Текст книги "Песня для кита"

Линн Келли
Песня для кита

Lynne Kelly

SONG FOR A WHALE

Song for a Whale © 2019 by Lynne Kelly

Jacket art © 2019 by Leo Nickolls

Серия «Книга-событие»

© Погосян Е., перевод на русский язык, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Для всех, кто когда-либо чувствовал себя одиноким

1

До прошлого лета я думала, что с китом на нашем пляже у меня общее только имя.

Я сидела с дедушкой на песке и разбирала найденные на пляже ракушки, кусочки плавника и дикие цветы с дюн. Ракушки и плавник предназначались для бабушки, а цветы для кита. Дедушка поинтересовался, как дела в школе, и я ответила – как всегда, что значило – не очень хорошо. Я проучилась здесь уже два года, но всё равно чувствовала себя новичком.

Дедушка похлопал по песку рядом с собой.

– Ты знаешь, что она скорее всего тоже была глухой? – спросил он на языке жестов.

Мне не требовалось уточнять, кого он имеет в виду. Самку кита похоронили здесь целых одиннадцать лет назад, и родители много раз рассказывали, как тогда всё было.

Я покачала головой. Нет, я этого не знала, и мне было непонятно, почему дедушка вдруг сменил тему. Может, просто не знал, что ещё можно сказать мне про школу.

Китиха выбросилась на берег в тот день, когда родилась я. Когда её заметили в прибрежных водах, на берегу собралась толпа: все следили, как приближается кит. Бабушка зашла в ледяную февральскую воду и попыталась оттолкнуть её на глубину, как будто и правда могла помешать сорокатонной махине двигаться в выбранном направлении. Это было просто опасно. Даже измученная и ослабевшая, китиха могла прихлопнуть её одним лёгким движением хвоста. Я не могла сказать, что стала бы делать на бабушкином месте – тоже полезла бы в воду или просто стояла и смотрела.

– Но она не была глухой от рождения, как мы с тобой, – продолжил дедушка. – Учёные потом обследовали её и сказали, что это случилось позже. Может, она оказалась вблизи от места взрыва нефтяного танкера или полигона, где испытывали бомбы.

Когда дедушка рассказывал историю, он жестикулировал, как поэт. Его руки повествовали мне о том, как кит движется в толще воды, и внезапно застывает, и ходит кругами, снова и снова, как будто пытаясь вернуть звуки. Может, потому она и выбросилась на берег, предпочтя его океанским глубинам, где ей полагалось находиться. Ивасёвые полосатики, или сейва́лы, вообще не заплывают в Мексиканский залив. Только она, только однажды.

– Но для неё это было не так, как для нас, – продолжал дедушка. – Киты не могут плыть, не прокладывая путь звуком. Океанские воды темны, они покрывают большую часть поверхности земного шара, и киты обитают в этом пространстве. Они ориентируются с помощью звука и разговаривают друг с другом на больших расстояниях.

Лишившись привычных звуков океана, китиха потерялась во внезапно онемевшем мире. На пляж прибыла группа спасателей, которые попытались ей помочь, и её назвали Айрис. А бабушка уговорила моих родителей дать мне такое же имя, раз я пришла в этот мир в тот же день, когда китиха из него ушла.

После того как морские биологи закончили свою работу, самку кита похоронили прямо тут же, на пляже – заодно с тайной её появления на берегу.

Мы жили здесь до того, как я закончила второй класс, когда наша семья переехала в Хьюстон – там у папы была новая работа. С тех пор мы приезжали на пляж пару раз летом. Хорошая новость состояла в том, что новый дом оказался ближе к дедушке с бабушкой. Я одна страдала глухотой в нашем семействе и теперь могла проводить больше времени с ними. Но всем нам не хватало нашего пляжа, а мне не хватало рядом таких же детей, как я. Хотя в моей старой школе было всего несколько глухих ребят, этого уже было довольно. Мы учились вместе и поддерживали друг друга.

– Вокруг нас, – показал дедушка, – целое море света, и всё, что нам надо, – найти то место, где ты почувствуешь себя дома. Иногда на это требуется время. Но ты с этим справишься. Ты найдёшь свой путь.

Жаль, что я сразу не спросила его, сколько времени на это потребуется.

2

Я пришла к выводу, что отправлять меня в кабинет директора – единственная радость в жизни мисс Конн. Но даже отдавая себе отчёт, что на мне лежит ответственность за её счастье, я попыталась пробраться в класс незамеченной. Я опоздала всего-то на минуту, причём по серьёзной причине.

Но не успела я сесть за парту, как мне указали на дверь.

Когда я вернулась в класс в сопровождении сурдопереводчика мистера Чарльза, мисс Конн обратилась к нему:

– Скажите Айрис, чтобы она пересела к Нине, и Нина будет ей помогать.

Она всегда говорила так, будто меня здесь нет. Мистеру Чарльзу надоело повторять, что нужно говорить прямо со мной, а он переведёт, а не начинать «Скажите Айрис…». Наконец он сдался и больше не напоминал об этом. До неё всё равно не дойдёт.

И я не нуждалась в чьей-то помощи, и уж тем более от Нины.

– Я сама себе помогу, – показала я.

Когда мистер Чарльз озвучил это для мисс Конн, физиономия у неё сделалась ещё более кислой, чем обычно, – хотя до сих пор я считала такое невозможным. Она не снизошла до дальнейших объяснений и просто выставила указующий перст в сторону Нининой парты.

Этот план был вполне в духе мисс Конн, считавшей Нину лучшей в классе, а Нина при этом думала, что владеет языком жестов. Она сунула нос в какую-то книжку в библиотеке и теперь мнила себя экспертом. Некоторые люди настолько уверены в себе, что всерьёз считают себя безупречными.

Пока я перебиралась из-за своей парты на её территорию, Нина что-то просигналила мне.

Я спросила у мистера Чарльза:

– Она назвала себя гигантской белкой?

Ему пришлось стиснуть губы и посмотреть в сторону, прежде чем он смог ответить:

– По-моему, она имела в виду «хороший партнёр».

Я и сама поняла, но смешить мистера Чарльза было моим любимым занятием.

Я перегнулась через ряд и заглянула в книгу Клариссы Голд. Мистер Чарльз перевёл мой вопрос, когда я поинтересовалась у Клариссы, что они изучают. Нина попыталась влезть со своим неуклюжим языком жестов. И когда я не обратила на неё внимания, буквально притиснулась к моему лицу. Словно я её не видела. Однако я не сводила глаз с мистера Чарльза – он знал, что делает. Нина продолжала размахивать у меня под носом руками, как будто передо мной кружили надоедливые насекомые, от которых мне не терпелось отделаться, и я не без удовольствия шлёпнула её по запястью, показав «Стоп!». Мистер Чарльз вмешался и добавил, что это может отвлекать, когда двое пытаются объясняться жестами одновременно. Обычно он старался не встревать, потому что хотел, чтобы я сама научилась справляться, но, видимо, Нина достала и его тоже.

Не прошло и пяти минут, как мисс Конн спросила у Нины:

– Тебе удаётся помогать Айрис?

– Да, по-моему, она уже понимает, – заявила Нина.

Понимает. Я старательно уткнулась носом в тетрадку, чтобы не превратиться в персонажа комикса, у которого из ушей валит дым. Торопливо записав последний ответ, я шумно захлопнула тетрадь и показала «Готово».

Я хотела достать мобильник, чтобы прочесть новости в интернет-журнале «Антиква Радио Мэгэзин», загруженного сегодня утром. Если разложить на парте раскрытую книгу, то, наверное, можно будет читать с экрана, спрятав телефон на коленях. Но не успела я сунуть руку в сумку, как мисс Конн что-то сказала мне и показала на свой рот. Она постоянно так делала, как будто это каким-то чудом позволило бы мне её понять. Однажды за ужином я сказала родителям:

– Эй, а я больше не глухая. Мисс Конн показывает на свои губы, когда разговаривает со мной, и я всё понимаю. Удивительно, как вы до этого не додумались.

Когда я только пришла в эту школу, она попыталась удержать руки мистера Чарльза, чтобы я старалась читать по её губам. Я не поняла, что ответил ей мистер Чарльз, но она отдёрнулась так, словно прикоснулась к раскалённому утюгу, и больше не пыталась его останавливать.

Мы просто не обращали внимания на её попытки, и мистер Чарльз продолжил переводить, что говорит мисс Конн: я должна снова написать сочинение по выбранному мной стихотворению. Это было глупо. Я выбрала хороший стих и написала хорошее сочинение.

Когда мисс Конн вернулась с моей тетрадкой, у неё был такой вид, будто она разжевала кислую сливу. Вообще-то ничего необычного, только в следующую секунду к этому прибавилась ещё и брезгливая гримаса, как от ужасной вони.

Мисс Конн протянула мне тетрадь, и первое, что бросилось в глаза, были красные чернила. Через всю страницу шла алая надпись:

«Это не стихи!»

И это было неправдой. Я взяла эти стихи из игры для запоминания языка жестов, которую разучивал со мной дедушка: один начинал рассказ, а другой продолжал, по одному жесту за ход. Задача состояла в том, чтобы наши руки держали одну и ту же форму на протяжении всей истории. Например, если мы начинали со сжатого кулака, то и остальная часть истории тоже должна была показывать кулак. И так мы делали шаг за шагом до тех пор, пока могли придумать что-то ещё, не нарушая правила формы руки.

Моя любимая история начиналась с дерева с густой кроной. Листок ветром оторвало от ветки, он упал в реку, проплыл по течению и прибился к берегу. В конце концов его подобрала птица, чтобы построить на дереве гнездо. Мы рассказывали эту историю, всё время держа руки открытыми, как римская буква «V».

На бумаге это выглядело по-другому. Бумага плоская, и я не могла воспользоваться пространством вверху и внизу, чтобы передать всё точно. И в английском языке слова имеют не такую форму, как в языке жестов. Но вот как я это записала:

 
Развеваются листья,
Кружатся, взлетают,
Их теченье уносит
И на берег бросает.
Один листок достался птице.
Она вплела его в гнездо.
 

Все строчки были перечёркнуты жирной красной линией. Я достала из пенала свою красную ручку, не спуская глаз с мисс Конн. И под её надписью «Это не стихи!» так же жирно написала: «А я считаю, что это стихи».

Когда дедушка умер, я всё время гадала, видит ли он меня, может ли каким-то чудом оказаться рядом. Но в эти минуты я особенно страстно желала, чтобы он был где угодно, только не рядом со мной. Я не хотела, чтобы он видел, что мисс Конн сделала с нашей историей. Сделала с нами.

Все уставились на меня, раскрыв рты, пока я медленно комкала в руках бумагу. Нина, как всегда, прижала палец к губам, как будто это была её обязанность – напоминать мне, что предметы издают звуки, а шуметь не положено. Но я не швырнула бумажный ком ей в лицо. Я бросила его в другой конец класса, где он угодил в корзину для мусора вместе с деревом, и листьями, и рекой, и птицей в гнезде – раскромсанными на куски алой надписью.

3

Несмотря на то что электроника считается наукой для мужчин, занятия в научном классе, где я не ловила ворон на небе, нравились мне больше всего. Обычно я всегда была внимательна, потому что любила науку и нашу учительницу, Софию Аламиллу. Мне нравилось даже то, какими плавными жестами слетает с моих пальцев её имя.

Мисс Аламилла написала на доске буквы: Гц.

– Помните, что это значит? – спросила она.

Поднялось совсем немного рук, и мисс Аламилла вызвала меня. Я показала по буквам г-е-р-ц, и мистер Чарльз перевёл для неё и для класса:

– Герц.

– Правильно, – кивнула мисс Аламилла. – И что это значит?

– Частота звука.

Мне стало интересно, почему мисс Аламилла вспомнила про частоту. Мы ещё два месяца назад сдали по ней зачёт.

– Я обнаружила кое-что, прямо относящееся к нашей сегодняшней теме, – сказала учительница, как будто услышала мои мысли. – Это про некоторые виды китов, и вы скоро сами поймёте, почему так важна частота их песен.

Мисс Аламилла нажала несколько клавиш на своей компьютерной клавиатуре, и в её очках отразилось запущенное на экране видео. Большой экран над её кафедрой засветился синим, с надписью в углу «нет сигнала».

Я сразу пошла к столу мисс Аламиллы, хотя она даже не успела показать мне «Помоги, пожалуйста». Снова запустив видео, я дала компьютеру команду передать сигнал на экран и нажала СС в нижнем углу, чтобы включить титры.

Пошло изображение: кит плывёт по океану. Благодаря титрам я могла читать слова с экрана, а не с рук мистера Чарльза. Серо-голубая туша кита заполнила весь экран, мощный хвост ходил вверх-вниз.

Комментатор рассказывал о ките по имени Синий-55, который путешествовал в одиночестве, а не со своими сородичами. Учёные давно следили за ним, и он всегда был одиночкой: ни друзей, ни семьи, чтобы плыть вместе или поговорить. Это был так называемый усатый кит, он питался планктоном и мелкой рыбёшкой, не терзая зубами кальмаров и тюленей, как касатки. Но он был смешанных кровей. Его мать была голубым китом, а отец – финвалом.

– Главная проблема, – продолжал комментатор, – в уникальном голосе Синего-55. Большинство китов общается на частоте примерно 35 Гц, тогда как этот одиночка поёт на частоте 55 Гц.

И всего двадцать герц создавали огромную разницу. Этот кит говорил на языке, понятном лишь ему одному.

– Более того, сама его песня была неповторима: даже если бы другой кит сумел его услышать, он не понял бы смысла посланий. Видимо, Синий-55 не мог общаться даже со своими родителями.

У меня всё сжалось внутри. Я тут же захотела, чтобы на экране рядом с Синим-55 проплыл другой кит. Чтобы он хотя бы посмотрел на него.

– Необычные сигналы Синего-55 были впервые зафиксированы военными в конце 1980-х годов. Морские биологи установили источник звука и причину странного одиночества этого кита в океане.

Я сама ничего не замечала, пока буквы на экране не расплылись: у меня из глаз текли слёзы. Мистер Чарльз протянул мне свой платок. Наверное, я всхлипывала или что-то в этом роде.

– Аллергия, – показала я, не отрываясь от экрана.

Комментатор ещё рассказал, что исследователи морской фауны год назад попытались прикрепить Синему-55 электронный чип, чтобы отследить его перемещения в океане, также оказавшиеся беспорядочными, непохожими на передвижения остальных китов. Они взяли на анализ образец его кожи. Так им удалось выяснить, что его родители происходят от разных видов. Но не успели они прикрепить чип, как кит ушёл на глубину. Он больше двадцати минут не поднимался на поверхность, чтобы сделать вдох. Без чипа единственным способом выследить его были сигналы с глубоководных микрофонов, фиксировавших необычное пение.

Я не помнила, как поднялась с места, но когда видео закончилось и мисс Аламилла начала говорить, мне пришлось следить за мистером Чарльзом. Все смотрели, как я вернулась за свою парту. Моя тетрадь упала на пол – наверное, я столкнула её, когда вставала. Я оставила её лежать на полу.

– Представляете? – спросила мисс Аламилла. – Скитаться в океане столько лет, никогда ни с кем не общаясь?

– Да.

Она что-то добавила про частоту звуков, но я уже не обращала внимания. Мистер Чарльз рукой показывал, как движется плывущий кит. Мисс Аламилла продолжала рассказывать про Синего-55. А я смотрела сквозь мистера Чарльза, как будто всё ещё видела кита на экране.

У него не было ни друзей, ни семьи, никого, с кем он мог бы поговорить на одном языке. Но он продолжал петь. Он звал и звал, и никто его не слышал.

4

Он не всегда плавал в одиночестве. Давным-давно, когда в океане не было звуков громче, чем пение китов, он был членом стада.

Те первые киты пытались с ним говорить. Они каждый день меняли свои песни, пытаясь подстроиться под него.

Он отвечал на их зов, но ни одна из его песен ничего для них не значила. Они считали, что он ничего не понимает.

Они говорили друг с другом помимо него, через него, сквозь него. Как будто он был коралловым рифом или лесом из водорослей, через который проплывало стадо. Однако он слышал их всех до одного.

Он понимал их отчаяние, их неспособность его понять, даже когда они жаловались друг другу, что он никогда не сможет стать членом стада, не сможет предупредить их, что близко хищники или что воды пахнут обильной пищей.

– Неправда, я могу! – повторял он. – Вон там волны полны криля! – Он поворачивался, чтобы показать им путь. Он пел изо всех сил, отчаянно стараясь, чтобы эти звуки походили на пение других китов в стаде.

Однако море ловило и отражало обратно его песню, слишком высокую, чтобы достичь слуха других.

Однажды ночью он проснулся, чтобы подняться на поверхность и вдохнуть воздуха, и обнаружил, что остался один. Слишком долго его родичи ждали, чтобы услышать хотя бы одну его песню – и наконец покинули его.

– Где вы? – запел он. – Как мне быть дальше?

Но он уже знал, что ответа не получит, что его песня звучит для него одного.

5

За обедом я хоть и сидела за общим столом, но всё равно оставалась одна. На самом деле я вполне прилично умела читать по губам – хотя и не собиралась говорить об этом мисс Конн. Дело в том, что каким бы хорошим чтецом ты ни был, всё равно упускаешь какие-то детали. Слишком многие звуки выглядят одинаково, а в компании вообще невозможно понять больше, чем одно-два слова то от одного, то от другого. А если люди едят, то и того хуже. Иногда ребята старались помнить, что нужно смотреть на меня, когда они говорят. Но рано или поздно всё равно отвлекались на болтовню с остальными, слишком быструю, чтобы я поспевала за ними. И всего один или два человека знали алфавит жестов и могли передавать предложения по буквам. Но это получалось так медленно, что я просто сказала им не терять времени даром и писать всё, что они хотели мне сказать. А когда я хотела показать им что-то в ответ, они тоже не поспевали за мной, если только я не замедлялась настолько, что к концу предложения они успевали забыть, что было в его начале.

Несколько человек за столом были из моего научного класса. Я всё ещё думала о ките по имени Синий-55. Может, они тоже? Но было непохоже, чтобы о нём говорили. Тем не менее мне бы хотелось спросить у них, как им кажется: этот кит привык всегда быть один или всё же хотел бы завести друзей? Может, он по-прежнему пытается петь так, как другие киты, но не может? Или вполне доволен своим одиноким пением?

Подошла Нина с компанией своих подружек и замахала мне так, будто хотела что-то сказать. Даже когда мне удавалось её понять, она не говорила ничего толкового. Но она ведь тоже смотрела видео про Синего-55 и явно интересовалась языком жестов. Я глубоко вздохнула и решила попытаться.

Как можно чётче я показала ей:

– Что ты думаешь про этого кита?

Нина ткнула пальцем в мою тарелку и просигналила что-то совершенно невразумительное. Я даже приблизительно не могла догадаться, что она хотела сказать.

Может, послание получилось невнятным оттого, что она была так взволнована и слишком торопилась? Поэтому её руки не поспевали за словами.

Я подняла руку, призывая её остановиться. Цифры и буквы были достаточно простыми для чтения, и я показала ей букву «С», чтобы обозначить «Синий», а потом дважды выставила перед собой руку с цифрой «5». Синий-55. Я слегка пожала плечами и вопросительно подняла брови. Теперь уж точно можно было догадаться, что я спрашиваю: «Что ты думаешь про этого кита?»

Однако она почему-то не желала ничего понимать, так же как я не понимала её речь. Ничего похожего на кит, или океан, или песня.

Я сдалась и обернулась к Санджаву: он сидел напротив меня и рассказывал о чём-то вроде нового уровня видеоигры, до которого он сумел дойти. Краем глаза я заметила, что Нина замахала руками ещё отчаяннее. Её подружкам пришлось отойти подальше, чтобы не получить по носу. И хотя всю эту возню затеяла Нина, на меня тоже начали обращать внимание. Санджав ткнул пальцем, как будто показывая, что мне следует посмотреть на Нину, однако я отмахнулась с таким видом, словно больше всего хочу узнать, чем кончилась его история с видеоигрой. При этом я незаметно покосилась на Нину: отстанет она или нет? Но Нина придвинулась так близко, что у меня покраснели щёки. Отлично. Этой девице хоть кол на голове теши. Я полезла в портфель и вырвала листок из тетради.

– Что собираетесь делать в выходные? – первое, что пришло мне в голову для начала нового разговора.

Нина встала ко мне вплотную. Чтобы почувствовать это, не надо было смотреть в её сторону – она так махала руками, что у меня развевались волосы. В конце концов мне всё же пришлось обернуться: все вокруг указывали на неё. Мне открылось поразительное зрелище. Я показала для Нины:

– Не понимаю. – И снова повернулась к ребятам.

Но и тогда она не сдалась. Она перегнулась так, чтобы оказаться прямо передо мною, и замахала пальцами у меня перед лицом. С меня было довольно. Мои щёки буквально полыхали. И все смотрели на меня как на тупицу, которая ничего не понимает.

Я отпихнула её и показала:

– Оставь меня в покое!

Я вовсе не хотела толкать её так сильно, однако она отлетела на других ребят, споткнулась и упала на пол. Рот у Нины широко распахнулся, как будто она закричала. Наверное, поднялся страшный шум: все в столовой соскочили с мест, чтобы увидеть, что происходит. Учителя, дежурившие во время обеда, протискивались к нам с озабоченными лицами. По губам одного из них я прочла:

– Что случилось?

Учительница подняла Нину на ноги. Та потирала ушибленный локоть, но в остальном выглядела вполне здоровой. Я закинула на плечо рюкзак и пошла прямиком в кабинет директора, хотя звонок ещё не прозвенел. Всё равно они каждый раз отправляют меня туда.