Текст книги "Помощь за открытой дверью. Психотерапия реальностью для тех, кто устал от «волшебных таблеток»"

Реальность вторая
Выгорание – процесс естественный

Скажи мне сразу после снегопада – мы живы или нас похоронили?

Борис Рыжий

Я думал, что главное – всего добиться, а потом оказалось, что главное – порадоваться хоть чему-то. А вот этого я уже не могу. Сгорел, пока добивался…

Из последней записки незнакомого человека

Бесцветные облака падают на голову, плотно окутывают её, искажают восприятие, пробуждают страх, оттачивают до предела раздражение, отключают способность выдерживать жизнь и едва ли не каждую минуту напоминают о том, что тебе невыносимо идти туда, куда ты не можешь не пойти, делать то, что ты не можешь не делать, общаться с теми, с кем ты не можешь не общаться…

Знакомо?

Почти каждый однажды попадает в состояние той поглощающей опустошённости и постепенно нарастающего бессилия, оставаться в котором мучительно, а выйти кажется невозможным.

Отыскать себя за пределами нулевых отметок собственной жизни – это шанс, о котором стоит хотя бы знать, хотя бы поразмыслить над его подлинной возможностью, хотя бы спровоцировать себя желанием заглянуть за иллюзорные пределы, установленные неизвестно кем, но известно зачем…

Жизнь щедра на большие и малые поломки своих обитателей. И она не специально: это её закономерность, так она устроена.

А обитатели, каждый в своё время, но попадает в область или тотального банкротства, или в частичное выгорание, обусловленное самыми разными факторами.

Это не патология. Это естественно.

Но уйти в патологию крайне легко, если думать, что там, где силы достигли нуля, нет больше ничего.

Ноль – показатель актуального состояния, а не вердикт всей жизненной истории в целом, друзья мои…

Ноль – честное признание, что конкретный ресурс пуст. Ресурс, а не объективный потенциал.

Ноль – позывной к завершению всего, что себя исчерпало. Постановка здоровых точек. Время на принятие новых решений. Открытые двери на оба конца: что-то или кто-то, как Элвис в известной игре, «покинет здание», а что-то или кто-то – войдёт в него.

Иногда вся подлинность человека обнаруживается только тогда, когда он перестаёт бояться заглянуть за пределы своего личного нуля, достойно переживает своё внутреннее и внешнее психологическое банкротство, а потом достигает дна, чтобы разглядеть все его оттенки и оттолкнуться наверх…

Если опираться исключительно на актуальное определение ВОЗ, то эмоциональное выгорание – это синдром, возникающий в результате хронического стресса на рабочем месте, который не был успешно преодолён.

Но если опираться на каждую конкретную жизнь, то получится, что выгорание касается далеко не только работы, а практически любого процесса, который не уложился в мгновение.

Парадокс, но я видела, как выгорает даже стабильное благополучие, в котором увязли, соскучились по препятствиям и перестали воспринимать подарком.

Давайте пройдёмся по возможным территориям выгорания…

Одно из самых глубоких видов выгорания, а ещё крайне непростых и длительных по адаптации к нему состояний – это осознание и последующее принятие невозврата к своим собственным возможностям, обстоятельствам привычной жизни, физическому или эмоциональному потенциалу.

Такое приходит и с необратимыми недугами, которые вроде бы и не изымают тебя из жизни мгновенно, но постепенно отключают по одной лампочке у казавшейся бесконечной гирлянды…

С потерями, решение о которых приняла Судьба, а не ты сам.

С травмами, потенциал исцеления которых чрезвычайно мал.

С потрясениями, накрывшими целые государства, в которых конкретная жизнь конкретных людей становится легчайшим пёрышком на весах политических интересов.

И ещё это необъяснимое ощущение постепенной утраты себя, связанной не столько с какими-то реальными обстоятельствами и людьми, сколько с произвольной внутренней трансформацией, которая словно ломает тебя для того, о чём ты сам ещё не догадываешься в полной мере, и перед чем растерян, беспомощен и не оснащён какими-то по-настоящему действенными инструментами восприятия.

Отдельная сложность здесь в том, что ты не можешь миновать стадии той одиночной камеры, которая отсечёт тебя на время даже от тех, кто бесконечно дорог тебе и кто рядом, близко, с готовностью помочь… но без доступа в эту камеру.

Ты остаёшься один на один со своей пораненностью, болью, несогласием, пониманием невозможности откатиться назад и переиграть.

Ты остаёшься с отчаянной ненавистью к своей немощи, к своей нарастающей неполноценности, к своей сегодняшней несовместимости с тем, что вчера ещё было само собой разумеющимся.

Ты остаёшься с той обидной жалостью к себе, которая может только плакать, забившись в невидимый угол, но не знать никакого выхода…

И вот на этой горькой точке можно пойти ко дну, а можно ко дну не пойти.

Первое – просто: не выходить из камеры.

Второе тоже просто. Просто для тех, кто правду любит больше неправды и отказывается играть в игры под названием «Надо чуть-чуть переждать, и всё будет как прежде».

Правда звучит приблизительно так: «Чуть-чуть уже закончилось, возвращать мне нечего, и то, что будет, будет не так, как было».

После этого начинается интеграция всего жизненного опыта и посадка на нём нового кустика своей реальной жизни.

Наверное, былому баобабу сложно становиться кустиком, но этот кустик может оказаться куда устойчивее того баобаба, который хвастал-хвастал своей несокрушимостью, а потом взял да рухнул…

Сила кустика в том, что он уже побывал в той самой одиночной камере безысходности и вышел оттуда только потому, что не испугался правды и с удивлением вывез оттуда доверху набитую телегу ложных ценностей, которым он неистово поклонялся, пока не постоял на краю.

Сила кустика в том, что он уже точно знает, что ничего не знает про завтра, друзья мои…

И потому у него нет времени и желания обслуживать запросы тех, кто решил, будто имеет право диктовать ему, как жить, как выглядеть, чем заниматься, с кем спать, с кем дружить, кого осуждать…

У него нет времени и желания мучительно заслуживать того, чего ему не хотят или не могут дать.

У него нет времени и желания стоять в очереди за теми, кто пока не решил – впустить ли его в свою жизнь или достаточно редких крох с барского стола в пользу бедных.

Всё его время – на разделённость, на принятие, на маленькие шаги по сузившейся, но всё ещё живой территории возможного.

Всё его время – на выход из того гетто, в которое стереотипы загоняют всех недужных, травмированных, покинувших прежнюю обойму и психологически инвалидизируют, опять же шаблонно прогнозируя жалкое прозябание – без надежд на радость, на доступные шансы, на любовь…

Всё его время – на жизнь.

Да, уже не ту, в которой казалось, что всё возможно и всё впереди. Но и это – жизнь, поверьте.

Порой во многом более счастливая и более насыщенная, чем была до… просто потому, что нам всем крайне редко, увы, дано без невыдуманного страдания узнать её подлинную цену.

Чем выше градус ежедневного преодоления, тем сильнее выгорание.

Факт.

Да, выгореть можно и на бесконечно любимой работе, и с обожаемыми детьми, и в отсутствие больших проблем. Но всё-таки не так, когда буквально насилуешь себя, принуждая заниматься давно опостылевшим, просыпаясь в глухом отчаянии от необходимости входить в свой очередной день сурка, от попытки смириться с нестерпимым, от неотменяемого приговора себе…

Кто знает, о чём я, тот знает, как это.

Но сегодня не о том даже, как ломать свои кажущиеся необратимыми установки, выходить из разрушительных процессов и вообще решаться на важные перемены.

О том, как просто до них дожить.

Выгорание, которое набирает обороты и ничем не компенсируется, беспощадно.

Оно вламывается на все наши здоровые территории и выжигает их дотла, активируя имеющуюся хронику и дополняя её новыми очагами разрушения.

Это страшно.

И для психики, и для тела.

Поэтому, даже если мысли о переменах остаются пока только мыслями, хорошо бы им помочь.

Как?

Брать выходные у своих собственных несчастий, у своего собственного отчаяния, у своего собственного бессилия… у своего собственного выгорания.

Брать выходные и вести себя так, словно нет несчастий, нет отчаяния, нет бессилия, нет выгорания.

Нет, не врать себе, не имитировать несуществующее, а остаться в рамках одного дня, отсекая от себя то, что было вчера, и отказываясь прогнозировать то, что будет завтра.

Дать себе почувствовать своё остановившееся только ради тебя время. Не смотреть на часы. Не соблюдать никакой режим. Не трепыхаться от необходимости что-то обязательное сделать.

Нет никакой необходимости и нет никаких обязательств что-то делать.

Жить, как в последни наказаний й день. День, за который не накажут.

Хватит наказаний.

Я не знаю, каким должен оказаться этот день в каждом конкретном случае… но пусть он станет вашим другом, вашей поддержкой, вашим первым выдохом после долгого марева пожара.

Понимаете… я скажу сейчас одну жестокую вещь, которую всё равно нельзя отменить: если мы сгорим, то нас оплачут, но забудут. Или не забудут, но нас всё равно больше не окажется там, где всё это имеет значение.

Так что… давайте сейчас.

Давайте делать что-то, чтобы уцелеть и прожить полноценно то, что нам отмерили.

Бережнее к себе. И друг к другу. Пожалуйста.

Однажды в Питере я слушала лекцию по функциональным галлюцинациям, на которой нам привели в пример интересный случай из практики великого Василия Гиляровского, где одну его пациентку исключительно на работе начинала настойчиво преследовать слуховая галлюцинация в виде воды, вытекающей из крана и непрерывно поющей такие слова: «Иди домой, Наденька»…

В аудитории тогда кто-то громко прошептал: «Нормальные же вещи вода говорит!» – после чего все рассмеялись.

А если без шуток, то время, которое мы проводим на работе, по-прежнему остаётся для большинства самым крупным часовым показателем в сутках, и это означает, что если нам категорически не нравится то, чем мы заняты, в каких условиях и в контакте с кем, то разрушений и выгорания не миновать.

Понятно, что всё непросто сейчас. Понятно, что обстоятельства бывают разными. Понятно, что не всегда есть выбор.

Но психика его тоже делает, если мы вгоняем её в состояние хронического стресса и принуждения к преодолению того, что уже привело к начальной, как минимум, стадии выгорания.

Она выбирает убегать в депрессию, в невроз, в сложные расстройства, в переход эмоционального состояния нездоровья на физический уровень.

Самое плохое, что мы можем сделать для себя в такой период, – это выйти в автопилот, сначала намеренно, а потом уже автоматически отключаясь от анализа, от признания своих актуальных состояний, от поиска выхода или хотя бы соразмерной компенсации.

Самое разумное – не мечтать о мгновенных революциях, которые тоже губительны для мозга, предпочитающего процессы резким переключениям, а начать размышлять о том, что конкретно является самым разрушительным там, куда нас уже ноги давно не несут.

Это важное понимание. Очень. Ещё и в силу вычленения тех дефицитов, которые можно «добирать на стороне», пока достойного решения не отыскалось.

Не хватает доброго общения – организовать его себе с теми людьми, которые откликаются.

Не хватает признания – подумать о том, что получается лучше всего и как можно это реализовать.

Не хватает понимания – научиться диалогу, искусству функционального конфликта, способности чётко и ясно выражать свои мысли и эмоции… Да, это намного лучше, чем затевать ущербные игры во врагов и завистников, заспинно интригуя в ответ.

Полноценно отдыхать и высыпаться, хотя бы в силу того, что отдохнувший и выспавшийся человек диаметрально противоположен тому, кто не позволил себе ни того, ни другого…

Перемены – это стресс. Но этот стресс в разы короче того, что преследует нас тогда, когда мы просто терпим и ничего не собираемся менять.

Я никогда не устану говорить о бережности…

Среди нас нет роботов, несокрушимых терминаторов, непобедимых.

Есть «роботы», разбитые инсультом, есть «терминаторы», сгоревшие до срока, есть «непобедимые», годами сидящие на антидепрессантах.

И есть маленькая человеческая жизнь, которой так хочется просто пожить…

Поэтому иногда не нужно дожидаться никаких функциональных галлюцинаций и самому себе сказать: «Иди домой»…

Выгореть можно и на обыкновенном неумении прощаться там, где пришло время сделать это и поставить мудрую точку.

Меня спросили однажды о том, как это сделать, и я поделилась своим опытом, который, возможно, подойдёт ещё кому-то…

Двери моей жизни расположены так, что войти в них можно по моему согласию, а выйти – по своему собственному. В любое время.

Так было не всегда, но честнее, чем так – не было. А значит, так и останется.

Причём я давно избавилась от детского утешения, где уходящих надо обязательно назвать чужими и плохими, а оставшихся – своими и хорошими.

Ничуть не бывало.

Уходят даже самые замечательные люди, если наше общее время с ними истекло.

Но ценность этого времени неизменно трансформируется в благодарность за всё, что нас связывало.

Да, уходят по-разному, но именно в уходе человек обнажает свою суть.

Кому-то, быть может, и надо при прощании метнуть ушат нечистых слов, и то не в лицо, а где-то сбоку… ну, надо – значит надо. И это исключительно дело метнувшего, а не того, в кого заочно полетело.

Кому-то не по силам признать, что для расставания не обязательно обесценивать человека, но обязательно оставить и свою часть ответственности за то, что теперь уже стало прошлым.

Кому-то важно уйти в разочарование.

Но тут уж, как я часто говорю, разочарование – проблема очарованных. Тех, кто сначала наделяет несуществующим, а потом спрашивает, как с существующего.

С себя же, как правило, разочарованные в других, как правило, не спрашивают ничего.

Ну а кто-то умеет расставаться так, как и расстаются взрослые не только по паспорту люди (если, конечно, они не расстаются с теми, кто поломал их, откровенно использовал или унизил) – не сливаясь в пустоту, а находя возможным поговорить, поблагодарить, попрощаться.

Мы живые, и мы меняемся.

Меняются наши приоритеты, наши потребности, наши возможности.

И если эти перемены вдруг обнаруживают, что вчерашние точки соприкосновения с другими людьми сегодня уже не актуальны, то едва ли нужно искусственно продлевать то, чего больше нет.

И едва ли нужно препятствовать чьему-то уходу. Если людей не связывает добровольность присутствия в жизни друг друга, то чем их свяжет принуждение?

На рукавах, простите, сами знаете, что висит…

Об этом стоит помнить всем, кто думает, что удержать – это вернуть исчезнувшее.

Когда отношения завершаются, они завершаются для всех участников. Просто кто-то это уже понял и принял, а кто-то пока не успел.

Жизнь взаимна… и всегда такой была.

Впускать всех – значит, ни у кого не быть по-настоящему. Только тешить себя иллюзией своей мнимой востребованности и плавать по верхам возможной дружбы.

Впускаешь тех, кого действительно впускаешь. И вход здесь через сердце. Через созвучие. Через реальный интерес. Через нити близости.

Не выпускать никого – ещё более вредная и разрушительная иллюзия, в которой, на самом деле, кроме тщеславия и собственничества, нет ничего.

Если наша жизнь начинает вдруг напоминать плохо убранный хостел с непонятными постояльцами, никому из которых, тем не менее, не выбраться на свободу – тут есть о чём подумать. И есть что изменить.

Проститься легко – не показатель равнодушия и толстокожести. Это показатель отказа от несвободы. И верный способ не прогореть раньше времени.

Там, где расставание, там часто встаёт вопрос о возможности или невозможности простить…

Предлагаю рассуждение.

Есть право прощать и право не прощать.

И это не про плохо или хорошо. Это про право выбора, обсуждать которое возможно исключительно в привязке к каждой конкретной человеческой истории и к самому конкретно человеку.

Я немного о другом.

О том, что мы не всегда способны управлять этими процессами в том виде, в котором они предстают понятными и простыми на первый взгляд.

Так, например, кому-то очень великодушному или пребывающему в созависимости свой запас всепрощения может казаться настолько неистощимым, что он даже считать перестаёт количество тех моментов причинённой ему боли, которую он раз за разом прощает тому, кто её причиняет.

Прощает, потому что или не может по-другому, или боится, что придётся по-другому.

Дело не в этом. Дело в том, что в какой-то момент мозг, не предупреждая ни о чём, эмоционально «отключит» его от хронического обидчика, перестав воспринимать того в качестве значимого объекта.

Это никакая не мистика, и так работают не высшие судьи, а всего лишь обыкновенные механизмы защиты, которые активизируются тогда, когда человек не справляется с ситуацией, не может выставить границы и оказывается порабощённым своей слабостью, а быть может, и неспособностью понять, что с ним так нельзя…

Быть может, это знакомо и кому-то из вас… странное чувство, когда ты легко и бесконечно прощаешь кого-то, а потом вдруг обнаруживаешь, что больше ничем не спешишь поделиться с ним, не вносишь его в свои планы, не ждёшь встречи, не радуешься присутствию и не находишь нитей привязанности.

Нет злости, нет боли, нет обиды, нет градуса реакции… но и ничего другого тоже нет. Отключило.

Спокойное равнодушие. Человек эмоционально умер для тебя.

И однажды ты улыбаешься и устраиваешь совсем не печальные «похороны прощённых».

Ты не мстишь, не злорадствуешь, не торжествуешь…не выгораешь.

Просто хоронишь то, чего больше нет и никогда не будет.

Об этом стоит помнить и тем, для кого дежурное «прости» стало тем самым безлимитным допуском на территории близких и далёких людей, которых они привыкли считать штатной свалкой для своих ежедневных помоев, и которое они выдали себе, поняв, что всё и всегда остаётся безнаказанным.

Безнаказанности не бывает. Бывает только её иллюзия.

Как туман на закате, который не даёт разглядеть, что недавнее яркое солнце уходит за горизонт…

Выгорание бывает разным, и многим, особенно со стороны наблюдающим за чужой болью, часто кажется, будто бы нет ничего проще, чем решить проблему.

Это глубокое заблуждение.

И потому, когда слишком хочется помахать тщеславным топором однобокого суждения над чьей-то головой, придумывая свои версии того, почему человек не может остановить свой трудоголизм, выбраться из каких-то разгромных отношений или обстоятельств, резко поменять жизнь к лучшему, то стоит напомнить себе, что абсолютно любой из нас может попасть в персональный ад при полном понимании, где он оказался, но при нулевом шансе выбраться оттуда немедленно…

Застрахованных нет.

Но есть изворотливая ложь, которую не сразу отличишь от правды, и люди, которые отлично знают, как удержать своих жертв.

Есть страх, от которого за минуту не избавишься.

Есть кажущиеся легко разрешимыми житейские проблемы, но разрешить их можно при наличии банальных денег, которых нет именно сейчас и которые можно, конечно, заработать в нужном количестве, но и для этого потребуется время.

Есть глубокие личные заблуждения, которые человеку кажутся теми заповедями, которые нельзя нарушить. И опять пройдёт время, прежде чем он, например, поймёт, что не важно, какой степени родства человек пробил ему голову, важно остаться живым.

Есть осознанные и неосознанные разрушительные программы, в результате которых один всё понимает, но уже забил на себя и почти равнодушно ждёт развязки, а другой, перегруженный патологичным чувством вины и собственной ничтожности, считает, что он всё это заслужил.

Есть большие внутренние поломки, невротичная созависимость, синдром жертвы и прочие психологические премудрости, которые лишь в теоретических раскладках легко покидают поражённого ими человека.

Есть утраченный контакт с собственными чувствами, при котором человек перестаёт ощущать чудовищность происходящего с ним и верит в то, что если он ничего не испытывает, то и делать ничего не надо.

Есть неспособность решиться даже на маленькие перемены, и неумение брать ответственность за собственную жизнь тоже, несомненно, есть, но и это не повод отправить человека на помойку безысходности.

Есть выгорание.

Есть и многие другие причины, но пишу я сейчас вовсе не для того, чтобы оказавшиеся в персональном аду даже думать перестали о том, что выбраться возможно.

Я пишу для того, чтобы поменьше стало судящих-рядящих и стопроцентно уверенных в том, будто уж с ними-то такого точно не случится, а те, с кем случилось, сами виноваты.

Это не так.

И для того, чтобы те, чьё отчаяние неумолимо перерастает в безысходность, поняли, что отчаяние – всего лишь сигнал психики, который пытается активировать защитные механизмы.

Парадокс, но для того, чтобы начать движение на выход, не нужно приподнятого позитива.

Нужно чувствовать боль, злость, отчаяние, ненависть к той территории, где нет безопасности, и ненависть к тому, кто является источником твоих страданий.

Нужно пробудить в себе ту агрессию, которая является движущей силой и позволяет сделать необходимый рывок вперёд.

Нужно признать своё состояние, но не жалость к себе.

Нужно очень хотеть на свободу, понимая, что это право, а не привилегия избранных.

Никто не родился для того, чтобы кто-то мог над ним измываться, ставить жестокие эксперименты или эксплуатировать его беспомощность и доверие.

Дышите. И на каждом вздохе думайте о том, что запасного себя вам в карман не положили…

И пусть всё получится.

В выгорании важно научиться утешению…

Утешить взрослого человека – не значит убаюкать его ласковыми словами о том, что всё пройдёт, или иллюзорно снизить для него степень серьёзности происходящего.

Такое только для детей. Для детей любого возраста.

Там, где ребёнок вырос, утешить можно, дав опереться на себя, и оставаться бережным, пока человек, выходя на территорию беспощадной правды, формирует свой личный смысл всего того, что ему приходится пережить прямо сейчас и предстоит потом…

Взрослое утешение не пережёвывает за другого те вещи, которые человек должен обмыслить сам, иначе это будет вложением в его беспомощность.

Точно такую же, какой награждают своих совсем не маленьких детей гиперопекающие родители, убеждённые в том, будто всего лишь хотят уберечь их от опасностей, а на самом деле упорно не признающие в них возможность самостоятельно справляться со всем тем, чем полна абсолютно любая жизнь.

Утешить – значит дать знать, что человек не потерял для тебя ценности в своей боли, в своём временном ступоре, в своей тревожной растерянности, в своей сегодняшней неспособности справиться самому.

Утешить – значит дать возможность проговорить всё, что есть, и как есть… и слушать, слушать, слушать.

Утешить – значит не вставать в иерархичное покровительство, показывающее, что с тобой такого точно не случится.

Утешить – значит не подкармливать его самообман, но помочь отыскать наиболее безопасные точки.

Утешить – значит просто оставаться человечным.

Иногда для этого и слов не нужно. Достаточно дать знать, что ты здесь…

И не стоит думать, что в утешении нуждаются только хронически слабые, только наиболее напуганные, только не умеющие брать ответственность.

Мы все в нём нуждаемся.

Как в сне…

Не разовая бессонница на психологическом уровне – стресс интеллекта (особенно высокого) в состоянии непримиримости.

Бывает и по-другому, но часто именно так.

Причём непримиримость эта, если можно так сказать, «аутоиммунная», то есть не та, что активно действует снаружи, агрессивно проявляется, неустанно ищет выход гневу и так же неустанно – виноватых… а та, что остаётся внутри и всё разрушение направляет на самого человека, хронически её проживающего.

Это сложный и неоднозначный процесс, трансформирующий личность.

Особенно ту, что осознанно стыдится своей невозможности смириться с тем, что не получилось принять: здесь и судьбоносная необратимость, и непережитая разлука, и на высокой ноте оборвавшиеся чувства, что, быть может, продолжают жить внутри, но уже не имеют внешнего взаимодействия с кем-то важным.

И много чего ещё.

Человек мучится, потому что давно знает, что нельзя не смиряться, нельзя добывать любой ценой, нельзя стучать в закрытые двери, нельзя переиначить без насилия чужие решения, нельзя переиграть судьбу, нельзя отменить то, что от тебя не зависит…

Но всё, что он может в данный период своей жизни, – это связать себе руки для действий.

Он ничего не делает и пытается как-то жить, но непримиримость не отпускает его.

Она становится тем сигналом, который стремится достучаться через инструменты, которые невозможно игнорировать: бессонница здесь беспроигрышный вариант, так как это одно из самых мучительных состояний для психики.

Пытаться спать с таблетками – выход, и на какое-то время даже необходимый, но это всё-таки сон на уровне фармакологического самообмана, который естественным не назовёшь даже с натяжкой. Плюс привыкание, что тоже зло.

Какой же путь?

Желательно – путь правды.

Это заблуждение, что здоровый сон доступен лишь умиротворённым и счастливым. Так бессонница давно превратилась бы ещё в одну пандемию…

Правда – это прежде всего отказ от побега. Неважно, из чего она состоит, но её важно признавать. Без красивой одежды. Как есть.

Не принять с миром то, что внутренние убеждения или вера требуют принять с миром, – тоже правда.

Правда о простом человеческом бессилии, о способности роптать, о мятежности, о не всегда возможном подчинении даже самому себе… и это тоже не стыдно, потому что человек хрупок.

Бессонница отступает, пусть и не сразу, если ты ложишься в постель, не отогнав ни одной мысли, и ни в чём себя не обманув.

Даже непримиримости нужен отдых. Так я говорила себе когда-то, когда уже и таблетки отказывались прислать мне спасительный сон…

Если вы не спите, то честно спросите себя о том, с чем не можете примириться.

Просто спросите. Вслух.

И просто ответьте. Тоже вслух.

Не просите сна. Вообще ничего не просите.

Лишь постарайтесь услышать себя в своей правде. И встать на свою сторону.

Вот этого не хватает вашему сну – единомышленника.

Того, кто не гнобит вас, не требует, не уговаривает, а всего лишь знает, что бывает по-разному, но это не отменяет полноценной жизни. Настолько полноценной, насколько это возможно именно сейчас.

Сон – время, отпущенное нам природой для восстановления.

Если мы пропускаем его, значит, процессы разрушения и выгорания пока не остановлены.

Бережнее… Не примириться можно с чем угодно, кроме самого себя.

А вот ещё состояние: очень много возможного становится невозможным и является частью очередного выгорания исключительно по причине излишнего стремления получить во что бы то ни стало.

Излишнее стремление, или невроз одержимости…

Эти два простых слова на протяжении бесконечного количества времени остаются генеральным спонсором целого ряда человеческих поломок, обусловленных мучительной зацикленностью как на собственных желаниях, так и на попытках побыстрее стать своим там, где своим ты становишься через набор определённых маркеров.

Так, например, очень часто одержимость замужеством и рождением ребёнка преследует многих женщин вовсе не потому, что они уже конкретно кого-то любят, состоят в надёжных отношениях и чувствуют свою полную готовность к материнству, а только потому, что всё это позволяет на внешнем уровне попасть в стереотипно существующий клан «состоявшихся женщин» и перестать испытывать внутреннюю неполноценность.

Настойчивая оккупация другого человека, которая может длиться годами, едва ли имеет какое-то отношение к любви, но прямое – к идентификации собственной власти и умению добиваться своего во что бы то ни стало.

Стремление иных получить определённую известность, а то и громкую славу – далеко не всегда признак рвущегося наружу скрытого таланта, а попытка стать заметным для себя самих и что-то доказать ни во что не ставящим их людям.

Навязчивое желание быть обладателем культовых или просто крутых и непременно трендовых вещей – не обязательно соответствует истинной способности знать в них толк, испытывать эстетическое удовольствие или по-настоящему нуждаться в них, а всего лишь является одним из способов возвыситься над другими.

И даже неистовые сексуальные эксперименты, погоня за эротической экзотикой и, как бы это странно ни звучало, тотальный контроль за получением оргазмов – часто никакое не доказательство сильнейшего темперамента и неутомимой потребности в поиске новых наслаждений, а всего лишь подсознательное желание начать чувствовать хоть что-то и заслужить восхищение в глазах часто меняющихся партнёров.

Что объединяет все эти истории, несмотря на тот индивидуальный оттенок, который обусловлен разностью абсолютно каждого человека, в них оказавшегося?