Текст книги "BRONZA"

Дребезжащий старческий голос закончил зачитывать длинный перечень совершенных ею преступлений. К ней, вместо палача, с обнаженным мечом уже шел генерал. Как и обещал, он не отдал ей сердце своего господина. И время вновь утратило свою определенность.

Подняв голову, она встретилась взглядом с любимым. Глаза императора прощали. Прощались с ней и просили простить за то, что всей своей властью он не может избавить ее от смерти. Сердце принцессы наполнилось радостью. Он любил ее. Любил даже падшую.

И смерть больше не пугала. Она сама убрала волосы с шеи, подставляя голову под занесенный меч. Клинок с визгом рассек воздух, и она перестала быть. В потемневшее, готовое пролиться дождем небо сорвалась с ветки птаха.

Император закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Хотел бы ничего не слышать – ни свиста меча, ни глухого стука о землю, но это его желание так и осталось неисполненным. Сразу после казни, покинув дворцовую площадь, он заперся в своих покоях. И никому не было велено беспокоить его священную особу. Даже генералу.

Спустя некоторое время, тот разыскал своего повелителя в дворцовом саду. Император стоял под деревом. Шел дождь, а рядом не было никого, кто раскрыл бы над ним зонт. По запрокинутому лицу императора стекали капли дождя, смывая скупые, горькие слезы.

Генерал подошел ближе. На его лице отразилось искреннее сочувствие. Ему было невыносимо и дальше смотреть на страдания того, кто безраздельно владел его сердцем. В эгоизме собственных чувств он решил, что может собой заполнить ту пустоту, куда все больше погружался одинокий, потерянный взгляд императора.

– Позвольте, мой принц, я укрою Вас от дождя. Вы совсем промокли… – протянул он к нему руки.

– Уходи! – прогнал его Император.

5 глава

Всегда найдется кто-нибудь, кто предаст. На лице его не дрогнул ни один мускул, когда, узнав правду, он приказал убить доносчика. О презренного не стали марать благородную сталь мечей. Его удавили. Тут же, в шатре, на глазах у собравшихся на военный совет военачальников. Один из стражей протянул императору сверток в лоскуте черного шелка – тот самый, что все пытался передать ему донесший на своего генерала сотник.

Он развернул. На ладонь легла заколка из слоновой кости с цветком ириса. В глубоком молчании, долго, разглядывал Император драгоценность, подаренную им женщине, которую он так любил, что не спас от паутины опутавшей ее лжи. Любил так сильно, что предал позору и обрек на казнь.

Уголок его рта дернулся в нервном оскале. Пальцы сжались, ломая украшение. Пурпурная эмаль лепестков на золоте упала к его ногам. Каблуком сапога он раздавил хрупкое доказательство своей любви и посмотрел вокруг ослепшими от бессильной ярости глазами. В почерневшем омуте его взгляда шевельнулось что-то страшное, багровое, и каждый из присутствующих на миг ощутил себя в смертельной опасности. Без приказа, один за другим, военачальники поспешно покинули шатер повелителя.

Послав за генералом и отдав страже приказ никого, кроме Лун Чжуа, к нему не пускать, Император распорядился приготовить для него ванну. И нарвать цветов. Удивив своим странным желанием безмолвную, ставшую почти бесплотной под его взглядом прислугу.

На этот раз он никому не позволил раздевать себя. Взмахом руки прогнав слуг, сам снял доспехи, стянул через голову тонкую вязь очень прочной кольчуги, скинул одежду. Распустив волосы, шагнул в горячую воду, погрузившись в нее до самого подбородка. Запрокинул голову и устало прикрыл глаза. Волосы, намокнув, черным плащом прикрыли наготу его тела.

Уже несколько месяцев, вторгшись на земли соседей, неся другим разрушение и смерть, он надеялся, что собственное горе утихнет. И уймется тревожное биение сердца, чтобы не просыпаться по ночам от преследующего его во сне визга меча, а затем глухого стука о землю. Бессмысленная война – она не оправдала его надежд.

Генерал вошел в шатер. Под ногами хрустнуло. Пол, насколько хватало глаз, был усыпан пурпурными ирисами. Воздух наполнен жаром от обилия горящих свечей и тоскливым ароматом умирающих цветов. Полог, отгораживающий императорское ложе от остального шатра, был откинут.

В алом халате, расшитом желтыми хризантемами, с распущенными по плечам волосами его повелитель сидел на ложе, скрестив ноги, и пил вино. Жестом, не дав ему преклонить колени, он пригласил генерала подойти ближе. Нарушая дворцовый этикет, сам наполнил вином серебряную пиалу и протянул гостю. Цвета крови напиток колыхнулся – край пиалы тут же потемнел. Вино было отравленным. Грозное предупреждение, что лгать и дальше не имеет смысла.

Не пригубив, генерал поставил чашу с ядом на низенький столик, стоявший возле ложа. Без тени тревоги смотрел он в лицо своего повелителя и ждал его вопросов.

– Зачем… Зачем ты заставил ее пройти через все это, когда мог просто убить? – спросил Император. Голос его прозвучал спокойно, лишь чуть заметно надломились брови, выдавая душевную муку.

– Потому, что люблю тебя! – прижав ладонь к той стороне груди, где у людей обычно бьется сердце, без тени сомнения ответил генерал.

– Да? Любишь… – Император перевел взгляд с его невозмутимо-уверенного лица на пиалу с ядом на столе. – Тогда умри для меня! – приказал он.

В воздухе повисла долгая пауза.

– Нет? Не хочешь… – горько усмехнувшись, Император встал, опрокидывая столик. – Ну да, конечно, ты же до сих пор не получил желанного! – он повел плечами и халат сполз с его плеч. – Не этого ли ты всегда хотел?!

Тяжелый, шитый золотом, алый шелк упал к его ногам. Отсветы пламени, игрой света и тени льнувшие к золотисто-смуглой коже, четкими линиями обрисовали силуэт гибкого молодого тела.

Взгляд генерала стал настороженно-ждущим.

– Скажи, как долго, притворяясь моим другом, ты мечтал об этом? – спросил Император, отпихнув мешавший ему столик. – Ну, с чего начнешь? Может, сначала оближешь мне ноги? – он покачал голой ступней, не замечая, что дразнит голодную собаку.

В жестком лице генерала что-то дрогнуло. Опустившись на одно колено, он потянулся обеими руками к ноге своего повелителя. Император не позволил ему прикоснуться к себе, ударом пятки в лицо он сломал генералу нос. Но тот не издал ни звука даже когда на смятые на полу цветы закапала кровь.

– Я тоже хотел любить! – воскликнул Император с горечью. – Хотел просыпаться по утрам рядом с ней! Пить ее сладкое дыхание и будить своими поцелуями. Дарить ей радость и растить детей, что она могла мне родить. Но ты, лживый пес, – ты украл у меня ВСЁ!

Он с ненавистью пнул ногой испачканное кровью лицо, не заметив звериного блеска, появившегося в глазах генерала.

– Надо было убить тебя… тогда! – произнес Император с запоздалым сожалением. – Почему я решил, что верный слуга своего господина, – а ты ведь был преданным слугой моему брату, не так ли? – спросил он, не нуждаясь в ответах, – глупец, почему я решил, что предавший однажды не предаст снова?!

Горстка военачальников (все, что осталось от мятежников провинции Ляо Бан) стояла перед ним на коленях, и он, не желая губить хорошо обученных воинов, потребовал себе их жизни. Живыми или мертвыми. Пятерых пришлось казнить. Остальные, в том числе генерал, присягнули на верность новому властителю Поднебесной.

– Надо было убить вас всех! – смахнул с лица паутину воспоминаний Император. Не замечая, что уже не голодный – бешеный пес готов прыгнуть, перенес тяжесть тела на другую ногу, собираясь ударить снова.

Перехватив за лодыжку, генерал рывком швырнул его на пол, на пурпурные ирисы. И бросился к нему.

– Тогда ты умрешь в моих объятиях! Если не мне… не достанешься никому!

По лицу Императора скользнула тень брезгливого разочарования. Выхватив кинжал с пояса генерала, он вонзил его себе в сердце с такой силой, что хрустнула кость.

– Нет, нет, нет! Ты мой! Только мой! Я не дам тебе умереть! – гневно прорычал генерал. И смерть помедлила немного, словно испугавшись этого грозного рыка.

Император открыл затуманившиеся глаза.

– Живи… хоть вечно… – выдохнул он еле слышно, – я не принадлежу тебе… Никогда…

Глаза умирающего опустели. На окрасившихся кровью губах замерла горькая усмешка. Лицо застыло. И это застывшее покоем смерти лицо незримо отодвинуло генерала, продолжавшего сжимать своего повелителя в объятиях, как зверь пойманную добычу, на недосягаемое для него расстояние. Теперь Император был свободен от любви. И от ненависти тоже. И генерал позавидовал его свободе. Потому что собственное сердце так и осталось прикованным цепями безнадежной любви к тому, кто отверг его снова.

Над лагерем пронесся жуткий рев огромного зверя, пугая все живое. В серое небо, прошелестев нефритовой чешуей, взмыла исполинская тень. Начавшийся снегопад укрыл все вокруг белым саваном безмолвия.

Обмакнув тонкую кисть в тушь, старик дрожащей рукой выводил последние иероглифы в летописях о том дне, когда генерал Лун Чжуа привез бездыханное тело своего господина в столицу империи. О том дне, когда, сойдя с ума от горя, он своей рукой убил всех жен и детей повелителя, а затем поджег дворец Тан Джен, соорудив из него огромный, до небес, погребальный костер. И еще очень многие в тот день задохнулись в дыму или сгорели заживо в погребальном пламени, чтобы стать данью генерала своему безутешному горю. Свидетельством любви слуги к своему господину.

Закончив выводить последний иероглиф, старый монах вытер кисть и убрал письменные принадлежности. С печальным вздохом свернул свиток. В истории осталось упоминание о бесславной кончине молодого императора, покончившего с жизнью в двадцать семь лет. И все, что он создал – завоеванное им Царство, созданная им Империя, все пошло прахом. Исчезло в пожаре междоусобных войн, развязанных крупными феодалами и наместниками провинций за право занять трон Поднебесной. О том, что императора, носившего имя живого бога, убила любовь, об этом нигде не упоминалось.

6 глава

Сан-Франциско, 1987 г. Монсеньор

На вежливый стук в дверь никто не откликнулся. И он вошел сам. Увиденное заставило его нахмуриться. Марк, весь потный, в бреду метался на постели. Из уголка рта стекала кровь. Он стонал и скреб ногтями покрывало. Возле кровати на полу скорчился Байя. Его широко открытые глаза неподвижно смотрели в одну точку, и то, что они видели, ужасом отпечаталось на лице подростка.

– Тысячу чертей вам в глотки! Что вы творите, глупые мальчишки! – густым баритоном рыкнул вошедший, встряхнув седой гривой волос.

За ним сразу же захлопнулась дверь. Сама. Шторы плотно задернули окно. В наступившей темноте, становясь все заметнее, появился светящийся круг. Вверх стали подниматься холодные языки пламени. Казалось, будто огромный цветок медленно распускает свои феерические лепестки. Гость хлопнул в ладоши. Огненные языки метнулись к кровати и, взорвавшись яркими искрами, Заклинающий Круг исчез.

Марк очнулся первым. Сел, привалившись к спинке кровати, стер кровь с подбородка. Устало прикрыл глаза.

– Спасибо, – безрадостно-тусклым голосом поблагодарил он шефа.

Монсеньор посмотрел на него с жалостью.

– Пойду, приму душ. Я чувствую себя грязным… – ни на кого не глядя, Марк встал и прошел в ванную. Там что-то упало, разбилось. Послышались ругательства, потом шум льющейся воды.

«Вот чертенок! Никакого почтения к моим сединам…» – шумно отдуваясь, Монсеньор повернулся к Байе. Тот уставился на него так, словно видел впервые, но постепенно выражение растерянности и какого-то жалобного неверия исчезли с мальчишеского лица.

– В-вы… – вскочил он на ноги. – Ненавижу! Вы все – ЛЖЕЦЫ! Никогда не прощу вас за то, что вы сделали с Марком! – воскликнул Имонн, с омерзением отшатнувшись от шефа. – Твари! Вы все до единого… мерзкие твари!

Байю лихорадило от охватившего его яростного гнева, сжимая кулаки, он не замечал слез, текущих по щекам.

– Извини… – печально вздохнул Монсеньор, – но для твоего хрупкого сердечка, отрок… то будет непосильная ноша…

Смотревшие на мальчика карие по-отечески добрые глаза изменились. От желтоглазого тигриного взгляда Имонн сначала замер как вкопанный, а потом медленно осел на пол. Монсеньор подхватил его на руки, отнес на кровать. Накрыл одеялом.

– Поспи немного… и тысяча чертей храни вас обоих от этих воспоминаний! – пожелал он от всего сердца.

Прошел к окну, отдернул штору, сел на подоконник. Свет так никто и не включил, и темнота скреблась в стекло каплями дождя, шумом ветра, шелестом листвы.

Марк вернулся в халате, вытирая полотенцем мокрые волосы. Открыл шкаф. Сбросил халат на пол. Натянул трусы, джинсы, достал футболку. Понюхал, поморщился, бросил на пол, достал другую, надевая, спросил:

– Отрок спит?

В темноте он хорошо видел могучий силуэт шефа на фоне окна, Монсеньор продолжал сидеть на подоконнике.

– Да, я позаботился о нем, – отозвался тот, наблюдая за Марком. – Твои кошмары – слишком большое потрясение для него. Пускай поспит.

Но насторожили Марка не слова шефа, насторожила интонация.

– Вы же здесь не просто за тем, чтобы проведать нас, вручив очередную кредитку на расходы? Я прав? – заподозрил он неладное. И стоило ему услышать имя Оуэна, сразу же нервно заходил по комнате туда-сюда.

– Тебе стоит встретиться с ним!

Монсеньор произнес это категорично, начальственным тоном.

– Но я не хочу его видеть! – взорвался Марк. Разве он перебрался в Сан-Франциско не для того, чтобы быть подальше от этого чудовища? Он вообще ничего не желал о нем знать!

– Он убивает…

– ХА! ХА! ХА! Какая сногсшибательная новость! Оуэн убивает! – Марк картинно развел руками. – А раньше не убивал… Так, цветочки нюхал?! Да он уже столько крови пролил, что мог бы и утопиться в ней! Жаль, что не хочет!

– Он оставляет трупы, – посуровел Монсеньор, не принимая его саркастичного тона.

– Трупы? – уставился на шефа Марк. На лице его явно читалось недоверие. – Ему что, славы захотелось? Или последние мозги растерял?! – усомнился он.

Монсеньор немного помедлил, прежде чем сказать то, что Марка вряд ли обрадует.

– Думаю, таким образом, он «зовет» тебя…

Марк в ответ нахмурился.

– Да он просто больной на всю голову ублюдок! Почему бы не поместить его в клинику? В палату с обитыми стенами. Запереть на замок, а ключ потерять!

– Не поможет, ты же знаешь…

– Но помечтать-то можно?!

Засунув руки в задние карманы своих левайсов, он снова заходил по комнате.

– А если… – встрепенулся он радостно.

– И это не поможет, но помечтай… Мечтать никому не вредно… – философски заметил Монсеньор.

Марк обидчиво насупился.

– Ну почему я? Почему снова я? – плюхнувшись со всего маху в кресло, он взъерошил еще влажные после душа волосы. «Я не хочу его видеть! Нет – я не могу его видеть! У него непонятная власть надо мной! Меня это пугает… Какие бы силы я ни прилагал, чтобы вырваться… Я всегда буду лишь рыбкой, попавшейся в сети. Даже отчаянно сопротивляясь, я все равно продолжаю плыть к нему в руки…» Оставив в покое свои волосы, он сидел в кресле, откинувшись на спинку, запрокинув голову. В его позе проявилось что-то безнадежное. Обреченное.

Хорошо зная нежелание Марка видеться с братом, Монсеньор вновь смотрел на него с жалостью. Только вот Оуэн не был бы Оуэном, если бы не заставил всех плясать под свою дудку.

– Я не поеду к нему! – Марк резко поднял голову. – Во-первых, меня укачивает! Морская болезнь, знаете ли. А в самолетах, опять же, – клаустрофобия. Так что встреча отменяется! – глянул он на шефа с веселой злостью.

«О, у малыша режутся зубки! К чему бы это?» – хмыкнул себе в усы Монсеньор, тоже делая вид, что и понятия не имеет о способностях своего подопечного «мерцать».

– Но в машине, смотрю, тебя не укачивает! – заметил он добродушно. – Видел твой зеленый Camaro SS. И фигурка гончей к месту. Со смыслом… Увлекаешься гонками? Хвалю!

Марк как-то странно глянул на шефа.

– Машина не подводная лодка, на ней океан не пересечешь!

– Да и не надо через океан, – «утешил» его тот. – Просто доехать до Нью-Йорка!

– Что? Оуэн в Штатах?! И давно? – подхватился из кресла Марк и забегал, нарезая круги по комнате.

– Где-то с середины лета, – ответил спокойно Монсеньор, не обращая внимания на его столь бурную реакцию.

Марк резко затормозил посреди комнаты.

– Откуда он узнал, где я живу? Кто сказал ему? Кто-то из вас проговорился, да?!

– Никто не говорил! – убежденно заверил его Монсеньор. – Аура Силы – у нее свой особенный запах! Наверное, он послал Шибан по твоему следу…

– Шибан? – переспросил Марк. – Удивительно, и как это они не падают замертво, столкнувшись друг с другом… Проклятые допельгангеры[2]2
  Главный герой имеет в виду одну из версий о doppelganger (нем.) – встреча со своим двойником предвещает человеку скорую смерть.


[Закрыть]! – он сжал кулаки. – Когда же они все передохнут?!

– О, да мой мальчик! – согласился с ним Монсеньор. – Я бы и сам кастрировал эту тварь, попадись они мне! Уж больно похотливое создание!

– Так в чем же дело? – нехорошо прищурился на шефа Марк. – Разве ты не круче этой подзаборной шавки?!

Проявляя снисхождение, тот снова хмыкнул.

– Речь не о крутизне, мой мальчик! Эквилибриус, э-э… тьфу ты, эту латынь! Короче, не дано – так не дано!

На этой бодрой фразе Монсеньор вдруг заинтересовался погодой за окном. Как же, ему хотелось… Да мало ли что ему хотелось! Он принес Клятву опрометчиво, как и остальные, и теперь ничем не мог помочь, даже предостеречь не имел права. Марку предстояло сражаться со своей судьбой в одиночестве.

– Его игры привлекли к себе ненужное внимание, – вернулся он к началу их разговора. – У людей есть организация, что-то там на букву «фы». Так вот, кажется, они всерьез заинтересовались его «художествами». Сам понимаешь, семья недовольна, а говорить он будет только с тобой. Это его условие. Так что поезжай! Тебя Оуэн обязательно послушает! Не хватало еще, чтобы государственные ищейки что-то вынюхивали…

– Да ладно вам! – невежливо перебил шефа Марк. Лицо его стало отчужденным, а глаза по-настоящему злыми. – Почему бы и остальным не оторвать свои задницы от ваших тронов и дружно, всей толпой, не завалиться к Оуэну в гости? Устроить мордобой с битьем посуды и крушением мебели? Хе-е… повеселитесь! Потом ноги в цемент, закатать в ковер, обвязать цепями и сбросить в Гудзон. И никаких проблем! Я по телику видел, у людей этот способ – самый действенный!

«Нахальный мальчишка! За ремень, что ли, взяться?» – волевое лицо Монсеньора, делаясь каменным, посуровело.

Марк подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу.

– Я не поеду в Нью-Йорк. Пусть убивает… Мне все равно…

Проклятое дежавю! Это уже было. Монсеньор вот также, добродушно посмеиваясь, уговаривал его встретиться с этой сволочью, и он, дурак, согласился.

7 глава

Правление Карла 2-го Стюарта, 17 век. Руан, Нормандия

Плотнее надвинув капюшон плаща на изуродованное лицо и перешагивая через несколько ступенек сразу, он стал быстро подниматься наверх, к себе в комнату; напрасно понадеявшись, что для хозяйки гостиницы, мадам Леру, его возвращение останется незамеченным. Не тут-то было…

– Месье виконт! Месье виконт! – уже неслось ему вслед. По деревянным ступенькам застучали каблучки, догоняя его. Он успел задвинуть засов, захлопнув дверь прямо перед любопытным носом женщины. «Ну же, уходи! Уходи! У меня совсем не осталось времени…» – привалившись спиной к двери, мысленно гнал он ее прочь.

А мадам взволнованно, с искренней заботой спрашивала, не случилось ли с ним какого-нибудь несчастья и будет ли виконт ужинать. Она испекла его любимый вишневый пирог. Сделав над собой усилие, прозвучавшим спокойно голосом он сказал через дверь, что ужинать уже не станет. Слишком устал с дороги. И улыбнулся бы, если бы смог, представив, как она обиженно дует губы там, в коридоре. Наконец, пожелав ему доброй ночи, женщина ушла.

Облегченно вздохнув, он огляделся. Стараниями мадам комната даже в его отсутствие всегда оставалась уютной. В камине жарко пылал огонь. Толстый ковер на полу. Кровать под балдахином из зеленой тафты. Мягкая перина, застеленная покрывалом из лисьих шкур. Упасть и забыться сном – пожалуй, это интересовало его сейчас больше всего, но сначала, скинув с плеч тяжелый дорожный плащ, виконт подошел к зеркалу.

На себя было страшно смотреть. Левая половина лица практически отсутствовала, обожженная до кости. Глаз вытек. Каштановые пряди волос засохли и слиплись, потемнев от запекшейся крови. С подбородка свисал рваный лоскут кожи, а собственное отражение криво скалилось из зеркала, показывая зубы, не прикрытые губами, которых тоже не было. От него воняло смрадом обугленной плоти и кровью. «Самонадеянный болван! Так тебе и надо!» – «похвалил» он сам себя.

Левая рука плохо слушалась. Потянул перчатку и, чтобы не заорать от боли, стиснул зубы. Перчатку пришлось снимать, вернее, отдирать вместе с мясом. Забелели оголенные костяшки пальцев. «Достойно рукопожатия со смертью, виконт!» – хмыкнул он с легкой бравадой. Сознание вдруг замерцало, стало ясно: еще немного, и у него не хватит сил добраться до Круга.

«Какого черта ты просто не выбросил это тело?» Тысячи раскаленных игл вонзились в мозг. Боль – он больше не контролировал ее. Его сильно качнуло вперед. Ухватившись за край полога, обрывая его, рухнул на постель. «Как глупо, но она… Она не заслуживает такого отчаяния – стоять завтра над твоим хладным трупом…» – мелькнуло в угасающем сознании.

Вокруг кровати слегка задрожал воздух. Ярким узором расцвел Заклинающий Круг. А он продолжал падать в темноту. И это ощущение полета со сломанными крыльями завораживало его. «Поймай меня! Не дай мне разбиться…»

Разбудил виконта голос мадам. С истеричными нотками, голос глубоко встревоженной женщины. Сначала доносившийся как будто из подземелья, он становился все ближе, ближе. И вот…

– Месье виконт! Вы меня слышите? Сейчас же откройте дверь! Месье виконт!

Обнаружив себя лежащим поперек кровати, лицом вниз, он нехотя пошевелился. Проверяя. Боли не было. Но вставать все равно не хотелось. Хотелось спать беспробудным сном. Неделю, другую.

– Хорошо… Хорошо! – охрипшим спросонья голосом отозвался он, переворачиваясь на спину. «Какая назойливая…»

– Месье виконт… я принесла ваш обед! Завтрак вы, к сожалению, проспали! Вы не больны? Послать за доктором?!

Неохотно он сел на кровати, спустил ноги вниз.

– Я не стою вашего беспокойства, милейшая мадам Леру! Поверьте мне, я в добром здравии! Честное слово! – воскликнул бодро. – Просто очень устал! Оставьте поднос, я заберу. Да, и спасибо за вашу заботу! – спохватился виконт.

За дверью звякнуло, потом застучали каблучки, удаляясь. Он прислушался. Не вернется ли назад? «Такая настойчивая…» Встал. Голову тут же закружило от слабости, перед глазами поплыло. Немного постоял, привыкая. Потом, сконцентрировавшись, шагнул к двери. На счет «раз» отодвинул засов, на «два» приоткрыл дверь. На «три» затащил поднос с едой. Задвинул засов обратно и сполз по стене вниз. Ноги не держали. От приложенных усилий на висках выступили капли пота. «Caramba, bastardo», – обругав самого себя, потянулся за посыпанной кунжутом горячей булочкой. В животе сразу же заурчало от голода.

Просто великолепно!

– Вставайте, виконт! Вставайте! Не будете же вы есть с пола, подобно собаке? Так не подобает вести себя благородному шевалье… – иронизируя, он заставил себя подняться. Поставил поднос на стол и без сил упал на стул. В животе снова заурчало. Но это был уже совсем другой голод.

«Черт, этого только не хватало!» – подумал он, с жадностью набрасываясь на еду. Съел все до последней крошки. Допивая подогретое, с корицей и пряностями, вино за здоровье своей хозяйки, от всей души поблагодарил мадам, знавшую о его слабости к сладким винам.

Сыто прищурившись, с удовольствием потянулся. Расправил плечи. Настроение поднялось. Сил прибавилось. Поражение уже не казалось таким постыдным. «Черт возьми, это еще не конец! Я вернусь и выпотрошу тебе кишки!»

Открыв окно, виконт помочился, не заботясь, есть ли кто там внизу. Немного постоял, вдыхая морозный воздух. Замерзнув, захлопнул окно и подошел к зеркалу. Левая половина лица была на месте. Глаз тоже. Правда, щека пока розовела нежной кожей отрока, не знающего бритья. «Так уже лучше… гораздо лучше… Вот только от эспаньолки и усов придется избавиться… А то это выглядит как-то странно…» – остался он доволен осмотром, потирая щетину на другой щеке.

С рукой дела обстояли хуже. Хотя сухожилия, мышцы и кожа вновь прикрыли отвратительно белеющие кости – пальцы не шевелились, не реагируя ни на одну мысленную команду. Виконт нахмурился. Он был левшой. Это означало, что какое-то время даже шпаги не сможет удержать в руке, не говоря уже о сотворении заклинаний. Оказаться настолько беспомощным! Взгляд, каким одарило его собственное отражение, выразил все, что он подумал о себе в этот момент. Но казнился виконт недолго. Беспечная бравада, как и безрассудная отвага, были свойственны молодому человеку.

«Хорошо бы принять ванну…» – с улыбкой глянул на свои перепачканные кровью волосы, но вместо этого, завалившись на кровать, мгновенно уснул. Вокруг, разгораясь, заплясали радужные языки призрачного пламени.

«…кто позволял тебе являться в мои покои в Образе Зверя! Ты охотился! От тебя пахнет кровью! Твои лапы… Ты перепачкаешь мне всю мозаику на полу!

В ответ на грозный окрик огромный белоснежно-полосатый Тигр с громким рычанием запрыгнул на ложе.

– А тáк я достаточно мил… для тебя? – спросил Бьякко, растянувшись на парчовом покрывале. В янтарных глазах мускулистого гиганта с бронзовой кожей и ослепительно-белой взлохмаченной шевелюрой светилась насмешка.

Сэйрю не ответил. В застывшем неподвижно высокомерном взгляде Дракона плавилось золото его неудовольствия. Он недолюбливал младшего брата. Считая, что тому незаслуженно досталась вся Мудрость Веков. Прорицатель! Разве подобает Оракулу вести себя с такой легкомысленной беззастенчивостью? Фиговый листок кое-кому не помешал бы…

– Зачем пожаловал?

– Отдавший голову вернулся… Кайя возродился!

– Это уже не новость для меня. С чем пожаловал ты?!

Бьякко, нарочно вытерев перепачканные кровью ладони о драгоценное покрывало, криво усмехнулся. Он ненавидел старшего брата за то, что тот сделал с Имару. С нежным, доверчивым Имару. И, не задумываясь, порвал бы это нефритовое горло, если бы только мог забрать назад свою Клятву.

– Освободи его! Верни ему Силу! Кайя убьет его!

– Ну и что…

– Как «что»? Если Кайя убьет брата… Имару больше не возродится! Никогда! – воскликнул Бьякко и вдруг хищно подобрался, меняя облик. – Неужели ты задумал нарушить Равновесие Круга?!

Дракон надменно вскинул голову, увенчанную короной белых рогов.

– Не твоя забота – печалиться о нем! Я сам позабочусь о своем возлюбленном! А что до твоей просьбы – Я никогда не освобожу его!

Сэйрю величаво поднялся. Серебристые, отливающие в зелень волосы окутали его фигуру ниспадающим до земли плащом.

– Не желаешь ли позавтракать со мной? Я поведаю тебе свой замысел, – смягчился он. – Потому что тебе предстоит воплощать его…

Бьякко покладисто кивнул.

Красная, с благородным золотистым оттенком, жидкость плескалась в тончайшем фарфоре, просвечивающем на свету в их пальцах.

– И каков же твой замысел? – спросил Бьякко, делая глоток. – Неужели время искупления для него уже пришло? Но готов ли он?

– Зачем ты говоришь об искуплении? Зная, что и маленькая снежинка, упав на вершину горы, может скатиться к ее подножию огромным снежным комом, сметая все вокруг…

Узкая кисть осторожно звякнула чашечкой о блюдце, как и в предыдущий раз, но голос Сэйрю заметно похолодел.

– Подойди! – позвал он того, кто с трепетом ждал, когда же на него обратят внимание.

Бьякко забыл о чаепитии.

– Это… «что»?! Да Кайя увидит… и сразу взбесится!

– Вот и пусть бесится!

Холодный взгляд Сэйрю сказал гостю, что время визита истекло. В янтарных глазах гиганта появился опасный блеск.

«Как бы я хотел перегрызть тебе горло! – Тигр нервно хлестанул себя хвостом по бокам. – Это ты заставил Имару обезуметь. О, как легко тебе было убивать его, ослепленного ненавистью! Твоя «снежинка» Сэйрю – она сошла лавиной на все наши головы! Твое жестокое, эгоистичное сердце… Прокля́тое, когда же оно успокоится?!»

В длинном прыжке распластав свое могучее тело, унося на спине фигурку золотоволосого отрока, Бьякко исчез в шелесте лезвий тростника. В своем Царстве…» Книга 12-ти Лун, глава пятая

Мадам Леру сердито, но сдержанно распекала нерадивую служанку, когда услышала его шаги. Впервые за неделю виконт вышел из своей комнаты, и она сразу же забыла о такой мелочи, как разбитая тарелка.

Он спускался вниз одетый в простое дорожное платье: камзол из серого лионского сукна, отделанный всего лишь позументом и серебряными пуговицами, но мадам не могла отвести от него взгляда. Это лицо. Эти каштановые, слегка волнистые волосы. Эти синие, сияющие сапфирами глаза. И губы, что хотелось целовать и целовать. Она незаметно вздохнула. Мужчина, спускавшийся по лестнице, был пределом всех ее мечтаний. Предметом всех ее тайных желаний.

Правда, мадам не питала особых иллюзий, прекрасно понимая, какая пропасть лежит между ним, благородным шевалье, и ею, заурядной буржуа. Но все равно не могла отказать себе мечтать о том, что когда-нибудь виконт позволит ей своим телом согреть его постель.

– Mon Dieu! Святой Франциск! Месье, я так рада наконец-то видеть вас в добром здравии! Вы как раз к ужину! Ваш любимый пирог скоро будет готов! – заторопилась она к нему навстречу.

– Ну, что вы, право же, совсем засмущали меня! – застенчиво улыбнувшись, вынимая ей сердце этой улыбкой, виконт присел к столу. – Я всего лишь немного устал и отсыпался. Только и всего…

– Немного устали? Отсыпались? Целую неделю?! О, вы такой обманщик, месье! – не поверила его словам мадам Леру.

Положила перед виконтом меню и на правах хозяйки присела рядом. Обсуждая с ним блюда, опять мысленно вздохнула. Не она ли коварными посулами переманила к себе лучшего в Руане кондитера, чтобы баловать любимого мужчину, оказавшегося сладкоежкой, изысканными десертами?

Впервые переступив порог ее гостиницы, отдавая слуге дорожный плащ с треуголкой, виконт с интересом огляделся вокруг; видимо согласившись с чем-то, беспечно тряхнул головой, и каштановая прядь непокорно упала на лоб. Рассмеявшись, он пятерней зачесал волосы назад. У нее захватило дух. Поднимаясь за ней по лестнице, новый постоялец даже не подозревал, что уже похитил сердце женщины.

Расставляя столовые приборы, мадам Леру задумалась. Виконт совсем не походил на других дворян, что останавливались у нее в гостинице. Высокомерные, заносчивые – они так и кичились своим происхождением. Нет, конечно же, она обманывала себя. Разумеется, виконт был таким же, как и остальные дворяне: заносчивым, высокомерным, а порой и грубым. Невнимательным и бесчувственным. Но вместе с тем глаза его лучились добротой. Порывистый и непосредственный. Мужчина с душой ребенка. Порой он напоминал ей потерявшегося щенка, а сейчас особенно, зачем-то сбрив бородку и усы, отчего выглядел моложе и незнакомо.