, но я ожидал худшего.

– Я думал, что будет больше синяков и опухолей, – заметил я.

– Я же вам говорил, что все красоты появились уже после смерти, – взглянув на меня, сказал патологоанатом. – Пульса и давления не было, кровь не циркулировала, так откуда же взяться ушибам и опухолям? Кстати, и кровотечению тоже. Совсем немного крови вытекло на землю исключительно вследствие закона тяготения. Если бы они резали его, пока он оставался живым, кровь лилась бы рекой.

Патологоанатом снова повернулся к столу, закончил с мозгом жертвы, закрыл череп, дважды постучал по нему для надежности и вытер влажный стык губкой. Затем вернул на место лицо. Разгладил и растянул кожу пальцами, а когда он убрал руки, я увидел сержанта из отряда специального назначения, с которым я разговаривал в стрип-клубе. Ничего не видящими глазами он уставился на яркие лампы на потолке.

Я взял «Хаммер» и проехал мимо школы психологии, в которой работала Андреа Нортон, к зданию, где располагался отряд «Дельта». Прежде здание использовали как тюрьму, до тех пор пока армия не собрала всех своих преступников в Левенуэрте, штат Канзас. Старая проволока и высокие стены прекрасно служили его нынешнему назначению. Рядом находился огромный самолетный ангар времен Второй мировой войны. Складывалось впечатление, что его притащили с какой-то переставшей существовать базы, а потом собрали, чтобы хранить в нем самую разную амуницию, грузовики, бронированные «Хаммеры» и, возможно, даже парочку вертолетов быстрого реагирования.

Охрана, стоящая у внутренних ворот, впустила меня, и я сразу же отправился в офис адъютанта. Было семь тридцать утра, но здесь уже была включена полная иллюминация и кипела жизнь, что кое о чем мне сказало. Адъютант сидел за своим столом. Он оказался капитаном. В перевернутом с ног на голову мире «Дельты» сержанты являются подлинными звездами, а офицеры выполняют работу по дому.

– Вы кого-нибудь недосчитались? – спросил я.

Он отвернулся, и этот жест сказал мне еще больше.

– Полагаю, вам уже известно, что это так, – сказал он. – Иначе что вам здесь делать?

– Можете назвать имя?

– Имя? Я думал, вы арестовали его за что-то.

– Речь идет не об аресте, – сказал я.

– Тогда в чем дело?

– Его часто арестовывают?

– Нет. Он хороший солдат.

– Как его зовут?

Капитан ничего не сказал. Наклонившись вниз, он открыл ящик стола, достал оттуда папку и протянул мне. Как и все личные дела «Дельты», которые мне доводилось видеть, это подверглось серьезной цензуре, и я обнаружил всего два листочка. На первом было написано имя, звание и идентификационный номер, а также сухое изложение фактов послужного списка Кристофера Карбона. Он был не женат, прослужил в армии шестнадцать лет: четыре в пехоте, четыре в дивизии военно-воздушных сил, четыре в подразделении рейнджеров и четыре в отряде «Д» специального назначения. Он был на пять лет старше меня. Сержант первой категории. И никаких подробностей об участии в боевых действиях или наградах.

На втором листе я обнаружил десять чернильных отпечатков пальцев и цветную фотографию мужчины, с которым я разговаривал в баре и которого только что видел на столе в морге.

– Где он? – спросил капитан. – И что случилось?

– Кто-то его убил, – ответил я.

– Что?

– Произошло убийство, – повторил я.

– Когда?

– Прошлым вечером. В девять или десять часов.

– Где?

– На границе леса.

– Какого леса?

– Нашего леса. На базе.

– Боже праведный! Почему?

Я убрал листки в папку и засунул ее под мышку.

– Я не знаю, почему его убили. Пока.

– Боже праведный! – повторил он. – Кто это сделал?

– Я не знаю, – снова сказал я. – Пока.

– Боже праведный! – произнес он в третий раз.

– Родственники у него есть?

Капитан помолчал, потом шумно выдохнул.

– Кажется, есть где-то мать, – проговорил он. – Я вам сообщу.

– Не нужно сообщать мне, – сказал я. – Вы сами ей позвоните.

Он ничего не сказал.

– У Карбона здесь были враги? – спросил я.

– Насколько мне известно, нет.

– Какие-нибудь трения?

– В каком смысле?

– По вопросам образа жизни.

Он уставился на меня.

– Что вы хотите сказать?

– Он был геем?

– Что? Нет, разумеется.

Я ничего не ответил.

– Вы намекаете на то, что Карбон был извращенцем? – прошептал капитан.

Я мысленно представил себе, как Карбон, держа в руке бутылку с длинным горлышком и улыбаясь, стоит в шести футах от подиума стрип-клуба, в шести футах от девицы, которая ползает на четвереньках с задранной кверху задницей, касаясь сосками сцены. Довольно необычное времяпрепровождение для гея. Но потом я вспомнил выражение его глаз и смущенный жест, каким он отмахнулся от проститутки, предложившей ему свои услуги.

– Я не знаю, кем был Карбон, – сказал я.

– Тогда держите свой проклятый рот на замке, – сказал капитан. – Сэр.

Я взял с собой папку с данными Карбона, сходил в морг и позвал Саммер позавтракать в офицерском клубе. Мы сидели вдвоем в углу, в стороне от остальных посетителей. Саммер ела овсяную кашу с фруктами и просматривала папку. Я пил кофе. Саммер выбрала чай.

– Патологоанатом считает, что с ним расправились, потому что он был геем, – сказала она. – Он говорит, что это очевидно.

– Он ошибается.

– Карбон был не женат.

– Я тоже не женат, – сказал я. – А вы не замужем. Вы лесбиянка?

– Нет.

– Ну вот.

– Но обманка должна основываться на реальных фактах. Например, если бы он был игроком, ему в рот засунули бы долговую расписку или разбросали вокруг трупа игральные карты. И тогда мы решили бы, что дело в долгах. Вы понимаете, что я имею в виду? Ничего не получится, если нет никаких серьезных оснований. То, что можно опровергнуть за пять минут, выглядит глупо, а не умно.

– Итак, ваше мнение?

– Он на самом деле был геем, и кто-то это знал. Но убили его по другой причине.

– Да, причина другая, – согласился я. – Предположим, он действительно был геем. Он прослужил шестнадцать лет. Пережил большую часть семидесятых и все восьмидесятые. Так почему это произошло именно сейчас? Времена меняются, становится лучше, он научился скрывать свои пристрастия, он даже ходил с приятелями в стрип-клубы. Нет никаких причин для того, чтобы это случилось, да еще так неожиданно. Раньше могло бы. Четыре года назад, или восемь, или двенадцать, или шестнадцать. Всякий раз, когда он начинал служить в другом подразделении и знакомился с новыми людьми.

– Тогда в чем же причина?

– Понятия не имею.

– В любом случае она может оказаться очень неприятной. Вроде смерти Крамера в мотеле.

– Похоже, Бэрд вообще очень неприятное место.

– Вы думаете, вы здесь именно по этой причине? Из-за Карбона?

– Вполне возможно. Все зависит от того, что он собой представлял.

Я попросил Саммер собрать и отправить куда следует все соответствующие отчеты и извещения, а сам решил вернуться в свой кабинет. Новости распространяются быстро, и я обнаружил, что меня уже ждут три сержанта из «Дельты», которые пожелали из первых рук узнать, что случилось. Типичные парни из отряда специального назначения, невысокие, сухопарые, жилистые, слегка неряшливые, твердые как кремень. Двое старше третьего, который был с бородой и загорел так, будто недавно вернулся из очень жарких стран. Все трое мерили шагами мою приемную. Дежурный сержант, у которой был маленький сын, сидела там же. Я решил, что она поменялась с кем-то сменами. Она смотрела на них так, словно боялась, что с них станется в перерывах между курсированием по приемной напасть на нее. Я велел им войти за мной в кабинет, закрыл дверь и сел за стол, оставив их стоять перед ним.

– Это правда насчет Карбона? – спросил один из тех, что постарше.

– Его убили, – сказал я. – Не знаю кто и почему.

– Когда?

– Вчера вечером, в девять или десять часов.

– Где?

– Здесь.

– У нас закрытая база.

– Преступник не был гражданским лицом, – сказал я.

– Мы слышали, что тело сильно изувечено.

– Очень сильно.

– Когда вы будете знать, кто это сделал?

– Надеюсь, скоро.

– У вас есть зацепки?

– Ничего определенного.

– Вы сообщите нам, когда вы узнаете?

– А вы этого хотите?

– Естественно.

– Почему?

– Вы знаете почему.

Я кивнул. Гей или нет, Карбон являлся членом отряда, наводящего ужас на всех в мире, и его товарищи не собирались так это оставить. На мгновение меня охватила зависть. Если бы меня изувечили ночью в лесу, сомневаюсь, чтобы три крутых парня отправились в восемь утра прямиком в чей-нибудь офис, возмущенные случившимся и готовые отомстить за мою смерть. Потом я снова взглянул на них и подумал: «У преступника могут возникнуть очень серьезные неприятности. Мне потребуется только сболтнуть его имя».

– Мне нужно задать вам несколько обычных полицейских вопросов, – сказал я.

Я спросил их о самых стандартных вещах. Были ли у Карбона враги? Вступал ли он с кем-нибудь в конфликты? Угрозы? Драки? Все трое дружно мотали головами и отвечали на каждый мой вопрос отрицательно.

– Что-нибудь еще? – спросил я. – Было что-нибудь такое, что могло бы угрожать его жизни?

– Например что? – невозмутимо спросил один из старших сержантов.

– Все, что угодно, – сказал я, решив остановиться на этом.

– Нет, – ответили они хором.

– У вас есть какие-нибудь предположения? – поинтересовался я.

– Присмотритесь к рейнджерам, – сказал молодой сержант. – Найдите того, кто не справился с подготовкой в отряд «Дельта», но продолжает считать, что достоин стать одним из нас.

Потом они ушли, а я остался сидеть, размышляя над их последним заявлением. Рейнджер, который хочет что-то доказать? Я в этом сомневался. Не слишком правдоподобная теория. Сержанты «Дельты» не отправляются в лес с теми, кого они не знают, чтобы получить там по голове. Они проходят длительную и очень серьезную подготовку, которая сводит подобные случайности практически на нет. Точнее, делает их невозможными. Если бы рейнджер решил подраться с Карбоном, у подножия дерева обнаружили бы тело рейнджера. Если бы с ним пошли два рейнджера, мы бы нашли двух мертвых рейнджеров. В самом худшем случае на теле Карбона имелись бы раны, говорящие о том, что он защищался. Прикончить его было бы совсем не просто.

Значит, он отправился туда с человеком, которого знал и которому доверял. Я представил себе, что он совершенно спокоен, о чем-то болтает, возможно, улыбается, совсем как в том баре. Может быть, указывает куда-то дорогу, ничего не подозревая и повернувшись спиной к тому, кто на него напал. Затем я представил себе, как из-под шинели появляется монтировка или ломик, убийца замахивается и наносит удар, раздается треск костей. Потом снова. И снова. Три неожиданных удара. А застать врасплох парня вроде Карбона совсем не просто.

Зазвонил мой телефон, и я взял трубку. Это был полковник Уиллард, урод, сидящий в офисе Гарбера в Рок-Крике.

– Где ты? – спросил он.

– В своем кабинете, – ответил я. – Как бы иначе я мог ответить на ваш звонок?

– Оставайся там, – сказал он. – Никуда не уходи, ничего не делай, никому не звони. Это прямой приказ. Просто сиди тихонько и жди.

– Чего?

– Сейчас я приеду.

Он отключился, а я положил трубку на место.

Я сидел на своем месте. Никуда не пошел. Ничего не делал. И никому не стал звонить. Сержант принесла мне чашку кофе, и я ее взял. Уиллард не приказывал мне умереть от жажды.

Через час я услышал в приемной голос, и ко мне вошел молодой сержант из отряда «Дельта», тот, что с бородой и сильным загаром. Я предложил ему сесть и задумался над полученным приказом. «Никуда не уходи, ничего не делай, никому не звони». Получается, если я стану разговаривать с парнем, будет считаться, что я что-то делаю, и это вступит в противоречие с той частью приказа, в которой говорится: «Ничего не делай». Но с другой стороны, дыхание – это работа (в формальном смысле). Метаболизм – тоже. Мои волосы и щетина на лице продолжали расти, как и все двадцать ногтей. Я терял вес. На самом деле для человека невозможно ничего не делать. Поэтому я пришел к выводу, что данную часть приказа можно рассматривать как риторическую.

– Чем могу помочь, сержант? – спросил я.

– Я думаю, что Карбон был геем, – сказал сержант.

– Ты думаешь, что он им был?

– Ну хорошо, он им был.

– Кто еще знал об этом?

– Мы все.

– И что?

– И ничего. Я посчитал, что вы должны знать, и все.

– Ты полагаешь, это имеет отношение к его смерти?

Он покачал головой.

– Нас это не беспокоило. Тот, кто его убил, был не из наших. Не из нашего подразделения. Такое просто невозможно. Мы таких вещей не делаем. А за пределами подразделения никто ничего про него не знал. Значит, дело не в этом.

– Тогда зачем ты мне рассказал?

– Потому что вы все равно узнаете. Я хотел, чтобы вы были готовы. Чтобы это не стало неожиданностью.

– И что?

– Ну, может, вы сумели бы это скрыть, раз дело совсем в другом.

Я ничего ему не ответил.

– Это замарает его память, – сказал сержант. – Так не должно быть. Он был хорошим парнем и хорошим солдатом. Быть геем не преступление.

– Согласен, – сказал я.

– Армия нуждается в переменах.

– Армия ненавидит перемены.

– Они говорят, что это вредит сплоченности подразделения, – проговорил он. – Им бы следовало прийти и посмотреть, как мы работаем. Карбон был одним из нас.

– Я не смогу скрыть этого факта, – сказал я. – Возможно, я бы так и поступил, если бы мог. Но то, как выглядело место преступления… все поймут, что хотел сказать преступник.

– Что? Это выглядело, как преступление на сексуальной почве? Вы нам не говорили.

– Я постарался скрыть неприятные детали.

– Но никто не знал. Никто за пределами нашего отряда.

– Значит, кто-то все-таки знал, – возразил ему я. – Или убийца один из ваших.

– Это невозможно. Исключено.

– Так или иначе, но какой-то из вариантов возможен. Он встречался с кем-нибудь за пределами вашего подразделения?

– Никогда.

– То есть шестнадцать лет он воздерживался от интимных отношений?

Сержант на мгновение замолчал.

– Ну, я не знаю, – сказал он.

– А кто-то знал, – проговорил я. – Но на самом деле я тоже не думаю, что причина убийства в его пристрастиях. Кто-то просто постарался выставить дело так, чтобы казалось, будто его убили из-за того, что он был геем. Пожалуй, это мы можем утверждать наверняка.

Сержант тряхнул головой.

– Это будет единственное, что о нем все запомнят.

– Мне очень жаль, – сказал я.

– Я не гей, – проговорил он.

– Да мне все равно.

– У меня есть жена и ребенок.

После этих слов он ушел, и я вернулся к выполнению приказа Уилларда.

Я потратил это время на раздумья. На месте преступления не нашли орудия убийства. И никаких серьезных улик: ни кусочков одежды, зацепившихся за куст, ни следов на земле, ни кожи убийцы под ногтями Карбона. Все это легко объяснялось. Орудие нападавший забрал с собой. Скорее всего, он был в полевой форме, отвечающей всем требованиям Министерства обороны касательно прочности и надежности, и именно поэтому на кустах не осталось ни ниток, ни кусков ткани. Текстильные фабрики по всей стране вынуждены выполнять суровые условия, предъявляемые к военному поплину и твилу. Земля замерзла, поэтому на ней не осталось никаких следов. Морозы в Северной Каролине стояли примерно месяц, и мы находились как раз посередине этого срока. Кроме того, убийца напал неожиданно, и у Карбона не было времени повернуться и вцепиться в него ногтями или лягнуть его.

Таким образом, никакой материальной информации у нас не было. Но у нас имелись некоторые преимущества. В частности, фиксированные подозреваемые. У нас закрытая база, и армия отлично справляется с задачей контроля за тем, кто и где находится, а заодно и когда. Мы могли начать с длинных списков и проверить все имена по очень простому принципу – возможность совершения преступления или ее отсутствие. Затем переписать тех, кто мог быть убийцей, и применить к ним священные принципы всех детективов: способ, мотив, возможность.

Способ и возможность нам мало что дадут, поскольку наш список целиком будет состоять из тех, у кого была возможность совершить это преступление. Любой человек в армии в состоянии врезать ломиком или монтировкой по голове ничего не подозревающей жертвы. Более того, это служит одним из принципов, играющих важную роль при приеме в наши славные ряды.

Значит, остается мотив, и с этого я начал свои размышления. По какой причине убили Карбона?

Я просидел еще час. Никуда не ходил, ничего не делал, никому не звонил. Сержант принесла мне кофе. Я намекнул ей, что она могла бы связаться с лейтенантом Саммер и попросить ее зайти.

Саммер появилась через пять минут. У меня была для нее куча новостей, но она предвидела все мои распоряжения. Она заказала список всего персонала базы плюс копию записей журнала на проходной, чтобы мы могли добавить или вычеркнуть какие-то имена из списка подозреваемых. Кроме того, она позаботилась о том, чтобы комнату Карбона до обыска опечатали. Она договорилась о беседе с его командиром, чтобы составить себе представление о его личной и профессиональной жизни.

– Отлично, – похвалил ее я.

– А при чем тут Уиллард? – спросила она.

– Видимо, решил поучаствовать, – сказал я. – У нас тут образовалось такое важное дело, что он хочет лично им заняться. А заодно напомнить мне, кто из нас начальник.

Однако я ошибся.

Уиллард явился через четыре часа после своего звонка. Я услышал его голос в приемной. Почему-то я был уверен, что сержант не станет предлагать ему кофе. У нее были отличные инстинкты. Моя дверь распахнулась, и он вошел. Не глядя на меня, он закрыл за собой дверь и уселся в кресло для посетителей. И тут же принялся елозить. Он очень старался и непрерывно дергал штаны на коленях, словно они обжигали кожу.

– Вчерашний день, – сказал он. – Я хочу получить подробный отчет о твоих действиях. От тебя лично.

– Вы приехали сюда, чтобы задать мне парочку вопросов?

– Именно, – заявил он.

Я пожал плечами.

– До двух часов я находился в самолете, – начал я. – Затем до пяти – с вами.

– А потом?

– Вернулся сюда в одиннадцать.

– Шесть часов? Мне удалось добраться за четыре.

– Полагаю, вы ехали на машине. Я же добирался на двух автобусах, а потом меня подвезли на машине.

– Дальше?

– Поговорил с братом по телефону, – доложил я.

– Я помню твоего брата, – сказал Уиллард. – Я с ним работал.

– Он мне говорил.

– А что ты делал после?

– Встретился с лейтенантом Саммер, – сказал я. – Мы не обсуждали работу.

– Потом?

– Примерно в полночь было обнаружено тело Карбона.

Он кивнул, дернулся, поерзал на стуле, и у него сделался такой вид, будто ему страшно неудобно.

– Ты сохранил автобусные билеты? – спросил он.

– Сомневаюсь. А что? – ответил я.

Он улыбнулся.

– Потому что, возможно, мне понадобится знать. Чтобы доказать, что я не совершил ошибки.

Я молчал.

– А вот ты ошибку совершил, – заявил он.

– Правда?

Он кивнул и добавил:

– Никак не могу понять, ты идиот или делаешь это специально.

– Что я делаю?

– Пытаешься поставить армию в неприятное положение.

– Каким образом?

– Что здесь происходит, майор? – спросил он.

– Это вы мне скажите, полковник.

– Холодная война подходит к концу. Значит, нас ждут большие перемены. Сложившееся положение вещей будет нарушено. Таким образом, все подразделения армии постараются выглядеть как можно лучше, чтобы устоять. И знаешь что?

– Что?

– Армия всегда находится в самом низу кучи. Военно-воздушные силы владеют великолепными самолетами. У моряков имеются подводные лодки и авианосцы. Морскую пехоту никогда никто не трогает. А мы в прямом смысле этого слова завязли в грязи. В самом низу кучи. Армия, по мнению Вашингтона, это тоска зеленая, Ричер.

– И что?

– Карбон был настоящим уродом. Извращенец в элитном отряде. По-твоему, армия хочет, чтобы все об этом знали? В нынешние времена? Тебе следовало списать его смерть на несчастный случай во время военной подготовки или учений.

– Это было бы неправдой.

– А кому есть дело до правды?

– Карбона убили не из-за его сексуальной ориентации, – возразил я.

– Именно из-за нее.

– Я зарабатываю этим на жизнь. И говорю вам, что его сексуальная ориентация здесь ни при чем.

Он наградил меня хмурым взглядом и на некоторое время замолчал.

– Хорошо, – сказал он наконец. – К этому мы вернемся позже. Кто еще видел тело?

– Мои ребята, – ответил я. – Подполковник психолог, которую я попросил высказать свое мнение по поводу случившегося. А также патологоанатом.

– Ты займись своими парнями, – приказал Уиллард. – А я скажу психологу и доктору.

– Что скажете?

– Что мы списываем это дело на несчастный случай во время подготовки. Они поймут. Профилактика – лучшее лечение. Никакого расследования.

– Вы шутите?

– А ты думаешь, армии нужно такое дело, да еще сейчас? В отряде «Дельта» целых четыре года служил извращенец! Ты спятил?

– Сержанты хотят, чтобы было проведено расследование.

– Я совершенно уверен, что их командир придерживается другого мнения. Поверь мне. Это верно, как Евангелие.

– Вам придется отдать мне прямой приказ, – сказал я. – Подробный.

– Следи за моими губами, – заявил он. – Ты не должен расследовать дело Карбона. Напиши доклад, в котором будет говориться, что этот парень погиб в результате несчастного случая во время военной подготовки. Ночные маневры, пробежка, тренировка – все, что угодно. Он споткнулся и упал, ударившись головой. Дело закрыто. Это прямой приказ.

– Я хочу получить его в письменном виде, – сказал я.

– Тебе уже давно пора повзрослеть.

Какое-то время мы сидели молча, бросая друг на друга хмурые взгляды через стол. Я не шевелился. Уиллард елозил, раскачивался и дергал штаны. Я сжал кулак, так, чтобы он этого не видел, и представил себе, как наношу ему удар прямо в грудь. Я не сомневался, что смогу заставить его поганое сердце остановиться всего одним движением руки. А потом спишу его смерть на несчастный случай во время военной подготовки. Я скажу, что он учился вставать и садиться на стул, поскользнулся и ударился грудью об угол стола.