Текст книги "Дикарка"

2

Бабушка учит меня молитвам и я знаю их наизусть, особенно свою любимую:

«Дева Мария, где спала – почевала. В святе в граде в городе Иерусалиме с архангелом на престоле…»

Я, уже третьеклассница, укладываюсь под теплый старый бок своей бабушки и мы вместе начинаем тихонько заводить молитву. В этот момент заходит мама и говорит резко, обрывая каждую букву:

«Тебя завтра в пионеры принимают. Как не стыдно!»

И тут же уходит. Такой у нее метод воспитания. Как успеть получить свою дозу внимания, не нарвавшись на критику, мне до сих пор остается непонятным.

Зато есть бабушка и я сейчас понимаю, как мало для счастья нужно ребенку.

Лично мне было достаточно присутствия бабушки рядом. Она со мной постоянно. Когда я родилась, ей исполнилось шестьдесят восемь. И мне она запомнилась своим тихим участием в жизни нашей семьи.

Она любила ходить в гости к своим дочерям и сыну (это мои тети и дяди). И брала меня с собой. Мы ночевали и проводили время в разных домах у близких.

В моей памяти осталось чувство тоскливого одиночества с отрывом от семьи, но ощущением присутствия другого теплого рядом.

Я любила рассматривать хрусталь в стенке у крестной, мне разрешали открывать стеклянные дверцы. Я перебирала пальчиками грани, закрывая глаза и щурилась от удовольствия. Хрусталь был прохладный, гладкий и совсем мертвый, но он становился податливым от моего дыхания и оживал. После я прислоняла его к щеке и представляла, что это руки мамы.

У бабушки была еще одна, бездетная, но замужняя дочка.

Моя тетя. Они жили в тесной однокомнатной хрущевке, в которой пахло чесноком и пересоленной едой. Окна были укутаны бархатными горчичными шторами с помпезной каймой. Посреди комнаты стоял круглый стол, покрытый скатертью и, застеленный старыми газетами. Для семечек. Тетя Зоя жарила целую сковороду семечек и все усаживались их грызть. Часто вместе с нами там оказывались еще две ее сестры: моя крестная Валя и их старшая Мария Александровна.

На самом деле, я присутствовала при уникальных событиях: мать с тремя дочерьми вместе проводят по много часов за круглым столом. В это время я сижу на диванчике отдельно от них и играю с единственной в квартире игрушкой. Куклой-пупсом.

Она необычна тем, что выглядит как мишка в мохнатом желтом комбинезоне, в капюшоне, но с лицом ребенка. Ручки и ножки у нее шевелятся. Для меня это очень важно. Я кручу ими, пока бабушка с тетями грызут семечки и разговаривают.

А еще они нюхают специальный табак, смешивая его с ментоловыми каплями из коричневого пузырька и чихают так, что посуда в серванте подпрыгивает и звонко отдает эхом.

У каждой ситцевые носовые платочки, в которые они сморкаются. Только крестная не участвует в этом. Ворчит на них еще больше от того, что я все это вижу.

3

Первые три года школы я мало помню. Но есть моменты, сохраненные в моей памяти.

Например, у нас была очень красивая учительница. Ирина Александровна. Ароматный шлейф от ее движения. Строгий, но женский костюм. Бурая помада на пухлых губах. Глаза у нее близко посажены и глубоко утоплены, совсем небольшие. Когда смотришь на нее, создается ощущение, что лицо рядом, а человек далеко. Она теплая и спокойная. И молодая.

Еще помню, как меня усадили за одну парту с Вовой. Этот мальчик понравился мне сразу. Он адекватный и не обижает девочек.

Мне нравится смотреть на него. Он такой основательный и всего в нем много: больших глаз, носа, губ, рук и ладошек.

Как-то он пропал на несколько дней и мне сразу почувствовался холод от нашей общей парты. Я стала прослушивать учителя и меня возвращали обратно голоса одноклассников на переменах. На уроках я смотрела в угол парты, где остались Вовины учебники.

И еще я помню день, когда он вернулся. Такой повзрослевший, еще более серьезный, в новом свитере грубой вязки. Свитер очень красивый. Но мне хотелось подойти к учителю с просьбой пересадить меня.

Только я так и не осмелилась. Причина была серьезной: Вова вернулся дурно пахнущим. Не могла поверить, что это от него. Но специфический запах появился вместе с Вовой. И мне от этого стало очень грустно. Словно что-то теплое ушло и на это место вернулось то, что мне вовсе не подходило.

Только потом, спустя несколько лет, я узнала этот запах и поняла, почему так пах Вова. Свитер, овечья шерсть, сальные нити и устойчивый, бьющий сразу в легкие, аромат деревни.

Деревни, которую очень скоро я полюблю всем сердцем и на всю свою оставшуюся жизнь.

4

А потом я заболела.

Зимой мы поссорились с сестрой из-за коньков. Белых, фигурных. Их добыли каким-то чудом в дефицитное советское время родители. На две семьи (наши папы были родными братьями). Условились кататься по очереди.

И вот я уже плетусь вслед сестре и прошу снять коньки, чтобы покататься. Наступило мое время. Такой устойчивый аромат несправедливости чувствую в это мгновение в воздухе. А она разворачивается и бьет своей ногой в мою левую. Прямо металлическими зубчиками для торможения в мою кость. Рёву было из меня…

Света испугалась, сбросила коньки и умчалась домой. А я помню, как тащусь в уже надетых коньках по дороге и слышу сигнал грузовой машины прямо за мной. Я дёру, а она в сторону. Я в сугроб, а машина дальше. Упала лицом в снег. Лежу и чувствую, что нога перестала ныть. А руку ломит…

В этот день я встретилась со своим первым в жизни обмороком. Так оказалась изолирована от школы с гипсом на правой руке. Но, видимо, мне было совсем тоскливо дома и я попросилась обратно в класс.

Сама пришла на уроки и попросила Ирину Александровну разрешения быть со всеми. В эти недели я приходила в домашнем вязаном платьице с мохнатыми помпончиками на груди и черных валенках. Сидела за последней партой и слушала такие теплые звуки класса вперемежку с голосом учительницы. Светло и спокойно.

До сих пор, когда слышу щелканье люминесцентных ламп на высоких общественных потолках, меня сразу уносит за мою третьеклассную парту. И я чувствую только мне уловимые ароматы принадлежности к группе. Вдыхаю с особым наслаждением и трепетом в груди.

5

Накануне четвертого класса мама поручила нам купить фломастеры. В то время это был большой дефицит.

Заграничные цветные мокрые карандаши продаются только сегодня в «Детском мире» на другом конце города.

С нами увязался Сережа, наш сосед и друг Жени. Мы благополучно добрались на рейсовом автобусе до места. Пацаны увидели в доме напротив вход с игровыми автоматами и у них загорелось. Брат (каким-то образом) уговорил меня:

– Лика, ну ты пойми! Так у нас будет всего одна пачка фломастеров, а так две. У каждого своя!

Он знал чем меня взять. Я почти сдалась, но мое лицо пока не соглашалось. Стояла, поджав губы и, смотря на него взрослым упреком /я видела, как это делает наша мама/:

– А, если?…

Но он не дает мне договорить и приводит новый аргумент. В итоге, наши общие деньги перетекают в его ладошку и он шумно вбегает в открытую дверь игрового зала.

Я остаюсь снаружи и терпеливо жду на лавочке рядом. Не знаю, сколько времени проходит. Мне нравится мое одиночество и я быстро нахожу применение свободному времени.

Рассматриваю птичек на ветках, мелкие цветочки в траве.

Прямо сейчас мне увиделся рисунок на асфальте и я иду его разглядывать. Приседаю на корточки и мне становится мало одних глаз, чтобы любоваться картиной неизвестного художника.

Подключаю пальцы.

Очень осторожно, словно могу стереть штрихи на асфальте, дотрагиваюсь еле слышно подушечками своих пальчиков. Мне так хорошо в этот момент. Чувствую шероховатости и неровности. Именно пальцами слышно, как чуть выше выходит дорожка синего мелка. Закрываю глаза от удовольствия и щебет птичек дополняет мой восторг.

И надо было в эту самую блаженную секунду разорвать гармонию звучания резким шарканьем раздражающего шага. Я открываю глаза и прямо передо мной пара ботинок. Детских, растоптанных, пыльных ботинок. Тут же до меня доходит, что эти ботинки из нашего коридора. Брат… Он еще не успевает ничего сказать, как и я еще не успеваю посмотреть на него, но все становится понятным.

Денег больше нет.

Медленно приподнимаюсь с колен, машинально стряхивая прилипшие еловые иголки. Встаю близко напротив него и смотрю. В лицо. В упор. Как могу. Он опускает голову еще ниже. Сережа даже не приближается к нам. Стоит в стороне, словно не знает нас.

В моей детской голове закручиваются вихрем мысли. Становится очень страшно. Я здорово наперед боюсь маминого гнева. Он обязательно спустится на меня. Именно я была в ответе за эту сумму и купленные фломастеры. Еще чувствую, что очень сильно злюсь на брата сейчас. А потом на себя.

Глупая, самая глупая и наивная девчонка на свете. Как верить этим безответственным существам-мальчишкам, когда у них в мозгах одни игрушки? Параллельно с этими мыслями врывается еще одна. Стремительная и убивающая все предыдущие: надо украсть эту коробку фломастеров.

Дальше мои ноги и тело работают совершенно отдельно от мозга. Мой внутренний голос так боится и кричит внутри. Он не пускает в помещение «Детского мира». Но я упорно иду. Встаю в длинную очередь. Мальчишки остаются ждать меня снаружи у входа. Очередь, как назло, двигается так медленно. А моя совесть почти сожрала весь мой детский мозг за это мучительное ожидание. Но я упорно стою и медленно двигаюсь за тетей впереди меня.

У прилавка рядом с кассой замаячили коробки с заветными фломастерами. В висках застучало так сильно, что кружится голова и я начинаю зевать. Мои уши закладывает и вакуум, который я буду чувствовать на протяжении всей жизни в такие моменты, когда мозг даст команду «Не присутствовать», распространяется по всей ушной раковине.

Я не могу дышать и воздух задерживаю внутри себя, жадничая отдавать обратно. Вот мокрые карандаши в моих руках. Я держу их. Застучало еще сильнее. Начали дрожать ноги. Пальцы на руках покрываются противной испариной. Пытаюсь вчитаться:

«Чехословакия. 1984 год выпуска. 16 цветов»

Цветные колпачки и белые «брюшки», на которых написаны пока неизвестные мне буквы и цифры «семь-восемь-семь-ноль».

Они стоят у меня перед глазами и сегодня. А тогда я была в моменте от побега с горящей от стыда коробкой. Меня возвращает в реальность женский голос, стоящий прямо за мной:

– Девочка, ты будешь брать фломастеры или нет?

Я возвращаюсь в реальность. Взглядываю назад, потом на кассу и понимаю, что подошла моя очередь. Молниеносно бросаю карандаши обратно на прилавок и вылетаю из магазина…

В этот день я переживу такое сильное чувство стыда перед мамой, перед братом и его другом, и перед очередью в магазине, что даже сейчас закладывает уши.

А дома я возьму мамин гнев на себя и скажу, что деньги я потеряла.

1

В сентябре четвертого класса к нам пришли две новеньких девочки. Надя и Наташа.

Я загадала, что подружусь с Надей /мне заранее нравилось имя/. Помню как подошла на крыльце школы к ней, белокурой, в толстых линзах, голубоглазой девочке, и назвала ее по имени. Но услышала голос позади себя:

«Надя – это я».

Обернувшись, мне представилась нелепая картинка: долговязое, в тесной форме, конопатое стриженое, с рыжеватым отливом, создание. Первое мгновение казалось, что это розыгрыш и мальчика переодели в девочку, чтобы позабавиться. Но тут не до забав. Девочка Надя всмотрелась в меня круглыми зелеными глазами и тем еще больше стала похожа на олененка. Отступать некуда.

У моей подруги оказалась совсем печальная история.

Их с братом увезли из Башкирии от любимой бабушки. Надю совсем не привлекала перспектива жить здесь, на одной территории с мамой Клавой. Позже я узнаю, что их семья обосновалась в комнате барака рядом со школой. В ней шумно и дымно, а еще пьяно. У меня ощущение, что круглосуточный режим веселья включен именно здесь, в этой женщине, ее маме. Мне так жаль подругу. Я не могу выдерживать в такой обстановке нескольких минут и сбегаю на воздух, а ей приходится там жить.

Мужчины меняются в мамКлавиной жизни очень часто, и между ними она особенно жестока к Наде.

Избитая шлангом от стиральной машинки, она приползает ко мне. Вырвавшаяся из пьяных рук очередного «папы», с очередным засосом на детской шее, она снова спасается у меня. С утра субботы до вечера воскресенья Надя моет, стирает и убирает в родительском бараке. Я жалею ее и часто зову к себе отдыхать, кушать и просто поспать. Позже она у меня и ночует, вздрагивая от случайных звуков и надвигающихся сумерек…

2

Из длинной нескладной худой девочки я превращаюсь в гибкую воздушную гимнастку. Томатный сок после тренировок. С обязательной песочной турбинкой. Тайком от тренера (в кафешке за стеной нашего спортивного зала). И его по-отцовски приятное «айяйяй», когда заходит в кафе разоблачить нас. И еще от него же:

«Ну-ка быстро возвращаемся в зал: двадцать кругов и домой!»

С цирковой студией у меня связаны воспоминания про детдомовских девчонок. И их воровство моей первой косметички для выступлений: духи, помады, тушь, бижутерия.

Рауфан Гайфулович (тренер) вернул мне все обратно. И я счастлива так, что слезы благодарности стоят в моих глазах. И он не сдерживается, обнимает своей резкой, неприспособленной к нежностям рукой /сгребая меня в охапку/, и говорит:

«Ну, ты… это… красоту-то не таскай с собой. И так красивая!»

А еще помню, как «играли» в смерть в раздевалке и давили на грудную клетку, зажимая сонную артерию. Я смотрела, но не участвовала. Так было страшно.

3

С этих лет много внимания я получаю со стороны мальчишек. Вот у школы парнишка дорогу преградил:

«А ты откуда такая красивая?» Но, вместо улыбки, я смотрю ему пристально в лицо с презренным: «Дурак!» и ухожу с гордо поднятой головой.

А вот в подъезде мальчик прижимает к стенке, а я бросаю: «Да на фиг ты мне нужен!», отталкиваю его и забегаю в квартиру.

А однажды меня отправили за хлебом в магазин. Было уже темно, зима. За мной след в след дышит пацан (мужик) и сразу в подъезде начинает лапать, нападая со спины. Я замираю и тут же смело выдаю: «Пи-да-рас!» / привет детству/.

Он теряется, ослабляет хватку и я мчусь на свой второй этаж.

Да, меня окружают мальчишки. А потом вокруг все знакомые девочки начинают собираться с мальчиками в пары. А мне совсем не хочется. Мне нравится быть единственной среди моего мальчикового окружения.

В это время незаметно я окружила себя «вахтерами». Так их назвала моя мама, когда поняла, что с завидной регулярностью толпа мальчишек приходит дежурить в наш подъезд у моей квартиры, когда же я выйду к ним.

И я выходила. Со стулом в руках.

Располагалась напротив. Усаживалась, и мы начинали многочасовые разговоры о разном. Я тогда не понимала, что они здесь делают и для какой цели приходят. Не могла поверить, что вся эта многочисленная ватага мальчишек пришла именно ко мне. Что я единственная девочка в этой подростковой компании.

Это сейчас я понимаю. В то время была затворницей и не тусовалась во дворах так же активно, как остальные девчата с района. Потому мальчишки приходили сами. Ко мне. Если бы тогда я это понимала, то никаких встреч не было бы и в помине. Наверное…

Но они были.

Вспоминая сейчас, понимаю, что это были разные компании парней. Мои одноклассники и их друзья, с которыми я знакомилась только в своем подъезде, когда они приходили на «вахту».

Еще были парни на пять лет старше меня. Из компании моей подруги Нади. Зачем они приходили ко мне и без нее, тогда не задумывалась. Сейчас, понимаю, ко мне. Я им была интересна.

Но внутри меня начинает разворачиваться первая любовь. К Вадиму (мальчику с далекого севера). Конечно, настоящего его не было в моей реальной живой жизни. Только образ. С ним я общаюсь. О нем плачу. Его хочу видеть. К нему эти первые девчачьи строки, наполненные болью страданий. Они смешаны с пафосом бульварных романов:

«Я не хочу ни с кем дружить, кроме тебя. Ты единственный в моей жизни. Любовь моя»

Я пишу ему письма. И оставляю в своем столе. У меня по нарастающей возникают чувства. Я мечусь в поиске и ожидании.

Не выдерживаю своих душевных мук и делюсь своим состоянием трагичной влюбленности с друзьями. Костя и Надя (мои одноклассники) добывают для меня адрес Вадима.

Параллельно с виртуальной любовью мою реальную жизнь продолжает поддерживать цирковая студия. Мы выступаем с труппой перед училищем, где зрители – одни парни. После выступления они ждут, чтобы проводить нас до дома. Я отказываюсь и сбегаю.

Активно надоедаю почтальонам со своим нытьем про письма. А письма все нет….

Наступил новый год, а я так и не получила ответ от Вадима и проревела весь праздник.

В «Горняке» познакомилась с ребятами из брейк-клуба. Андрей закончил школу и предложил дружбу. Он очень хороший парень. Всегда говорил, что я самая красивая девочка в цирковом. Несколько раз пытался поцеловать меня, когда провожал. Но я разрешаю себя провожать и общаться, потому что Вадик не пишет. Злюсь на него. И вынашиваю мысли, что «найду себе парня лучше и буду чувствовать себя счастливой, а не нервной страдалицей, живущей в ожидании….»

Я интересна мальчикам, хотя сама считаю себя скромным человеком, который не умеет дружить. Поэтому принимаю решение быть в центре внимания мальчишек как существо без пола и возраста, зато умное и таинственное не по годам.

4

Когда мне исполнилось тринадцать, в спальне появилась раскладушка, на которую переложили брата, а меня на его кровать. Отделили от бабушки. Это стало трагедией для меня. Вспоминаю себя в то время потерянной и совсем одинокой. С отлучением от бабушки из меня ушел целый мир.

Мир сказок каждый вечер.

Тепло поглаживаний по спинке перед сном. Укатывание в мягкую ямку, которая появлялась всякий раз, как бабушка ложилась на кровать. Утреннее пробуждение всего на несколько минут раньше бабушки. Замирание дыхания и глаз на своде потолка, чтобы наблюдать за тенью, которая рисует очередной сюжет.

Я сразу стала очень сильно нуждаться в Друге. Эмоционально дома становится страшно, скучно, и, даже, ужасно. Откуда-то в моей голове созревает вывод, что выходить на улицу можно только, когда дружишь с мальчиком. И у меня образовался замкнутый круг.

При этом мне везет на романтичную дружбу с мальчишками. Во дворе я остаюсь строптивой и уверенной девчонкой. Вспоминая самые модные слова того времени, я сейчас молча улыбаюсь и думаю, как мы их могли придумать?

«Девки, четко, долблюсь, кончила, откололась, стрем, спецуганы, прикопался, ухажер, подлец, женишок, балдёжный, чувак, шмакодявка, похабное настроение, мазёвый характер, со мной потише».

Самая нелепая история произошла, когда мне передали, что я нравлюсь одному мальчику, который только переехал в соседний дом. Мы с подружкой притащились на спортивную площадку у нашей школы. Было лето и я только приехала из пионерского лагеря.

Мы уселись на железные прутья баскетбольной «козы» и болтали о разном. Много смеялись и в этот момент из-за Надиной спины вижу темные силуэты. К своей близорукости я уже привыкла и могла прочитать образы мальчишек. Обдало свежей кукурузой и пережжеными пульками от пистонов. Мальчишки…

Я понимала, что сейчас произойдет то самое: знакомство. Один подходит ближе и говорит, смотря мне прямо в глаза:

«Привет, я Семен!» и улыбается. А меня парализует. Стою как высохшее дерево, убитое, но не сломленное. И тут из моего рта (где-то далеким слуху) выпрыгивают мои собственные, произнесенные резко, слова: «Ну и что? Теперь ссать в потолок и кричать «фонтан?!!»

Зависает гнетущая пауза. Надька прыскает смешком первой. Я стою в кипящем гневе красная как переспелая малина. Двое разворачиваются и уходят прочь в молчаливом шаге.

И тут рассеивается воздух, картинка становится более ясной и я слышу звонкий голос Надьки: «Ну ты и дура, Маккина»…

5

Я сижу на обратной стороне неровного деревянного подоконника и смотрю внутрь комнаты.

Там подружка включает пластинку из фильма «Мэри Поппинс, до свидания».

Я отворачиваю голову, закрывая на ходу глаза.

Да, я снаружи забралась в ее распахнутое до предела окно первого этажа. Жара. Старая краска шершавит мои пальцы и я тяну нос по воздуху вверх.

Выше и выше. Оттуда доносятся ароматы липкой молодой зелени тополя вперемежку с сиреневым кустом чуть поодаль.

Делаю глубокий вдох и за этим слоем уже движется следующий, мужской. Одеколон «Тет-а-тет» в сочетании с папиросным дымом «Беломорканала». Он не отталкивает. Наоборот, добавляет в природную чистоту немного здоровой мужской агрессии.

Дышу.

Вдох. Глубже. Волна ударяет прямо в грудь и проваливается по свободной трубе внутрь, до самого пупка.

Это свежесть.

Чистый лен, белый и обнятый утюгом. Совсем недавно. И ниточки тонкого полотна идут параллельно друг другу и связываются ровным шагом своей хозяйки. Да, я уверена в том, что обладательница этого льняного костюма женщина. Я очень рано научилась читать энергетику.

Не знаю, кто она. Мои глаза по-прежнему закрыты и я продолжаю чувствовать мир носом. И кожей.

Улыбаюсь. Такое общение с миром для меня очень теплое и приятное. Искреннее и близкое.

Об этом не знает никто.

Раньше мне казалось, что так видят мир все. Когда поняла, что иначе, мне не пришло мысли поделиться своим открытием.

Еще один глубокий вдох и становится тесно в своих летних «лодочках». Я скидываю их и прислоняюсь освободившимися горячими ступнями к еще пока прохладному бетону. Стена.

Пальцы продолжают возиться с многочисленными гривами вздернувшейся краски на раме. Ноги благодарно принимают мой порыв освободить их из обувного плена.

…До меня доносится «и откладывать жизнь никак нельзя….но знай, что где-то там кто-то ищет тебя среди дождя…»

Подружка подпевает и вместе с ее голосом я слышу монотонное «кхх… кххххх». Рисует…

И я снова улыбаюсь.

Болтаю ногами, которые уже на низком старте и готовы к побегу.

Всего в нескольких метрах мой нос чует бархатную поверхность сладких солнечных шляпок и спешит туда.

Я спрыгиваю с подоконника, открывая глаза и бегу, босиком, через свежую траву, к кусту акации. Там аппетитными ровными рядами флейт висят стручки.

Я прикасаюсь к ним подушечками пальцев, чтобы уловить тот миг, когда они устремятся ко мне. Снова наощупь выбираю самый упругий и спелый плод. Аккуратно, останавливая время, тонким ногтем проникаю внутрь и провожу чуть заметно вдоль… «вжих» и мягким пальцем освобождаю стручок от горошин.

Теперь нужно чуть откусить, медленно и бережно, с обоих концов. Свистеть на стручке акации, что может быть прекраснее в это жаркое подростковое утро?