Текст книги "Логово снов"
![](/books_files/covers/thumbs_150/logovo-snov-133302.jpg)
Автор книги: Либба Брэй
Жанр: Триллеры, Боевики
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– …мисс Эви О’Нил!
Диктор, высокий мужчина с тонкими усиками, опустил листик с текстом. За стеклом кабины инженер ткнул пальцем в мужской квартет, сгрудившийся в студии вокруг микрофона:
Она зеница ока Большого Яблока-а-а,
Она красотка-гадалка – почему, скажи-ка-а-а!
Провидица-Душечка-а-а!
– О-о-о, да, одаренная массой талантов из мира иного! – замурлыкал поверх ласкового гудения бэнда диктор. – Она называет себя провидицей, подобно ворожеям прошлого, но она – современная девушка от прически до маникюра. Кто бы мог подумать, что такие дарования обитают прямо у нас, в самом сердце Манхэттена – и в ангельском обличье такой очаровательной феи-крошки!
О-о-о, Эви, нам открой секрее-е-ет!
Что нам припасла судьба, что не-е-ет!
Часики, шляпка и ленточка-а-а,
Все наши тайны у тебя в ручка-а-ах.
С неба тайну нам достань, открой,
Провидица-душечка-а-а!
Оркестр смолк. Эви шагнула к микрофону со сценарием в руках и защебетала:
– Привет всем! С вами Эви О’Нил, Провидица-Душечка, готовая погрузиться в великое непознанное и раскрыть самые ваши заветные тайны. Так что надеюсь, мальчики и девочки, у вас есть для меня сегодня что-нибудь о-че-лют-но скандальное!
– Зачем оно вам, мисс О’Нил? – залопотал диктор.
Аудитория захихикала, маскируя шелест сценарных страниц в руках обоих ведущих.
– Не гоните коней, мистер Форман, – самым жизнерадостным тоном отбрила Эви. – Если что и способно как следует отмыть грязь скандала, так это наше патентованное мыло Пирса. Ни одно мыло на свете не справится с пятнами на вашей репутации лучше «Пирса»!
– С этим, мисс О’Нил, мы охотно согласимся. Если вам дорога ваша внешность, никакого другого мыла, кроме «Пирса», вам в жизни не понадобится. Это са…
– Эй, мистер Форман, вы так и будете сами всю ночь языком трепать? Или все-таки разрешите мне попрорицать немного для нашей изысканной публики? – закокетничала Эви.
Аудитория снова захихикала – все, как прописано в сценарии.
– Очень хорошо, мисс О’Нил. Итак, наш первый гость? Миссис Чарльз Рузерфорд, я так понимаю, вам есть чем поделиться?
– Еще бы! – Миссис Рузерфорд встала и двинулась к Эви, на ходу разглаживая юбку – хотя любоваться ею, кроме статистов в крошечной студии, было решительно некому. – Я принесла вот этот зажим для банкнот.
– Добро пожаловать к нам, миссис Рузерфорд. Спасибо, что сочли возможным прийти на Мыльный Час Пирса с нашей Провидицей-Душечкой, – «Пирс», мыло истинной чистоты. А теперь, миссис Рузерфорд, прошу, не рассказывайте мисс О’Нил ничего о вашем деле. Она сама извлечет ваши тайны из-за завесы непознанного, пользуясь исключительно своим сверхъестественным даром.
– Так что если вы ему еще не все выложили, миссис Рузерфорд, у вас есть шанс сделать это сейчас, – пошутила Эви.
Это, конечно, была подковырка, но мелкие пакости вообще хорошо удерживают внимание слушателей, разве нет?
– Ах, боже мой, – прыснула гостья.
– И кому же принадлежит этот зажим для банкнот? – c места в карьер ринулась Эви.
Миссис Рузерфорд зарделась.
– Это… моего… моего мужа.
Чтобы догадаться об этом, пророчицей быть не надо. Замужних дам почти всегда интересует исключительно, не гуляет ли их муженек налево.
– Итак, миссис Рузерфорд, как девочка девочке: что у вас там стряслось?
– Ну, видите ли, Чарльз в последнее время был ужасно занят. Все ночи проводил в конторе – только он и секретарша, больше никого, и я боюсь…
Эви сочувственно покивала.
– Не надо бояться, миссис Рузерфорд. Скоро мы докопаемся до правды. Не могли бы вы положить объект мне в правую руку, пожалуйста. Благодарю вас.
С видом заправского фокусника Эви накрыла правую ладонь левой и сжала руки, давая зажиму для банкнот время «расколоться».
– Ах ты, господи, – проворковала она, выныривая из легкого транса.
– Что там такое? Что вы видите? – засуетилась дама.
– Даже не знаю, стоит ли говорить, миссис Рузерфорд, – протянула Эви, специально нагнетая напряжение для радиопублики.
– Прошу вас, мисс О’Нил… если там что-то, что мне стоит знать…
– Ну, что ж, – начала Эви самым серьезным тоном, – вам хорошо известно, что предметы никогда не лгут.
По аудитории прошелестел ропот предвкушения. Ну, вот они и мои, подумала Эви и даже голову понурила, будто доктор, собирающийся сообщить пациенту плохие новости.
– У вашего мужа с секретаршей действительно сговор…
Не подымая головы, Эви считала про себя – …два, три… – а затем вскинулась с триумфальной улыбкой:
– …они планируют вечеринку по случаю вашего дня рождения!
Аудитория разразилась облегченным хохотом и бурей аплодисментов.
– Боюсь, теперь сюрприза у них уже не получится, – сокрушенно продолжала Эви. – Вам придется строить из себя глухую и немую. И, между прочим, к вам, мальчики и девочки, слушающие нас сейчас по радио, это тоже относится!
– Спасибо! Ах, огромное вам спасибо, мисс О’Нил!!
Миссис Рузерфорд повели обратно на ее место, и к микрофону снова выступил диктор.
– Давайте самым теплым образом поприветствуем отважную миссис Рузерфорд, леди и джентльмены!
Когда овации стихли, Эви вызвала следующего гостя. Покончив с ним (и рассказав, где в доме его дедушка спрятал клад старых военных облигаций), Эви подождала, пока «Четыре Пророка» споют очередной мыльный джингл, и снова шагнула к микрофону; отражения софитов загадочно сверкали у нее в глазах. Понятное дело, что радиослушатели тебя не видят, но из ежедневных занятий по технике речи она твердо усвоила, что улыбка передается даже по проводам, – и полыхнула ею во все тридцать два!
– Леди и джентльмены, после радиошоу ничто не доставит мне большего наслаждения, чем славная горячая ванна. И, разумеется, в ванне я не одна.
– Да неужто, мисс О’Нил! – выпалил диктор, подпустив в голос приличной случаю скандальности.
– О, нет! И у меня отличная компания!
– Ах, мисс О’Нил!!
– Как вам не стыдно, мистер Форман! Конечно, это мыло Пирса! «Пирс» хранит гладкость и прелесть девичьего личика, даже когда зимние ветра завывают, что твой джаз-бэнд. Чистота такая, что даже я ничего в ней не вижу!
– Истинно так, мисс О’Нил! Выбирайте мыло Пирса – самый современный вариант для вас и ваших любимых! А теперь, сударыня, прежде чем попрощаться с почтеннейшей публикой, не сообщите ли нашим радиослушателям, что вы видите?
– Буду рада, мистер Форман.
Эви затуманила голос, чтобы он доносился как будто издалека.
– Да… я вижу будущее, господа, и предрекаю… – она завесила паузу на счет раз… два… три, – что сегодня здесь, на Даблъю-Джи-Ай, будет шикарный вечер, так что даже не думайте переключаться на другую волну! С вами была Эви О’Нил, Провидица-Душечка всего американского континента, и я говорю вам спасибо и желаю доброй ночи. Храните только приятные тайны!
Пока Эви шествовала через оформленный в стиле ар-деко холл радиостанции, публика закидывала ее поздравлениями:
– Шикарное шоу, Эви!
– Прям закачаешься!
– Ты лучшая, детка!
Эви смаковала похвалу, словно коктейль с шампанским. Она даже остановилась на минутку в фойе огромного офиса со стенами сплошь в деревянных панелях и сверкающими черно-золотыми мраморными полами. Секретарша помахала ей из-за своего бастиона.
– Отличный эфир, Эви!
– Спасибо, Кей! – самодовольно бросила та.
В отношении шоу у нее было всего два правила, зато непреложных: во-первых, она никогда не вкапывалась глубоко – так хотя бы головную боль потом можно вытерпеть. И, во-вторых, никаких скверных новостей. Эви всегда говорила хозяину предмета только то, что он сам хотел услышать. А люди… люди хотели развлекаться – но больше всего они хотели надежды: скажи, что он все еще меня любит… что я не неудачник… скажи, это ничего, что я никогда не навещала маму, даже когда она звала меня перед самым концом… что у меня все будет хорошо.
– Здорово ты обыграла с этим зажимом для банкнот, – поделилась секретарша. – Я прямо нервничала за эту миссис Рузерфорд.
Эви попыталась заглянуть в офис у нее за спиной, но зеркальные золотые двери оказались закрыты.
– А… а мистеру Филипсу все понравилось?
Секретарша сочувственно улыбнулась.
– Да ну, милочка, ты же знаешь Большого Сыра: он выставляется только перед настоящими шишками. Ой! – она поспешно прикусила язычок. – Эви, я не то хотела сказать. У тебя очень популярное шоу.
Но не настолько популярное, чтобы удостоиться внимания самого хозяина Даблъю-Джи-Ай… Эви быстренько выкинула этот факт из головы, подхватила свое новое енотовое манто и серый фетровый клош[5]5
Клош – дамская шляпка-колокольчик, модная в 1920-е гг.
[Закрыть] из рук гардеробщицы и устремилась вон, где на январской мороси ее ждала небольшая, но исполненная энтузиазма толпа. Стоило Эви распахнуть дверь, и люди хлынули к ней – черные зонтики колыхались сверху, будто мясистые, глянцевые лепестки какого-то исполинского цветка.
– Мисс О’Нил! Мисс О’Нил!
Блокноты и отдельные клочки бумаги затрепетали на ветру; она цветисто подписала каждый и порхнула по переулку к ожидающему ее кэбу.
– Куда, мисс? – вопросил таксист.
– В «Грант-отель», пожалуйста.
На них обрушился дождь. Подчиняясь какому-то затейливому метроному, дворники разгоняли воду с запотевающего ветрового стекла. Эви глазела в окно на этюд в тонах смога, тумана, снега и неона, который являл собою Театральный квартал Манхэттена в сей поздний час. На окаймленной лампочками афише фрачник в тюрбане простирал руки жестом факира, а пригожие хористочки танцевали под их мановения. На слогане выше значилось:
СКОРО НА СЦЕНЕ: КРАСАВИЦЫ ЗИГФЕЛЬДА
В ШОУ «ПРОРОЧЕСКИЙ РАЖ»!
МАГИЧЕСКОЕ МУЗЫКАЛЬНОЕ РЕВЮ!
Пророки сейчас были на подъеме и, можно сказать, непрерывно шли в гору, но никто из них еще не поднялся выше Эви О’Нил. Ах, если бы Джеймс увидел ее сейчас! Эви тронула рукой пустоту на шее, где еще совсем недавно висела братнина полудолларовая монетка – чистой воды рефлекс.
Билборд «Марлоу Индастриз» возносился над толкавшимися на перекрестке в ожидании светофора машинами. На нем красовался силуэт великого человека собственной персоной, рукой указующего в некое туманное будущее, обозначенное лишь лучами рассветного солнца. «Марлоу Индастриз»: Будущее Америки.
– Он скоро будет в городе, знаете? – заявил внезапно шофер.
Эви потерла виски, пытаясь унять боль.
– Кто?
– Мистер Марлоу, конечно.
– Да ну вас!
– Да я вам говорю! Он открывает в Квинсе эту, как ее там… короче, большую выставку, которую давно замыслил. На дорогах в тот день будет смертоубийство, помяните мое слово. Уж сколько он нам хорошего в жизни сделал – автомобили, аэропланы, медицина, хрен знает что еще… Вот это, я понимаю, великий американец!
Тут он несмело откашлялся и поинтересовался:
– А вы, случаем, не эта, как ее – Провидица-Душечка?
Эви аж выпрямилась на сиденье – приятно, черт возьми, когда тебя узнают!
– Признаю себя виновной.
– Я так и думал! Моя жена обожает ваше шоу! Вот я ей как расскажу, что возил вас на своей колымаге – она с восторгу котят народит!
– С ума сойти – надеюсь, что нет! Сигары-то у меня и кончились![6]6
Часть американской шутки: «Я пришел к вам выкурить сигару и задать жару. Сигары уже кончились».
[Закрыть]
Загорелся зеленый, авто свернуло налево с главной Бродвейской артерии и покатило по узкому притоку Сорок Седьмой улицы на восток, в сторону Бикман-плейс и «Гранта».
– Значит, вы – та дамочка, что помогла копам словить Пентаклевого Душегуба, – таксист аж присвистнул. – Мясник тот еще был… И бедной девочке глаза вынул! А еще задушил парня на кладбище Святой Троицы и язык ему вырезал! И ту хористку освежевал…
– Спасибо, я помню, – оборвала его Эви, надеясь, что намеки он понимает.
– Это что же за человек будет такое творить? Куда катится мир! – шофер горестно покачал головой. – Это все иностранцы! Лезут к нам, мутят воду. Одни проблемы с них. И болезни! Небось слыхали про эту, сонную болезнь, а? Уже по десятку человек с ней валится, кажный божий день. Она ведь в Чайнатауне спервоначалу завелась, а потом перекинулась на евреев и итальяшек, – он снова покачал головой. – Иностранцы. Взять бы их всех да повыкинуть отсель, ежели вы моего мнения желаете слушать.
Еще чего не хватало, подумала Эви.
– А еще поговаривают, что убийца – ентот Джон Хоббс – даже не человек был. А типа какое-то привидение.
Таксист на мгновение встретился с ней глазами в зеркале заднего вида, ища то ли подтверждения, то ли опровержения.
Интересно, что бы словоохотливый таксист сказал, открой она ему правду – что Джон Хоббс определенно был не из этого мира и похуже любого демона. Она, можно сказать, тогда едва ноги унесла.
Эви отвела взгляд.
– Мало ли что люди говорят. О, глядите-ка – вот мы и на месте!
Шофер подрулил к сплошной глыбе великолепия, которую являл собой «Грант-отель». Через окно Эви углядела на ступенях толкучку репортеров: они курили и травили байки. Не успела она ступить на тротуар, как пишущая братия побросала сигареты, а с ними и сплетни du jour[7]7
Сплетни дня (фр.), как в ресторанах бывает суп дня.
[Закрыть], или что там могло хоть ненадолго удержать их переменчивый интерес, и хлынула ей навстречу, перекрикивая один другого:
– Мисс О’Нил! Мисс О’Нил! Эви, будь душечкой, посмотри на меня!
Эви оказала им любезность и некоторое время попозировала, сияя улыбкой.
– Как ваш эфир сегодня, мисс О’Нил?
– Это ты мне расскажи, папочка!
– Раскопали что-нибудь интересное?
– О, кучу всего. Но леди всегда держит рот на замке – если только не на радио за деньги! – изрекла Эви, вызвав бурю восторгов.
Один из репортеров, ухмыляясь, прислонился к стене отеля.
– А что вы думаете про этих пророков, что полезли изо всех щелей, как только вы выпустили кота из мешка – чисто на собственном даровании?
Эви выстрелила в него натянутой улыбкой.
– Я думаю, что это просто офигенно пухло, мистер Вудхауз!
Тот приподнял бровь.
– Да ну?
Эви пригвоздила его взглядом.
– А то! Может быть, мы даже собственный ночной клуб организуем, со степом и фокусами. Будете хорошо себя вести, может, и вас пустим.
– Вы еще собственный профсоюз заведите, – пошутил другой журналист.
– Кое-кто поговаривает, что пророки ничем не лучше трюкачей из цирка. Что они опасны. И что они чужды Америке, – поднажал мистер Вудхауз.
– Я – не менее американский продукт, чем яблочный пирог и взятки, – промурлыкала Эви, вызвав еще одну волну хохота.
– Люблю эту девицу! – проворчал второй репортер, кидаясь записывать. – С ней у нас не работа, а малина.
Вудхауз, однако, сдаваться не собирался.
– Сара Сноу, которая делит с вами одну радиостанцию, назвала пророков «симптомом нации, отвратившейся от Бога и истинных американских ценностей». Что вы на это скажете, мисс О’Нил?
Ах, Сара Сноу… Эта мелкая консерваторская заноза, что всегда посматривает свысока на пророков в целом и на нее, Эви О’Нил, в частности. Вот бы этой грошовой библейской врушке пинка отвесить с заднего фасаду! Но такая реклама Эви была не нужна. И бесплатный повод для начала войны она Саре Сноу давать тоже не собиралась.
– О, так у Сары Сноу тоже есть своя радиопередача? А я и не заметила, – сказала Эви, хлопая ресницами. – Хотя, если подумать, у кого их только нет.
Эви двинулась вверх по ступеням, и рядом с нею тут же нарисовался Вудхауз.
– Что-то вы на меня уж очень сегодня насели, Вуди, – шмыгнула носом она.
– Подогреваю интерес, красавица, только и всего, – отозвался он. – Ну, и заодно отвожу подозрения, что у нас сговор. И, кстати сказать, мой бумажник в последнее время ощущает подозрительную легкость, если ты понимаешь, о чем я.
Осторожно оглянувшись на остальных репортеров, Эви потихоньку сунула Вудхаузу доллар. Тот бдительно поднес его к свету.
– Только убедиться, что ты собственные не начала печатать, – пояснил он и, вполне довольный, опустил купюру в карман и притронулся к шляпе.
– Одно удовольствие иметь с вами дело, Провидица-Душечка.
– Будь хорошим мальчиком, Вуд, и напечатай обо мне что-нибудь шикарное, ладно?
И изящно взмахнув ручкой, она порхнула дальше, прямо в распахнутые портье золоченые двери, пока толпа позади продолжала выкрикивать ее имя.
Самая верхушка мираХолл «Грант-отеля» кипел праздничным хаосом. Тусовщики всех сортов – флапперши, степисты, золотокопатели, мальчики с Уолл-стрит, амбициозные кинозвездочки – обсели каждый свободный дюйм мебели, а изумленные постояльцы глазели на них, гадая, не угодили ли они по ошибке в бродячий цирк. В дальнем конце фойе разгневанный управляющий размахивал в воздухе растопыренной пятерней, чтобы привлечь внимание Эви.
– Конячьи перья! – прошипела Эви, решительно сворачивая в другую сторону и просачиваясь сквозь живую стену гуляк в Верхний Зал, где в углу заприметила Тэту и Генри.
В ритме шимми она зазмеилась сквозь толпу зевак, мимо печальноокого аккордеониста, певшего что-то жалостное на итальянском. Люди оборачивались на нее, глазели, напирали.
– Надо бы мне с тобой перекинуться словечком, душечка, – проворковал симпатичный паренек в ковбойской шляпе. – Есть у меня кое-какой интерес в нефтяных акциях Оклахомы – надобно знать, окупится или нет…
– Будущего я не вижу, только прошлое, – возразила Эви, пропихиваясь дальше.
– Эви, ДОРОГА-А-А-Я! – протянула манерно какая-то рыжая девица в длинном серебряном плаще, окаймленном павлиньими перьями (Эви ее никогда раньше не видела). – Нам просто НЕОБХОДИМО поговорить! Дело НЕ ТЕРПИТ ОТЛАГАТЕЛЬСТВ, голубка моя!
– О, тогда пойду надену мои «спешу и падаю» туфли, – на ходу отбрила Эви и тут же врезалась в кого-то на полном скаку. – Ох, простите, я… Сэм Ллойд!!
Глаза ее опасно сузились.
– Приве-ет, Бэби-Вамп! – воскликнул тот, автоматически расплываясь в профессиональной улыбке. – Никак скучала по мне?
Эви уперла руки в боки.
– И какое же преступление я совершила, раз имею счастье лицезреть тебя у себя на пороге?
– Тебе просто повезло, – ответствовал он, цапнув канапе у официанта с подноса и отправляя его в рот. – Боже! Икра! Обожаю икру! – закатил он в экстазе глаза.
Эви попыталась его обогнуть, но он ловко заступил ей дорогу.
– Ты не отойдешь? – светски осведомилась она.
– Ну, ку-у-уколка! Все еще дуешься, что я сказал «Дейли ньюс», будто это благодаря мне ты смогла поймать Пентаклевого Душегуба и будто ты носа не кажешь в Жуткие Страшилки, потому что без ума от меня и должна держаться подальше?
– Да, Сэм, я этим недовольна.
Тот развел руками, делая вид, что извиняется.
– Дорогая, это был акт милосердия!
Эви выгнула бровь.
– Музею нужна реклама, а эта историйка их хоть немного расшевелила. И к тому же принесла прибыль в виде свидания с одной хористочкой. Блондинка, кстати. Зовут Сильвией. Ты мне не поверишь, что эта девочка вытворяет своей…
– Пока, Сэм.
Эви попробовала двинуться сквозь толпу дальше, но, к несчастью, застряла. Сэм следовал за ней по пятам.
– Ну, ладно тебе, куколка. Давай уже оставим прошлое в прошлом. Разве я разозлился на тебя, когда ты сказала журналюгам, что я… как ты тогда выразилась?
– Врун, жулик и грязь подзаборная, от которой даже другая грязь – и та стремится отползти подальше!
– Точняк, именно так ты и сказала! – Сэм сделал очень большие глаза. – Рад видеть тебя снова, красотка. Может, найдем тут уголок поукромнее и наверстаем упущенное за бокалом сливовой наливки с шипучкой?
– Зашибись! Это же сам Бастер Китон! – вытаращив глаза, Эви ткнула пальцем через комнату.
– Где? – взвился Сэм.
Эви стремительным нырком бросилась в толчею.
– Ага, очень смешно! – донеслось ей вслед.
Наконец она плюхнулась в кресло подле Тэты, игравшей длиннющим мундштуком из черного дерева и пускавшей томные облака.
– Уж не сама ли это Провидица-Душечка к нам пожаловала, – протянула Тэта. – А там что, Сэм?
– Он. Всякий раз, как я на него налетаю, приходится напоминать себе, что за убийство у нас сажают.
– Ну, не знаю, не знаю, Эвил[8]8
Evil на английском может означать не только «злой, вредный, испорченный», но и «потрясающий, шикарный».
[Закрыть]. Он вообще-то хорошенький, – поддразнил Генри.
– Он настоящая зараза, – Эви бросила на него неласковый взгляд. – И все еще должен мне двадцатку.
– А скажи мне, – сменил тему Генри, – как та вечеринка в зале «Египетский дворец», куда ты ходила на прошлой неделе? На уровне? То есть там правда живые морские котики плавают в фонтане?
– Время от времени. Когда постояльцы не крадут их для собственных ванных. Ах, да-а-а-арагие, когда там опять будет вечеринка, вы просто обязаны прийти!
– Да-а-а-арагие, вы обя-я-я-я-заны прийти! – передразнила Тэта. – После этих уроков сценической речи ты станешь настоящей принцессой, Эвил.
– Ну не могу же я выступать на радио, разговаривая, как деревенщина из Огайо, – рассвирепела Эви.
– Не кипятись, Эвил. Ты мне все равно нравишься, звучи ты хоть как мешок стеклянных шариков. Просто не забывай, кто твои друзья.
Эви накрыла руку Тэты своей.
– Никогда.
Раздался ужасный грохот – мартышка, волоча за собой поводок, своротила со стола вазу, вскочила на лысину чрезвычайно удивленного гостя, оттуда на драпри, и теперь болталась там, скалясь и визжа. Девушка в пушистом боа из перьев о чем-то упрашивала обезьяну, но та не поддавалась и качалась высоко, стрекоча и шипя на толпу.
– Откуда они только берутся? – сказал Генри.
Эви завела очи горé, пытаясь припомнить.
– Кажется, эта приехала с цирком из Будапешта. Я их встретила на Таймс-сквер и пригласила сюда. Кстати, ты слыхал, что Сара Сноу сказала о пророках?
– Кто такая Сара Сноу? – Тэта выдохнула струю дыма.
– Вот и я о том же, – просияла Эви. – В общем, она сказала, что пророки – это не по-американски.
– Я бы на твоем месте выкинул это из головы, милая, – заметил Генри. – У тебя есть проблемы и поважнее.
– Это какие же?
Генри показал куда-то подбородком: сердитый управляющий на всех парах несся к их столику.
Эви быстро сунула фляжку за подвязку.
– А, ерунда. Вот и мистер Умрирадость, собственной персоной.
– Мисс О’Нил! – загремел он. – Что тут творится?
– Неужто вы не любите вечеринки? – Она одарила его ослепительной улыбкой; он в ответ лишь поджал губы.
– Мисс О’Нил, как управляющий «Грант-отеля» я был бы вам признателен… – нет, я прямо-таки требую! – чтобы этот ежевечерний бедлам прекратился. Вы выставляете уважаемое нью-йоркское заведение на посмешище, мисс О’Нил. Репортеры осаждают подъезд каждую ночь в ожидании, какое еще безумство случится на сей раз…
– Так разве же это не здоо-о-о-рово? – протянула Эви. – Вы только представьте себе, сколько рекламы в итоге получает отель – и совершенно бесплатно!
– Такая слава «Гранту» не нужна, мисс О’Нил. Подобное поведение недопустимо. Вечеринка в Верхнем Зале, равно как и та, что в настоящий момент оккупировала холл, на этом закончены. Я ясно выразился?
Озабоченно сдвинув бровки, Эви кивнула:
– Абсолютно.
Сунув два пальца между зубами, она пронзительно свистнула.
– Куколки мои, в лобби стало совсем отвратно. Боюсь, мы больше не можем тут оставаться.
Управляющий поблагодарил ее сдержанным кивком.
– …а потому айда все наверх, ко мне в номер! – завопила Эви.
И стал исход. Венгерская девица в махровом боа сунула обезьяний поводок в руки злополучному менеджеру, который стоял как парализованный, созерцая волну бражников, штурмующих лифты и лестницы.
– А ты, я смотрю, снова напрашиваешься на выселение, Эвил? – заметила Тэта, восходя вместе с нею по сверкающей деревянной лестнице. – Это который отель по счету – второй?
– Третий, но кто станет считать? Тем более меня не выселят. Они меня тут любят.
Тэта многозначительно обернулась: в опустевшем холле управляющий орал на швейцара, который пытался согнать визжащую тварь со шторы шваброй, пока телефонистка лихорадочно тыкала кабелями в панель в поисках кого-нибудь… да хоть кого угодно, способного эвакуировать бешеную обезьяну из «Грант-отеля».
Тэта покачала головой.
– Такой взгляд я уже видела раньше, милая. И, поверь мне, не любовь в нем светит.
Комната Эви была так набита народом, что толпы поневоле выплескивались в элегантные, обитые дамастом коридоры третьего этажа. Эви, Тэта и Генри нашли приют в водруженной на когтистые чугунные лапы ванне, удобно откинувшись на один борт и перекинув ноги через другой. В комнате аккордеонист в третий раз затянул все тот же страдальческий опус.
– О, только не это! – взревела Эви и хорошенько хлебнула из фляжки. – Надо его заставить сыграть одну из твоих песенок, Генри. Тебе вообще хорошо бы писать для аккордеона – представляешь: целое ревю и все на одних аккордеонах. Это будет настоящая сенсация!
– И чего я раньше об этом не подумал? Аккордеон-кабаре Анри Дюбуа, «Все хитрости любви». – Он вздохнул. – Звучит достаточно скверно, чтобы оказаться песней Герберта Аллена.
– Герберт Аллен! Я слышала его по радио! – подхватила Эви. – Мне вот эта нравится:
«Люблю твои волосы /и нос люблю, /люблю тебя всю сверху донизу, /моя дорога-а-а-ая малышка!» И вот эта тоже: «Мила-а-а-ая, ты лучший банан, /ты мой персик со сливками, /стань моим шербетом, апельсинчик…»
– Ради всего святого, заткнись, а? – простонал Генри, падая лицом в руки.
Тэта плеснула остаток своего напитка ему в бокал.
– Герберт все время обставляет Генри на радио, просто потому что публикуется, – объяснила она. – А песня у него всего одна – одна и та же долбаная песня, на все случаи жизни.
– Вообще, если подумать, они и правда все на одно лицо, – глубокомысленно заметила Эви. – Теперь, когда ты об этом сказала.
– Всякий раз как я что-нибудь играю для Уолли, чертов Герберт занимается вредительством – как-то находит способ, – пожаловался Генри, снова берясь за бокал. – Говорю тебе, если Герби Аллен завтра откинет копыта, лично я плакать не буду.
– Значит, решено: ненавидим Герби Аллена, – подытожила Эви. – Уверна, все, что ты пишешь, – сущий рай, Ген. И скоро все мы будем петь твои песенки в дýше.
Тэта окинула ее прохладно-оценивающим взглядом сквозь табачную завесу.
– Кстати, тебя Джерико искал.
– Да ну? И как там наш милый, старый Джерико? – Эви постаралась сказать это ровным голосом, хотя сердце у нее припустило ощутимо быстрее.
– Длинный. Белобрысый. Серьезный, – Тэта пожала плечами. – Если бы я не знала наверняка, то решила бы, что этот телок к тебе неровно дышит. А ты – к нему.
– Ни на какое наверняка ты не знаешь, – пробормотала Эви. – Ты вообще ничего не знаешь.
– Ты не сможешь всегда шарахаться от Беннингтона, Эвил.
– Еще как смогу! Разреши тебе напомнить: дядя Уилл требовал, чтобы я держала свой дар в строгом секрете! И послушай я его, всего вот этого у меня бы не было! – воскликнула она, широко разведя руки и едва не выбив у бедняги Генри его напиток.
– Мы вообще-то в ванне, Эвил, – кротко заметила Тэта.
– Да, и в чертовски хорошей! – Эви опрокинула еще джина.
Теплое пойло начало наконец брать верх над мигренью после сеанса ясновидения, и ее это вполне устраивало.
– Я решительно отказываюсь впадать в уныние. У меня вечеринка, в конце концов! Быстро расскажите мне что-нибудь веселое.
– Фло на следующей неделе дает пресс-конференцию: будет рекламировать нашу новую пьесу. Мне можно будет дать первое интервью под именем «Тэта Санкт-Петербургская»: верные слуги тайком вывезли меня сюда после революции, – сообщила Тэта с карикатурным русским акцентом и презрительно усмехнулась. – Какая чушь, ей-богу. А мне это еще продавать таблоидным шавкам.
– Ну, обратного-то никто не докажет. Из тебя вполне выйдет недурная русская аристократка. Скажи, Генри!
– Скажу, – отозвался Генри, глядя в глубины стакана.
Эви прищурилась на него: такая серьезность совсем не в духе Генри.
– Ты какой-то слишком тихий сегодня, – она придвинулась буквально нос к носу. – Это все твои художественные замашки? Все артисты такие? Сидят по ванным, печальные и тихие?
– В ваннах мы, как правило, принимаем ванну.
– Но ты и правда какой-то грустный. Все из-за этого Герберта-Шмерберта?
Генри выдавил улыбку:
– Проехали.
Тут в ванную ввалилась какая-то молодая особа со своим хахалем.
– Когда это помещение изволит освободиться? – несколько невнятно осведомилась она. Джентльмен помог ей сохранить вертикальное положение. – Я бы желала зуре… зару… зарезервировать!
– Боюсь, эта ванна была арендована на неопределенный срок, – сообщил им Генри с вежливым поклоном.
– Ч-чего? – девица уставилась на него смутным взором.
– Вон! – рявкнула Тэта.
Гостья поправила бретельку платья с максимальным доступным ей в настоящий момент достоинством.
– Я буду жаловаться администрации! – заявила она и хлопнула за собой дверью.
– Ну, думаю, и мне пора, – c этими словами Генри выдрался из ванны. – Спасибо за шикарную вечеринку, Эви!
– О, Генри! Ты же не хочешь уйти прямо сейчас!
– Прости, любимая. У меня неотложная встреча – c кроватью.
– Генри, – в голосе Тэты послышалась тень угрозы. – Только смотри, не слишком долго.
– Не волнуйся.
– Не волнуйся о чем? – вмешалась Эви, переводя пытливый взгляд с одного на другую и обратно.
– Ни о чем, – резюмировал Генри, отвешивая им изысканный поклон. – Леди, встретимся в моих снах.
– Это он про что? – накинулась она на Тэту, как только за ним закрылась дверь.
– Ни про что, – отмахнула та.
– Ой-ой, знаю я это лицо. И оно называется отнюдь не «Тэта счастлива».
Эви выпрямилась так резко, что выплеснула содержимое фляжки прямо себе на платье. Тэта отобрала у нее посуду.
– Это нечестно! – возроптала Эви. – Я тебя сдам копам, скажу, что ты преступила закон – сперла мой джин!
– Получишь назад через минуту. Мне нужно с тобой поговорить.
Эви послушно перекатила голову по бортику налево, в сторону Тэты.
– Ладно, давай.
– А поговорить мне нужно о том, что с нами случилось. О Пентаклевом Душегубе.
Эви надула губки.
– Это уж точно о-че-лют-но последнее, что я хочу обсуждать.
– Ты это говоришь всякий раз, стоит мне только поднять тему. Я знаю, что ты сказала газетчикам, будто Джон Хоббс был спятивший маньяк. Но мы-то с тобой знаем, что это неправда. Той ночью, когда мы с Хоббсом оказались заперты в театре, я почувствовала такое, c чем еще никогда не сталкивалась.
– Это что же?
Тэта набрала воздуху, потом выдохнула.
– Зло.
– Чего тебе?
– Да я не про тебя. Я ощутила присутствие зла.
– Ну, теперь-то все позади, – Эви понадеялась, что такой намек Тэта поймет.
– Правда?
– Ну да. Его больше нет, – сказала Эви немного запальчиво. – Отныне у нас все будет хорошо. Сплошное синее небо над головой. Прямо как в песне.
– Не знаю, не знаю, – Тэта откинула голову назад, на прохладный кафель. – Тебе все еще снится тот глаз?
– Нет. Не снится. И сны у меня о-че-лют-но пухлые, – заявила Эви, но на Тэту она при этом почему-то не глядела.
– Как будто что-то где-то начинает выкипать… Что-то очень скверное.
Эви обвила плечи подруги рукой.
– Дорогая моя Тэта. Беспокоиться совершенно не о чем, – задушевно сказала она, ловко изымая у той фляжку. – А знаешь, из такси по дороге сюда я видела билборд «Марлоу Индастриз». На нем было написано «Будущее Америки». Так вот, будущее – уже сейчас, и мы с тобой сидим на самой что ни на есть верхушечной верхушке мира. Самое лучшее в жизни поджидает нас за ближайшим углом – только руку протяни. Забудь ты про свои кошмары – это просто сны. Давай лучше выпьем за будущее Америки. За наше будущее. Долгих лет царствования нам обеим.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?