Текст книги "Кот, который гулял под землей"

ПЯТЬ

В День Четвертого июля[6]6
  День независимости – основной государственный праздник США, отмечаемый четвертого июля в честь принятия Декларация независимости 4 июля 1776 г.


[Закрыть] восход солнца был необычайно красив, как раз для праздника с шествиями и развевающимися флагами. Квиллер в хорошем настроении, несмотря на то что после велосипедной прогулки у него болели мышцы, рассматривал пристройку. Вместе с каркасом крыши она уже выглядела как жилое помещение.

– Ну, ребятки, всё идет как нельзя лучше! – сказал он котам. – Через пару недель у вас будет своя комната. Кстати, что бы вы хотели съесть на завтрак: индейку или креветок?

Коко рядом не оказалось, поэтому он не мог высказать своё мнение, но Юм-Юм ласково терлась о ногу Квиллера и обвивала её хвостом. Квиллер знал, что Юм-Юм предпочитает индейку, и начал резать белое мясо.

– Что это за шум? – Он положил нож и взглянул наверх. – Ты слышала шлепки? Вот опять!

Шлёп-шлёп-шлёп.

Настроение Квиллера внезапно упало. Он уже предвидел очередную неисправность водопровода или какую-нибудь поломку. Опять стук!

В мозгу Квиллера проносились возможные варианты: электронасос, отопитель, холодильник. Придётся снова звонить в Мусвилл этой постоянно хохочущей миссис Глинко.

Шлёп-шлёп-шлёп.

Квиллер отправился посмотреть, в чём дело. Он заглянул в чулан, в ванную и наконец в гостиную. Шлепанье прекратилось, но зато на подоконнике сидел Коко и смотрел на стройку. Утреннее солнце бросало блики на его усы и на настороженно ощетиненную шерсть.

– Ты слышал, Коко?

Кот обернулся, взглянул на Квиллера и три раза стукнул хвостом о подоконник.

Шлёп-шлёп-шлёп.

Квиллер облегченно вздохнул:

– Ладно, господин Шлёпалыщик, идите завтракать и больше так не шутите.

Начало шествия планировалось на два часа, и Квиллер, по его мнению, облачился в подобающий случаю наряд: белые штаны, открытая рубашка и ярко-синяя спортивная куртка. Уверенный, что судьям положены ещё какие-нибудь глупые значки, он приготовился к худшему и поехал к коттеджу Милдред, чтобы забрать её. На Милдред было одно из её любимых просторных платьев, в белую и синюю полоску.

– Скрести пальцы, – произнесла Милдред, залезая в машину.

– Что означают сии таинственные слова?

– Ты, наверное, не видел шествия в прошлом году.

– Нет. Обычно я не хожу на такого рода мероприятия.

– В прошлом году я была на шествии с Шерон и Роджером. И праздник меня страшно разочаровал! Все хватали конфеты! Их разбрасывали местные бизнесмены, которые разъезжали в новеньких автомобилях. Королевы красоты разных лет тоже разъезжали в автомобилях, только с откидным верхом, и тоже разбрасывали конфеты. Какой-то делец, занимающийся продажей подержанных машин, приехал на одном из своих экспонатов, которому было уже три года, но с которого до сих пор не содрали этикетку с ценой. Этот делец тоже бросал конфеты в толпу. Ни сценок, ни военного оркестра. Из репродукторов доносилась какая-то поп-музыка, рекламные щиты приглашали посетить видеосалоны Мусвилла и поужинать в кафе «Северном». Но хуже всего было то, что на шествии не было ни одного флага. Подумать только, в День независимости нигде не вывесили американский флаг!

– А другим понравилось?

– Ну, от бесплатных-то конфет, конечно, все пришли в восторг.

– Да, есть из-за чего расстраиваться.

– Расстраиваться! Не то слово, я была просто в ярости ! Когда праздники закончились, я ринулась в бой. Ты ещё не знаешь, Квилл, на что способна Милдред в таком состоянии. «Всякая всячина» тогда ещё не существовала, поэтому я не могла отправить туда своё обличительное письмо, но я написала всем должностным лицам, всем политическим лидерам округа. Я отправила письма в туристическое агентство и в школьные советы, ораторствовала на встречах нашей администрации с окружной комиссией и действительно стала нарушителем общественного спокойствия. Ты ведь знаешь, Квилл, что у каждой ветеранской организации и у каждого общества есть свой большой флаг и своя форма. В пяти школах есть оркестры. У них не слишком красивая форма, и иногда музыканты берут не те ноты, но они умеют маршировать, бить в барабаны, и дуть в трубы. Мне хотелось выяснить, куда же подевались все эти оркестры в День независимости.

– И что явилось результатом твоей бурной деятельности?

– Скоро увидим. В этом году для организации шествия создали целый комитет, но – возможно, это и правильно – меня не включили в его состав. Наверное, у них грандиозные планы, но ты же знаешь, что иногда от подобных комитетов нет никакого толку.

Улицы Мусвилла были запружены зеваками, уже почти не оставалось места для парковки. Кое-где на Мейн-стрит перекрыли движение, но Квиллеру удалось поставить машину рядом с гаражом Глинко.

Милдред с Квиллером пробрались к установленному перед мэрией президиуму. Какая-то дама из комитета, одетая в трёхцветную одежду, проводила их к судейскому столу и дала оценочные карточки и соломенные шляпы с трёхцветными лентами. Милдред надела свою шляпу, и Квиллер сделал ей комплимент, сказав, что шляпа смотрится очень стильно. Свою шляпу Квиллер надел набекрень, и Милдред в свою очередь сказала, что он выглядит просто сногсшибательно, из-за больших усов в особенности.

– Сценки, – объясняла дама из комитета, – нужно оценивать по их оригинальности, исполнению и замыслу, пользуясь установленной системой подсчёта очков.

Третий судья запаздывал. Милдред предположила, что скорее всего это радиокомментатор из Пикакса. А Квиллеру казалось, что им должен быть Лайл Комптон. Директор школы был влиятельным официальным лицом в округе.

– Лайл говорит, что быть судьей – его призвание, но мне кажется, он просто хочет занять пост в законодательных органах, – доверительно сообщила Милдред.

– В шествии собирался принять участие мой плотник, – сказал Квиллер. – Инициатором его выступления является таверна «Кораблекрушение».

– Надеюсь, в этом году торговля не подомнёт под себя праздничное шествие.

Их разговор прервался с приходом третьего судьи. Им оказалась женщина. Она устроила настоящую суматоху, опрокинув ораторскую трибуну. Женщина также ворчала из-за ступенек и складных стульев.

– Кому понравится тащиться на шествие за тридцать миль! – возмущалась она. – И вообще, шествие должно проходить в главном городе округа.

Дама из комитета попыталась спорить с новоприбывшей судьей:

– Обычно в Мусвилле на праздник приходит много народу. Сюда съезжаются туристы.

– Ха, туристы! Пусть бы они сидели по домам или смотрели праздничное шествие у себя в городе. Тогда здешним жителям хватило бы места для парковки машин. Мне пришлось пройти три квартала пешком!

Так возмущаться могла только Аманда Гудвинтер. Она работала дизайнером в Пикаксе и являлась членом городского совета. Это с ней расстался Арчи Райкер, раздумав жениться. Аманда даже не приоделась по случаю праздника, только нахлобучила мужскую шляпу на свои спутанные седеющие волосы.

– И для чего я здесь! – пробрюзжала она. – Я терпеть не могу всякого рода шествия! И я не собираюсь надевать эту идиотскую соломенную шляпу! – Аманда швырнула шляпу на землю и взглянула на оценочную карточку. – Оригинальность, исполнение и замысел? Что это означает? Шествие есть шествие. Зачем здесь какие-то замыслы? – Продолжая хмуриться и ворчать, Аманда уселась на складной стул. – Пять минут на этом стуле, и я заработаю радикулит.

– Добрый день, Аманда, – любезно произнёс Квиллер.

– А ты-то что здесь делаешь? Ты тоже оказался настолько глуп, чтобы прийти сюда?

В отдалении послышался бой барабанов, и до судейской трибуны стали долетать громкие голоса.

Взволнованный мужской голос: «Думаю, это они».

Полицейский: «Встань на бордюр, сынок».

Ребенок: «А они будут разбрасывать конфеты?»

Его мама: «Не забудь отдать честь флагу так, как тебе показывала учительница».

Старик: «Оркестр вот-вот заиграет».

Плачущий ребенок: «Он отобрал у меня леденец».

Другой плачущий ребенок: «Подними меня! Я ничего не вижу!»

Один из школьных оркестров вдохновенно заиграл американский гимн. На солнце ярко сверкала медь духовых инструментов. Машина шерифа (с включенной сиреной) продвигалась через толпу со скоростью четыре мили в час. Все с нетерпением ожидали представления.

Долгое ожидание усилило торжественность церемонии выноса флага. Знаменосец был высокий и статный, его сопровождали двое юношей и две девушки в форме. Они чётко печатали шаг и смотрели прямо перед собой. Когда знамённая команда дошла до трибуны, подул ветер, словно так было задумано, и флаг развернулся у знаменосца над головой.

Как только церемония выноса флага закончилась и все официальные лица заняли места на трибуне, по лицу Милдред покатились слезы.

– Я тронута до глубины души, – произнесла она дрожащим голосом.

– Прими мои поздравления! – сказал Квиллер. – Ты выиграла эту битву.

– Пока нет. Вдруг опять появятся конфеты?

Но, к счастью, конфет не было. До конца дня зрители успели увидеть великолепного маршала на гордом коне с плюмажем и в сверкающей серебром сбруе, семь церемоний выноса флага, представленных различными организациями округа, четыре школьных оркестра, волынщиков из Локмастера, десять театрализованных шоу, два воинских отряда, которые продемонстрировали строевую выучку, три пожарные машины с гудящими сиренами и четырнадцать собак из клуба «Сенбернар», которые на поводках тащили за собой своих хозяев.

Каждый муниципалитет округа выступал со своей программой. Судьи должны были оценивать именно эти представления. Пикакс почтил память шахтеров XIX века: перед зрителями безмолвно прошли покрытые сажей шахтеры со свечами на касках, с кирками, веревками и кувалдами в руках.

Город Содаст-сити, который когда-то являлся центром лесоразработок, показал, как выглядел лагерь лесорубов: повар жарил блины, лесорубы резались в карты и кто-то в медвежьей шкуре норовил украсть блин.

Потом настал черед Мусвилла: на платформе; которую тащил грузовик, разместились спортсмены, влюбленные пары, рыбаки с удочками, лодочники в спасательных жилетах и с биноклями, игроки в гольф с клюшками в руках и туристы, готовящие хот-доги. Всеми ими руководила нынешняя победительница ежегодных соревнований по рыбной ловле. Она была одета в строгое платье цвета хаки, а на голове у неё красовалась корона из оленьих рогов.

– Стыд и срам! – ворчала Аманда. – Никакой организации.

– Но это очень живописно, – возразила Милдред.

– Здесь есть замысел, – прибавил Квиллер.

– Это не замысел, а бессмыслица! – упрямо гнула своё Аманда.

Город Брр, получивший своё название из-за того, что в зимние месяцы это было самое холодное место во всём округе, представил декорации из пластикового снега, с эскимосской хижиной и белым медведем, сделанным из папье-маше. Среди искусственных сугробов загорали мужчины и женщины в купальных костюмах. Судя по свисту, это представление понравилось публике.

– Никакого вкуса! – заявила Аманда. – Хотя чего ещё можно ожидать от этого захолустного городишки?

Даже маленький городок Чипмунк доказал свою программу. Во времена «сухого закона» он был чемпионом по самогоноварению, и там умерло много людей, отравившись некачественным спиртным. И вот теперь жители Чипмунка воссоздали самогонный аппарат, задрапировали его в чёрную ткань и поставили на колеса. Вокруг аппарата валялись бездыханные тепа.

– А вот в этом что-то есть, – соизволила заметить Аманда. – Если вы хотели замысла, то вот он перед вами.

Судьи посовещались и присудили первый приз столь раскаявшемуся в своих грехах городку Чипмунк.

И только в конце двухчасового шествия последовали небольшие представления, призванные служить рекламой различных фирм и организаций. Аварийный грузовичок дорожной службы «Бастерс» тащил смятую в лепешку машину. Рекламный лозунг гласил: «Тут-то мы и встретились».

Авторемонтная мастерская Пикакса выступила под следующим лозунгом: «Здесь устранят любую неисправность».

Затем по Мейн-стрит прошел одинокий человек с ослом на поводу. Из толпы послышался смех.

– Я не слышу, что он говорит, – пожаловалась Аманда.

Квиллер прочитал надпись на попоне: «Приведите своего осла в таверну "Кораблекрушение"«.

Аманда фыркнула.

Последнюю рекламу представила фирма «Водопроводные трубы Тривильена». На помосте были разложены очень старые краны и стояла старомодная ванна с подпорками. В ванне сидел старый Тривильен и курил воображаемую трубку в виде кукурузного початка. Надпись на полотнище советовала: «Если ваш водопроводчик не видывал такого, лучше прогоните его».

Шествие закончилось. Зрители разбрелись по городу. И только тогда Квиллер сообразил, что не видел Клема на шествии. Осла вёл бармен из таверны «Кораблекрушение», но не Клем.

– Прекрасное шествие! – воскликнула Милдред. -Они всё-таки не бросили ни одной конфеты. И мне понравились волынщики! Правда, у них красивые ноги? Ты бы тоже хорошо смотрелся в килте, Квилл.

– Да, всё было отлично организовано, – похвалил Квиллер. – Представления шли одно за другим, и оркестры не мешали друг другу.

– Это шествие продолжалось слишком долго, – ныла Аманда.

– Из Большого Лу получился отличный маршал, – продолжала восторгаться Милдред. – У него есть дорогая сбруя, украшенная серебром, и лошадь эта тоже его собственная. Правда, она очень красивая?

Квиллер и Милдред последовали за толпой в «Рыбный садок» – новый ресторан, устроенный на причале в помещении старого склада, в котором старые бревна поскрипывали под ударами волн. Суп из моллюсков – гордость «Рыбного садка» – и жареного сига принёс официант по имени Харви, бывший ученик Милдред.

– Как там дела у вас в «Дюнах»? – спросил её Квиллер.

– Ну, люди из службы защиты животных забрали собаку капитана Флогга… Док и Дотти покупают лодку, они будут обшивать её досками в Брр… И я случайно узнала (только никому не говори), что Урбанки разводятся. Вообще-то до выхода на пенсию они ладили друг с другом, но теперь что-то не так. Честно говоря, я не понимаю, как Сью могла жить с ним все эти годы.

– А как поживает твоя новая соседка?

– Расселл? Я попыталась завязать с ней добрососедские отношения, но она избегает человеческого общества. Она какая-то странная.

– Я видел, как она кормила чаек на пляже, – сказал Квиллер. – Она разговаривает с ними.

– Расселл одинока. Почему бы тебе не познакомиться с ней поближе, Квилл? Ты всегда так внимательно выслушаешь, возможно, ты согреешь её своим сочувствием, а она тебя своей молодостью.

– Извини, Милдред. С меня хватит сложностей с женщинами намного моложе меня. Даже моя водопроводчица становится слишком дружелюбной.

– Что ты имеешь в виду?

– Она начала пользоваться помадой и стала часто мыть голову. Это первые сигналы тревоги.

– Ты читал свой гороскоп сегодня утром?

– Ты же знаешь, Милдред, я не интересуюсь этой чепухой.

– К твоему сведению, в «Утренней зыби» говорится, что твоё обаяние окажет известное воздействие на противоположный пол и что грядет какой-то роман.

Квиллер усмехнулся в усы:

– Я был бы больше рад, если бы гороскопы давали полезные практические советы, например: «Не заказывайте сегодня рыбу в ресторане, вы можете подавиться костями и умереть». В моей порции очень много костей.

– Отошли её обратно! – посоветовала Милдред. – Не ешь! В моей рыбе совсем нет костей.

Квиллер подозвал официанта и высказал ему свою жалобу.

– У всех рыб есть кости, – философски заметил официант.

– Но не у всех официантов есть мозги, – съязвила Милдред. – Харви, убери отсюда эту тарелку и принеси мистеру Квиллеру нормальное филе сига, без костей, и никаких возражений!

Официант поспешно забрал тарелку и удалился.

– До каких лет твои ученики будут слушаться тебя, как школьники? – поинтересовался Квиллер у Милдред. – Харви не меньше двадцати пяти! Неужели для твоей власти над ними нет возрастных ограничений?

– Мои ученики помнят меня всю жизнь, – засмеялась Милдред.

– Ты всех здесь знаешь. Это даёт тебе некоторые преимущества, но иногда можно устать от одних и тех же людей. Сколько, интересно, времени мне придётся прожить в Мускаунти, прежде чем я перезнакомлюсь со всеми местными жителями?

– Поздно опомнился, Квилл. Для этого надо здесь родиться и вырасти и, кроме того, лет двадцать поработать учителем в школе.

У входа в ресторан произошло какое-то волнение, и в зале появился тот самый маршал с парада, всё ещё в праздничном облачении. Он сел отдельно.

– Почему он один? – как бы про себя пробормотал Квиллер.

– Он – одиночка, – отозвалась Милдред.

Но официант, который как раз подавал новую порцию сига, произнёс с усмешкой:

– Просто сюда не пропустили его лошадь.

Милдред легонько стукнула его по пальцам рукояткой своего столового ножа.

– А тебя не спрашивали, Харви. Можешь не надеяться на чаевые!

Она обратилась к Квиллеру:

– Большой Лу – одна из достопримечательностей нашего города, он очень своеобразный человек, но не приносит никому вреда. Если ты собрался написать о нём в своей колонке, то брось эту затею, иначе разбудишь спящего льва.

– Вообще-то я собирался написать о семейных вечеринках. Они закрытые, или журналисту позволят-таки вторгнуться?

– Они будут шокированы, если увидят кого-нибудь из газеты. Просто шокированы!

– А что происходит на этих вечеринках?

– Люди обсуждают свои семейные дела и выбирают за кого голосовать в этом году, но по большей части едят болтают о всяких пустяках и играют во всякие игры

– В газете я читал объявление о том, что встреча семьи Уимзи состоится в воскресенье на какой-то ферме.

– После Гудвинтеров они – самая большая семья в округе, – заметила Милдред. – Ты знаешь Сесила Хаггинса, владельца хозяйственного магазина? Он женился на ком-то из их семьи и приходится им родственником. Просто скажи Сесилу, что ты хотел бы написать о такой вечеринке. А когда ты попадёшь туда, ищи Эмму Уимзи. Она старенькая, но всё ещё находится в здравом уме и доброй памяти. Она расскажет тебе самую интересную историю, какую только может рассказать старая женщина! Когда я услышала её историю, меня мороз продрал по коже.

Официант принёс меню «Десерт и вина».

– Прошу простить меня, миссис Хенстейбл, если я сунул нос не в своё дело. Просто с языка сорвалось, – сказал он.

– Твоё извинение делает тебе честь, Харви. Ты снова у меня в милости.

– Может, десерт съедим у меня? Я подам собственное апельсиновое мороженое и свежую малину, – предложила Милдред, повернувшись к Квиллеру.

Квиллер купил свежесваренного омара для котов, и они с Милдред отправились к ней домой. По дороге Милдред раскритиковала Квиллера за его способ езды на велосипеде.

– У тебя случайно не деревенеет шея, Квилл?

– Немного болят плечи. Наверное, я что-то себе вывихнул или растянул, когда напоролся на вывороченный корень.

– Сними рубашку. У меня есть прекрасная швейцарская мазь, мне её дала Шерон, и я тебя сейчас разотру, – сказала Милдред уже в коттедже.

Милдред втирала ему в спину мазь, а он мысленно перенёсся через Атлантический океан, к Полли Дункан. В Англии День Четвертого июля – это просто четвертое июля, и Полли, наверное, весь день проработала в библиотеке, с перерывом в 16.00. чтобы выпить чаю и съесть какое-нибудь печенье. Возможно, после работы она пошла в театр, а после театра поужинала со своим новым другом. «Что ещё за новый друг?» – сам себе удивился Квиллер. А теперь Полли сидит в своей квартире, смотрит телевизор, пьёт какао и пишет очередную открытку ему, Квиллеру.

– Можешь надеть рубашку, – разрешила Милдред. – Эта мазь не оставит пятен. Она хороша во всех отношениях.

После десерта Квиллер признался, что чувствует себя лучше и физически и морально, но отказался побыть у Милдред подольше, мотивируя отказ тем, что надо накормить котов, пока они не сжевали ножки стола. На обратном пути он думал о Милдред, о том, какая она милосердная и в то же время решительная. Благодаря её усилиям праздник Четвертого июля удался на славу и не напоминал пародию, как в прошлом году. Она решительно повела себя в ситуации с костлявым сигом; волновалась об одинокой девушке, своей соседке; сбор денег для семьи Бадди Ярроу тоже её инициатива. Всё у неё получалось просто замечательно. К тому же она ещё и прекрасно готовила! За все эти достоинства ей можно простить увлечение гороскопами и НЛО.

Квиллер вошёл в дом. Коврик над люком лежал криво, как обычно. Квиллер машинально поправил его и увидел котов, которые чуяли, что он принёс им нечто морское и весьма дорогое.

– Как прошёл день? – спросил у них Квиллер. – Никаких происшествий? Никто не звонил?

Пока он резал мясо омара, Юм-Юм тёрлась о его ноги, а Коко от нетерпения описывал круги. После пиршества все трое вышли на крыльцо. Коко улегся в позе египетского сфинкса, а Юм-Юм вообразила себя царицей Клеопатрой. Квиллер на цыпочках отправился за фотоаппаратом, но, когда вернулся, Юм-Юм уже закрыла глаза и чесала у себя за ухом, а Коко вылизывал свой живот, который казался совершенно чистым.

Было всё ещё светло, и где-то над побережьем снова кричали чайки. Квиллер спустился по новым ступенькам и пошёл на эти крики. Чайки кружились над мысом. Медленно приближаясь, Квиллер фотографировал это зрелище, стараясь не беспокоить женщину, кормившую птиц. Он сел на валун и стал терпеливо ждать, когда она скормит им все, что принесла с собой.

– Хорошее шоу! – захлопал он в ладоши. – Фантастический воздушный балет. Я сделал несколько снимков.

– Ой! – воскликнула Расселл и нерешительно подошла к нему.

– Вот камень, присядьте. – Квиллер показал на камень, лежавший в нескольких футах, и Расселл послушно села. – Вы были сегодня на праздничном шествии?

– Мне не нравится толпа, – грустно сказала она, глядя на озеро.

– Вы пропустили исключительно интересное зрелище. – Он поднял камешек и бросил его в воду. – Вам нравится здесь отдыхать?

Расселл кивнула без всякого энтузиазма.

– Надеюсь, вы побывали в музее.

– Да, там интересно, – ответила она.

Стиснув зубы, Квиллер ожидал от неё хоть какого-то проблеска энергии. Ах да, на тему еды. Когда не о чем говорить, это обычно помогает.

– Какие рестораны в городе вам понравились? – спросил он.

– Я не хожу в рестораны, – после паузы ответила Расселл.

– Вы предпочитаете готовить сами?

– Я мало ем.

Так вот почему она такая худенькая, точно спичка, возможно, этим объяснялась и её вялость. Квиллер нашёл ещё пару плоских камешков и бросил их вдоль водной поверхности. Потом снова попытался разговорить Расселл:

– Вы любите литературу? Что-нибудь интересное прочли за последнее время?

– Ничего особенного, – сказала она.

– В Мусвилле есть небольшая библиотека, и там можно заказать книгу из другого города, если вы перечитали всё, что есть здесь.

С соседнего валуна не последовало никакого комментария, и Квиллер снова стал бросать камешки.

– Вам понравился коттедж Данфилдов? Расселл заерзала на своём камне:

– Я не знаю…

– А в чём дело?

– Мне у них неуютно. – Расселл поморщилась.

– Если вас что-то беспокоит, – мягко сказал Квиллер, – можете поговорить с вашей соседкой Милдред Хенстейбл. Она добрая женщина и все поймет. И если вам понадобится какая-нибудь помощь, звоните Милдред или мне.

– Вы хороший человек, – вдруг произнесла Расселл.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Но вы ещё не знаете, каков я на самом деле. Я заворачиваю уголки страниц в книжках. Иногда неправильно употребляю инфинитивы. А однажды я надел чёрный костюм с коричневыми туфлями.

Расселл слегка улыбнулась.

– Вы что-то строите? – спросила она, махнув в сторону его дома.

– Да, я делаю пристройку. Как-нибудь приходите посмотреть. Все наши соседи интересуются этим строительством.

– Мне надо идти, а то стемнеет, – сказала Расселл, вставая.

Не проронив больше ни звука, она пошла на восток, а Квиллер побрёл на запад, навстречу заходящему солнцу, думая об этой скрытной девушке, которая так ни разу и не посмотрела на него. Ясное дело, что ей никто не рассказывал о коттедже Данфилдов, но и не зная о случившемся, она чувствовала себя в нем не очень уютно.

За время отсутствия Квиллера в доме что-то произошло. Юм-Юм металась по комнате, а Коко с олимпийским спокойствием наблюдал обстановку, сидя на лосиной голове. Кажется, Юм-Юм держала в зубах что-то маленькое и серое.

– Брось! – крикнул ей Квиллер, но кошечка решила показать своё проворство. Не выпуская добычу изо рта, она носилась по дому. Наконец, проявив присущую когда-то неандертальцам ловкость, Квиллер поймал её. Чертовски усталый, он уселся на кран стола и нечаянно уронил дохлую мышь на свою пишущую машинку. – Большое спасибо! – сказал он непонятно кому, то ли Юм-Юм, то ли мыши. – Премного благодарен!