Текст книги "Дикарка"

6

Это трагичное событие в моей жизни.

После неожиданного увольнения тренера нам в наставницы поставили одну из наших же участниц труппы. Это восемнадцатилетняя девчонка, которая издевается над нами. Мы уходим с моей подругой. Стали бегать по утрам по несколько кварталов перед тем, как пойти в школу на занятия. Я растолстела и при росте 162 см вешу пятьдесят кг.

Очень сложный период моей подростковой жизни начинается дальше. Параллельно разворачиваю момент ожидания писем от Вадима с одновременным участием в моей жизни мальчишек.

Однажды на пробежке мы с подругой пробегали мимо телефонной будки и я забежала в нее, дурачась. И увидела пять цифр. Пальцы сами потянулись к трубке, нарыли в кармане двухкопеечную монетку и набрали номер. Женский сонный голос ответил мне «Алло» и я тут же спросила Костю (так было написано под цифрами).

Мне сказали, что Костя еще спит, а я пшикнула от удовольствия и собственной наглости, и положила трубку. Мы побежали дальше, но на следующее утро я снова проделала то же самое.

В этот раз женский голос позвал Костю. Мы познакомились. Оказались из одной школы, только он на два года старше меня.

Он был прост и сразу сказал об этом, а я не раскололась в своем возрасте (мне на тот момент тринадцать) и продолжала названивать ему во время пробежки каждое утро.

Оставалась таинственной незнакомкой из его школы. Меня это очень забавляло. Я высчитала его. Смотрела за ним. Как он двигается, как общается с ребятами из своего класса.

Честно, на сегодня даже не вспомню, чем закончилась эта история.

7

Помню одну зиму.

Дверь в цирковую студию я захлопнула снаружи своей бескомпромиссностью и гневом (в гневе я до сих пор невыносима и ужасна).

Тогда это усугубилось тем, что непереносимые чувства оставались внутри. Они пытались успокоиться в этом тесном пространстве, но тщетно. Бурление сопровождалось несуразными выбросами в семью, на подружек и тех, кто случайно оказывались рядом.

Было ощущение, что я не могла управлять своим гневом и совершала дурацкие поступки. Могла замкнуться и уйти в себя, зажимая свои и без того неразделенные чувства.

С какого-то момента я начала бесконечно есть.

И вот одной многоснежной зимой я очутилась в просторном зале, по периметру увешанном зеркалами с танцевальными перилами. Помню много женщин, катушечный магнитофон и себя, одиноко сидящую на длинной пустой скамейке у выхода, почти у самой двери. И маму в красивом польском купальнике. Для занятий аэробикой.

И себя, обреченно идущую за ней.

Туда и обратно.

Всю зиму продолжались эти движения, пока в последней для себя обратной дороге я не услышала разговор мамы с ее подругой (они вместе ходили на аэробику):

– Почему ты дочку с собой берешь? Она стесняется присоединиться к группе? – спросила маму тетя Тамара.

– Да нет. Я ей и не предлагала. Беру потому, что Толя замучил меня своей ревностью, – неожиданно услышала мамино признание.

Мне стало так больно. Я сжалась, остановила в себе гнев и задержала дыхание. Пыталась идти медленнее, но мой слух идеально доносил их бурно мчащийся диалог:

– Так как тебя не ревновать, Людочка? Вон шубку какую купила, ни у кого такой нет. Ты в ней как куколка. Выглядишь шикарно. Наши мужчины в цехе с ума от тебя сходят, – продолжает мамина подруга.

– Тише-тише! Еще услышит… ты ведь знаешь, я глазками только пострелять да Толю подразнить.

…Позже мама не понимала, почему я заболела. Перед занятием по аэробике. Еще пару раз она уходила туда одна, а потом бросила.

И я еще многие годы оставалась буфером, об который по очереди бились то мама, то папа. Мне казалось, они разорвут меня от своего перетягивания. Но и мысли, чтобы выйти из этого, оставив их вдвоем, у меня не возникало.

8

Поезд.

Мы возвращаемся из белоночного Ленинграда домой. Впервые этим летом 1988 года я услышу Юру Шатунова.

Из ресторанного радио. Качаюсь на верхней полке, снизу Анна, 80 лет. Она не пожилой человек. Не бабуля. У нее есть карманный магнитофон и она слушает заграничные записи. Носит туфли на липках (липучках), очень модные (я бы сама от таких не отказалась). Снабжает меня конфетами и лимонадом, шоколадом и семечками.

Через несколько суток ночью наша станция.

Железорудная. Мы еле успеваем спустить на платформу наши тринадцать сумок, как поезд трогается. И Анна бежит в моей шляпке (которую мама купила для меня в Ленинграде).

Улыбается и машет мне ею. Бирюзово – пудровой, накрахмаленной и имеющей идеальную форму королевской крови. Шляпка возвращается ко мне.

Я надеваю ее и гордо иду, сгибаясь под тонным багажом. Зато королева….

А наутро от сестры я узнала, что Вадик приехал. Дневниковые буквы того времени пестрят подростковыми максимально трагичными фразами:

«… и еще он закурил.

И это самая ужасная новость для меня. Я очень разозлилась и сама подошла к нему. Они с пацанами сидели в швейке (швейная фабрика). Я на ходу позвала его. Он посмотрел на пацанов и пошел ко мне. А во мне просто закипела ненависть. Стоит около меня, молчит и глазами хлопает. Я, вообще, разозлилась, говорю: «И, все-таки, ты идиот». Развернулась и ушла.

И потом иду, и мне его так жалко стало. И стыдно. Что первая написала ему. Первая подошла. У меня слезы на глазах. Что он так слушает своих друзей, что ради них готов на все. Даже курить. Зачем он с ними связался? Надо вытаскивать его оттуда.

Страдаю. Жду. Верю, что придет.

«Подойти к нему или быть гордой?… Я люблю его и страдаю. Почему он меня не любит? А я люблю его больше жизни. Господи, ну почему он такой красивый??? Все, Вадик у меня последний в жизни. Я больше не буду дружить ни с кем. Я люблю и буду любить только его. Пускай он любит другую, но я не изменю».

…До сих пор бумага хранит размашистым почерком мои подростковые эмоции максималиста. Все или ничего…

А назавтра нам организуют встречу (по моей просьбе).

Он встанет, такой блатной. А я говорю:

«Здравствуй.. вот видишь. Первой пришлось сказать Здравствуй. Мне стыдно и обидно, что первая написала письмо, что первая подошла к тебе, поздоровалась. Ты здесь уже почти неделю»

Он: «Ну раз обидно, зачем говорить?»

Я: «Говорю это, потому что ты мне очень нравишься и я люблю тебя»

Он: «Ясно…..» (я ненавижу это слово до сих пор)

Я: «Зачем ты связался с этой компанией?»

Он: «С какой?»

Я: «С самой обыкновенной»

Он: «Это не компания, а мои друзья»

Я: «Да… друзья тебя хоть чему научат. Уже научили… курить…. материться»

Ухмыльнувшись, он ответил, глядя мне прямо в глаза:

«А я уже умел…. все это делать»

Я: «Ну ты и дурак»

Он: «Ты все сказала? Тогда, пока»

…Меня догнали его друзья. Усадили в центр и провели «свадебную» церемонию, надев кольца (из ромашек). После, мы слушали магнитофон и домой я пришла почти в полночь.

А утром он пришел во двор (в голубой рубашке с белым воротничком, в белых кроссовках и трико, симпотный пацан), позвал меня гулять и притащил бумажный кулек с пряниками. Угощал меня и детвору.

Я вынесла магнитофон и было чертовски весело. А после обеда мы всей толпой утащились на аттракционы. Катались наперегонки по Тоболу на катамаранах. День закончился просто чудесно…

Возвращаясь к той себе сегодня, мне становится грустно, но я улыбаюсь. Мне нужно было это пройти…

9

Наутро я уеду в трудовой лагерь с Надюхой.

«Мы работаем по четыре часа, пропалывая овощные километровые полосы. После ходим купаться на речку.

Познакомились с парнями из села. Однажды среди смены приехала мама. Привезла ягоды в больших стеклянных банках, лимонад, печенье, конфеты, кеды и сережки «ежики». (Мое внутреннее зрение и сегодня возвращает мне их обратно: снова цвет пыльных облаков, марсианские шарики с летящими острыми молниями).

Этим летом я заработала первые в своей жизни тридцать рублей. Пять из них я взяла себе, а остальные отдала маме»

А глубокой осенью я столкнулась с детской смертью. Умер племянник (новорожденный сынишка моего двоюродного брата) Это для меня стало непереносимым горем. Просто необъятным.

Я плачу наедине с вечером. У меня истерика. Посреди комнаты стоит кукольный гробик. Меня усаживают рядом на стул. Все сидят возле мертвого мальчика. А я впервые в жизни вижу младенца так близко. Бездыханного малыша семи дней жизни. Ромка.

Он был долгожданным и любимым. Но кто-то из медицинского персонала забыл закрыть форточку после проветривания и два младенца умерли тем вечером. Наш Ромка и чья-то девочка…

Запеленутый туго, в крошечном чепчике, белоснежный ангел. Он такой красивый. Я не могу прийти в себя. Сначала вздрагиваю. После, пускаюсь в рыдания. Плечи ходят ходуном и я не могу впустить в себя воздух. Я помню свою коричневую вязаную кофту с воротником «лодочка». Она до конца сохраняла этот запах смерти. Смерти маленького мальчика.

И я не могла ее носить больше.

После этого трагического события полгода моей жизни стали совсем критическими. Я мало хорошего думала о себе. Мне важно было знать, что у меня скверный характер. Я на всех кричала, перестала быть общительной. Стала дерганой и психованной. Папа называл меня не иначе как «грубиянка»…

С глубокой осени до самого лета я отталкивала своих близких. Мне реально верилось, что я никого не люблю. От этого много плакала и грубила. Перестала общаться со сверстниками и мама стала называть меня «нелюдимая».

Когда в наш дом приходили гости, я садилась за книгу или начинала делать уроки. И не могла ничего поделать с этим убеганием от людей. Если бы тогда, как сейчас, я понимала, что это мое горе побуждает так вести себя, мне было бы легче.

Но в четырнадцать лет я думала, что со мной все плохо и виной тому я сама…

За эти полгода мама уезжала на Урал. Надолго. Болел ее отец. Мой дедушка. Позже, его похоронили.

Ближе к весне я познакомилась на аттракционах с Димкой, его забирали в армию. Он дал номер своего домашнего телефона и я успела поменять его на свой адрес. Позже он написал мне письмо из воинской части. А в апреле я позвонила узнать, что он пишет родителям, но мужской голос глухо сказал: «Дима погиб…»…

Все рушилось тогда в 1989 году…

Но именно в то лето я стала чувствовать себя девушкой. Вытянулась в росте. Округлости стали совсем заметными везде. Моя тетка (жена моего родного дяди) доставала меня своими, сквозь зубы пророненными, фразами:

«Ну и дылда ты выросла, и кто тебя замуж только возьмет? (мой рост был 165) … сисек – то совсем нет, а лифчик не забыла надеть?… Ну и куда такой сарафан. Только задницу прикрывает?»

Мне неприятно, но я долго остаюсь наивной и верю в лучшее и доброе в людях. Потому принимаю на веру все, что говорят о моей внешности. Свой рост я стала складывать как могла. Маленькую грудь прятать свернувшимися сутулыми плечиками. А, чтобы не было видно лифчика, накидывать на себя мужские рубашки.

1

Нам намечалось по пятнадцать и в жизни Надюши появляется маленький Ваня.

Брат. Мама Клава, наконец, успокоилась и вышла замуж за человека, который только вернулся из армии. Несмотря на молодой возраст, Надя звала его «дядьСережа».

Уход за малышом и дальнейшее воспитание легло на плечи моей подруги. Я помогала ей как могла. Она приходила ко мне домой с коляской и падала на кровать без сил, а я нянчилась с Ванечкой. Мы гуляли по летнему городу, сушили ползунки прямо на ручке коляски, учили биологию и собирались в медицинский. Между этими делами болтали о мальчишках.

В это лето Надя влюбилась. Толик пришел из армии. Он жил в соседнем дворе. Мне он запомнился своим теплым юмором, широкой искренней улыбкой и тем, что обращался к своей маме на Вы.

Уже следующим летом нам стало проще.

Ванечке уже год. Мы много времени проводим на пляже большой компанией. Однажды дурачимся и переплываем Тобол. Возвращаясь назад, Надя говорит, что я нравлюсь Андрею, другу Толика. Я сильно испугалась.

Секундное замешательство и чувство, что теряю координацию, словно разучилась плавать.

Помню, как добралась до берега, укуталась в полотенце, дрожа от нервного холода. Надя подошла к Толику. Тот что-то говорит. Улыбается. Андрей садится около меня, а я молнией соскакиваю, хватаю одежду и убегаю вдаль.

Бегу, меня подбрасывает, платье на ходу прилипает, под ногами больно. Останавливаюсь, колючая трава. И слышу свой резкий голос, заряженный нотами несправедливости:

«Дура! Ну и зачем ты мне это сказала?»

Злюсь на Надю…

Этим летом вместо трудового лагеря мы выбрали стройку. Нам нравится в этом новом доме. Стены покрываются однотонной синевой. Так проходит наше лето. И наши очередные подростковые заработки.

Мы продолжаем ходить на Тобол вчетвером. Я молчунья. Хоть и присутствую, но отсутствую. Не выдаю своих чувств совсем. Не смотрю на него. Тайком разглядываю. Мне нравится его внешность. Сама начинаю ловить каждый его взгляд. А потом дома мечтать о нем. Это вводит в еще большую тоску и я отказываюсь ходить на речку. Вместо этого, реву дома в полном одиночестве.

Вскоре узнала, что Андрей спит с замужней соседкой Нади. Это становится трагедией для меня.

А через пару месяцев он женился на молоденькой Кларе и тут же родился его первый малыш. На сегодня он женат уже шестой раз и выросших детей у него около десяти.. Но это сейчас я с улыбкой вспоминаю о своем неудачном знакомстве со взрослым парнем. А тогда мне было больно. Я сделала вывод, что всем парням нужна только женская плоть и возненавидела их за это…

Образ Вадима для меня как спасительный круг в бескрайнем водном пространстве. Я могу любить его. И это помогает отодвинуть максимально далеко всех претендующих на мое тело парней.

В этот период меланхолией пропитаны буквы моих личных записей:

«Я снова молчаливая, грустная и хмурая. И именно в такие моменты мне больше всего нужен другой человек. Хочу Друга и много цветов… И я с улыбкой мечтаю об этом. Вадим приедет и между нами будет особенная романтика».

Но и этим летом не случилось. Он приехал и параллельные пути не пересеклись. И снова с его отъездом во мне остается вера в то, что вот в следующий раз… обязательно. И цветы. И романтика. И Друг… надо только подождать…

2

Мы собираемся на школьную дискотеку.

Мальчишки входят в квартиру ровно в тот момент, когда я держу утюг. Стоя перед своим нарядом. Один из них мастер оказываться рядом со мной в те моменты, когда я что-то делаю. В этот раз он молча перекладывает утюг из моей руки в свою и начинает утюжить каждую складочку воланов на кофточке, в которой я собираюсь пойти.

Мне чудно, потому встаю вкопанной ланью перед ним.

Это завораживает. Парень. Гладит. Мою кофточку. Гладит так, словно там я, а не кусок тонкого ситца.

…Но объятия в ту пору мне только снились. Впрочем, как и ответные ласки. Потому, я выхватываю кофту из-под его сильных пальцев и скрываюсь за поворотом между кухней и комнатой.

В это время с моими знакомыми девочками начали происходить загадочные и пугающие меня истории.

Юльку – одноклассницу имеют /очень популярное слово того времени. Означает «делать любовь, сексуальный контакт»/ кавказцы, которые арендуют кафе на Парковой. Она рассказывает об этом на перемене, как в перерыв закрывается дверь кафе и ее имеют по очереди на обеденном столе.

Маринка поделилась, что спала днем у себя дома. Это одноэтажный барак. Окно открыто. Залез какой-то парень и отымел ее. Так же вылез в окно.

Надя потихонечку, чтоб никто в автобусе не услышал, поведала, как смотрела дома порно, где показывали негров. Как она увидела огромные члены и как они достают до женского горла.

Светка выдала, что ее отымел Юрка, с которым она подружилась в фазанке. Как потом сломал ей челюсть, чтобы она никому не проболталась.

А я включаю домашний проигрыватель, ставлю пластинку «стоп – стоп – стоп музыка» и плачу от переполняющих меня чувств.

Как же страшно взрослеть. Как затормозить себя в детстве? Я так не хочу, чтобы со мной делали то, о чем говорят подруги.

Любовь – что может быть прекраснее?

3

Вахтеры.

Помните, это мама так придумала их называть. Мальчишки. Они продолжают атаковать мой подъезд. И я выхожу к ним. Мы болтаем по несколько часов. Один из них мой новый одноклассник. Витька. Именно его образ вытеснит образ Вадима.

И я уже не могу спокойно жить, если не увижу его в школе. Что со мной? Я увлечена, но его любят все. Иду против своей воли. Знаю, что вокруг него вьются девочки. Что он бабник. Но влечет. Влечет мысль о том, что со мной он должен стать нормальным. И остановиться.

В школе он почему-то не смотрит на меня, не подходит. Более, обходит меня стороной. Разговаривает со всеми девочками в классе, а со мной – нет. Но каждый вечер в моем подъезде среди других мальчишек он принимает активное участие в наших диалогах.

Это я сегодня понимаю, что мне необходимо было влюбиться в этого мальчика. В самого недоступного и «максимально оторванного от моего идеала» мальчика. Чтобы страдать, быть верной. Чтобы снова был надежный аргумент: «Я уже люблю. Нужно только подождать. И он будет со мной»…

Аргумент, в котором я нуждалась. Долгие годы после. Который стал моим домиком, в котором я пряталась от одиночества и боязни реальных отношений. Реальной дружбы, романтики, флирта и секса…

А пока редкая возможность дотронуться до мечты.

Новый год с Витей. Он пришел в нашу подростковую компанию после полуночи, в 0:35. Моя рука в его руке. Мы сидим рядом на одном диване. Плечи касаются друг друга. Он такой хороший. Я готова летать от счастья. Он рядом.

А, после, мы отправляемся гулять. Проходя мимо его дома, он растворяется в темном пространстве. Возвращается, удерживая в руке огромное зеленое яблоко. Вручает его мне.

Я помню почему-то именно восхищенно-удивленные взгляды наших ребят и девчат из компании. Они были молчаливыми, но такими говорящими. И мне стало почему-то так неловко за то, что я оказалась в центре внимания как девушка своего парня.

Этими редкими встречами я проживу выпускные два года школьной жизни…

4

Знаковым человеком для меня становится Андрюша Князь. Новенький мальчик нашего десятого.

Когда он отвечает у доски, в голове сразу слышится музыка. Потому что все его тело приходит в движение. Еще юный грудной голос. Исходящий звук бьется о заслонку в горле, добавляя особого романтизма в образ. Темные волосы на прямой пробор.

На сегодня я совсем забыла, как мы подружились.

Зато хорошо помню, как болтали между уроками на свободном подоконнике между этажами, подкладывая портфели за спины. Как провожал до дома (пять минут до него) и как шел к своей остановке (жил в пригороде). Как доезжал и звонил.

И я уже сидела в ожидании. Телефон в квартире моего дяди, поэтому я часами зависала там.

О чем мы болтали?

Обо всем. Время становилось таким не главным. Только вечерний звук ключей в дверном замке сообщал о приходе старших с работы, и я испуганно роняла трубку. И убегала к себе домой.

А наутро все начиналось вновь.

Надюха очень ревновала меня к Андрюше (она до сих пор ревнует). Злилась на меня. Осуждала, что я выбрала неправильного мальчика для дружбы, с которым не случится любовь. Что мы тратим время в этих отношениях.

А я (честно) не понимала ее, зачем любовь, когда нам так хорошо с ним вместе. Болтать, гулять, смеяться, смотреть фильмы в кинотеатре, кататься на аттракционах, плавать в Тоболе. Катамараны. Помню как сейчас.

Андрюша пришел из армии. И начались наши прогулки длиною в лето.

Да, мы долго дружили. Пока он был в армии, я за ним: в Алма-Ату, Краснодар, Новокузнецк. Через письма. И он взаимно жадно писал мне.

Разве могло что-нибудь лучшее случиться между нами, чем то, что случилось?

5

На зимние каникулы мы отправились в Челябинск.

База отдыха и наш бурный класс. Ночь выдалась дикая. В самый глубокий сон включился свет, и в нашей девчачьей комнате закричали учителя.

У нашей классной случилась истерика. Я не понимала, что происходит, мне так хотелось спать. Натягивала одеяло на себя, укрываясь с головой. Но Надюха упрямо тормошила меня, виновато косившись в пол. Избегая взгляда Гали Палны.

Наутро я узнала, что пацаны ночью выстроились в очередь за минетом к Наташке. Она делала это в туалете. Среди них был и мой «герой Витя».

Не могу сказать, что я расстроилась. Скорее, подтвердила свои мысли о том, что я правильно берегу себя. И не подпускаю к себе мальчиков.

По приезду домой увидела несколько полученных писем. Это самое приятное, что могло меня ждать. Потому тяну удовольствие и к изучению содержимого приступаю не сразу.

Сначала съедаю торт, купленный мамой. Она всегда так делает, когда встречает меня из поездки. Снова «Ландыш». Мой любимый. Песочный с яблочным повидлом, залитый горьким шоколадом с веточкой нарисованного ландыша сверху. Я запиваю его всегда томатным соком.

После, жадно вскрываю конверт, исписанный незнакомым почерком:

«Здравствуйте, Лика.

Вы, наверное, удивлены, кто это пишет Вам и откуда этот человек Вас знает. Согласитесь, не обязательно знать человека в лицо, чтобы общаться. Мне рассказали о Вас в хорошую сторону и это дает мне храбрости писать Вам.

Мне 23 года, я живу в Сухуми…

С уважением к Вам, Гия»

И мне так хорошо стало. И история с Витькой отлетела в пропасть за моей спиной. Открывая дневник того периода, читаю:

«Сегодня солнечный теплый день. Я уже почти смирилась с тем, что модных штанишек у меня не будет (мама заказала джинсы – «варенки», но их не смогли достать).

Успокаиваюсь чаем с чабрецом и почти не плачу с утра. Несмотря на свободную квартиру (все домашние разошлись по своим делам), располагаюсь в своей комнате и закрываю дверь. (Эта моя привычка остается и сегодня).

Вечером обязательно полумрак, мягкий свет от торшера в углу комнаты прямо на полу… и тишина, от которой становится еще теплее. Тишина в одиночестве обволакивает каким-то особенным уютом и добавляет уверенности в мои действия.

Я читаю «Королек-птичка певчая» и настолько погружаюсь в книгу, что не сразу слышу звук открываемой двери. До моего слуха доходит, что это отец. Пьяный отец…. Всё моё рушится в один миг. Я застреваю в страницах турецкого сюжета и боюсь пошевелиться. Мне хочется спрятаться от того, что я наперед знаю.

Без стука распахивается моя дверь и пружинистой неровной походкой он подходит ко мне. Я спрыгиваю с подоконника и встаю возле. Это отработанное действие. Точно знаю, что ему нужна поддержка сейчас. Так всегда. Он обеими руками обнимает меня и свисает всем своим хмельным весом на мои плечи. Тяжело. Трудно держать. Я стою и думаю, чтобы не вдохнуть этот запах.

Запах выдавленного гнойника с кровью. Он перемешивается с любимым и родным потом папы. И у меня такой сложный выбор сейчас: сбросить эту пьяную тушу со своих плеч или принять его таким, какой он есть. Каким его не принимает в этой жизни никто, кроме меня. И, в подтверждение моих мыслей, до моего правого уха доносится слабое:

– Доченька Моя… Любимая Моя… только ты одна меня понимаешь…

Меня начинает подташнивать, я еле сдерживаюсь, а он продолжает свой монолог:

– Никому я не нужен…. все от меня отвернулись…

Я точно знаю, что это минимум на час. И точно знаю, что меня сейчас вырвет. Я стремительно отбрасываю его от себя и он летит неожиданной походкой назад с нервно-паралитическим ревом:

– Дикарка! Дикарка! Такая же как мать! Сука гребаная, тварь!

Я бегу в ванную комнату и закрываюсь там. Оглядываюсь и включаю кран. Холодной воды, срочно…. Смотрю на свое отражение в зеркале и не понимаю, что это я.

На меня смотрит испуганный ребенок с лицом зеленого цвета. Глаза бегают в реактивном поиске выхода, дыхание прерывистое и одна рука ловит вторую…. лёд. Летом.

Летом лёд…. так бывает…..

Губы начинают трястись в нервном припадке. Я всматриваюсь в свои глаза и начинаю следить за движением ручейков. Это успокаивает меня. Мне интересно наблюдать, как по-разному они выходят из глаз. Левый сговорчивее и отдает поток почти сразу. В правом пока плотина. Но и там скоро прорывает.

В этом освобождении я вслушиваюсь в звуки извне. Тишина….. снова тишина.

Решаюсь медленно, но осторожно, открыть дверь и вижу впереди спящую, уткнувшуюся в ковер, фигуру отца. Спит.

Бежать. Это моя первая мысль. Бежать из собственного дома, чтобы освободить себя из эмоционального плена. Вылетаю по ступенькам подъезда вниз с четвертого этажа и останавливаюсь у почтовых ящиков. Есть! Письмо в цветном конверте:

«Здравствуйте, Лика.

В первых строках своего письма я хотел бы поблагодарить Вас за столь скорый ответ.

По вашей просьбе расскажу о себе. Я живу с мамой и папой, и младшим братом. Он еще учится в десятом классе. У меня была девушка, но она вышла замуж за другого человека. По своим причинам.

Ваше письмо я боялся прочитать, но потом решился. Вы спросили меня про гороскоп. Я родился в 1968 году, в год обезьяны 15 декабря. Сейчас в нашем современном мире появилось так много гороскопов. Вы в какой больше верите: в индийский, китайский или японский?

Признаться, я вовсе в них не верю.

Целую как родную сестренку, Гия»