Текст книги "Российский колокол № 3 (45) 2024"

– Это для твоего же блага, – прошипела я, прижав свой нос к мокрому холодному носу пойманного в кожаный кокон животного, – понял? Чтобы никуда не свалился мне!

Кот лизнул меня в нос. Я отдёрнулась, вытерлась рукавом да так и замерла. С потолка на меня внимательно смотрели два больших нарисованных глаза.

– А ну вон пошли отсюда! – зарычала я.

Получалось так громко, зло и внушительно, что я сама испугалась. Кот на стене задёргался и забился. Только глазам мои крики были нипочём. Они же нарисованные. Но почему тогда я их только сейчас заметила?

Часа через два я немного успокоилась. Накормила кота котлетой с бутербродом – достала из раковины на кухне. Решила: если котлета стухла, он просто не станет её есть. Кота не проведёшь. Не знаю, по нраву ли пришлась шерстяному еда или он просто боялся меня снова разозлить. Но он умял половину котлеты. Вторую, поколебавшись, доела я.

К этому времени запал у меня пропал, бешенство сошло на нет. Остались только серая, как бетонный потолок, тоска да ощущение собственного бессилия. Надо было срочно выбираться из этого безумного трясущегося дома, пока он не обрушился и не похоронил меня под одной из своих бетонных конструкций. К тому же здесь было нечего жрать: мы с котом доели единственный бутерброд. Но я ничего не могла. Молча смотрела, как кружатся по комнате марки, и даже не попыталась выглянуть в окно, узнать, где я и что происходит.

Впрочем, сделать это было непросто. Узкая щель окна протянулась почти под самым потолком, так что, для того чтобы дотянуться до него, пришлось бы на что-то взгромоздиться и при этом не угодить в дыру. С учётом непрерывных толчков и болтанки затея казалась опасной. Так что я лежала на неудобном матрасе с впивающимися в бока пружинами и не могла себя собрать.

В комнате начало темнеть, за окном сгущались сумерки. Я вздохнула и начала распутывать кота. Бедолага всё-таки не заслужил подобного обращения. К тому же, я себя знаю, завтра меня накроет стыдом.

Окончательно распутав кота, я аккуратно поставила его на матрас. Животное потопталось, разминая ноги, а после с потрясающей скоростью выскочило за дверь. Что ж, ты сделал правильный выбор, котик. От такой злой дуры, как я, надо держаться подальше. Пусть коротает свои последние дни в одиночестве.

В конце концов, устав от самобичевания, я задремала, но тут меня что-то напугало в полусне. Я подскочила и села. Темно. Толчки, грохот и скрежет прекратились, и тишина казалась абсолютной. И в этой тишине я явственно слышала приближающийся шорох: «Шурх-шурх-шурх». А когда в дверном проёме зажглись два круглых жёлтых глаза, я как никогда была близка к тому, чтобы, закрыв лицо руками, завизжать от страха. Глаза приближались.

Что-то шлёпнулось на матрас около моих ног. А потом мягкая лапа требовательно коснулась моей руки. Котик нашёл ещё один пакет с бутербродом и приволок мне.

– Мя! – сказал котик, что означало: открывай давай!

И вот тогда мне стало по-настоящему стыдно.

– Котик, прости злую дуру и… давай я буду звать тебя Пакетом.

– Мя! – заявил Пакет, и я предпочла расценить это как подтверждение согласия.

Утром мы нашли ещё три упаковки с бутербродами. Две – Пакет, одну – я, в раковине. Я могла поклясться половиной своих мальчиков, что вчера никакой упаковки там не лежало. Впрочем, себе и своей внимательности я уже не доверяла. На кухне, прямо над кухонной полкой, красовался ещё один нарисованный глаз, самый здоровенный из всех, что я видела. А на стене в уборной никакого глаза больше не было.

К вечеру тряска и подпрыгивание дома усилились до жути. Меня тошнило. Объевшегося котлетами Пакета рвало по всей квартире. Я сначала ползала и подтирала за ним, а потом махнула рукой. Решила, пара лужиц кошачьей блевотины общую ситуацию особо не ухудшит.

Наконец измученный котик на заплетающихся ногах пришёл к моему матрасу в углу:

– Мя…

Я положила его рядом с собой и тихонько погладила между ушами. Но Пакет лежать не захотел. Он поднялся, сделал несколько шагов по матрасу и встал на задние лапы, опершись о стену.

– Мя! – требовательно протянул он.

Мои брови поползли вверх – Пакет хотел, чтобы я снова примотала его к стене.

Я согласилась не сразу, примерно после двадцатого мява и трёх осторожных укусов. Аккуратно обвязала его ремешками, готова была сразу же снять неразумного Пакета, когда одумается. Но котика всё устраивало. Он висел на стене и вертел головой. Его больше не тошнило. Когда я чесала его между ушами, Пакет жмурился и мурлыкал. Ну хоть кому-то хорошо и спокойно.

Стемнело, я ворочалась, пытаясь заснуть. От скособоченного матраса болели спина, плечи и бока. Я подумала: может, с другой стороны он не такой бугристый? Что, если я переверну его?

Дневная болтанка превратилась в лёгкую вибрацию. Прошлой ночью тоже так было. Так что, если что, уходить надо ночью. Понять бы только как.

Матрас оказался тяжёлым, приподнять его мне удалось не сразу. Поставив полосатую конструкцию на бок, я сразу же убедилась, что затея моя бестолковая. Снизу я обнаружила массивный деревянный каркас. Спать на таком явно не будешь. Я выругалась и собиралась уже вернуть конструкцию в исходное состояние, но тут в узкую щель окна заглянула луна. Луч осветил пол под матрасом, и я увидела здоровенный, грубого вида нож и запылённый альбом без обложки. И то и другое казалось полезным, нож всегда пригодится, а альбом можно листать долгими пустыми днями, перед тем как мы с Пакетом сдохнем от голода: все котлеты мы съели.

Я протянула руку и схватила одну из кружившихся в воздухе марок. С бумажного квадратика на меня смотрел Энди Дюфрейн. Между бровями у него залегла глубокая складка, но взгляд оставался решительным. По некоторым источникам, этого человека никогда не существовало, он был героем то ли книги, то ли фильма. Но меня так поразили его ум, решимость и гениальный удавшийся план побега из тюрьмы, что я решила считать его реальным человеком и записала в армию своих мальчиков.

– Энди, ты бы на моём месте обязательно что-то придумал, – прошептала я, поцеловала бумажный квадратик, подбросила его в воздух. Пусть кружится.

Проснулась я рано. В окно неохотно лился серый свет. Котик дремал в своём кожаном коконе. Подтянув к себе найденный ночью альбом, я раскрыла его на середине и обнаружила там чертежи унылого многоэтажного дома. Ничего интересного, но выбирать особенно не приходилось. Я пролистала альбом с середины до конца, потом перевернула и начала смотреть с самого начала.

Через пару часов я уже могла объяснить, в чём отличие серии панельных домов 1МГ-600 от 1МГ-600Д, а дома серии 1605-АМ/9 заслужили моё отвращение своим уродством. Я листала альбом, сравнивала планировки из альбома с квартирой, в которой были заперты мы с Пакетом, – вдруг совпадёт? Смысла в этом никакого, но хоть какое-то развлечение.

Кот заворочался в ремнях. Я распутала его и опустила на пол. И тут меня осенило. Вся! Стена! В ремнях! В прочных кожаных ремнях! И каждый из них выдержит мой невеликий вес. Похоже, у нас с Пакетом появился шанс.

– У-ху! – воскликнула я, в восторге выбросив вверх руку со сжатым кулаком.

И тут же что-то шлёпнулось мне на голову. Я охнула и вскочила. На полу лежал запечатанный пакет с котлетным бутербродом. А через пять минут котик принёс мне ещё один такой же.

Этим утром дом качался, но как-то плавно и не слишком уж сильно. И я решилась – подтащила тяжеленный матрас к окну, забралась на него, предварительно прикинув, куда буду спрыгивать, если сильно тряхнёт, чтобы не нырнуть в дыру в центре комнаты. Вытянув шею, приблизила лицо к грязному стеклу и…

За окном шли дома. Десятки, может быть, сотни домов. Бодро бежали низкие пятиэтажки. Над ними, как великанские спичечные коробки, возвышались башни И-209А с восемьдесят первого разворота альбома. Серые, грязные, они шли на двух бетонных лапах, напоминающих птичьи, опасно раскачиваясь во все стороны. Поодаль деловито топал длинный десятиэтажный (я сосчитала) дом с линиями балконов, своим видом наводящих на мысли о трёхдневной грязи под ногтями. Множество тонких белых ножек несли его вперёд. Он постепенно обгонял дом, из окна которого я смотрела на мир. И да, мой дом тоже бежал. Его ног я видеть не могла, но сомневаться не приходилось. Стала понятна природа тряски, донимавшей меня в эти дни.

Жуткое зрелище. Одновременно унылое и безнадёжное. Я простояла на матрасе не менее часа, ничего не менялось. Только одни дома вырывались вперёд, другие отставали. Устав таращиться на плиты в потёках, тёмные швы и неопрятные балконы, я спустилась, абсолютно не понимая, что мне теперь делать.

Поначалу я просто всем сердцем хотела удрать из этого дёрганого дома и приходила в отчаяние оттого, что не знала как. Теперь у меня появилась возможность, вот только мне больше не хотелось наружу. Где мы сейчас? Куда бегут все эти уродливые дома? Что мы с Пакетом будем делать, когда выберемся?

Скорее всего, нас растопчут. Мы мошки, жучки-паучки для этих громадин. В таком случае лучше остаться внутри. Ведь в конечном счёте эти дома должны куда-то прибежать. Как поезд, что, как бы долго ни ехал, всё равно прибудет на вокзал. Тут, внутри, есть вода в кране, котлеты падают с потолка. Можно жить.

А если мы никогда никуда не приедем? Что, мне так и состариться здесь?

И, кстати, о состариться… Я прошла к рогатому ящику, заменявшему мне зеркало. Я уже приноровилась к тряске, даже немного обнаглела. Главное – не продолжать в том же духе. А то окончу свои странные дни, валяясь внизу с переломанной шеей.

Мне показалось, что с прошлого раза экран стал больше похож на зеркало. Отражение стало чётче и ярче. Очередная странность. И ещё. С экрана на меня смотрело моё накрашенное лицо. Я сто лет не пользовалась косметикой! Что вообще происходит?!

Впрочем, себе я скорее нравилась, какой-то я стала выразительной. Но всё же неожиданный макияж лучше смыть. Мало ли что. Если воспалятся глаза, в них даже закапать нечего – кроме своих мальчиков, я почти ничего с собой не взяла.

Над ящиком на стене красовался свеженарисованный глаз. Я погрозила ему кулаком и пошла на кухню, к раковине. Вода воняла, умываться было неприятно. А ещё мне показалось, что и смывать мне нечего.

Вернулась к ящику – так и есть. Ничего не изменилось: тени, подводка, тональник… Отличный макияж, только не макияж. Я провела рукой по щеке – похоже, я теперь всегда такая. Я покрутила головой перед экраном. Это вообще я? Никогда не была такой красивой и… важной. Впору в саму себя влюбиться.

– Ладно, смотри, что с тебя взять! – сказала я нарисованному глазу над ящиком. – Скажи, что я тебе нравлюсь. Ведь нравлюсь же?

И широко, кривляясь, улыбнулась.

Глаз вздрогнул и моргнул. Дважды.

В последующие дни я мастерила лестницу из ремней – посрезала их со стены, словно бороду ей постригла. Меня это занятие успокаивало. Я ведь как не понимала, что происходит, так и продолжала не понимать, вот только это меня больше не беспокоило. Бегущие дома – так бегущие дома. Как только я доделаю лестницу, я сама смогу сбежать из этого бредового сна. Надеюсь.

Пугающие меня нарисованные живые глаза куда-то исчезли – и спасибо. Мы с котиком продолжали находить пакеты с бутербродами в самых неожиданных местах. Так что смерть от голода нам пока не грозила. Я думаю, это Светошар так причудливо исполнил кошачье желание – тогда, на вокзале, котик больше всего на свете хотел тот бутерброд, что вредный старикан положил на Шарик. И ворона его тоже хотела. Так что в этом есть и её заслуга. Но если начать думать в этом ключе, встаёт вопрос: а чего хотела я сама и что из этого получилось? Неужели я мечтала застрять в доме, несущемся неведомо куда, вместе со своими собратьями, словно птичья стая, мигрирующая в тёплые края? И при чём здесь желание вороны?

Моя теория о желаниях, конечно, бредовая. Но изнутри непротиворечивая. Вот, например, эти уродливые дома. Почему мне кажется, что именно по таким маленький Гек защищал курсовую? Каким надо быть человеком, чтобы нравилось вот такое?.. И где-то этот странный мальчик сейчас?

Котик продолжал проситься на стену. Так его не тошнило, и, кажется, только в таком положении он чувствовал себя уютно и спокойно. Так что я оставила несколько ремней для него, не стала срезать. На лестницу материала и так хватало.

Когда я уставала, я либо лезла на окно смотреть на серые бегущие дома, либо выхватывала наугад кружащуюся в воздухе марку и часами говорила с одним из своих мальчиков.

На третий день к вечеру я закончила лестницу.

У меня было три пути наружу: через окно, через шахту подъезда, ту, где я нашла котика, и через шахту санузла. Подумав, я выбрала последний вариант: по пути я могла бы осмотреть квартиры, расположенные снизу, ведь туалеты никто не запирает на ключ. По моим прикидкам, их должно было быть от шести до восьми. Там могли найтись полезные вещи, ну и просто интересно же посмотреть. Пока дом отдыхал, у меня была пара часов без тряски, даже больше, но потом стемнеет, а я без фонаря.

Прямо под дверью из дырчатой плиты перекрытия торчала пара стальных прутов, как будто специально здесь оставленных, чтобы мне проще было закрепить лестницу. Впрочем, я бы и без них справилась.

Я уже занесла одну ногу над шахтой, но в последний момент подумала, не взять ли мне с собой нож. Мало ли с кем я там внизу встречусь. Так что я сходила к матрасу за ножом. А вернувшись и снова заглянув в шахту, обнаружила, что лестница подрагивает, словно кто-то пытается по ней подняться. Я охнула и зажала рот рукой. Попыталась втянуть лестницу обратно, но не смогла: на ней явно кто-то висел. Тут я по-настоящему пожалела, что у меня нет фонарика. Тьма, скрывавшая от меня большую часть шахты, не позволяла рассмотреть того, кто так целеустремлённо поднимался по моей лестнице.

Я медленно вдохнула и столь же медленно выдохнула. Нельзя паниковать, иначе крышка! В конце концов, у меня в руке нож.

– Кто там? – робко крикнула я и сразу заткнулась, испугавшись гулкого эха.

Отвечать мне никто не собирался. Возможно, и не мог. С чего я вообще решила, что там, внизу, человек? Кто знает, каких чудовищ могла намечтать ворона?

Зря я об этом подумала. В голове промелькнула череда созданий, одно другого ужаснее. Дрожащей рукой я поднесла нож к кожаному узлу на кончике стального прута. Чем бы ни было то, что поднимается по лестнице, когда я обрежу ремни, оно должно полететь вниз. Вот только тогда я останусь без лестницы. Так что я тряслась от макушки до пяток, неловко и неумело сжимала в кулаке неудобный нож и не могла ни на что решиться. Я уже видела, как вверх ползёт тёмное пятно. Смогу ли я понять, что оно такое, прежде чем это до меня доберётся?

К тому моменту, когда оно оказалось в двух этажах от меня, я была уже почти уверена, что это человек. Вопрос в том, какой это человек и что ему нужно.

– Эй-эй! – снова крикнула я. – Стойте! Вы кто?

Человек снизу на секунду остановился, но ничего не сказал в ответ и сразу же возобновил движение.

Моя рука дрожала у ремня, как дохлая мышь на сквозняке. Человек поднимался. Вот он добрался уже почти до верха лестницы, я зажмурилась от страха, а когда открыла глаза, передо мной в воздухе висел и моргал нарисованный глаз.

Дальше всё произошло почти одновременно. Я завопила, рубанула ножом по туго натянутым ремням. Они лопнули моментально. В тот же миг человек поднял голову, и я его наконец узнала. Нож отлетел в сторону, а я вцепилась в этого дурня обеими руками и тащила, тащила, тащила…

На пыльном бетонном полу прихожей мы лежали в обнимку, тяжело дыша, – я и маленький глупый Гек. Рядом валялся очередной пакет с бутербродом, едва не стоивший парню жизни. Гек держал его в зубах, поэтому не отвечал на мои вопросы.

– Ну ты и дурак, – только и повторяла я, – ну и дурак….

Где-то на дне шахты бесполезным мусором валялась моя бесценная лестница.

Котик висел на стене, мы с Геком сидели на матрасе и жевали надоевшие бутерброды.

– Мог бы крикнуть снизу, что это ты, были бы мы сейчас с лестницей. И ведь один шанс из ста, что ты на неё сразу наткнёшься…

– Не один, девяносто девять… – Гек осёкся.

– Не поняла, поясни! – потребовала я.

– Ну так я… Да нет, конечно, мог и не увидеть.

– На самом деле, если бы глаз этот не выскочил, ничего бы не случилось. Сначала по стенам сидели, нарисованными притворялись, а теперь летать начали. Ты внизу такие видел?

– Не, не видел, – замотал головой Гек, – ни одного, ни разу.

При этом он приподнял воротник куртки, втянул ладони в рукава, словно страшно замёрз, хотя объективно в комнате было нехолодно – поток, кружащий моих мальчиков, в последнее время заметно потеплел и обогревал моё с котиком, а теперь и с Геком жилище.

– Это хорошо, – сказала я, – похоже, опасная дрянь.

– Нет в них ничего опасного! – вспыхнул Гек. – И не дрянь.

– А ты откуда знаешь? – вцепилась я. – Если внизу их не видел. «Ни одного, ни разу».

– Один видел. Но он… он просто на стене висел и… ничего не делал, не мигал даже!

Я отчётливо видела, что он врёт. Но зачем? Отвернулась и начала кормить котика остатками котлеты, краем глаза следя за Геком. Понемногу он расслабился, опустил руки.

– Вот, посмотри, что я нашла! – Я кинула ему на колени альбом с уродливыми домами.

Гек перелистнул страницу, другую. У него вспыхнули глаза.

– Ух ты! Мечта просто! Мне бы такой, когда я работу писал!

Значит, «хрущёвки». Так Гек невольно подтвердил мою теорию: окружающая нас реальность – результат наших общих желаний, загаданных через сломанный Светошарик.

Но что же скрывал маленький Гек? И почему он так кутается в свою куртку? Что он там прячет?

Некоторое время я ломала голову, как бы выяснить это со всей деликатностью, а потом плюнула и просто-напросто рявкнула:

– А ну куртку снял!

Гек вскочил и отступал от меня, пока не забился в угол, обхватил себя руками, защищаясь. Бедный! Но мне нужно было знать, и я была готова к насилию.

– Подними руки!

Получилось неожиданно властно и даже пугающе, на месте Гека я бы обмочилась. Но он, смелый мальчик, выдержал, просто сразу же сделал, как я сказала.

Я расстегнула куртку, потянула за рукава. Гек не сопротивлялся. Странное ощущение, словно переодеваю трёхлетку. Стянула ему через голову майку и охнула – плечи, грудь и живот Гека были плотно усеяны глазами. Точно такими же, как те, что меня преследовали, только уменьшенными, от двух до четырёх сантиметров в длину. Это напоминало бы татуировки, если бы глаза не находились в постоянном движении, жмурились, дрожали, опускались и поднимались нарисованные веки и каждый смотрел на меня.

Медленно и осторожно я поднесла палец к глазу, сидящему под левой ключицей. Тык!

– Ой! Больно! – воскликнул Гек.

Глаз мигнул, сорвался со своего места и взлетел, одновременно увеличиваясь в размерах. Покачиваясь, завис над головой Гека.

– И где ты успел подхватить эту заразу? – строго спросила я.

– Это не зараза, – пробормотал Гек, съёжившись под моим сердито-испуганным взглядом, – это… Светошарик желание исполнил.

Я вздохнула, прижав ладони ко лбу. Слова Гека прекрасно подтверждали мою теорию о происходящем, вот только…

– Я думала, ты мечтал стать значимым, важным, – грустно сказала я, – а не подглядывать тайком за людьми. Эти твои глаза – они вроде тех камер, что ты устанавливал в квартирах?

– Даже лучше, – еле слышно пробормотал понурившийся Гек. – Я могу одновременно видеть в разных местах. И это несложно.

– Мне так нравилось твоё желание, – вздохнула я, – жаль, что ненастоящее.

И тогда Гек заплакал. Не как плачут подростки, а по-детски, со слезами, всхлипываниями и размазыванием соплей по лицу.

– Но я хочу… хочу быль значимым, – проговорил он сквозь слёзы, – это правда, правда! Это Светошар… Дед шарик перепаивал, вот и дошло… неправильное желание.

Моё огромное сердце дрогнуло. Мысленно ругая себя и свой язык последними словами, я обхватила Гека обеими руками и прижала его к себе. Глаза, потревоженные моими ладонями, сомкнувшимися на тонкой спине Гека, поднялись в воздух и образовали кольцо над нашими головами, нечто вроде венца. Моя щека касалась мокрой щеки Гека.

– Я тебе верю, – врала я. – Это шар не понял, не смог. А я смогу, я помогу, научу, сделаю тебя таким, каким захочешь. Сильным, значительным, самым-самым важным.

– Правда? – дрожащим голосом спросил Гек.

– Конечно, правда! – подтвердила я, отодвинувшись на расстояние вытянутых рук. – А теперь пойди умойся. Завтра трудный день – будем думать, как нам жить дальше. Так что давай ложись, половина матраса твоя!

Гек вздрогнул и покраснел. На его лице радость сменялась недоверием, а смущение пополам с растерянностью соседствовали с неожиданной и неприятной алчностью.

Это меня неожиданно взбесило. На миг я словно превратилась в клубок ярости. Схватила валявшийся на полу нож, размахнулась и рубанула точно посередине матраса. Нож прошёл сквозь ткань, металл и дерево основания словно сквозь воду. Я потянула его на себя, чувствуя, как он режет стальные пружины. Швырнула нож назад, через голову, а свободной рукой подняла половину матраса и без усилий кинула его через всю комнату, к дверному проёму.

– Вот твоя половина, – прошипела я, всё ещё задыхаясь от непонятной мне самой злости. – Забирай, неси на кухню, там будешь спать!

Растерянный Гек смотрел на меня со страхом и восхищением. Накинул куртку на плечо и поволок на кухню свою половину.

Я закрыла лицо руками: что же я делаю?..

Он ушёл, а я всё тупо смотрела на руки. Потом сходила, подняла нож, взвесила его в руке, окинула взглядом свою половинку матраса, размахнулась… Даже ткань не до конца прорубила. Повторила, и ещё, и ещё – с тем же результатом. Действительно, неспортивной двадцатипятилетней Аде не под силу разрубить ножом пружинный матрас на дубовом основании. Однако один раз у неё получилось. Как, почему? Светошар выполнил моё тайное желание? Никогда не мечтала рубить дерево и сталь и уж тем более не хотела пугать детей.

Я скрючилась на половинке мною же испорченного матраса, и голова полнилась невесёлыми мыслями. Они кружились внутри моей черепной коробки, как марки в воздушном потоке. Как нам теперь выбраться наружу, когда мы потеряли лестницу? Как бы не пришлось нам с Геком жить в трясущемся доме до конца дней. Так-то еда есть, вода есть. Тогда, конечно, надо бы детей, чтобы совсем с ума не сойти. Гек скоро возмужает – подростки быстро меняются. Сдвинем половинки матрасов… Надо только придумать какую-то оградку вокруг дыры в полу. И как помириться с Геком?

Я засыпала, и мне снилось, как вокруг дыры бегают босые детишки обоих полов, наши с Геком. Один мальчик запнулся и улетел головой в дыру. Я охнула и проснулась. Сидела, тяжело дыша, а в воздухе вокруг меня висело не менее двадцати глаз. Обалдевшая от такого внимания, я взмахнула рукой, разгоняя их. Глаза поспешно ретировались.

– Гек, чудище многоглазое, ты чего творишь?!

– Я больше не буду! – крикнул с кухни коварный подглядыватель. – Ты… вы кричали во сне, я хотел посмотреть, всё ли хорошо, а подойти… боялся.

Что ж, могу его понять. Сама себя испугалась. Вздохнула, поднялась, поплелась на кухню. Там было холодно и неуютно, по полу гуляли сквозняки. Под окном у неработающего обогревателя Гек дрожал на куске матраса.

– Прости, Гек, – сказала я, садясь перед ним на корточки. – Пойдём домой. Там тепло. И мне жаль, что я так…

– Ничего, я привык. Мама тоже так всегда делала… Не матрасы резала, а срывалась. Это всё от нервов.

– Гек, я постараюсь без нервов. Честное слово.

Мы притащили половинку матраса в комнату. На всякий случай я положила Гека с той стороны дыры, у телевизора. Потому что внутри себя знала: вспыхнула я не из-за простых и наивных эмоций парня, а потому что изнутри я на них отозвалась.

Я лежала в темноте и слушала тихое сопение Гека.

– Интересно, – вслух подумала я, – жив ли ещё наш суетной старикан?

– Дедушка Сухожила в порядке, – откликнулся Гек. – Я с ним днём переписывался.

Я свалилась с матраса:

– Как это, переписывался?

Гек повёл рукой, и передо мной в воздухе застыли два десятка глаз. Секунду они висели в беспорядке, а после пришли в движение, сложились в букву «П». Затем перестроились в «Р», а после – в «И»…

– П, Р, И, В, Е, Т! – прочитала я. – Да, я понимаю. Получается, что ты нашёл Сухожилу? Он здесь, в этом прыгающем доме?

– Не в этом. В другом. Я могу далеко их посылать, но это тяжело, голова болит. Я долго искал, но времени-то полно… Дед сначала испугался и кидался в мои глаза кирпичами, но я ему всё объяснил, и он мне стал писать на стенах ответы. Я же не слышу, только вижу. Он сейчас в другом доме, в девятиэтажной башне. Сказал, что разобрался с «этими идиотскими ходунками», то есть может этой башней управлять и вот-вот за нами приедет.

– Хвастун старый, – пробурчала я.

– У вас, барышня, очень злой язык, и вы не верите в людей, – внезапно раздалось из окна под потолком. – Сухожила слов на ветер не бросает. Так что держите конец ремня и поднимайтесь скорее. Дома долго не смогут идти нога в ногу.

На пол тяжело шлёпнулся кирпич, потянув за собой череду связанных друг с другом ремней. На раздумья времени не оставалось.

– Гек, держи Пакета… в смысле кота. Лезь первым, я – за тобой! Если застряну в этом узком окошке, поручаю его тебе.

Я и правда не исключала такого варианта. Фигура у меня не мальчишеская. Но обошлось. С той стороны тоже было окно. Два дома, наш и Сухожилы, двигались параллельно, на предельно близком расстоянии – между окнами оставалось не более пятидесяти сантиметров. Когда я высунула наружу голову и плечи, Сухожила подхватил меня и довольно грубо втянул внутрь. С той стороны меня уже ждали ликующий Гек и недоумевающий кот Пакет.

Дед Сухожила устроился гораздо лучше, чем мы с Геком. В маленькой квартирке на самом нижнем этаже, прямо под «брюхом» дома, на плите, на огне голубого цвета кипел чайник. Обои в цветочек, пол ромбиками, на столе голубые чашечки…

– Чай завариваю слабо и по нескольку раз, – предупредил Сухожила. – Заварка, в отличие от котлет, с потолка не падает. Я запасливый, но надолго её не хватит.

Я пожала плечами, сдерживая зевоту. Уже рассказала обо всём, что со мной произошло, некоторые моменты – даже дважды. Дед внимательно выслушал, но о себе говорил мало и неохотно.

– Хочешь жадничать – жадничай, я спать пойду, ночь была короткая. Скажи только, как получилось, что дома сошлись окно в окно? По мне вероятность – ноль целых, ноль десятых.

Дед поморщился:

– При чём тут вероятность, барышня? Тут не вероятность, а точный расчёт и мастерство. Пока я рулил этой башней, проблем не было, а вот когда бросил рычаги и побежал вас встречать – вот тут стало опасно, да.

– Рулил? Получается, этот дом – что-то вроде машины?

– Неправда ваша, барышня. Дома живые. Столько внутри просидели и не поняли?

Я помотала головой.

– Ладно, я понимаю, головка у вас красивая, а не чтобы думать. Так что не стану вас техническими подробностями утомлять. Будем считать, что я надел уздечку на лошадку.

Я пропустила все его шпильки. Очень уж интересные вещи открывались.

– Но если есть уздечка, значит, лошадку и остановить можно, правильно?

Дед почесал затылок:

– Правильно, барышня. Можно. Но не нужно. У них сейчас, видите ли, перебег.

– Что?

– Ну как у птиц – перелёт, а здесь – перебег. Миграция, барышня, если вы понимаете, о чём речь.

– Я получила хорошее образование, – сказала я максимально холодным тоном. – Но зачем домам мигрировать? Им холодно или еды не хватает?

– Я не знаю, милая, – улыбнулся Сухожила, – мне и неинтересно. Важно то, что скоро все эти тараканьи бега прекратятся и мы прибудем на место. А ещё важнее, что я научился этими домами-курами управлять. Так что, барышня, мы сможем вернуться домой, вернуться с шумом и грохотом. Это гораздо-гораздо лучше бульдозера! Да одного такого дома хватит, чтобы войти в город как в масло. Можно разрушить стену, протаранить купол. Они нас запомнят, гады!

– А людей не жалко? Думаешь, ни одного не передавишь?

Дед встал передо мной, упёрся обеими руками в стол.

– А пусть не лезут под ноги! – рявкнул он. – Подпорки системы! Жалели они Гека, меня, вас, деточка? Нет! И вы их не жалейте. Что вам до них?

– Сердце у меня большое. Всех в нём собрала, – сказала и сама удивилась.

Но Сухожила не впечатлился:

– Вы, барышня, ни себя, ни жизни не знаете, поэтому чепуху говорите. Большое оно у неё! Ну-ка идите за мной. Я вам покажу настоящее большое сердце!

Он вёл меня, и чем дальше, тем больше я чувствовала себя никчёмной. За то время, пока я предавалась унынию, дед проделал огромную работу: наделал из ремней прочных и аккуратных лестниц, соединил провалы между квартирами прочными мостиками из досок, как-то наладил освещение…

Мы поднялись на пять или шесть этажей. Я взмокла, а Сухожила не потерял бодрости, словно и не дед он вовсе. По сравнению с нашей первой встречей на вокзале он стал и двигаться бодрее, и выглядеть крепче. Исполнилось неосознанное желание?

– Дальше, барышня, очень аккуратно! Постарайтесь не ухнуть вниз! А то Гекатик будет плакать. Он вас за что-то полюбил.

Он распахнул перепачканную в краске железную дверь.

Здесь горели красные фонари, а грохот стоял такой, что мне захотелось зажать уши. Узкий дощатый мостик без бортов вёл вглубь помещения. Я глянула вниз, и у меня закружилась голова. Может, я и свалилась бы, если бы Сухожила не взял меня под локоть.

Пола не было до самого низа. Зато крутились колёса, громыхали стальные валы, натягивались и расслаблялись ремни, туда-сюда ездили огромные бетонные блоки, пахло машинным маслом и гарью.

– Смотрите, барышня! Вот оно! – крикнул мне в ухо дед.

Я повернулась туда, куда он указал, и охнула – сердце, огромное, примерно в три этажа, очертаниями напоминающее человеческое, но всё, состоящее из колёс, поршней и металла, пребывающего в постоянном движении. Сердце, поддерживающее жизнь в этой бетонной башне.

– Видели? Вот большое сердце! А ваше сердечко крохотное, как у курицы! В него только и помещаются люди, которых вы не знаете! Любить чужих просто. У них изо рта не пахнет, их глупостей вы не видите. А слабо нас с Геком в это сердечко вместить? Эх, барышня! Эх…

* * *

Перебег окончился через три дня. Однажды утром спящие дома проснулись и мирно разбрелись в разные стороны. Сосредоточенный, стремительный бег сменился неторопливым блужданием по казавшейся бесконечной равнине, заваленной кусками бетона, асфальта, кирпича. То здесь, то там, словно одинокие деревья, высились стальные конструкции, впечатляющие, но абсолютно бессмысленные. Впрочем, чуть позже я много раз видела, как такое «дерево» поглощает какая-нибудь «хрущёвка», вытягивая из передней торцевой части длинный стальной «хобот», оканчивающийся челюстями, напоминающими ковши карьерного экскаватора. Дома паслись.