Текст книги "Заново рожденные. Удивительная связь между страданиями и успехом"

Мир превращался в мелькание пестрых картинок. Алан утратил большинство необходимых в повседневной жизни навыков зрительного восприятия. Периферия видимого им поля оставалась четкой (это особенность данного заболевания), тогда как в центре все выглядело так, будто он смотрел на мир сквозь мутное стекло. С утратой зрения Алан утрачивал и независимость.

В то время в голове Алана не было ни одной позитивной мысли. «Что бы кто ни говорил, потеря зрения не давала мне поводов для оптимизма, – рассуждает он. – Конечно, можно слукавить и заявить, что ты переключаешься на слух и начинаешь его по-настоящему ценить, ну или сказать себе: “Выше нос! Лучше подумай, как все эти незрячие люди вокруг тебя преодолевают свой недуг”. Но я бы все отдал, чтобы жизнь сложилась иначе».

Впрочем, назвать Алана обычным пессимистом, разумеется, нельзя, в особенности с учетом его последующих достижений. Возможно, он и не верит в силу позитивного мышления в том упрощенном его понимании, о котором постоянно твердит массовая культура, но и к проповедникам негативного отношения к жизни его тоже вряд ли можно отнести. «Мыслить реалистично, – заявляет он, – только так можно было заставить себя идти вперед».

* * *

Заявление Алана находит подтверждение в научных исследованиях. Внушая себе, что «все будет хорошо», что «все будет в порядке», в то время, когда все, наверное, будет как раз наоборот, мы лишаемся способности делать что-то для исправления ситуации. Десятилетиями психологи и исследователи проблем общественного здоровья задавались вопросом о том, что заставляет людей заранее принимать меры для предотвращения надвигающейся катастрофы. Почему, например, некоторые люди решают сделать колоноскопию или маммограмму, тогда как другим это в голову не приходит? Ведь эти относительно простые процедуры могут помочь предотвратить ужасные трагедии. Вероятно, наиболее известным подходом к этой проблеме является модель убеждений в отношении здоровья. В соответствии с ней существует ряд факторов, которые позволяют спрогнозировать склонность отдельного человека к риску. Важнейшие из них – субъективная оценка степени опасности и субъективная оценка тяжести возможных последствий. Если мы понимаем, что, совершая определенный поступок, мы рискуем причинить себе вред и этот вред достаточно серьезный, то, вероятнее всего, воздержимся от такого поступка. Этот же принцип срабатывает, когда мы думаем, что определенное действие может защитить нас от вреда, – мы, скорее всего, совершим его. Указанные факторы нашли подтверждение в десятках исследований. Было показано, что данная модель позволяет эффективно прогнозировать поведение, направленное на защиту собственного здоровья, такое, например, как прохождение обследований на наличие онкологических заболеваний, стремление к более безопасной половой жизни, исключение из рациона всего, что может навредить сердцу, и вакцинация против гриппа. Также выяснилось, что с помощью данной модели можно даже предсказать снижение уровня преступного поведения.

Одним из главных доводов со стороны критиков этой теории, как можно догадаться, является мысль о том, что все это легко объясняется обычным здравым смыслом. И они совершенно правы.

Но что это означает для позитивного мышления? Если не вдаваться в подробности, суть в следующем: те, кто сосредотачивает внимание на положительном, не замечая все негативное, кто верит, что все хорошо (или будет хорошо), и при этом подвергается реальному риску, могут не принять меры для защиты своего здоровья, когда в них возникнет необходимость. Отказываясь верить в собственную уязвимость, они подвергают себя опасности.

В 2008 году разгорелся примечательный спор между сторонниками разных точек зрения, который вызвал волну интереса к этой проблеме и потому достоин внимания. Начало ему положил нидерландский пловец-марафонец Мартен ван дер Вейден. К 19 годам Мартен стал чемпионом по плаванию на родине. Однако воспоминания об этом периоде жизни вызывают у него двойственные чувства.

«Когда дети добиваются успеха в спорте, окружающие начинают подталкивать их к профессиональной карьере. Это не выбор самого ребенка. Другие люди поддерживают его и не дают сойти с дистанции, и ребенку не остается ничего другого, как просто продолжать занятия спортом. И если вы действительно чего-то стоите, они говорят вам, что однажды вы победите на Олимпийских играх», – поясняет он, находясь у себя дома в Роттердаме. И Мартен поверил им. «Но сейчас я понимаю, что потерял чувство реальности. Мысль о том, что когда-нибудь ты примешь участие в чем-то вроде Олимпийских игр, да еще и победишь, все равно что журавль в небе – это несбыточные мечты, и ничего больше». Правда же в том, что другие спортсмены были от природы талантливее Мартена, и, оглядевшись вокруг, молодой спортсмен быстро это осознал. Казалось, что в своем чрезмерном оптимизме члены семьи и друзья просто игнорировали очевидный факт, и Мартен ощущал себя чужим среди своих самых больших поклонников.

Впрочем, рано начавшись, его карьера пловца резко оборвалась, когда у него обнаружили смертельно опасное заболевание – острый лимфобластный лейкоз.

В спорте Мартен нечасто сталкивался с реалистами; в больнице их оказалось тоже немного. Как и в раздевалке в бассейне, в палате для пациентов с онкологическими заболеваниями было много тех, кто верил, что в битве за выживание у пациента с позитивным мышлением больше шансов на победу. Но Мартен понимал, что такое легкомыслие лишь рождает ложные надежды. Хотя он осознавал, насколько невелики его шансы на выживание (приблизительно 30 %), друзья призывали его не думать об этом и сосредоточиться на хорошем. «Мое представление о надежде не имело ничего общего с их соображениями на этот счет, – отмечает Мартен. – Моей единственной надеждой была химиотерапия. Я верил в науку. При таком подходе рассуждения о пользе позитивного мышления кажутся совсем неубедительными.

В детстве отец старался внушить мне, что всего можно достичь, если много работать и иметь правильный настрой, – продолжает он. – Долгое время я верил ему. Но когда заболел, я впервые в жизни усомнился в его правоте».

Мартен просто не мог убедить себя, что все будет хорошо. У него было устойчивое ощущение, что лучше всего признать реальность происходящего. Только тогда он сможет начать делать что-то с этой реальностью.

Родственники и друзья Мартена были весьма озабочены таким необычайно далеким от оптимизма настроем, но его это мало беспокоило. Опираясь на реалистичное, пускай и не столь радужное, понимание ситуации, он начал ставить перед собой небольшие цели: например, дожить до конца недели, прожить день, испытывая как можно меньше боли, выдержать очередной курс химиотерапии, пережить операцию по пересадке стволовых клеток, которая в конечном итоге и спасла ему жизнь. Три года спустя, избавившись от рака, он вернулся в бассейн.

Однако в этот раз Мартен решил строить карьеру в плавании, исходя из того же реалистического, но при этом устремленного в будущее взгляда на мир, который помог ему победить лейкемию. «Я знал, что шансы на успех весьма невелики, – говорит он. – Я знал, что я не самый быстрый пловец. Мне пришлось очень много тренироваться, чтобы не только восстановить прежнюю форму, но и компенсировать природные недостатки своего тела. Вместо того чтобы, как в молодости, гнаться за победами на международных чемпионатах, я начал участвовать в небольших соревнованиях, стараясь показать все, на что способен».

В течение следующих пяти лет Мартен успешно прошел отборочные соревнования для участия в мировом чемпионате по плаванию в открытой воде в Барселоне и завоевал для голландской команды три медали на дистанциях 800 и 1500 м вольным стилем. Одержав ряд побед на этапах Кубка мира в Исмаиле (Пакистан), Эль-Фуджайра и Дубае (ОАЭ), а также в Аргентине и завоевав титул чемпиона мира в Севилье, он получил право представлять свою страну на Олимпийских играх в Пекине в 2008 году. Понимая, что он не самый быстрый и сильный из участников, сначала Мартен держался позади остальных пловцов, старательно уклоняясь от поднимаемой ими волны, и только в самый последний момент сделал резкий рывок вперед, обеспечив себе золото.

Тем, кто его не знал, возвращение Мартена казалось чем-то невероятным. Одним из его самых больших поклонников был премьер-министр Нидерландов Ян Петер Балкененде. «Он говорил, что я вдохновляю людей», – поясняет Мартен. Но Мартен отнюдь не считал себя героем – он просто выжил после смертельной болезни. И что касается рака, то он не видел никакой связи между этим недугом и своими победами. Впрочем, журналисты продолжали сравнивать Мартена с другим известным спортсменом, перенесшим рак.

«Не называйте меня вторым Лэнсом Армстронгом!» – настаивает он.

Мартен лично ничего не имел против Армстронга, который в то время был на самом пике славы и уважения. Однако ему казались обидными высказывания о позитивном отношении, преодолении и победе, с которыми всемирно известный велосипедист и человек, поборовший рак, выступал на протяжении нескольких лет. «Не будь у меня рака, я бы никогда не выиграл “Тур де Франс”», – писал Армстронг. В интервью в программе Sunday Morning на телеканале Си-би-эс велосипедист развил свою мысль: «Вы же не станете отрицать тот факт, что человек с позитивным и оптимистичным отношением добивается намного более высоких результатов».

В получившем широкую известность интервью лондонской газете The Daily Telegraph в 2008 году Мартен публично опроверг это утверждение: «Армстронг заявляет, что позитивное мышление и активные занятия спортом – это ключ к спасению. Я не согласен». Потом он добавил: «Более того, я думаю, что это опасно».

* * *

Негативная реакция со стороны общественности не заставила себя ждать.

Все, кто выступил с критикой его заявления, опирались на эмпирические данные, которые, казалось, свидетельствовали в пользу идеи о том, что без позитивного мышления одержать победу над тяжелым заболеванием невозможно. Как показывают исследования, хорошее психологическое самочувствие и позитивный настрой способствуют снижению риска смерти от сердечного приступа, а также повышают шансы на выживание у пациентов с различными заболеваниями, представляющими угрозу для жизни.

Часто люди интерпретируют выводы такого рода как явное доказательство пользы позитивного мышления для здоровья. Если это утверждение звучит слишком заманчиво, чтобы быть правдой, то, скорее всего, так оно и есть. Как следует из историй Алана и Мартена, на деле все совсем не так просто.

Психолог из Пенсильванского университета Джеймс Койн задался вопросом: насколько обоснованны такие выводы, в особенности применительно к больным раком? В своей статье в журнале Psychosomatic Medicine Койн пишет: «Готовы ли мы признать, что воздействие какого-то одного или нескольких психологических “защитных факторов” способно компенсировать риск плохого исхода, связанный с различными особенностями течения заболевания и его тяжестью?» Койн и его коллеги тщательно изучили результаты предшествующих исследований. Причем это было не поверхностное рассмотрение одних лишь результатов, а по-настоящему придирчивый анализ методологии, позволившей прийти к ним. Они хотели понять, насколько надежны методы исследования, лежащие в основе этих удивительных заявлений.

Полученные Койном выводы оказались очень близки к тому, о чем говорит Мартен. В серии статей, опубликованных в Annals of Behavioral Medicine и Psychological Bulletin, Койн и его команда сообщили о наличии серьезных ошибок в большинстве исследований. Говоря научным языком, во многих исследованиях использовались небольшие выборки, в них отсутствовали четко сформулированные гипотезы, а также применялись неподходящие методы анализа данных и интерпретации результатов. Иными словами, вывод о влиянии позитивного мышления на вероятность выживания, по мнению Койна, был основан на необъективных или по меньшей мере не совсем корректных научных изысканиях.

Справедливости ради стоит отметить, что у любого исследования есть свои недостатки. То есть речь не о том, чтобы обвинить кого-то в недобросовестности. Но если в значительной части исследований имеются методологические ошибки, как утверждает Койн, нельзя исключать, что позитивное мышление не так уж всесильно, как многие полагают. Это отнюдь не означает, что позитивное мышление никогда и ни при каких обстоятельствах не приносит пользы. Всем известно – если как следует поискать, можно найти исключения из любого правила. Но в чем суть самого правила? Как оно обычно работает?

В очередной статье в Annals of Behavioral Medicine Койн ссылается на еще одно обстоятельство: преувеличение силы позитивного мышления изначально таит в себе опасность, над которой Мартен думал достаточно долго, пока боролся с раком. «Мне кажется, что мы верим в способность больного раком на многое повлиять, поскольку хотим в это верить, – заявил Мартен в своем выступлении в рамках проекта TEDx в 2010 году. – Эта мысль нравится самому пациенту, тем, кто его любит, и всем здоровым людям, так как они думают, что в случае беды им достаточно будет сказать себе: “Я не буду падать духом, я буду мыслить позитивно, я все выдержу”. А как же быть с теми, кто не справляется с болезнью? Мои друзья в больнице делали странные физические упражнения и занимались на велотренажере, чтобы поддерживать себя в хорошей форме для борьбы с раком. Но им это не помогло. Можно подумать, что они просто недостаточно сильно старались».

В своем исследовании The Enterprise Company Швайнгрубер затронул эту тему. «Ответственность за успешный исход возлагается на самих индивидов, – отмечает он в своем отчете. – Будущих коммивояжеров учат, что успех зависит только от них самих. Если они не могут достичь определенного уровня продаж, предполагается, что они недостаточно прониклись философией компании, ну, или не следуют рабочим инструкциям».

Таким образом, сторонники теории позитивного мышления оказываются правы при любом исходе. Если человеку удается добиться успеха в работе, преуспеть в личной жизни или победить болезнь, они тут же заявляют: «Смотрите! Всем этим он обязан позитивному мышлению». Но если у человека ничего не получается на работе, нет счастья в личной жизни или удача окончательно отворачивается от него и ему не удается пережить болезнь, поборники позитивного мышления могут заявить: «Он просто был недостаточно позитивен. Иначе все было бы хорошо». Или еще того хуже: «Причиной его несчастий были сомнения и пессимизм».

В этом кроется, наверное, самая большая опасность упрощенного толкования позитивного мышления. Соглашаясь, что позитивное мышление имеет решающее значение для успеха, вы вынуждены согласиться и с печальным допущением, что люди, которые не способны мыслить позитивно, обычно терпят неудачу. Таким образом, вся вина ложится на самих людей, которым на самом деле просто не повезло и которые оказались жертвой обстоятельств.

Пожалуй, онкологическим больным эта стойкая вера в силу позитивного мышления наносит больший вред, чем всем остальным. Когда Барбаре Эренрейх, известной журналистке и публицисту, был поставлен диагноз «рак груди», она с головой окунулась в Интернет, книги и журналы в поисках точки опоры. Она думала, что столкнется со слащавыми размышлениями о смысле жизни при раке. Каково же было ее удивление, когда вместо этого она обнаружила повсюду одно и то же утверждение: «Ты виноват в том, что у тебя рак, и только ты можешь вылечить его!» Как она впоследствии написала в книге «Жертвы оптимизма» (Bright-Sided), чем больше она искала, тем «сильнее становилось ощущение изоляции… Смерть меня не пугала, но мысль, что я должна ее встретить, сжимая в руках плюшевого мишку и непринужденно улыбаясь, – честно говоря, к такому я была не готова, каковы бы ни были мои познания в области философии».

Конечно, если бы существовали научные исследования, показывающие, что объятия плюшевого мишки способны вылечить рак, этот метод стоило бы испробовать. К сожалению, таких исследований нет. Большинство исследований выглядит приблизительно так. Набирается группа пациентов для изучения того, как сознание больного влияет на развитие рака. Половина получают психотерапевтическую помощь или ходят на занятия в группах поддержки, что должно способствовать развитию у них позитивного мышления. Вторая половина ничего такого не делает. Затем исследователи терпеливо ждут, наблюдая за тем, кто умирает, а кто нет. Как правило, в этих исследованиях обнаруживаются минимальные различия в показателях смертности между двумя группами или же констатируется отсутствие таких различий. В зависимости от типа рака умирает приблизительно половина людей, у которых он развивается. При этом создается впечатление, что нет никакой разницы, научили их думать позитивно или нет.

Оказываясь под прицелом критики, сторонники идеи о силе позитивного мышления быстро находят контраргументы, указывая на ряд исследований, доказывающих, что занятия в группах поддержки способствует укреплению иммунной системы пациентов. Это действительно так, и этому можно было бы только радоваться, если бы не одно обстоятельство: укрепление иммунной системы, судя по всему, не очень-то помогает в борьбе с раком. В некоторых случаях это даже может иметь негативные последствия, поскольку отдельные разновидности злокачественных опухолей растут быстрее на фоне укрепления иммунитета. Уже известный нам психолог Джеймс Койн – на этот раз совместно со своими коллегами Говардом Тенненом и Аделитой Ранчор – внимательно изучил исследования, авторы которых заявляли о наличии связи между посещением сеансов групповой терапии и замедлением прогрессирования рака. В своей статье, опубликованной в Annals of Behavioral Medicine в 2010 году, они сетуют: «Мы выяснили, насколько необоснованными и даже неправдоподобными являются причинные связи между изменениями в показателях функционирования иммунной системы, используемых в этих исследованиях, и прогрессированием рака или исходом заболевания. Однако же, несмотря на то, что при тщательном рассмотрении вмешательства такого рода оказываются неэффективными с точки зрения недопущения рецидива или повышения шансов на выживание… в своих пресс-релизах авторы этих исследований заявляют об обратном, обращаясь напрямую к пациентам, страдающим раком».

Это не означает, что подобные вмешательства не дают никакого эффекта. Даже если результаты и не самые воодушевляющие, с точки зрения эмоционального состояния пациенты все-таки получают ощутимую пользу. Вероятно, самым разрекламированным видом психологического вмешательства для больных раком является поддерживающая экспрессивная психотерапия, разработанная доктором Дэвидом Шпигелем с медицинского факультета Стэнфордского университета. Как и в случае с другими группами пациентов, страдающих раком, о которых мы уже говорили, данное исследование также не дает четкого ответа на вопрос, повышает ли вмешательство шансы на выживание или нет. Однако из него становится ясно, что участники группы все-таки получают определенную пользу: у них улучшается настроение, снижается тревожность, уменьшается выраженность симптомов связанного с травмой стресса и даже подавляется субъективное восприятие физической боли. Но, возможно, самой интересной особенностью экспрессивной психотерапии является то, что она не сводится к простому стимулированию позитивного мышления. Вместо этого практикующие ее психотерапевты призывают пациентов выражать свои мысли и чувства, отдаваться им полностью, какими бы они ни были. В своей книге «Жизнь без границ» (Living Beyond Limits) Дэвид Шпигель рассказывает о леденящих душу темах, которые часто появляются в разговорах женщин с метастатическим раком молочной железы поздних стадий: они говорят о потере груди, выпадении волос, невозможности вести нормальный образ жизни и даже о суициде. Может показаться, что такой опыт должен негативно сказываться на состоянии женщин, но доктор Шпигель наблюдал обратный эффект: открытое и откровенное обсуждение непростых тем зачастую помогает преодолеть страх перед ними.

Избегать их – все равно что отрицать очевидное.

* * *

«Я не знаю, что будет с моим зрением в будущем, – признался себе Алан после многих месяцев борьбы. – Я надеюсь, что оно не ухудшится, но, если это произойдет, я хочу еще многое успеть». Что касается мечты о карьере в Королевских ВМС, то он предпочел не заниматься самообманом и признал, что ей не суждено осуществиться. Отказавшись от незамысловатой логики позитивного мышления, он сохранил способность по-настоящему трезво оценивать ситуацию. «Я знаю, чего я больше не могу делать после того, что случилось с моим зрением, – сказал он себе. – Теперь я должен понять, что я могу делать».

Тогда-то ему в голову и пришла мысль обзавестись лодкой и совершить переход на веслах от Канарских островов до Барбадоса. «Все решили, что я свихнулся. Но это была моя жизнь, и я хотел сделать что-то такое, что стало бы настоящим испытанием и для тела, и для души. Мне нужно было порвать с прошлым».

Удивительно, но отказ от одной мечты – а уж это точно не было проявлением позитивного мышления – привел к новой мечте.

* * *

Психолог Карстен Врош из Университета Конкордия посвятил более десяти лет всестороннему изучению вопросов, связанных с отказом от цели. «Представление об упорстве и настойчивости как гарантии успеха глубоко укоренилось в американской культуре», – отмечает он в статье, написанной в сотрудничестве с Грегори Миллером для журнала Psychological Science. Но бывают моменты, заявляют авторы работы, когда слепое следование одной цели может принести больше вреда, чем пользы: «В частности, когда люди оказываются в ситуациях, в которых вероятность достижения цели невелика, им лучше вовсе отказаться от нее. Отказавшись от цели, которая недостижима, человек может избежать многократного повторения одних и тех же неудач и связанных с этим отрицательных последствий для душевного и физического здоровья».

Это мнение разделяют и другие авторы. Десятки исследований показывают, что иногда лучше сдаться, чем упорствовать. В одном из исследований Врош и его коллеги Ютта Хекхаузен и Уильям Флисон изучали, как женщины справляются с серьезной и потенциально опасной для психического здоровья проблемой – неспособностью иметь собственных детей. В какой-то момент между 40 и 60 годами материнство становится недостижимой целью для женщины по причинам естественного порядка. Особенно трудно примириться с этим тому, кто планировал завести ребенка, но не успел. По мере приближения к 40-летнему возрасту многие бездетные женщины прилагают все больше усилий, чтобы забеременеть либо естественным путем, либо прибегнув к экстракорпоральному оплодотворению. В рамках исследования было опрошено 139 женщин как до, так и после достижения ими возраста 40 лет. Исследователи пытались узнать, хотят ли эти женщины завести ребенка, и если да, то предпринимают ли они какие-либо усилия, чтобы забеременеть. Большинство женщин моложе сорока сообщили, что дети – одна из главных целей в их жизни и что они прилагают много усилий для ее достижения. Когда исследователи проанализировали ответы женщин старше сорока, они увидели совершенно другую картину: для подавляющего большинства материнство не было целью. По-видимому, осознавая, что, скорее всего, они достигли возраста, в котором эта цель теряет всякий смысл, они оставили все попытки достичь ее. Тут есть повод для печали: вряд ли расставание с важной целью может вызвать радость. Но вот объяснение того, почему все не так грустно, как кажется: женщины старше сорока, переставшие тратить все силы на достижение цели стать матерью, чувствовали себя менее подавленными, чем те, кто продолжал прикладывать все возможные усилия. Другими словами, с точки зрения психического здоровья отказ от цели является благом.

Аналогичные положительные последствия отказа от цели – «разотождествления с целью» в научной терминологии – были обнаружены и при изучении других групп людей. До сих пор не до конца понятно, почему разотождествление оказывает такое благотворное воздействие. Возможно, это объясняется тем, что, отказываясь от некоторых целей, люди получают возможность взяться за другие, которыми раньше они пренебрегали. Человеческая жизнь коротка. Так что лучше уж тратить отведенное нам время на цели, которые действительно достижимы с учетом наших возможностей и существующих ограничений, а не предаваться несбыточным мечтам. Это не означает, что нужно снизить планку. Это просто значит, что, ставя цели, следует помнить, кто мы, не заниматься самообманом и не уходить от реальности. Если стараться думать только о хорошем, то следовать этому правилу не получится.

* * *

К счастью для Алана, слепота не мешает грести. Самым сложным в этом приключении было перемещаться по лодке так, чтобы не натыкаться на острые углы и не обжечься о плитку. Впрочем, существовала вполне реальная и непосредственная опасность: один неверный шаг – и ты за бортом, ничего не видишь, а внизу простирается бездна. Даже для закаленных моряков с отличным зрением море – ветреная особа, требующая постоянного внимания и напряжения, прихотливая, чье очарование так мимолетно и непостоянно.

Тратя все время на греблю и сон, Алан каждый день просыпался за два часа до рассвета, вычерпывал воду из лодки, проглатывал несколько энергетических батончиков и проверял, не отклонился ли он от курса за ночь, по огромному GPS-навигатору. В те десять-одиннадцать часов, что он тратил на греблю, он слушал музыку на iPod на фоне плеска солоновато-сладкой воды за бортом и свиста ветра, обдувающего корпус лодки. По ночам лодка оказывалась в полной власти стихии, дрейфуя по глади ночного океана. Алан не мог видеть звезды, но он чувствовал, как они собираются в созвездия над его головой, и воссоздавал картину ночного неба силой воображения.

«Все шло как по маслу, но я нутром чувствовал, что долго такое везение продолжаться не может, – рассказывает Алан. – Всегда нужно быть готовым к худшему. Например, могла начаться течь, и в лодку стало бы попадать больше воды. Я был готов ко всему: мы могли столкнуться с другим объектом, мог произойти сбой в работе оборудования, сильный шторм мог разрушить лодку, и, конечно, нельзя было исключить такое развитие событий, при котором нам с Мэттом не удалось бы спастись».

Алан опять-таки мыслил вполне реалистично. Вечером на четвертый день плавания океан начал бурлить, заставляя воду холодными струями переливаться через край с каждым ударом серых волн о борта лодки. Ледяные ветры гнали лодку назад, отбрасывая Мэтта и Алана туда, где они находились несколькими днями ранее. Тут и там обшивка давала течь. Океанская вода добралась даже до камбуза, в результате чего было выведено из строя некоторое электрическое оборудование и пострадали запасы продовольствия.

«Как я уже говорил, – вспоминает Алан, – для меня все это не стало такой уж большой неожиданностью».

* * *

Если сопоставить историю второго рождения Алана Лока с похожей историей Мартена ван дер Вейдена, становится ясно, что характерное для массовой культуры противопоставление позитивного мышления и негативного отношения к жизни не работает. Эти два человека являются воплощением такого взгляда на жизнь, который кажется пессимизмом на фоне позитивного мышления, но это скорее реализм, чем пессимизм. Наверное, мы можем назвать это реалистичной надеждой или, говоря точнее, обоснованной надеждой, отражающей такой взгляд на жизнь, при котором, делая свой выбор, человек исходит из трезвой оценки реальности. Каждый из них имел цель, которой было подчинено все в его жизни, а затем столкнулся с препятствием – травмой, которая заставила его свернуть с намеченного пути и пойти другой дорогой. Если говорить о том, что объединяет эти две истории выживания и придает им особый смысл, так это способность людей отказаться от позитивного мышления и начать мыслить реалистично, не стараясь утешить себя надуманными фразами вроде: «Все будет хорошо!» Вместо этого им хватило смелости задать себе один простой вопрос: «Что дальше?»

Разумеется, Алан не мечтал стать первым незрячим человеком, построившим космический корабль и отправившимся в одиночку на луну. Эта мечта была бы так же далека от реальности, как и вера в способность позитивного мышления вернуть зрение. Даже если с первого взгляда затея проплыть три тысячи миль по океану может показаться безумной, с учетом талантов Алана, его энергии и физического состояния она была вполне реализуема. Проблемы со зрением в этом случае не были непреодолимым препятствием. К тому же Алан принял все меры предосторожности. Он учел возможные трудности и, столкнувшись с ними во время путешествия, был готов к ним. Кроме того, он отдавал себе отчет в ограниченности своих возможностей.

Никто не говорит, что позитивный настрой – это плохо. Проблема в другом: объясняя благоприятный исход позитивным мышлением, мы можем опуститься до магического мышления и даже дойти до отрицания. Вера в возможность невозможного, а именно в возможность восстановления зрения, причиняла Алану страдания и была постоянным источником разочарования. Без отказа от этой недостижимой цели ни о каком настоящем позитивном мышлении, том самом, которое помогло ему по-настоящему вырасти как личности, не могло быть и речи. То есть мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией: получается, только сдавшись, ты можешь сделать шаг вперед. Когда люди честны перед собой и не боятся признать последствия травмы, предпочитая реализм самообману позитивного мышления, у них появляется настоящая надежда, благодаря чему они могут ставить и достигать цели, в конечном итоге делая свою жизнь лучше.

Давайте посмотрим под этим углом на историю Мартена. В детстве все вокруг без тени сомнения уверяли его, что он – будущий чемпион мира по плаванию. Когда Мартен понял, что его результаты недостаточно хороши, чтобы оправдать эти надежды, он списал это на недостаток оптимизма. Для победы достаточно заполнить голову хорошими мыслями – и тогда все возможно. То же самое Мартен услышал от окружающих, когда ему поставили диагноз «лейкемия», несмотря на все научные данные и данные о состоянии его здоровья, говорившие об обратном. Попытка сохранить позитивный взгляд на вещи, даже вопреки очевидному противоречию между ним и реальностью, довела Мартена до состояния, когда он не чувствовал ничего, кроме раздражения. Он знал – если не посмотрит правде в глаза и не признает, что все складывается далеко не в его пользу, ему не на что будет опереться при поиске решения. Прошло время, и он применил этот подход к плаванию, трезво оценив собственные возможности, признав, что многие пловцы просто способнее его от природы, и поставив перед собой реалистичные цели, чтобы компенсировать физические недостатки.