Текст книги "Про любовь, ментов и врагов"

Обман как главное оружие ментов

16 декабря 2004 г.

«Что делать?» – это вопрос не только рефлексирующих интеллектуалов прошлых веков. Такая задачка регулярно встает перед всеми народами мира вне зависимости от образовательного ценза. И особенно часто – перед ментами Армении с их скромным кадровым и финансовым ресурсом и необъятными амбициями в области искоренения настоящей преступности. Но Шварц уже знал, что ему надо делать, и позвонил в соседний корпус, где в почетном кресле прокурора Центрального района восседал его однокурсник и сосед по улице Гор Голкарян.

– Привет, Гор! Ты чем занят? – спросил Шварц.

– Да вот, домой на перерыв собираюсь, Армен джан. Жену побаловать присутствием обещал. Поедешь со мной? – радушно предложил Голкарян.

– Давай, – соврал Шварц. – Только сперва на моей машине в одно место заедем, ладно?

– Ладно. Так я спускаюсь?

– Ага, – обрадовался Шварц и взялся за локоны Сирушик.

Вот в таком странном составе – Шварц за рулем своего жигулёнка, и на заднем сиденье прокурор с крепко схваченными прядями малолет ки в руках – они и направились к дому гаденыша Сашика.

Когда подъехали к искомой хрущевке в окраинном Норкском массиве, Голкарян остался в машине сторожить склонную к обморокам девицу. А Шварц ринулся по ступенькам вверх. Позвонив дважды в дверь гаденыша, он услышал осторожное «кто там?» и наобум ответил: «Отец Армена», рассчитывая, что хоть один его тезка среди друзей мальчишки найдется. Так оно и было. Сашик через цепочку приоткрыл дверь, Шварц бухнул в нее ногой, цепочка соскочила вместе с монтажными шурупами, а дверь припечатала гаденыша, как кузнечный пресс, к стене коридора. Ворвавшись в комнату, Шварц увидел разложенные на журнальном столике и готовые к пересчету доллары и рашэн мани запасливого деда.

Конечно, если бы прокурор не кликнул по мобильнику своего родственника-полицейского из ближайшего участка, не оставил на его попечение локоны чувствительной девицы, а сам не взбежал в нехороших предчувствиях в квартиру Сашика, был бы Шварцу форменный каюк теперь уже от мамаши подозреваемого. Но все окончилось благополучно. Точнее – почти закончилось, так как нужно было еще найти и приобщить к делу вещдок в виде ножа, выброшенного семнадцатилетним преступником.

Схватив в охапку гаденыша и присовокупив к компании на заднем сиденье еще и дополнительного постового, Шварц с прокурором уселись на передних сиденьях жигулёнка и погнали машину к «Поплавку».

Нельзя сказать, что все ереванские преступления происходят в этом кафе. Но если уж происходят, то обязательно имеют к «Поплавку» хоть какое-то отношение. Или невинная ссора, переросшая в дальнейшем в убийство, затевалась именно здесь. Или детали преступной сделки оговаривались в «Поплавке» за порцией размороженного суши. Или кого-то убили, скажем, в Питере, и уж тогда он – обязательный завсегдатай или даже совладелец этого популярного заведения с хорошей джазовой музыкой и безобразной кухней.

Именно в мусорную урну возле «Поплавка», всего в двух сотнях метров от профессорской квартиры, спустил свой окровавленный нож гадёныш Сашик, в чем и признался, зажатый на заднем сиденье машины между постовым, Сирушик и полицейским родственником прокурора. Вопрос перед Шварцем и Голкаряном стоял технически простой, но морально трудновыполнимый: оба были жителями соседних домов, и быть застигнутыми проходящими мимо соседями или знакомыми в момент перелопачивания мусора, оплоту общественного порядка не улыбалось. Тогда Шварц изо всех сил пнул чугунную урну ногой, урна опрокинулась, и из нее среди прочего хлама звякнул об асфальт криминальный нож.

– Что б сдох твой хозяин, похороню я тебя!

– послышались знакомые уже нам ругательства, и на Шварца с метлой наперевес засеменила старенькая дворничиха. Но выработанная в детстве сноровка не подвела: он быстренько оприходовал нож в полиэтиленовый пакет, сел за руль жигулька и скрипнув тормозами, дал дёру, не забыв послать бабульке прощальный воздушный поцелуй:

– Извини, бабуль джан!

О сложностях селекции и поразительных результатах

2003 г., лето

Давид был хорошим пастухом. Он был пастухом Бог его знает в каком поколении – может быть, тысячном. Потому что и отец его, и дед, и дед деда, и дед деда его деда были пастухами. Просто пастушествовали они в совсем другой части армянской земли, гораздо западнее, в горном крае Сасуне, населенном чокнутыми на безграничной смелости своенравными ребятами, воспетыми ещё в древнем армянском эпосе «Давид из Сасуна».

Сасунцев не нужно было учить пастушествовать или воевать, охраняя родную землю, – этим они занимались сызмальства и других примеров практически не видели. А кто вековечно является помощником пастуха, его собеседником, защитником и любимым дитятей? Конечно, пастушья собака, которую армяне не просто приручили в незапамятные времена, но и, искусно скрещивая с волками и шакалами, вывели свой особый вид – армянского гампра, который получил в дальнейшем распространение по всей Азии и Европе в различных ипостасях овчарки.

Об этом свидетельствуют наскальные рисунки, обнаруженные на окаймляющих озеро Севан Гегамских горах и всех фрагментах Зангезурского хребта, сохранившиеся многочисленные предания и литературные источники. Из них нам известно, что для скрещивания древние армяне огораживали ущелье с обеих сторон, превращая его в просторную недоступную котловину, и запускали туда пойманного волка. Туда же подбрасывали отловленных куропаток, зайцев и прочую мелкую живность, чтобы волк мог охотиться на них практически в естественных условиях и не растерял охотничьих навыков и других природных качеств. Потом к волку-самцу подбрасывали крупную суку овчарки, а полученный помет отбирали и отдавали на молочное скармливание волчице. И наоборот: щенят, полученных скрещиванием волчицы и кобеля овчарки, откармливала овчарка.

Но раз в три-четыре поколения следовало добавить и шакальей крови, так как всем хороши умные и выносливые волки, но чего-чего, а способностей служить хозяину и подчиняться ему у них – ноль. Сызмальства подружившийся с человеком волчонок, становясь совершеннолетним, если и включает его в волчью иерархию, то на правах подчиненного. В лучшем случае – приятеля. И только презираемые нами шакалы придали собакам всех пород те симпатичные детские качества зависимости, за которые человечество любило их и будет любить.

Полученный приплод вырастал в высоких широкогрудых красавцев-силачей с пушистой белой шерстью, мохнатым хвостом, коротким носом, толстыми губами и крупными глазами. Уши им обрезали почти под корешок как наиболее уязвимое место в драках с хищниками. Зато при охоте на медведей и волков охотник надевал на своего четвероногого ассистента доспехи из стальных шипов, украшавших грудь и плечи гампра. Именно ими этот неустрашимый косматый воин вспарывал грудь разъяренным медведям и голодным волкам. Но больше всего его подвигала на героизм угроза, нависшая над хозяином. Словом, более преданную, сильную и умную собаку, чем гампр, было не сыскать.

Отлавливая волка для сложных матримониально-селекционных дел, его нельзя было ранить или сильно обидеть, чтобы щенята получились с незамутненными генами: здоровыми и наделенными всеми талантами предков. А потому риск, связанный с подобными операциями, был чрезвычайно велик. Вот почему заводчиками собак были сами охотники, которые и жили-то в основном на доходы от продаж чистопородных щенков.

Отец Давида, старый Вреж, пересказывал фамильное предание, как его отец, тоже Давид, был спасен их дворовой собакой Кучо. И здесь важно знать, что дворовая собака у армян была дворнягой не в современном смысле, а чистопородной умницей, охранявшей дом и подворье и принимавшей участие в воспитании детей. Родители спокойно могли оставить детей на целый день на попечение такой собаки, зная, что она не впустит чужаков, не выпустит малышей с территории двора и разнимет любую драку сорванцов. Покупка такой собаки была дорогим удовольствием, равным, скажем, покупке дюжины овец или пары сотен килограммов чистой овечьей шерсти.

Дело было в 1907 году, жители сасунской деревни узнали о приближении вооруженного отряда турок. Это был традиционный бандитский налёт с целью грабежа, убийства мужчин и пленения девушек и молодых женщин. С помощью таких налетов дынноголовые захватчики поддерживали себя материально и генетически. И армяне не менее традиционно подготовились и засели на подступах к дороге, ведущей в их горное село. В числе других мужчин ушёл оборонять село и молоденький Давид, дед нашего Давида.

Надо сказать, что незадолго до этого за неимением средств для покупки Давид сам скрестил оставшуюся от отца здоровенную овчарку Кучо с хорошим полуволком, и она ощенилась пятью малышами. Как и все малыши, полуволчата Кучо были самыми прекрасными на свете, и она прилежно вскармливала их и нежно опекала. Бой длился уже третий день, когда Кучо неожиданно взвыла, вскочила на ноги, на минуту застыла и умчалась куда-то, оставив своих малышей. Под вечер она не вернулась, и бабушка Давида стала отпаивать заскуливших щенят теплым овечьим молоком и подложила им в корзину самодельную грелку. Прошел еще день, и одержавшие победу крестьяне-бойцы стали возвращаться в деревню. Но ни среди раненых, ни среди мертвых Давида не оказалось. Среди плача и стенаний матери и сестер Давида только бабушка сохраняла спокойствие, так как знала: Кучо отсутствует неспроста!

Прошло ещё несколько дней, и утром на пороге дома появилась исхудалая, потрепанная и усталая Кучо. Не обращая внимания на своих лакающих из миски малышей, она подошла к бабушке, положила лапы ей на плечи, лизнула в лицо и трижды пролаяла. Это был известный собачий пароль военной победы хозяев, и каждая участвовавшая в бою с волками или турками собака была обязана сообщить о ней старшему по дому именно таким способом. А старшими по дому тогда были старшие по возрасту, а не по званию или доходам. Бабушка знала о победе и без Кучо, но не знала, что же случилось с ее внуком.

– Где же ты была, Кучо? Что же ты оставила своих щенят? Где же твой хозяин Давид? – спросила ее бабушка, поцеловав собаку в лоб, ласково потрепав за остриженными ушами и поставив перед ней глубокую миску с едой, приготовленной ею для домочадцев. И это был обязательный и опять же протокольный ответ хозяина на собачье известие о победе. Кучо быстро съела угощение и устремилась к выходу, лая и оглядываясь на старушку. Все стало понятно. Бабушка Давида кликнула сыновей, мужчин-соседей, и они отправились вслед за Кучо, которая долго вела их мимо безлюдных скал, окаймляющих ущелье, и наконец привела в пещеру. В пещере, бледный и израненный, но вполне живой, лежал их Давид!

Уже дома, когда его отпоили живительными отварами, а на раны наложили целебные снадобья, Давид рассказал удивительную историю, которую потом из поколения в поколение пересказывали его родные. Вот она.

Поняв, что побежденные разбойники собираются ретироваться, Давид решил отрезать им путь к отступлению и пустился наперерез. Прыгая по валунам скал, он оступился, неловко упал с большой высоты и сломал себе ногу. Свежий перелом поначалу всегда терпим, и Давид залег за валуном, дождался турок и стал прицельно стрелять. Метко целясь, он убрал командира и еще двоих разбойников, а оставшиеся стали беспорядочно отстреливаться и попали-таки в правое плечо. Кровь обильно полилась, ружьё выскользнуло из рук, а дальше Давид ничего не помнил. Но его стали посещать видения, точнее, странные ощущения, и первым было теплое дыхание вылизывающего его раны зверя. Потом Давид чувствовал, как его долго волокли по земле, ухватив за ворот армяка. А следующим ощущением была льющаяся в глотку теплая влага.

Когда Давид впервые пришел в себя, он нащупал греющую его своим телом Кучо, и на его стон она радостно гавкнула. Здесь надо пояснить читателю, что армянский гампр, или кавказская овчарка, или волкодав, ни при каких обстоятельствах не имеет права на инициативный уход от хозяина: он должен сам ей это приказать. Причем законы собачьей субординации распространяются даже на подросших детей хозяина. Вот почему дворовая собака вынуждена искусно конспирироваться, если, скажем, подросток вышел из дому в отсутствие старших. С одной стороны, нужно быть готовой, чтобы вовремя вытащить его из возможной передряги. Но ведь с другой стороны, если будет застигнута врасплох, она обязана послушаться его приказа и вернуться восвояси. А что уж говорить о директивах самого хозяина!

Так что выхаживавшая Давида Кучо дож далась-таки приказа хозяина отправиться домой, а дальше вы всё знаете. Не знаете только того, что в этой драматичной ситуации вскормлен был Давид живительным молоком своей верной собаки.

Конечно, такая верность базировалась ещё и на уверенности собаки, что её собственные детеныши обязательно будут вскормлены и согреты сердобольной хранительницей очага, старенькой бабушкой. Но это уже история об экологической и гуманитарной гармонии тогдашнего мира.

– Дети, – взгляните, какую принцессу я вам принес! – позвал своих внуков внук Давида Давид, и выпустил из-под армяка пригревшуюся Софи.

О пропаганде курения в старых анекдотах

16 декабря 2004 г., вечер

Дядя Вова сиял, как на собственной свадьбе лет сто назад: у них получалось два раскрытых убийства за день из обоих совершенных! А это было серьезное достижение. И понятно, что автором обоих гениальных раскрытий мог стать только автор родившихся в течение получаса двух мальчишек, его ученик Шварц.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи ребятам, Шварц, что тебя насторожило в связи с дедушкиной внучкой.

В молодости Шварц обожал эти «разборы полетов»: он впитывал откровения старших коллег глазами, ушами, кожей и всем включенным на полные обороты сознанием. После каждого разбора долго сверял полученную информацию с учебниками по криминалистике и всевозможной справочной литературой, анализировал, делал пометки. Потом любая новая информация перестала будоражить воображение, так как автоматически рассылалась по ячейкам хорошо каталогизированной профессиональной памяти. Разборы перестали впечатлять, изрядно надоели, и он стал уклоняться от них как мог. Но однажды, после провала в задержании участника разбойного нападения из-за элементарной неосведомленности молоденького опера в делах, которые не проходят в институте, но хорошо знают в райотделе, он понял, что быть молчаливой энциклопедией криминалистики – настоящее свинство. Надо, обязательно надо делиться своими знаниями с молодняком. Ведь зелёненькие оперы так же нуждаются в этих обрыдлых разборах, как когда-то он сам. «Смеялись над Советами, злословили и сквернословили, – думал Шварц, – а ведь наставничество было их уникальным ноу-хау!» Словом, Шварц помог Дяде Вове сохранить традицию.

– Да несуразиц было много в этой дурацкой квартире, – начал Шварц. – У дедушки – красота, пол свежевымытый, под плинтусами еще даже не успел высохнуть. А в коридоре и кухне – бардак. Я, говорит, сама пол у дедушки помыла. А у нее ногти на руках – метровые, аккуратно подпиленные, окрашены розовым лаком, да еще поверх – картинки. Вряд ли мытье полов – её главное хобби. И потом – ванна. Она у них здоровая такая, еще из чешских импортных, глубокая. Да будь ты трижды Анна Курникова, связанная из неё не выберешься. А ещё эта скалка. Да на этой кухне не то что тесто замесить – скорлупу с яйца снять негде. Сперва нужно двухчасовую уборку устроить. И потом, что за привычка падать в обморок после неудобных вопросов? А главное, водой поливаешь, нашатырь в нос суёшь, – не хочет, ну просто не хочет очухаться, хотя реснички подрагивают…

– Товарищ майор, – осторожно спросил напряжённо слушавший его Шагинян, подрагивая коленом, – а какие это лучи СМТ для просвечивания вы имели в виду?

– А я знаю? – улыбнулся Шварц. – Первое, что пришло в голову, и бахнул: СМТ, смерть младотуркам. Просто я понял, что насчет скалки она врет, вот и решил проверить. А ты молодец, что подыграл…

– А плинтус? При чем тут влажный плинтус? – спросил извертевшийся от нетерпения Вардан.

– Как при чем? С утра эта Сирушик, с её наманикюренными пальчиками, могла пуститься в такие хозяйственные подвиги только с одной целью: задержать выход деда из дома, так как сообщник запаздывал. А бедный дед, чтобы не обидеть любимицу, не слезал с кровати, ждал, пока пол подсохнет. Да и деньги-то он, бедняга, копил ей на репетиторов для поступления в институт и на приданое. Как она ни подъезжала к нему, не признавался, где прячет. Вот её дружок и пытал старика.

Вардан что-то зашептал сидящему рядом практиканту, они затряслись, как припадочные, от еле сдерживаемого смеха, и Дядя Вова благодушно сказал:

– Ладно уж, расскажи свой очередной анекдот всем, Вардан, а то лопнете тут на пару.

– Ну вот, товарищ полковник, – обрадовался тот, – идёт суд в Апаране над отцеубийцей. Судья говорит обвиняемому: «Расскажи-ка, как дело было?» Тот и рассказывает: «Сидим мы это с отцом, в нарды играем, он всё выигрывает. Раз выиграл, два, три. Ему все шесть-шесть выпадает или пять-пять, а мне – только несчастные единички и двоечки. Разозлился я – сил нет. Взял нарды и стукнул ими старика по голове, а он возьми да умри». – «Что же ты, бессовестный, не мог себя взять в руки? – удивляется судья. – Ну взял бы сигарету, закурил бы, успокоился…» – «Как можно? – удивляется апаранец. – Да чтобы я в присутствии отца закурил? Да чтобы я так неуважительно к отцу отнесся?»

– Да-а-а, с апаранца станет, – ухмыльнулся Дядя Вова, а Шагинян спросил Шварца:

– А что за такое нетерпение у Сирушик, товарищ майор? Они что, пожениться собирались?

– Это она своему Сашику такую лапшу на уши вешала. А сама собиралась удрать назад в Волгоград. Здесь, говорит, настоящее болото: девчонки по домам к маминым юбкам жмутся, пива даже выпить не с кем.

– Да-а-а, – протянул Вардан, – была бы у меня такая дочка, я бы ее по стенке размазал, стерву проклятую…

– Да ты сперва женись, – засмеялся Дядя Вова.

– А? Когда идем просить руки?

– Пусть сперва определится у кого, – подытожил Шварц, намекая на разнообразные голоса названивавших Вардану девиц. И тут же решил воспользоваться минутным благодушием начальства.

– Товарищ полковник, пусть писанину заканчивают практиканты под руководством Вардана, а я хочу разобраться с делом Лусиняна. Недельный отгул дадите?

– Ладно, давай. И безо всяких отгулов. И Шагиняна могу подключить, если нужно. Но мобильник не отключай и сам на связь выходи каждый вечер.

– Идёт, – согласился Шварц и поднялся с места. – А я? – возмутился Вардан. – Можно, товарищ полковник, и я, если писанину быстро закончу?

– Может, к вам ещё и секретаршу приставить, чтобы кофе варила? – посуровел Дядя Вова. – Сколько раз вам объяснять, что это не писанина, а железобетон, из которого не должен выпростаться преступник?

– Виноват, товарищ полковник, – обиженно вытянулся Вардан, и Дядя Вова подобрел:

– Ладно, документируй все как следует, а там посмотрим, – и просительно, как маленький, заглянул в глаза Шварцу:

– До Нового года найдешь?

И тот уклончиво ответил:

– Буду стараться, товарищ полковник!

Часть 2
Приключения мушкетера

Братская оккупация чужой страны как помощь своим олимпийцам

1980 г., весна

Вскоре после первой женитьбы Арамиса Шварц столкнулся с ним у входа в Институт иностранных языков, куда пришел на встречу с информатором. «Терминатор» ещё не вышел на экраны, и Шварц пока был просто Арменом. Но он уже перевёлся на заочный юридический и работал в райотделе милиции. Прошлым летом отец умер от инфаркта прямо на работе, и сидеть на шее у матери Шварц не собирался.

– Так ты что, ментом заделался? – бестактно, как всегда, спросил его Арамис, и Шварц уже шагнул к нему, чтобы сделать свой коронный захват, но тут появилась Анушик, нежная и ослепительная суреняновская мадонна с папкой вместо младенца. Счастливо улыбаясь, она спорхнула к ним с верхних ступенек института, стеснительно чмокнула мужа в щеку и поздравила Шварца с назначением:

– Теперь мы можем быть спокойны, если порядок охраняют такие, как ты, замечательные ребята.

Да, фольклорный телеграф работал в Ереване безотказно! Острый не только на шпагу, Арамис поддержал жену:

– Да-а-а, теперь ты наша защита. Успехов тебе, майн мент!

Так и пошло. С тех пор он только так его и называл. Но только он один. Уж остальным бы Шварц намял бока.

Через две недели Арамис уехал на сборы в Москву: он уже был членом олимпийской сборной СССР. Хозяйка предстоящих олимпийских игр, страна в ударном темпе готовилась выжать максимум медалей из представившейся советским спортсменам возможности выступить на родной земле – да еще на фоне резко сократившихся участников из других стран. Остальные бойкотировали игры за нашу братскую помощь Афгану в деле умерщвления президента страны и не менее братскую оккупацию ее советскими войсками. Бедолаги афганцы еще не видели оккупации американской, и эта казалась им возмутительной. Конечно, партия и комсомол зазывали, как могли, иностранных спортсменов для удержания игр в рамках легитимности. И западных спортсменов, дерзнувших ослушаться своих олимпийских заговорщиков, принимали как готовых чемпионов. А вот тренеры втихомолку ликовали, и в их числе – добившийся заслуженного карьерного роста тренер сборной фехтовальщиков Армении, талантливый воспитатель спортивного молодняка Товарищ Дима.

Как ни странно, Товарищ Дима благосклонно отнесся к робкой просьбе Арамиса взять Ану-шик с собой, но строго-настрого предупредил:

– Жить будете порознь, а свиданки – не чаще раза в неделю!

И обрадованный Арамис счастливо закивал головой.

Была весна, цвели дрова, и юные супруги всю дорогу до Москвы проспали, обнявшись на сиденьях самолета в горячечных снах о еженедельном уединении. Подаренная физкультурным начальством квартира тогда всё еще строилась, а спальней им по-прежнему служила застекленная веранда многолюдной квартиры.

Арамису предстояло жить и тренироваться со сборной фехтовальщиков в городе-герое Подольске, чьи швейные машинки все еще обшивали всю страну, а фонарные столбы были уже украшены олимпийскими кольцами в ожидании ритуальной эстафеты с огнем. С размещением Анушик дело обстояло посложнее, но кто-то кому-то звякнул, кто-то кому-то крепко пожал свободную руку, и молодую женщину разместили в московском аспирантском общежитии в маленькой комнате на втором этаже. Заселению Анушик сопутствовало исследование наличного контингента, которому Арамис и двое ребят из сборной подвергли аспирантов с дотошностью ученых-микробиологов. Как всегда в подобных случаях, тут же были найдены общие друзья, приятели и даже родственники, и предупрежденные отборными мушкетерами очкарики поклялись не только не приставать к хорошенькой студентке, но и всячески радеть за ее безопасность. В знак доброй воли Арами-су был вручен экспроприированный у белградского аспиранта томик «Крестного отца» на английском языке, и досуг юной супруги впредь был обеспечен обязательством прочитать в оригинале и пересказывать на еженедельных свиданиях на армянском языке евангелие мужской половины человечества.

Анушикина аспирантская комната скорее походила на индивидуальный самодеятельный музей советского жестяного неореализма. Все стены были увешаны потрясающей коллекцией трафаретных табличек, увековечивающих разные периоды развития страны. Среди них было фундаментальное изображение унитаза советской модели с бачком под потолком и призывом экономить питьевую воду. Вот из-за такого бачка бравый морской пехотинец Майкл Корлеоне вынул в ресторане пистолет, чтобы грохнуть Турка и Копа вскоре после Второй мировой, спасшей Америку от великой и всенародной депрессии! Была еще сдвоенная стрелочка-указатель, одним острием извещавшая о направлении к комнате милиции, а другим – к буфету. Инь-янь советского отдыха. Но самая интересная и древняя табличка призывала в случае любых подозрительных явлений незамедлительно обращаться к представителю ОГПУ железнодорожной станции. Вот с кого катали в дальнейшем свою модель борьбы с терроризмом бедные на фантазию американцы! Словом, проживавший здесь до нее аспирант действительно проявлял способности к научному поиску и обобщению.

Пока Арамис тренировался у себя в Подольске, Анушик бродила по музеям и магазинам, выполняла коммерческие наказы подружек и скрупулезно проставляла цены в списках покупок. Потом покупала булочки, кефир и возвращалась в общежитие – читать про итальянские разборки, будто списанные с армян. Зато еженедельно она покупала продукты и принималась готовить мужу обед, фантазируя, что это и есть их дом, и отныне она – полновластная хозяйка квартирки с табличками.

Однажды Арамис приехал вне графика и сообщил, что тренировка отменяется, а на вечер Товарищ Дима пригласил их в ресторан. Это было не что-нибудь, а «Националь» – первоклассное по тем временам интуристовское заведение, что означало дефицитный репертуар западных шлягеров на эстраде, ослепительный для нашего общепита интерьер и ужасную кухню, продукция которой была старательно разложена по белым тарелкам с фирменным вензелем. Навстречу юной паре из-за стола поднялся непохожий на себя развесёлый Товарищ Дима и представил им свою спутницу – старую знакомую из сборной по художественной гимнастике. Лара была родом откуда-то из-под Ростова, но уже лет пятнадцать жила в США и успела похоронить американского мужа.

Диму таким они ещё не видели: он дурачился, острил, произносил цветистые тосты за дам и за старую любовь, которая не ржавеет. Американка Лара рассказывала, как накануне ей здесь же подали обугленный с одной стороны и абсолютно сырой с другой стороны стейк, который находчивый официант выдал за фирменное новшество и тут же окрестил «Бифштекс московский». Особенно смешно она пересказала случай, как безуспешно пыталась заказать на завтрак кусочек масла, но вызванный метрдотель сурово сообщил, что масло у них подается только с икрой. Лара стильно курила тонкие коричневые сигареты, рассказывала байки в лицах, и в сочетании с небольшим американским акцентом, её русский был образен и ярок, а сама она казалась гостьей из благополучного будущего. Ребята чокались шампанским, но пили лимонад, веселились, Dom Perignon и тосты не иссякали, и вечер запомнился Анушик как один из самых счастливых в её жизни.

Это был вообще счастливый год: советская сборная и блеснувший в ней Арамис стали-таки чемпионами Олипийских игр. Он беспрерывно ездил на международные соревнования, откуда возвращался с медалями победителя, а еще – книжками и сумочками для каменевшей на весь период его отсутствия Анушик. А под Новый год Товарищ Дима завершил спланированную ещё летом операцию и устроил дружескую пирушку в своей холостяцкой квартирке. Арамис удивленно озирался на пустые стены и выстроенные в колонну огромные коробки из-под советских макарон с наклеенными тетрадными листами. На них прыгающими Димиными буквами были составлены перечни содержимого. Из всей мебели в комнате стояли одолженные у соседей столы и стулья, жены соседей суетились на кухне, а румяные с мороза друзья носили от дворового мангала вопиющие ароматом шашлыка тяжелые кастрюли и пустые шампуры. Дима сосредоточенно бубнил что-то одному из тренеров фехтовальщиков, тот весело кивал и разводил руками. Заметив Арамиса, подозвал и представил ему нового личного тренера, поскольку сам на следующий день уезжал навсегда в Америку, к законной жене Ларе.

Вот на этой пирушке Арамис и надрался впервые в жизни под осуждающие взгляды и междометия обоих тренеров.

Новый тренер, возможно, был и ненамного хуже Димы, но отношения с ним не задались с самого начала. Да иначе и не могло быть, потому что боготворимый Арамисом с детства Товарищ Дима не подлежал никакой замене. Да и вообще большинство народов мира предпочитает единобожие.