Электронная библиотека » Лихобор » » онлайн чтение - страница 9


  • Текст добавлен: 7 ноября 2023, 08:41


Автор книги: Лихобор


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Глава 11. Екатерина Германовна Берг

Всеобщие восторги прервала старушка преподаватель.

– Все, молодые люди! Пора и честь знать! Скоро полночь, утихомирьтесь, наконец. Попрошу вас разойтись по своим комнатам. – она резко встала с кресла с видом, не терпящим каких-либо споров и возражений.

Юрию показалось, что Екатерина Германовна вдруг неожиданно изменилась. Понять, что и как, он не мог, но и взгляд другой стал, колючий, холодный что ли, и резкость в голосе появилась. Судя по тому, как сразу засуетились и потянулись к выходу из класса музыки, студенты старушку или боялись, или она пользовалась непререкаемым авторитетом. Впрочем, когда они с Машей подошли пожелать ей доброй ночи, она заговорила с ним вполне по-доброму, но глаза на морщинистом лице под седыми бровями так и буравили его.

– Не заурядный вы человек, Георгий! – сказала она, назвав его вторым, почти не употребляемым именем, – откуда, вы говорите родом?

Не успел он и рта открыть, на вопрос старушки торопливо ответила Лопатина:

– Екатерина Германовна, Юра моего Коли сослуживец, в отпуск к нам приехал. Товарищи брата, не забывают нас с папой. Он из Эстонии.

– А, вот оно что, да, да, приметила я небольшой акцент у вас, молодой человек, – Берг, кивнула на слова девушки и как бы для себя, но вслух проговорила негромко, – это многое объясняет.

– И как вы умудрились получить столь хорошее музыкальное образование в наше бестолковое время? Не чета, местным оболтусам, которые бренчат тут по вечерам на гитарах, пытаясь копировать неких западных певцов, – слова «западных» в ее произношении резанули слух и дали понять, что не одобряет Екатерина Германовна увлечений своих подопечных.

– Право, гос… простите Екатерина Германовна. Наверное, мне всегда нравилась музыка, мама тоже хорошо на рояле играет, ну а если что-то нравится, то и учить это с желанием, не в тягость. – неожиданно откровенно ответил ей Кудашев, – к тому же учителя были старой школы, еще до революционной.

– Дореволюционной школы?! Да что вам известно о ней, молодой человек, ведь вам и тридцати нет! – удивилась старушка.

– Один из знакомых отца рассказывал историю, – улыбнулся Кудашев, – Одиннадцатилетняя девочка, пансионерка Московской Ржевской гимназии приставала к своему дядюшке с просьбой показать, что у него написано на медальоне, который тот всегда носил с собой на груди. Дядюшка снял медальон и протянул девочке. Девочка открыла крышку, а там ничего не написано. Кроме пяти нотных линеек и четырех нот: соль-диез-си-фа-диез-ми. Девочка помедлила мгновенье, а затем весело закричала:

– Дядюшка. я знаю, что здесь написано. Ноты на медальоне означают «Я люблю вас»!

Вы представляете себе, как учили эту девочку, если она, увидав четыре ноты, пропела их про себя, а пропев, узнала начало ариозо Ленского из оперы Чайковского «Евгений Онегин». Оказалось, что этот медальон – столь оригинальное признание в любви, когда-то получен девочкиным дядюшкой в подарок от своей невесты перед их свадьбой.

Старый преподаватель слушала внимательно, качая головой как бы соглашаясь, охала с удивлением. Потом достала платочек, промокнула уголки глаз, при этом, высохшие ее руки заметно дрожали. Маша так же с интересом слушавшая приятеля, тем не менее, стала тянуть его за рукав рубашки к выходу.

– Ну мы пойдем, Екатерина Германовна, нам вставать завтра рано, а Юре еще нужно комнату показать.

Старушка долго смотрела вслед этому странному парню и его подруге, думая о чем-то своем, кивая головой в такт своим размышлениям, потом вздохнула, одернула видавшее виды, старенькое платье и торопливо направилась к лестнице.

Юрий Кудашев был абсолютно прав, определив в Екатерине Германовне породу, которую не скрыть поношенным платьем, сединами и морщинами покрывшим лицо и руки. Остзейский род Берг фон Шаден известен был с начала ХVI века. Сами Берги приписывали себе родство с владетельными графами Берга в Вестфалии, правда это или нет, то было не ведомо. Но рыцарь Отто фон Берг в начале XVI века уже владел поместьем Бергсхоф в эстляндском Вике. В XVII—XVIII вв. его потомкам принадлежали поместья Каттентак, Луйст, Штейнгузен и Палль в Эстляндии, а также Герингсхоф в Лифляндии. Как и все остзейское дворянство, Берги были воинственны и упрямы. Все их мужчины редко доживали до старости и не умирали в своих постелях в окружении безутешных родственников. Они находили свою судьбу в клубах порохового дыма и падали с палашом в руке, всегда в сторону врага и никогда спиной к противнику. Женщины рода были плодовиты и усердно рожали новых солдат своим повелителям. Берги верно служили Шведскому престолу. Отто-Рейнгольд Берг, шведский майор, убит был русскими в сражении под Нарвой 17 ноября 1700 года. Но уже его потомок, Якоб Фридрих Берг служил в середине XVIII века в русской армии кирасирским поручиком. Русскому императору, Берги служили не менее верно, чем до этого шведскому королю. Слово свое держали, честью дорожили и передавали правило это из рода в род.

Семья Екатерины Берг была неразрывно связана с русским императорским флотом. Дед ее, Вольдемар Куно Берг, кавалер ордена святой Анны Второй степени, командовал корветом «Боярин», крейсерами «Казарский», «Азия» и «Генерал Адмирал», броненосцем «Полтава». Скончался он в 1905 году, когда Катеньке Берг исполнилось всего три года. у тому времени был всеми уважаемым вице-адмиралом. Отец, Герман Рейнгольд Вольдемар Берг, к злосчастному 1917 году, дослужился до капитана второго ранга. Семью Катеньки Октябрьский переворот застал в их Петроградской квартире. Матушка, Софья Алексеевна, старшая сестра Полина и она, пятнадцатилетняя гимназистка с мертвящим ужасом наблюдали, как с марта рушится весь их мир – Российская Империя. Разваливалось все, что было привычно и дорого с детства. Ужас происходящего засасывал как темное, смердящее гнилью болото.

По неведомой Кате причине, они вовремя не смогли уехать, в Эстляндию, где в Загнице, была неоготическую усадьба рода Бергов. Построенный в конце ХIХ века из красного кирпича, дом больше похожий на рыцарский замок. Из загаженного облеванного пьяной солдатней и осмелевшими хамами Петрограда, казался он девочке, несбыточной сказкой из читанной в далеком детстве книжки. Катенька, засыпая в холодной Петроградской квартире, укутанная в шаль и накрытая поверх одеяла шубкой, пыталась представить красный кирпичный усадебный дом. Окружают его парк с аллеями, террасами и сетью из пяти прудов, соединенных между собой ручейками. Она вспоминала раскинувший широко ветви двадцати пятиметровый «дуб Петра» в парке, который, согласно преданию, посадил сам царь Петр.

На улицах, заплеванных шелухой от семечек, ветром гонялись обрывки газет и прокламаций, посреди бела дня, какие-то люди в солдатских шинелях убивали офицеров и полицейских. Мама каждый вечер долго молилась… О папе давно уже не было вестей, и страх, от которого сжимало сердце и ноги становились ватными, прочно поселился в квартире Бергов. Они боялись, что он разделил судьбу тех безвестных мучеников, тела которых лежали поруганные и не прибранными на городских улицах. Потом от кого-то Софья Алексеевна услыхала, что в Кронштадте революционные матросы перебили и утопили живьем офицеров на своих кораблях. Слухи о бунте на кораблях быстро распространились по городу. Конечно, все передавалось в сильно преувеличенном виде. К этому времени на улицах началась беспорядочная ружейная стрельба, стали раздаваться дикие крики, с бешеной скоростью носиться автомобили. Эти автомобили, переполненные вооруженным сбродом, прорезывая воздух жуткими протяжными гудками, заставляли всех цепенеть от ужаса. Сопротивление бунтовщикам оказали полицейские, жандармы, некоторые офицеры и юные воспитанники Морского Инженерного училища Императора Николая I на Поморской улице. Они вместе с доблестными офицерами русского флота отдали свои жизни за своего Царя, Родину и Веру… Всего в Кронштадте в эти дни погибло более сорока человек. В воображении семей офицеров невольно стали рисоваться мрачные, безнадежные картины. Казалось – все погибло, и никто из офицеров уже не уцелеет…

Непрерывно трещали телефоны. Знакомые справлялись друг у друга, нет ли хоть каких-нибудь сведений, и друг другу передавали все, что удавалось услышать. Эти разговоры еще больше волновали, семью капитана Берга, еще больше сбивали с толку. Трудно было разобраться, что – правда, а что – вымысел. Вдруг телефоны перестали работать. По чьему-то приказанию они все – выключены. Волнение и тревога достигают апогея. О сне уже никто и не помышляет. Все терзаются мыслями, что происходит там, в порту и на рейде. Живы ли те, которые так бесконечно близки и дороги? Осторожно, чтобы не быть замеченными, и чтобы не попасть под шальные пули, по временам со звоном влетающие в комнаты, дети не отходят от окон, всматриваясь в темноту. В эти сумасшедшие дни марта, Софья Алексеевна, слегла. Что-то надломилось в душе, а, сломавшись, духовный стержень, повлек за собой и телесные недуги.

Спустя некоторое время, из госпиталя, куда стали привозить раненых и тела убитых офицеров, некоторым семьям сообщили, что в числе привезенных находятся близкие им люди. В первые минуты несчастные женщины совершенно теряли всякую способность соображать и, как безумные, метались взад и вперед… Стоны, женские рыдания и детский плач сливались в один безудержный взрыв отчаяния. Неужели, это – правда? Ведь всего несколько часов тому назад он был здесь. За что же могли его убить, когда на корабле его так любили?

Все в слезах, в чем только попало, несчастные женщины бегут туда, в госпиталь, в мертвецкую… Страшную весть получила и Софья Берг. Все-таки, где-то там, в тайниках души, у нее, теплится маленькая надежда, что, быть может, это – не он! Это – ошибка!

Вот, она, с обмершими от ужаса девочками – в мертвецкой. Боже, какой ужас!.. Сколько истерзанных трупов!.. Они все брошены кое-как, прямо на пол, свалены в одну общую ужасную груду. Мирок семей офицеров императорского флота тесен. Все – знакомые лица… Безучастно глядят остекленевшие глаза покойников. Им теперь все безразлично, они уже далеки душой от пережитых мук…

«Это – те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили их кровью Агнца. За это они пребывают ныне пред Престолом Бога…»

К телам не допускают. Их стерегут какие-то человекоподобные звери. С площадной бранью они выгоняют пришедших жен и матерей, глумятся при них над мертвецами. Что делать? У кого искать помощи, защиты?.. Кто отдаст им хоть эти изуродованные трупы? К новым, революционным властям, авось они растрогаются… Скорей – туда! Но там их встречают только новые оскорбления и глумливый хохот. Кажется, что в лице представителей грядущего, уже недалекого Хама, смеется сам Сатана…

Брезжит рассвет, и чудится, что в сумраке его витают зловещие флюиды свершившихся злодеяний. С новой силой встают в памяти кошмары прошлой ночи, и жгучая волна отчаяния опять заполняет безутешные души.

Близится день. Улицы полны шумом, криками, стрельбой. Над Гельсингфорсом встает багровое солнце, солнце крови. Проклятая ночь! Проклятое утро!.. Но тела капитана второго ранга Берга среди убитых не было. Безумная надежда сводила семью с ума, то как лучик солнца пробивалась из-за низко нависших туч, то вновь холодом ужаса обдавала сердца жены и детей.

Воспоминания ребенка не смогли удержать всех подробностей того кошмара. Годы спустя, Катерина Берг, прочла воспоминания чудом уцелевшего в той трагедии флотского офицера с крейсера Новик, и будто прошла все заново, но в ту пору была она уже иным человеком. Дни шли за днями, а от Германа Берга, по-прежнему не было вестей. Мать перечитывала постоянно, омытое слезами последнее письмо от мужа, месячной давности, в котором он видел в происходящем измену и просил их быть мужественными и предать судьбу свою в руки Всевышнего. Всему есть свой предел! От невероятного волнения, постоянного страха за мужа, дочерей и себя, от усталости, рассудок постепенно покидал недавно еще блистательную, женщину, которая стала похожа на растрепанную старуху.

Сестры, обняв друг друга, сидя на кушетке, со смертной тоской, смотрели, как их любимая маменька, ходит как тень по холодной пустой, темной квартире и разговаривает с кем-то невидимым, смеется, потом начинает собираться, «на бал» или «к Лизоньке в гости». Девочки с рыданиями повисали на руках бедной женщины. Раздевали ее, укладывали в кровать. А она злилась, ругала их «несносными девчонками», говорила, что «ждет там ее любимый Герман» и что он «придет с минуты на минуту, нужно велеть прислуге ставить самовар». Прислуга давно разбежалась, прихватив все, что смогла украсть, в том числе украшения и драгоценности матушки, да и то немногое, что было у сестер.

Неизвестно, надолго бы хватило сил у девочек, но однажды ночью, отец действительно пришел. Дверь на лестницу черного хода открылась с противным скрипом, на пороге стоял незнакомец. Дочери не сразу узнали, капитана Берга. В старой, грязной солдатской шинели и облезлой папахе, стоптанных сапогах, смердящий махоркой и потом, худой, с почерневшим лицом, с отросшей, спутанной бородой, потухшими глазами и… совершенно седой. Софья Алексеевна, тем не менее, узнала его сразу, и как ни в чем не бывало, протянув руку для поцелуя, потом обняла и сказала: «Наконец то, милый! Сейчас велю подавать ужин!» Отец обессилено сел на стул у двери, обнял дочерей и уткнувшись в грудь жены, обхватившей его руками, заплакал. Первый и последний раз в жизни. Зло, по-мужски, со скупыми слезами, громко всхлипывая и стоная. Он метался в тот вечер от постели больной жены, к дочерям, будто стараясь отдать им всю любовь, на которую возможно был скуп в прежние годы, гладил их по головам, целовал, старался не отпускать из своих сильных рук их ладошки. Катя и Полина, не отходили от отца, ставшего для них последней надеждой на спасение. Папа вернулся… все наладится… они спасены.

Отец не рассказывал, где он был и что с ним случилось. Только годы спустя, Катя узнала, что капитана Берга убивали вместе с другими офицерами, но судьбы подарила ему еще немного жизни. Он раненный, упал в овраг, покрытый телами в черных офицерских кителях, потом матросы ходили и добивали раненных. Штык винтовки, в неверных руках пьяного матроса в черном бушлате с большим красным бантом, только скользнул по ребрам распоров китель и кожу, а капитан Берг, стиснув зубы, теряя сознание от боли не издал ни звука. Могилу в тот день не зарыли. Никому из матросни не было до этого дела. Причиной тому был дармовой спирт и кокаин. Ночью Герман Берг выбрался из-под тел товарищей и в горячке, шатаясь, опираясь на стены, падая время от времени, брел не разбирая дороги. Иначе как чудом назвать то, что произошло потом невозможно. Раненого моряка подобрала и выходила простая русская семья. Двое стариков, не забывших еще бога, почти немыслимых в окружающем хаосе. Бывший флотский унтер-офицер, старик Семен Родионов после сверхсрочной службы осевший в дворниках и его жена Маруся, дородная, так и не избавившаяся от малороссийского акцента, несмотря на долгую жизнь в Кронштадте. Не ведомо сколько, офицер находился на тонкой грани между жизнью и смертью, метался в бреду, разговаривая с женой, дочерями и погибшими товарищами. Потомок остзейских рыцарей оказался крепким орешком и медленно, но верно пошел на поправку. Долго не мог встать, а потом, встав, шатался на земляном подвальном полу стариковской халупы как на палубе своего крейсера в жестокий балтийский шторм. Более месяца он провел со спасшими его стариками, а уходя, встал перед ними на колени и пообещал отплатить, хотя и не было меры такой, которой можно бы мерять их человечность и доброту. Только добавил, будто знал: «Если судьба убережет и дальше».

Некоторое время прошло в суете подготовки к бегству из ставшего красным от кумачовых полотнищ Петербурга. Но потом все отложили из-за болезни мамы. И отца, и сестер все более тревожило состояние Софьи Алексеевны. Отец приводил попеременно двоих разных докторов которые после осмотра больной по долгу шептались с отцом на кухне и прихожей. Снедаемая любопытством Катя старалась разобрать их приглушенные фразы, но спокойствия это ей не принесло. Слова «чахотка» и «все очень плохо» заставляли девичье сердце сжиматься в страхе за мать. Закушенная губа отца, уходящие врачи, старательно прячущие глаза при прощании с девочками, донельзя фальшиво веселый тон папы у кровати матушки…

На глазах постаревший отец ездил в адмиралтейство. Новые чины флота демократической России, разговаривали с ним шепотом, оглядываясь на нижние чины, вдруг оказавшихся во множестве в присутственных местах. Дикую вакханалию мартовских убийств флотских офицеров списали на революционные эксцессы. Никто не был наказан и предан суду. Были убиты главный командир Кронштадтского порта адмирал Р. Вирен, начальник штаба Кронштадтского порта адмирал А. Бутаков; 4 марта – командующий Балтийским флотом адмирал А. Непенин; следом за ними комендант Свеаборгской крепости генерал – лейтенант по флоту В. Протопопов, командиры 1-го и 2-го Кронштадтских флотских экипажей Н. Стронский и А. Гирс, командир линейного корабля «Император Александр II» капитан первого ранга Н. Повалишин, командир крейсера «Аврора» капитан первого ранга М. Никольский и многие другие морские и сухопутные офицеры.

К 15 марта Балтийский флот потерял 120 офицеров, из которых 76 было убито (в Гельсингфорсе – 45, в Кронштадте – 24, в Ревеле – 5 и в Петрограде – 2). В Кронштадте, кроме того, было убито не менее 12 офицеров сухопутного гарнизона. Четверо офицеров покончили жизнь самоубийством, и 11 пропали без вести. Более 600 офицеров подверглись нападению. Все флоты и флотилии России потеряли с начала Первой мировой войны 245 офицеров. В России неуклонно нарастала анархия власти и особенно стремительно совершавшееся разложение армии и флота. В начале августа отец подал в отставку, прямо заявив вновь назначенному Керенским управляющий Морским министерством, бывшему политэмигранту В. И. Лебедеву, что Русского императорского флота более нет, а служить с разбойниками и убийцами, он более не намерен. Чуть забрезжила надежда на наведение порядка, со слухами о мятеже генерала Корнилова, но все закончилось ничем. Никогда не интересовавшийся политикой Герман Вольдемарович Берг, крепко сжимал кулаки и с каждым днем ненавидел революцию все больше.

Наступила осень. Пролетел последними теплыми днями сентябрь, с продуктами стало совсем плохо. Спекулянты взвинтили цены до невероятных величин, а деньги стремительно обесценивались. Оставаться в городе было уже невыносимо, однажды, в конце октября, отец долго отсутствовал, а потом пришел очень нервный и они принялись торопливо собираться к отъезду, благо мама чувствовала себя немного лучше. В ночь в городе стреляли, в том числе из пушек, заставляя девочек замирать в который раз от ужаса, казалось, что это невероятно затянувшийся кошмарный сон, который когда-то должен закончиться. На следующее утро, Катя с тоской оглянулась на дверь их, когда– то милой Санкт-Петербургской квартиры. Суета, стоны мамы, хмурое лицо отца, одевавшего свою старую черную шинель со споротыми погонами, с трудом сдерживаемые слезы старшей сестры, грязные улицы, хамоватый извозчик, в тот день слились в какой-то кошмарный калейдоскоп.

Виндавский вокзал, всегда радовавший сестер своим зданием архитектора Брзжовского похожего на терем из сказки, теперь пугал невероятной грязью и выбитыми окнами. Все заполонили расхристанные солдаты и матросы, которые бестолково суетились, крича и матерясь друг на друга и на окружающих. Отец нашел какой-то закуток и велел им стоять и стараться не разговаривать ни с кем из толпы. Мать обессилено сидела на чемодане, непонимающе смотря на происходящее, дочки прижались к ней, дрожа от ужаса. Минут через десять они увидели, как отца ведут несколько солдат с красными повязками на рукавах и с винтовками, на которых поблескивали примкнутые штыки. Они проходили мимо, но отец окинул их горящим взглядом, как бы говоря: «Не подходите!». Но Софья Алексеевна вдруг, откуда-только силы взялись, вскочила и уцепилась за рукав мужниной шинели: «Герман! Куда ты! Не уходи!»

– А! Стойте, ребята! – остановил всех один из солдат, с неприятным рябым лицом и прокуренными, редкими зубами, – так говоришь, Семеном тебя кличут? Или Германом? Сейчас мы тебя поспрашаем!

– Что вы, ребята, да я не знаю эту женщину! – каким-то мертвым голосом проговорил отец, смотря, куда тот в сторону.

– Кто все эти люди?! Когда подадут поезд, Герман? – не унималась мама, не понимая происходящего.

– Что молчишь?! Вот дамочка, как чисто одета, да девки с ней, а ты в шинельке старенькой? Кого обмануть-то хочешь, офицерик? Да по тому, как ты по перрону шел я сразу понял, что ты за птица! – рябой солдат, сдвинул на затылок папаху с аляповатым красным бантом вместо кокарды и зло ощерился, – у меня на вас, белую кость, глаз наметан! Сейчас выпишем тебе мандат к генералу Духонину в ставку!

Начала собираться толпа. Катя ошеломленно крутила головой, но вокруг мелькали только озлобленные лица, выпученные глаза, ощерившие злым оскалом рты, сжатые кулаки, серо-зеленые шинели и черные бушлаты с красными бантами и повязками. Предчувствие чего-то ужасного и непоправимого в миг ослабило ей ноги, она машинально села-рухнула на чемодан с которого поднялась мать.

Солдат, багровея лицом, отчего то рванул с головы папаху и швырнул ее себе под ноги, а следующим движением с широким замахом ударил бывшего капитана второго ранга Германа Берга в ухо. Отец пошатнулся и чуть не упал, но удержался на ногах. Толпа плотоядно взвыла, почуяв готовую пролиться кровь. Софья Алексеевна, с неожиданной силой вцепилась этому солдату в воротник полурастегнутой шинели и удержала его от второго удара. Негодяй на мгновенье замер от неожиданности, а потом, развернувшись, ударил женщину в грудь с ревом: «Ах ты бляяядь!»

Софья Берг, измученная болезнью и стрессом, отлетела к стене вокзала и беззвучно рухнула как сломанная марионетка. Все было так стремительно, что Катенька даже не успевала понять происходящее, только потом это мучило ее в кошмарах. Сестра Полина, бросилась к телу матери, а отчаянный крик отца «Не смей трогать мою жену, мразь!» заставил девочку обернуться.

Рябой солдат вновь замахнувшийся было на отца, замер. Ему в лицо смотрел небольшой бельгийский Браунинг в руке отца. Через мгновение прозвучало несколько выстрелов и голова нападавшего, разбитая почти в упор девятимиллиметровыми пулями взорвалась красным, более красным, чем их проклятые повязки и банты. Он отлетел и упал почти у ног Екатерины, обильно оросив ее лицо, руки и одежду кровью. Она завороженно, смотрела на тело убитого, не в силах отвезти взгляд. А когда все же смогла повернуть голову, то будто в немом кино с замедленными кадрами, видела, как бурлит толпа, вздымаются вверх и вниз винтовки в руках нелюдей еще недавно бывшими русскими солдатами и матросами, круша что тот прикладами, а внизу, на залитой кровью брусчатке дергаются ноги в сапогах какого-то лежащего человека. Она даже не поняла сразу, что это разрывали ее отца. А у стены, какой-то матрос с открытым в беззвучном крике ртом, и расстегнутом бушлате, бил и пинал ногами тело ее матери. Последнее что она увидела, перед тем, как сознание милостиво покинуло ее, были чьи-то грязные руки, обхватившие ее сестру и оттаскивающие Полину куда-то в сторону, и кто-то воровато оглядывающийся и торопливо стаскивающий с безвольной руки матери обручальное кольцо. Сестру Катя Берг больше никогда не видела и не знала, что с ней произошло. Могла только догадываться.

Она не умерла. Пришла в себя девочка от боли… Ее насиловали несколько дней. Сменяясь, обдавая перегаром, раздирая молодое, девичье тело. Она должна была умереть, но отчего-то все еще жила. В измученном, окровавленном, скованном болью теле вдруг проснулась невероятная, дикая жажда жизни. На третий день революционные солдаты и матросы, вдоволь натешившись телом классового врага, продали Катю другим революционным солдатам и матросам за несколько литров спирта. И все началось вновь, но эти были уже более человечными. Иногда наливали ей в кружку обжигающего горло спирта и заставляли выпить. Ей запомнился один, не молодой уже солдат, с простым русским лицом на котором будто застыло постоянное недоумение, в шинели со следами споротых погон. Он, украдкой оглядываясь по сторонам, не видит ли кто, погладил ее по растрепанным волосам и шептал, протягивая кружку: «Ты пей, пей, страдалица, от нее, от водки легче тебе будет…»

Но однажды, находясь в полубреду, она услышала, чей-то резкий, как вороний грай, картавый голос.

– Что тут пгоисходит?! Товагищи! Что же вы делаете! Да за такое я вас пгикажу самих к стенке поставить! Мы должны поддегживать геволюционную дисциплину! А вы тут устроили дикий развгат и непотгебство! – над ней стоял плотный человек в черной кожаной куртке, с большой кобурой на портупее, бледным лицом, пронзительными карими глазами на выкате, под козырьком такой же кожаной фуражки и с небольшой черной бородкой.

Пока какой-то мужик в исподнем, лихорадочно натягивал штаны трясущимися руками и что-то бормотал про «вражину» и «сучье семя», незнакомец подошел к ее распростертому телу и присмотрелся.

– Она же совсем гебенок! – он присел рядом на корточках и впервые за несколько дней ставших вечностью, Катя почувствовала не запах пота, псины и перегар, а забытый уже запах дорогого одеколона. Человек в кожанке взял ее за подбородок, покрутил голову из стороны в сторону внимательно рассматривая Катино лицо.

– Она поедет со мной! Товагищ Максимов, – он поднялся, и чуть повернул голову обращаясь к кому-то сзади, – отведите девочку в машину. А этого мерзавца…, он кивнул на трясущегося насильника, – гасстгелять!

В тот момент, измученной девушке было все равно, кто, куда, с кем, но только трясясь по питерским улицам на заднем кожаном сидении «Форда», она начала надеяться, что кошмар остался позади. Наивная! Автомобиль резко затормозил у красивого особняка, незнакомец в кожаной куртке за руку вытащил Катю из автомашины и махнул водителю. Автомобиль, загремел по брусчатке, удаляясь.

Катю, в сторону дверей, подталкивал в спину этот комиссар. То, что комиссар, она поняла давно, кто еще ходил в те времена в коже, когда-то так одевались шоферы и авиаторы, но теперь, всякий нормальный человек, завидев кожанку, шарахался в испуге и бежал сломя ног. Дверь парадного открыл старый швейцар, конечно не в ливрее, а в поношенном пальто с отодранным воротником, но в старых швейцарах было что-то такое, что ошибиться было невозможно. Старик, подобострастно кланяясь, смотрел на нового хозяина дома с откровенным страхом, а на нее, как-то странно, с жалостью что ли. То, что вошли с главного входа, тоже удивило. Давно уже в Питере нормальные люди пользовались входом через людскую или как его еще называли «черный ход». Меньше внимания старались привлекать. Но новым «господам», эти страхи, похоже были чужды.

– Соломея! Соломея! Посмотри, кого я пгивез! – крикнул незнакомец в кожанке, как только за ними захлопнулась дверь, а старик-швейцар стремительно и беззвучно куда-то упорхнул.

Со второго этажа, послышались шаги, по лестнице, к ним неторопливо спускалась ослепительной красоты, высокая молодая еврейка, в шелковом, красном, китайском, халате расшитом драконами халате, с распущенными ниже плеч черными волнистыми волосами. У Кати при виде халата, заныло сердце, точно такой, но зеленый, так любила мама. Красавица, грациозно качая бедрами, молча обошла девушку, оглядывая ее со всех сторон, потом неожиданно схватила ее за плечи сильными и цепкими пальцами и рванула на себя. Голова Кати запрокинулась, глаза еврейки впились ей в лицо, будто стараясь сжечь, а губы сложились в хищную, сладострастную улыбку блеснув ослепительно белыми зубами.

– Благодарю тебя Мэир, это именно то, что надо! – она повернулась к мужчине и Катя увидела, что от резких движений шелковый пояс халата развязался и он распахнулся. Под халатом другой одежды не было, мелькнула грудь с темными маленькими сосками и кругами вокруг них, упругий живот с полоской темных волос внизу. Ничуть не смущаясь своей открывшейся наготы, красавица обняла мужчину в кожанке и страстно впилась ему в губы поцелуем.

Потом Соломея, все так же с развевающимися полами халата увела свою новую игрушку в ванную. Где все тот же старик, что открывал им двери, стараясь не смотреть на новую хозяйку, налил горячую ванну, несказанную роскошь для Петербурга, где иные этой зимой замерзали насмерть. Он же унес Катино грязное белье, последнюю ниточку к старой жизни, к прежней Катеньке Берг, и она его уже никогда не видела. То, что началось дальше, было для девушки из старого дворянского рода, воспитанной на романах Вальтера Скотта и Виктора Гюго, настоящим адом. Если пьяная солдатня и матросня надругались над ее девичьим телом, то эта пара сделала много худшее, она насиловала душу девушки. Супружеская пара Розенфельдов, несомненно, знала толк в разврате и самых гнусных извращениях. Комиссар Меир Розенфельд, профессиональный революционер, до революции носивший подпольную кличку «товарищ Неистовый», неожиданно сменивший имя на Максима Абрамовича Рязанова, не особо донимал Катю. Его страстью, как она вскоре узнала, были молоденькие мальчики. И преимущественно из хороших, старых дворянских семей, непременно светловолосые и голубоглазые. Не старше пятнадцати лет. Свое положение в новой власти он использовал вовсю и удержу не знал. Он отличался неистовой похотью и жестокостью. Особо нравилось ему душить ребенка при соитии, не отводя своих карих, навыкате глаз от лица страдальца. К женщинам он был равнодушен, но любил смотреть, как забавляется его жена со своей живой игрушкой, теребя при этом вялый член.

Соломея Розенфельд стала для Кати настоящим кошмаром. Не было такой мерзости, которую она не заставляла бы делать девушку. Полностью подавив в ней силу воли и желание сопротивляться, сделала своей вещью, игрушкой в их грязных постельных играх. Оба Розенфельдов плотно сидели на кокаине, которого вдруг оказалось очень, невероятно много в Петербурге, а потом и в Москве, куда перебрались они в 1918 году. У всего имеется свой предел. Через полгода Катя Берг, первый раз повесилась. Умереть ей не дали. Из петли ее вытащил сам хозяин. Хозяйка наказала ее. Она слишком ценила свою игрушку чтобы «портить ей шкурку».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации