Текст книги "Осколки. Сборник рассказов"

Джентльмен

Николай редко ходил на дискотеки. Танцевать он не любил. Музыка, которую там крутили, ему не нравилась. Поэтому, если и появлялся в клубе, то только лишь с одной целью – познакомиться с какой-нибудь девчонкой, когда надоедала очередная пассия. Расставался Николай легко, впрочем, как и знакомился. Высокий, широкоплечий блондин с широкой, открытой улыбкой нравился девчонкам.

Его появление в клубе среди серой массы недомерков -сморчков не осталось не замеченным. Он ловил на себе любопытные, выжидательные взгляды представительниц слабого пола и выбирал. Взгляд остановился на курносенькой, рыжеволосой девочке. А когда он пригласил ее на медляк, она залилась краской от смущения. Николай любил таких простушек – с ними было проще расставаться.

К середине танца он уже узнал, что девушку зовут Светланой, учится она в медучилище, на дискотеку пришла второй раз и она с подругой. Еще немного потоптавшись в танце, Коля предложил сходить в кино на последний сеанс. Показывали какой-то ужастик. На этот счет у него были свои философские взгляды: водить девушек на фильмы ужасов очень даже удобно. Буквально через пять минут после начала фильма она жмется к тебе, как родная, чуть-ли не на коленки лезет от страха. Фильмы ужасов сближают очень даже быстро, быстрее, чем мелодрамы.

Проужасавшись почти два часа, молодые люди вышли из кинотеатра с таким чувством, будто знали друг друга всю жизнь. Света громко смеялась и много разговаривала, получив изрядную дозу адреналина. Узнав, что девушка живет в районе аэропорта, Николай расстроился.

Во – первых, аэропорт находился очень далеко, пешком почти час идти.

Во – вторых, во время фильма он делал несколько попыток полапать Свету за интимные места, на что она возмущенно фыркала и отталкивала его руку. Сие означало, что сегодня Николаю ничего не светит. Это еще больше опечалило его. Пройдя Центральную улицу, свернули на Коммунальную. Шли не спеша. Погода была чудесная. Света без умолку что-то рассказывала. «Пустышка», – подумал Николай и, еще раз прикинув сколько идти до Светиного дома, грустно вздохнул.

Через два квартала его дом, мама обещала на ужин вареники. Вспомнив о варениках, Коля еще раз оценивающе осмотрел Свету и сказал:

– Слушай. Мне тут до друга буквально на минутку заскочить надо. Давай зайдем?

Света кивнула, она готова была идти с ним хоть на край света. Подойдя к пятиэтажкам, Коля остановился и, указав девушке на лавочку, предложил:

– Ты тут подожди. Я мигом туда и обратно.

Света послушно села на предложенную ей лавочку возле фонаря и доверчиво, глядя на Николая, попросила побыстрее возвращаться, а то ей страшно. Дома Коля, наевшись с аппетитом любимых вареников с картошкой и капустой, решил посмотреть в окно. Света так и сидела на лавочке.

– Вот дура, – сказал вслух Николай и пошел спать.

Контрабандист

Генка терпеть не мог ходить на почту, но приходилось бывать там каждый месяц, оплачивать коммуналку. Стоять в очереди с бабками – смерти подобно. И если в детстве ему казалось, что на почте пахнет сургучом, то теперь он ощущал запах валерьянки, корвалола и еще какой – то особо вонючей мази. Скорее всего, его ощущали и работники учреждения, поэтому старались обслужить старух по – быстрее.

Стоял так, стоял в очереди и, пришла ему в голову гениальная мысль: «А может бабкой переодеться?» Давно у Генки была мечта заработать кучу денег. Честным путем много не заработаешь. Воровать пробовал, да ребра переломали, еле жив остался. Теперь только при одной мысли о том, чтобы что-то спереть, начинали болеть кости.

«Контрабанда! Вот что принесет много денег», – придумал как – то на досуге Генка. Он даже знал, что пользуется спросом. «Наркотики», – скажите вы. Ну, это само собой.

Редкие животные! Вот что интересовало потенциальных Генкиных покупателей. А точнее не животные, а змеи. Генка не был герпетологом. Он просто был парнем без денег и с большой мечтой, поэтому змей не боялся вообще, даже ядовитых. Где взять? Кому отвезти? – вопросы решаемые, а вот как перенести через таможню, где шманают по полной? Вопрос вопросов. Генка задумчиво чесал репу и продолжал мечтать о больших деньгах дальше.

Идея с переодеванием в бабку ему понравилась. Тут мог пригодиться опыт, посещаемого когда – то драмкружка. Вообще в детстве Генка хотел стать актером. Его кумиром был Караченцев. Но как-то не сложилось, не срослось и, стал он водителем троллейбуса. Да. Да. Такого с рогами. Ох уж эти рога! Генка их терпеть не мог. Падали в самый неподходящий момент. Зарплата мизер, а нервов сколько тратится…

Найти бабушачью одежду – дело не хитрое. По выходным дням на барахолке возле центрального рынка можно купить всё. Даже чёрта, если очень нужно. Побродил Генка между рядами, нашел пропитанное нафталином длинное черное платье, пару платков, растоптанные туфли и старую потертую сумку. За нее и деньги отдавать было жалко. Такую можно на помойке бесплатно найти. Но ради дела решил Генка не мелочиться.

Тут же нашел много самовязанных вещей и шерстяных клубков. Быть просто бабкой его не устраивало. Он придумал себе образ бабки – вязальщицы. Она не просто так через таможню будет шлындать, а носить вязанное барахло на рынок по ту сторону границы на продажу. Змей транспортируют в холщевых мешочках. Сидят они в них тихо и не шипят. Никакого наркоза не надо. А мешочки эти можно запрятать в вязанные носки. Кто их будет проверять? Да никто!

«Гениально!», – сам себя хвалил Генка, накладывая грим, который тоже, кстати, прикупил на барахолке за копейки. Облачившись во все черное, он посмотрелся в зеркало. Оттуда на него пялилась страшная бабка. Страшнее атомной войны, наверное. Получилась смесь монахини и смерти в одном лице. Генка остался доволен, – «С такой точно никто связываться не станет». И отправился на почту для проведения «полевых испытаний».

Коммуналку оплачивать еще не пришло время, поэтому решил купить конверт. Почта встретила знакомым запахом корвалола, он ей ответил тем же. Народ, завидев скорбящую старушку, добровольно расступился и предоставил ей свободное окошко.

Генка проскрипел противным голосом:

– Конвертик, мне, милочка.

Получив, дрожащей рукой просимое, он долго считал мелочь, спрятав ее глубоко в ладони. Народ стал вздыхать со стоном.

Один мужик не выдержал, сунул в окошко пятьдесят рублей и гаркнул касирше:

– За бабушку! Сдачи не надо.

Испытание прошло на отлично, Генка остался доволен. «А может в актеры податься? Ну ее эту контрабанду! Еще посадят».

Почесал Генка репу и пошел в местный театр на работу проситься.

Муму

С младенчества Маша поняла, что плакать и звать маму совершенно бесполезно. Мама ее не слышала. Впрочем, как и папа. Угораздило Машке родиться в семье глухих. Отец тот еще мог произносить что -то членораздельное, а вот мать только мычала и называла дочь Махой и то по слогам. Сначала она, как маленький козленок, протяжно звала: «Мааа», потом выдыхала, будто поперхнулась: «ха». Так и жили.

Маша росла замкнутой, стеснительной, молчаливой. И не удивительно, ведь бОльшую часть времени она проводила в тишине. Отца Маша любила, а вот мать… Мать она стыдилась. У других девочек мамы, как мамы. Они вместе ходили по магазинам, гуляли, ели мороженное и разговаривали. Разговаривали, а не выделывали кренделя пальцами на уровне глаз. Очень Машке не хватало именно этого – полноценного общения.

В классе с ней не дружили, а те, кто знал ее родителей, шарахались, как от прокаженной. Обзывали. Обиднее всего была кличка, которую ей дал Вовка Гудков: «Муму». Она ненавидела этого долговязого и белобрысого мальчишку с бесцветными глазами, как у рыбы. Машка иногда представляла себе, как разбивает ему кулаком нос и по его лицу текут слезы, смешиваясь с кровью. Но на деле, она делала вид, что не слышит обидной клички и вообще ничего, что говорят у нее за спиной. «Я глухая», – внушала себе Машка и проклинала Бога, за то, что родилась на этот свет.

А в тринадцать пришла другая беда: начала расти грудь. Да так быстро, что уже пора было лифчик надевать, а его не было. Покупать одежду Маша всегда ходила с отцом, но в этом деле он был ей не помощник. Мужчина все – таки.

Чтобы грудь была менее заметна, Машка поддевала под форму старую маленькую футболку в обтяжку и очень сильно сутулилась. Но на уроках физкультуры она не знала куда деться от насмешливых взглядов одноклассников. Валентина Петровна – учительница физкультуры как – то после урока отвела Машу в сторону и прошептала: «Юрьева, скажи матери чтобы лифчик тебе купила». Машкино лицо и без того красное, запылало еще сильнее. Она молча кивнула и больше на уроки физкультуры не ходила. Прогуливала.

Как Машка не пыталась спрятать свою рано выросшую упругую грудь, которой могла бы позавидовать любая зрелая женщина, ее стали замечать не только одноклассники.

Однажды Машку заловили в раздевалке мальчишки из 7 «Б», накинули ей на голову куртку и облапали. Она сжалась в комок и молча плакала. Потом еще долго сидела на полу в раздевалке, не решаясь выйти.

На следующий день Маша в школу не пошла. Она долго бродила по заброшенной стройке, размышляя о жизни, о ее несправедливости и пришла к выводу, что жить ей совсем не хочется. Особенно после вчерашнего.

Мысль прыгнуть с третьего этажа пришла, как – то обыденно. Ничуть не пугая. Маша постояла на краю бетонного перекрытия несколько минут и прыгнула.

Очнулась она в больнице. Рядом с ней на стуле сидела пожилая женщина в белом халате. Ее каштановые вьющиеся волосы непослушно выбивались из – под колпака.

– С возвращением, летчица, – улыбаясь, проговорила она.

Маша застонала от нестерпимой боли в ногах и спине. Стало трудно дышать. Из глаз потекли горячие слезы, затапливая ушные раковины.

– Ничего. Ничего. Мы тебя на ноги поставим, – сказала доктор, вытирая салфеткой Машкины слезы.

– Не надо, – еле выговорила Маша непослушными сухими губами.

– Что не надо? Вытирать?

– Лечить

– Таааак. Это еще что за разговоры? Ну, ладно. Ты сейчас поспи, а потом мы решим лечить тебя или нет.

Она сделала Машке укол от которого стало легко и спокойно, как в детстве. Мысли куда – то улетучились, в голове играла тихая музыка. Или не в голове? Маша уснула.

Через два дня она рассказала Вере Петровне – своему лечащему врачу, той женщине с каштановыми волосами про себя, своих родителей, про лифчик и про «Муму».

Вера Петровна внимательно слушала. Хмурилась. Глаза ее то наполнялись слезами, то выражали решительность и даже злость. Когда Маша замолчала, женщина покачала головой и глядя девочке прямо в глаза, спросила:

– А тебе не приходило в голову, что ты появилась на свет не просто так? А для какой – то цели?

– Для какой? – удивленно спросила Маша.

– Ну, например помогать и защищать своих родителей и таких, как они. Кто будет вникать в язык жестов или пытаться как – то понять их? А ты будешь их ушами и голосом. Понимаешь?

Маша неуверенно кивнула.

– Но для этого тебе самой надо стать сильной и не давать себя в обиду. А лифчик мы тебе купим, как только сможешь ходить, так сразу и отправимся по магазинам. Знаешь, мне Бог не дал деток, а мне бы так хотелось иметь дочь, похожую на тебя. Поэтому, разреши мне побыть немного мамой.

Вера Петровна погладила Машу по голове и вышла из палаты, украдкой вытирая слезы.

Маша долго думала об этом разговоре. О своих родителях, а точнее о маме. Она сейчас совсем по – другому взглянула на нее со стороны. А ведь мама когда – то тоже была девушкой и, ей скорее всего, было гораздо труднее чем ей – Маше жить в этом несправедливом мире. Но она предпочла жить.

Маше стало ужасно стыдно за себя, за свою слабость, за свое молчание. Теперь она точно знала для чего родилась.

В школу Маша вернулась к середине четвертой четверти. Она еще хромала, но ходила без костылей.

– Муму вернулась! – первое что она услышала, войдя в класс. Вовка Гудков вытирал доску и ехидно улыбался, прищурив свои рыбьи глаза.

Маша молча подошла к нему и ударила со всего маха кулаком по носу. Гудков отшатнулся, заскулил по – щенячьи, схватившись обеими руками за лицо. На голубую рубашку тонкой струйкой текла алая кровь.

Девочка обвела взглядом притихший класс и громко спросила:

– Кто следующий?

Мурка

Мурка проснулась от резкого неприятного запаха. Хозяин пил странную жидкость, от запаха которой Мурке стало не по себе. Сначала ей захотелось спрятаться в платяной шкаф и вдыхать застарелый запах пыли, исходящий от длинного черного драпового пальто. Потом не понятно почему, возникло желание поорать и потопотеть задними лапами по выцветшему ковролину.

Мурка бесшумно спрыгнула с кресла и подошла к дивану, на котором сидел хозяин. Потерлась о его ноги в домашних тапочках в крупную клетку. В ответ хозяин погладил Мурку по ее маленькой, почти как у котенка теплой голове. От руки исходил неприятный запах и, Мурка недовольно задергала хвостом. Ловко увернулась от руки и упав на ковролин, стала кататься на спине. При этом она громко утробно мурчала.

В ее узкой, почти бесшерстной груди зарождался неведанный ей до этого времени вопль. Он метался по грудной клетке, пытаясь вырваться наружу. Сильно давил на сердце, заставляя его ныть. Потом бился в диафрагму, мешая дышать, пока она не вытерпела и не заорала: «Маааааааууу».

Испугавшись саму себя Мурка волчком закружилась на месте и исчезла в темноте шкафа. Привычные с детства запахи хозяйской одежды ее успокоили. Проспав в шкафу до позднего вечера, Мурка проголодалась и тихонечко выбралась наружу.

Белая керамическая миска с разноцветными рыбками была пуста. Кошка ткнулась мордочкой в стоящую рядом поилку, намочив усы, громко фыркнула, и направилась в комнату хозяина. Он лежал на диване, свесив одну руку почти до пола. Рядом лежал последний шестнадцатый том «Саги о Форсайтах».

Мурка осторожно потерлась о руку хозяина. Он не пошевелился. Она тихонько мяукнула, как бы заранее извиняясь за беспокойство. Потом чуть громче. Хозяин никак не отреагировал.

Мурка побежала на кухню. Проверила еще раз свою миску. Пустая. Покосилась на обеденный стол, на котором стояла большая хозяйская кружка и тарелка с булочкой. Как же аппетитно она пахла. Но Мурка знала, что брать с хозяйского стола нельзя.

Она запрыгнула на широкое кресло, застеленное мягким вязанным пледом и, стала ждать, когда проснется хозяин. Желудок урчал недовольным зверьком. Требовал еды. Мурка лежала в полудреме, то и дело поглядывая на лежащем на диване хозяина.

Так прошла ночь. Утром кошка несколько раз тыкалась носом в хозяйскую руку. Та была холодной и какой – то чужой – твердой. Она не гладила Мурку по голове. Она даже не шевелилась.

Голод гнал кошку на преступление. В кухне на столе все так же лежала сдобная аппетитно пахнущая булочка. Мурка на всякий случай еще раз проверила свою миску. Ничего.

Осторожно запрыгнув на стол, она схватила булку. Подсохшая корочка под ее зубами хрустнула. Кошка съежилась, испуганно глядя на дверной проем. Потом спрыгнула со стола на пол и быстро начала есть пахнущую ванилью булку.

Целый день Мурка ходила с виноватым видом, зная, что сделала запретное. Брать с хозяйского стола нельзя. Это она усвоила еще в детстве, получив нагоняй от хозяина за стянутый ею кусок копченой колбасы.

К вечеру желудок опять дал о себе знать. Заныл. Заурчал. Мурка доела остатки уже сухой булки. Еще раз наведалась на стол, понюхала темную жидкость в хозяйской кружке. Она пахла травой. Больше съедобного ничего не было. А хозяин так и не вставал с дивана. Такого раньше с ним не было. Хотя, нет. Бывало, что болел, лежал подолгу, но кормил исправно и гладил. А теперь совсем чужой. Даже пахнет не так, как всегда и холодный.

Ночью Мурка спала плохо. Ей все чудилось, что хозяин встал и пошел на кухню. Она вскакивала, но увидев освещенный уличным фонарем человеческий силуэт на диване, ложилась опять.

Утром кошку напугал дверной звонок. Он разлился по квартире громкой соловьиной трелью. Мурка заметалась по квартире с громким «Мааааауу» и выпученными глазами. Шерсть на холке дыбом. Хвост, как ершик. То к хозяину, то к двери. На лестничной площадке разговаривали люди. «Мааау. Мааау», – орала Мурка, зовя их на помощь.

Вскоре за дверью стало тихо. Обессиленная кошка легла на коврик с надписью «Добро пожаловать». Впала в забытье. Сколько прошло времени она не знала. Может быть час, а может день.

За дверью снова послышались людские голоса. Все ближе и ближе. Она стала неистово царапать железную дверь и истошно орать, как никогда в жизни. Мурка будто чувствовала, что это ее единственный шанс остаться в живых.

Дверной замок щелкнул и, кошка увидела свет. Яркий, слепящий. Со светом пришли люди и насыпали полную миску сухого корма. Она глотала его не раскусывая. Давилась. Опять глотала.

Люди ходили по квартире, о чем – то тихо, почти шепотом, разговаривали. Потом они ушли и забрали с собой ее хозяина. Мурка осталась одна с миской сухого корма, водой и чистым лотком.

Она прыгнула на диван, но он пах чужим хозяином, который не гладил ее и не шевелился. Запах прежнего, ее хозяина хранила лишь книга, лежащая на полу. Мурка легла на нее и заснула.

Почти каждый день в квартиру приходила женщина от запаха которой щекотало в носу и хотелось чхать. Она насыпала Мурке корм, меняла лоток и уходила. Иногда гладила, но совсем не так, как хозяин. Без любви.

Потом пришли люди. Много людей. Они выносили из квартиры мебель, посуду, книги. Мурка металась по квартире, пытаясь найти хозяина, но его не было. Ее пару раз пнули, чтобы не мешалась под ногами. Когда квартира опустела, кошку вынесли на улицу.

Она припала к холодному асфальту и испуганно вертела головой. Ее пугал городской шум, незнакомые запахи. Вдруг Мурка увидела возле мусорных баков хозяйский диван. Он был завален книгами. Она по запаху нашла тот самый шестнадцатый том «Саги о Форсайтах», пахнущий еще тем, старым хозяином, выцарапала его из – под других книг и улеглась сверху.

Через два дня к кирпичному пятиэтажному дому подъехали старенькие «Жигули» нежно – голубого цвета. Из них вышли три женщины и стали бережно упаковывать книги в картонные ящики. Мурка следила за их неспешными движениями и только когда очередь дошла до Саги, она забралась в коробку вслед за книгами.

Так Мурка оказалась на книжном развале возле городской публичной библиотеки. Ей дали новую кличку – Голси в честь Голсуорси, произведения которого она так ревностно охраняла от покупателей. Бывало, подойдет кто – нибудь к прилавку «Зарубежная литература» и начинает трогать темно – серые корешки Саги, как кошка тут -же бежит и бодает руку своей маленькой головой. Да так упорно отталкивает, словно прогоняет.

В один из солнечных весенних дней, когда воздух наполнен волнительным ожиданием чего-то нового, к прилавку подошла женщина. Она потянулась рукой к корешку книги и Мурка уловила запах сдобы с ванилью. Точно такой же, как пахла та булочка на хозяйском столе.

Кошка слегка боднула руку женщины головой, а та ее погладила. Да так нежно, что у Мурки в груди молниеносно завелся маленький трактор.

– Слышите? – радостно крикнула одна из работниц развала. – Голси замурчала.

Из – под навеса одновременно вышли две девушки. Они улыбались.

– Голси? – удивилась женщина, гладя маленькую почти как у котенка голову Мурки.

– Да. Мы ее так назвали в честь Голсуорси. Это ее любимый писатель, – ответила одна из девушек. – А если серьезно, то мы ее сюда привезли вместе с этими книгами. Одна постоянная наша покупательница сказала, что у кошки умер хозяин и ее вместе со старой мебелью и книгами выкинули на улицу.

– Как жалко, – тихо произнесла женщина и погладив корешки Саги, добавила. – Я заберу и книги, и кошку, если можно.

Мурка разрешила взять себя на руки и отправилась в новый дом. «Сага о Форсайтах» заняла почетное место в большом дубовом книжном шкафу.

Вечером новая хозяйка бережно искупала кошку и расчесывая ее длинную белую с серыми пятнами шерсть сказала:

– Смотрю я на тебя и думаю: никакая ты не Голси? Ты Мурка. Самая настоящая Мурка.

И та раскатисто замурчала в ответ.

Надежда

Надежда вышла из детского отделения в больничный дворик, села на лавочку и разрыдалась. Подступающие слезы душили ее еще в палате, мешали говорить, но плакать при сыне, она не смела. Наоборот придумывала разные глупые истории, пытаясь рассмешить, но Илья даже не улыбался.

За время болезни он резко повзрослел. Сегодня Надежда заметила, что у него совсем нет ресниц. Выпали. Она нежно целовала сына в макушку и душилась комом, пытаясь проглотить его.

Пришла медсестра и забрала Илью на процедуры, а Надежда побежала во двор. Шел дождь. Можно плакать и не бояться, что кто-то увидит.

Она сложила руки на груди, подняла к небу ничего не видящие от слез глаза и зашептала:

– Господи! За что?! Если виновата перед тобой – накажи меня! Дай мне болезнь самую страшную, убей, но сына не мучай! Его – то за что?! Господи, если ты есть на самом деле, услышь меня. Пощади сына. Прошу тебя. Все что хочешь забери, только его не тронь. Я буду ходить в храм каждый день, если это нужно. Обещаю. Я буду подавать милостыню всем просящим. Что я должна сделать? Скажи мне, Господи. Я все сделаю. Все что хочешь. Только вылечи Илью, прошу тебя. Прошу. Пожалуйста.

Надежда опустила голову и села на мокрую лавочку, обхватив голову обеими руками. Болезнь сынишки поставила всю ее жизнь с ног на голову и разделила на до и после. Диагноз она никому не говорила, боясь произносить его вслух и, в тайне надеялась на врачебную ошибку.

Пора возвращаться в палату. Надежда задержалась возле зеркала в вестибюле, поправила растрепавшиеся волосы.

Илья уже был в палате. Он взобрался к маме на колени и вытер своим тоненьким, как спичка пальчиком слезинку на ее щеке, пытливо заглядывая в глаза спросил:

– Опять дождик идет?

– Идет, – со вздохом ответила Надежда.

– А листики в парке шуршат?

– Нет, мой маленький. Они мокрые. Вот дождик закончится. Они высохнут и тогда зашуршат.

– Мам, а я сегодня плакал, – грустно, глядя на Надежду, признался сын.

– Почему ты плакал, тебе больно было? – встревоженно спросила она.

– Нет. Я вспомнил про свой рюкзак с динозавром. Мам, я теперь никогда не пойду в школу?

– Что ты, мой хороший. Доктор тебя вылечит и пойдешь. Еще надоест учиться, – пыталась говорить со смехом Надежда, но вышло не естественно. Страшный диагноз сына разучил ее смеяться, мечтать, жить. Осталась одна надежда.