Текст книги "Миля над землей"

Она чувствует мой пристальный взгляд, и ее щеки с веснушками заливаются румянцем.

– Наш самолет оборудован шестью аварийными выходами, – говорит стюардесса по громкой связи. – Два выхода в передней части самолета, два выхода через окна над крыльями и два выхода через двери в задней части самолета.

– Ты отлично справляешься, милая, – шепчу я. Стиви качает головой, плотно сжав губы.

– Стюардессы сейчас указывают на ближайшие к вам выходы, – эхом разносится по всему самолету голос из динамиков.

Стиви указательным и средним пальцами каждой руки указывает на выходы в задней части самолета, затем делает то же самое, указывая на выходы из иллюминаторов в середине самолета, где сижу я. Но, указывая на выход через окно с моей стороны, она подгибает указательный палец и указывает на окно только средним пальцем, явно выводя меня из себя.

Я не могу сдержать смех.

На губах Стиви ожидаемо расцветает самодовольная, удовлетворенная улыбка. Ее нежелание отступить или поддаться моему обаянию, как это делает большинство женщин, и интригует, и расстраивает меня.

– Зи-и-и! – это первое, что я слышу, как только захожу в пентхаус Мэддисонов на следующий день, и очаровательная трехлетка бросается к моим ногам, желая, чтобы я взял ее на руки.

– Элла Джо! – Я бережно поднимаю девчушку со встрепанными волосами. – Как поживает моя любимая девочка?

– Единственная девочка, – поправляет она, касаясь своими маленькими пальчиками моих щек. Она чертовски права. – А где подарок?

– Элла! – окликает Логан из детской дальше по коридору. – Разве можно выпрашивать у дяди подарок?

Я бросаю на маленькую племянницу многозначительный взгляд, пытаясь сдержать улыбку. Я стараюсь поддерживать Логан во всем, что касается воспитания. Но Элла может попросить двух своих других дядей или меня абсолютно о чем угодно, и ни за что на свете никто из нас не скажет «нет».

Она слегка фыркает, исправляясь, на ее губах появляется самая милая улыбка, а на щеках – очаровательные ямочки. Она склоняет голову набок, прижимаясь плечиком к своей розовой щечке.

– Пожалуйста, можно мне подарок? – Она хлопает ресницами.

Моя грудь вздрагивает от смеха. Я устраиваю девчушку у себя на бедре и опускаю руку в карман.

Когда Элле исполнился год, я начал покупать ей по одной вещичке вроде комбинезончика в каждом городе, в котором мы с ее отцом играли, хотя она этого не знала и не помнила. Но это был забавный повод после каждой поездки прийти навестить свою маленькую племянницу. Теперь все эти вещи перешли к ее младшему брату, Эм-Джею.

В прошлом году, когда ей было два года, я переключился на открытки. Ей нравились яркие, красивые картинки, ее легко было порадовать листком бумаги.

В этом году ей исполняется три года, и мы переходим на магнитики.

Я достаю маленький магнит с нарисованным на нем флагом Колорадо, наблюдая, как темно-зеленые глаза Эллы вспыхивают от восторга.

Это всего лишь магнитик, но она сияет так, словно ей только что подарили выигрышный лотерейный билет.

– Ух ты! – восклицает она, и я снова не могу удержаться от смеха.

Возможно, она не самым вежливым образом спросила о подарке, но то, как она бережно держит маленький резиновый магнитик в своих крошечных ручках, искупает это с лихвой.

Она переворачивает его, рассматривая с широкой улыбкой на губах.

– Это на холодильник, – объясняю я. – Я буду покупать тебе по одному в каждом городе, в котором мы играем.

Она взволнованно кивает и начинает вертеться у меня на руках, желая слезть. Я ставлю ее на пол, и она несется к холодильнику, плюхается на коленки и пристраивает магнитик на холодильник, куда может дотянуться, а потом крошечными кулачками подпирает подбородок, любуясь им.

– Что надо сказать, детка? – Логан заходит на кухню с новорожденным Эм-Джеем на руках.

– Спасибо, дядя Зи! – кричит с пола Элла.

– Не за что, малышка.

Я чмокаю в щеку подошедшую ко мне Логан, а она кладет мне на руки своего спящего сына, даже не спрашивая, хочу ли я его подержать. Она и так знает ответ. Иногда (в большинстве случаев) мои доводы в пользу приезда не имеют ничего общего с тем, чтобы провести время с двумя моими самыми близкими друзьями. Я прихожу повидать их детей.

– Как ты себя чувствуешь, Ло? – спрашиваю я свою лучшую подругу, у которой не прошло еще и двух недель после родов.

– Хорошо. – На ее лице сияет улыбка, она садится на диван и поджимает под себя ноги.

Я сажусь на противоположную сторону дивана, стараясь не разбудить лежащего у меня на руках Эм-Джея. Однако ребенок спит как убитый, так что я сомневаюсь, что мне бы это удалось.

– Хорошо выглядишь.

– Зи, веди себя прилично! – доносится веселый голос Мэддисона откуда-то из глубины коридора.

– О-о-очень хорошо! – кричу я просто для того, чтобы его подразнить.

– Если бы ты не держал на руках моего сына, я бы надрал тебе задницу. – Войдя в гостиную, он по пути к дивану подхватывает на руки дочь. – Но она действительно хорошо выглядит, – продолжает Мэддисон. – Элла Джо, разве твоя мама не красавица?

– Очень красавица! – вздыхает Элла и сонно кладет головку на отцовское плечо.

Мэддисон обходит диван за спиной Логан.

– Пожалуй, кое-кому пора вздремнуть. Я сейчас вернусь, детка. – Он быстро целует жену.

Прежде чем унести Эллу в ее комнату, он обходит диван и наклоняется ко мне, вытягивая губы.

– Сейчас вернусь, детка.

– Отвали! – Я со смехом отталкиваю его от себя.

Мой взгляд скользит по панорамным окнам за спиной Логан.

– Черт, иногда я забываю, как много вы, ребята, можете видеть в моей квартире. – Прищурившись, я могу разглядеть отсюда свой мраморный кухонный стол.

Логан оборачивается, смотрит в окна и на другую сторону улицы. Снова поворачивается ко мне и не может сдержать смущенной улыбки, на ее щеках появляются ямочки.

– Поверь, мы об этом не забываем. Знаешь, сколько раз Элай или я заставали тебя с кем-нибудь на твоей кухне? Как думаешь, зачем мы повесили эти шторы? – Она указывает на длинные плотные шторы, которые в данный момент отдернуты к стене, чтобы в комнату проникал солнечный свет. – Удивляюсь, как это я до сих пор не выколола себе глаза.

– Знаешь, сколько женщин пошли бы на убийство ради того, чтобы посмотреть на такого парня? Просто цени это зрелище.

– Ты отвратителен, – хихикает она.

Я смеюсь вместе с ней, прежде чем замечаю перемену в выражении ее лица.

– Элай говорил, что твоя мать связалась с твоей сестрой.

Я тяжело вздыхаю, но в то же время отчасти благодарен ей за смену темы. Логан – что-то вроде моего импровизированного психотерапевта, несмотря на то что у меня есть лицензированный терапевт, к которому я хожу пару раз в неделю. Я рассказываю Логан почти все, и мне нужно выговориться после той ночи в Денвере.

– Да, Линдси сказала, что она безостановочно доставала ее, пытаясь связаться со мной.

– Сочувствую, Зи. Мы можем что-нибудь сделать?

– Не знаю. Пожалуй, мне остается просто надеяться, что она больше не появится и не раздобудет мой номер телефона.

Логан мгновение молчит, бросает на меня быстрый взгляд и снова отводит глаза, уставившись в пол.

– Ты рассказал отцу?

Рассказал ли я отцу? Я почти ничего не рассказывал своему отцу с тех пор, как уехал из его дома в колледж. Он – не самый заботливый и поддерживающий человек. Не думаю, что ему есть дело до того, что я профессиональный спортсмен, зарабатывающий в год миллионы долларов. Что в корне противоречит нынешним намерениям моей матери, желающей пробраться в мою жизнь.

Хотя он не всегда был таким. На самом деле, когда я был ребенком, мы были очень близки. Отец присутствовал на всех моих выездных хоккейных турнирах. Мы днями напролет говорили о спорте, он помогал мне работать над техникой на заднем дворе, и он всегда цеплялся ко мне из-за моих оценок, зная, что мне нужно поддерживать их на высоком уровне, чтобы претендовать на стипендию.

Мой отец вообще-то хороший человек, но как только мать ушла от нас, он с головой окунулся в работу. Может быть, пытался стать тем мужчиной, которого она хотела, или, по крайней мере, зарабатывать те деньги, которые она хотела, надеясь, что она вернется к нему… я не знаю. Но он бросил меня, бросил, как и моя мать, только по-другому.

Он перестал переживать насчет моих оценок и не приходил посмотреть, как я играю в хоккей в старших классах. Вместо этого он допоздна торчал на работе, пытаясь отвлечься от своих душевных ран. К тому времени, когда отец возвращался домой, я обычно был уже в постели, предварительно разогрев что-нибудь в микроволновке на ужин. Линдси в то время уже училась в колледже, и я чувствовал себя совершенно одиноким.

Вот тогда-то у меня и начались приступы паники. Начались приступы гнева. Тогда я стал постоянно думать о том, что меня никто не любит. Именно тогда я понял, что никто никогда не любил меня настолько, чтобы оставаться рядом.

Только много лет спустя, когда я учился на третьем курсе колледжа, я начал ходить к психотерапевту и работать над своими комплексами. Я понял, что никто другой не обязан меня любить. И начал любить себя сам. Другие и не собирались этого делать.

– Зи, – мягко окликает Логан.

– Хм-м? – Я вырываюсь из оцепенения прошлого и нежно поглаживаю большим пальцем пеленку Эм-Джея, крепко спящего у меня на руках.

– Ты говорил отцу, что твоя мать пыталась с тобой связаться?

Я мотаю головой, одаривая ее полуулыбкой:

– Не хочу его этим беспокоить.

Что означает: «Я не хочу говорить с ним больше, чем это необходимо». Но я этого не говорю. Логан очень хочет, чтобы мы с отцом наладили отношения. Она потеряла родителей в юном возрасте и что угодно отдала бы за то, чтобы еще хоть раз поговорить со своим отцом. Я чувствую себя полным придурком всякий раз, когда говорю ей, что у меня нет желания разговаривать со своим, который жив и здоров.

– Ладно, – заканчивает она разговор, одаривая меня грустной улыбкой.

Я смотрю на милого мальчика у себя на руках и благодарю Бога за то, что у меня есть эта семья, неважно, кровные там узы или нет.

– Эй, Зи, – окликает меня Логан со своего конца дивана. – Мы тебя очень любим.

Каким-то образом эта женщина всегда знает, что мне нужно услышать, точно так же, как ее муж читает меня как открытую книгу. Иногда я не очень умею признать то, что мне нужно, независимо от того, насколько прямолинейным и честным могу быть. Но я благодарен за то, что эти люди так хорошо меня знают.

– Я тоже люблю вас, ребята.

Они и моя сестра – единственные люди, которым я говорил эти слова за последние десять лет моей жизни.

6. Стиви

Эван Зандерс – придурок.

Но мне кажется, я начинаю его понимать. Всего три коротких перелета – и вот к чему мы пришли.

Он делает все, что в его силах, чтобы вывести меня из себя, но пока я отвечаю ему тем же, думаю, со мной все будет в порядке.

Как только двери самолета закрываются, отгоняя детройтский холод, я провожу свою обычную демонстрацию безопасности, стоя в ряду у аварийного выхода. Сегодня, как и в большинстве случаев, у нас ночной полет, и игрокам совсем не до того, чтобы вникать в то, что я делаю с искусственной кислородной маской или ремнем безопасности.

Всем, кроме одного.

Догадаетесь, о ком речь?

Все верно, карие глаза Эвана Зандерса прожигают меня насквозь, наблюдая за каждым моим движением, пока я выполняю свою работу, точно так же, как они следят за мной уже на протяжении нескольких недель.

Я упаковываю маленькую демонстрационную сумку для инструктажа по безопасности, и начинается моя любимая часть полета. Только сегодня это не моя любимая часть, потому что, когда все игроки встают и начинают раздеваться, выясняется, что я застряла в ряду аварийного выхода.

Меня моментально охватывает паника, я пытаюсь найти способ сбежать, мне нужно добраться до безопасного камбуза в зад ней части самолета… тщетно. Куда бы я ни повернулась, везде кто-то раздевается. Я поймана в ловушку самыми совершенными фигурами и почти полностью обнаженными телами.

И что самое примечательное? Кто стоит прямо передо мной, не давая мне возможности пошевелиться?

Эван Зандерс.

Зандерс занимает место в проходе рядом со своим креслом. Я пытаюсь развернуться и удрать в переднюю часть самолета, но, по-видимому, тренерский состав сегодня тоже переодевается. Это и понятно: мы летим ночным рейсом назад в Чикаго. Но у меня не осталось никакого плана спасения.

Мои расширенные от страха глаза находят Инди на переднем камбузе, где она проводила демонстрацию техники безопасности. Вместо сочувствующего взгляда она мне подмигивает и показывает два больших пальца, а потом скрывается за перегородкой, оставив меня на растерзание волкам.

Голым волкам.

Обернувшись, я сразу же встречаюсь взглядом с Зандерсом. Как же иначе? Во-первых, эти глаза великолепны, подернуты дымкой и все такое прочее. Во-вторых, он буквально в тридцати сантиметрах от меня. Он мог бы отодвинуться, если бы захотел. У него есть для этого пространство, а вот у меня его нет. Но нет. Он стоит на расстоянии тридцати сантиметров и соблазнительно снимает свой сшитый на заказ пиджак.

Опять же, я не знаю, пытается ли он быть соблазнительным или просто выглядит так, словно собирается сняться в фильме для взрослых, но у меня такое чувство, что верно последнее.

– Стиви, с тобой все в порядке? – озорно поблескивая глазами, интересуется Зандерс.

– Да. – У меня срывается голос, и я прочищаю горло. – Ага. Хорошо. Отлично.

Отвернувшись, я потираю шею, а Зандерс длинными пальцами в золотых кольцах не спеша расстегивает пуговицы рубашки.

Даже не сводя глаз с иллюминатора, я чувствую на себе его пристальный взгляд. Я смотрю в иллюминатор, отчасти чтобы не смотреть на него и отчасти – чтобы спланировать бегство.

Самолет не спеша выруливает на взлетно-посадочную полосу. Пожалуй, ссадины, которые я получу, если выпрыгну из иллюминатора на асфальт, будут жечь куда меньше, чем взгляд Зандерса.

В поле моего зрения появляется тело с безупречной смуглой кожей.

И по какой-то чертовой причине я не могу не смотреть.

Зандерс обнажен по пояс. У него широкие плечи и узкая талия. Он подтянут, как чертов супергерой. Даже у его мускулов есть мускулы.

Я смотрю, как свет играет на тонкой золотой цепочке у него на шее, а потом мои глаза встречаются с его.

Он выглядит – веселее некуда.

– Нравится?

И у него еще хватает наглости ухмыляться!

– Могу я… – Мой чертов голос звучит на десять октав выше, чем надо. Я снова прочищаю горло, и грудь Зандерса вздрагивает от смеха. – Могу я пройти? Мне нужно пройти в хвост самолета.

И подальше от тебя, пока у меня не случился тепловой удар от созерцания твоего раздражающе великолепного тела.

– Я почти закончил, – не сводя с меня глаз, говорит он и быстро расстегивает свой ремень.

Я сглатываю. Отчетливо. Как будто слишком много дней провела без воды в пустыне.

Кто знал, что в мою работу будет включен персональный стриптиз?

Длинные пальцы расстегивают молнию на брюках, позволяя им упасть на лодыжки.

В первый момент я вижу слишком обтягивающие черные трусы-боксеры, а потом мои широко раскрытые глаза притягивает гигантская выпуклость спереди. Я не шучу. Он огромен. И он даже не возбужден. Неудивительно, что девушки вешаются ему на шею. У этой штуки должен быть собственный фан-клуб.

– Нравится?

– Хм-м? – бормочу я, полностью очарованная буквально анакондой в его штанах.

– Стиви, тебе нравится то, что ты видишь?

– Да, – ошеломленно заявляю я. – Что? Нет. Ни капли. – Я быстро поворачиваюсь лицом к борту, уставившись на окно аварийного выхода, которое с каждой секундой выглядит все более привлекательным.

Злорадный смех Зандерса эхом отдается у меня в ушах, и я, кажется, снова смотрю на его тело и не могу отвести глаз.

Я начинаю с лодыжек, отмечая черные завитки татуировки, которая покрывает весь левый бок. Она обвивает его ногу, обводит ребра и спускается на руку. Черные чернила не контрастируют с насыщенным тоном кожи, они его дополняют. Ему идет. Я не знаю, как еще это объяснить.

– Может, попробуешь ответить еще раз? – интересуется Зандерс, не особо торопясь надевать спортивные штаны и футболку. Обнаженное тело занимает весь проход, а руки лежат на подголовниках кресел по обе стороны прохода, заключая меня в клетку. – Тебе нравится то, что ты видишь?

Я напускаю на себя самое самодовольное выражение лица, не собираясь раздувать самолюбие этого мужчины больше, чем оно уже есть. В самолете не так много кислорода. Не хочу, чтобы его самолюбие нас всех задушило.

Ну, вы меня понимаете. Безопасность и все такое.

– Э-э-э, – безразлично тяну я, скрещивая руки на груди и непреклонно встречая его взгляд.

– Еще бы, милая.

Зандерс надевает через голову белую футболку, его взгляд отрывается от моего лишь на секунду, когда ткань закрывает его лицо. Затем он натягивает серые спортивные брюки, а я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на змею у него в трусах.

И серые треники? Да ладно тебе, чувак.

– У тебя немного… – Он вытирает уголок рта, пытаясь сказать мне, что от одного взгляда на него у меня текут слюнки.

Я на девяносто процентов уверена, что это не так, но если это так – я не удивлюсь. Впрочем, проверять я не собираюсь.

Он чертовски привлекательный.

Его карие глаза бросают мне вызов, удерживая мое внимание, заставляя провести пальцем по губе и проверить, не потекли ли у меня в самом деле слюнки.

– Ненавижу тебя, – напоминаю я ему, пытаясь удержать свои позиции, отчего он падает вперед в высокомерном смехе, держась за грудь.

Когда Зандерс снова выпрямляется, я делаю движение, чтобы проскользнуть мимо. Мне нужно выбраться из этого проклятого прохода, но он останавливает меня, опираясь на сиденье напротив, его рука загораживает выход.

– Я хочу газировку.

Сглотнув, я поворачиваюсь к нему, играя с огнем. Его лицо всего в нескольких сантиметрах от моего, и оно чертовски прекрасно. Даже на таком расстоянии я практически чувствую тепло его губ. Или, может быть, это тепло его горящего взгляда.

– Сзади есть холодильник, можешь взять сам. – Я отталкиваю его руку, чтобы пройти, может быть, чуть сильнее, чем это необходимо, но он заставляет меня нервничать, и мне это не нравится. Не люблю, когда с меня срывают маску уверенности.

– Стиви, милая, побольше лайма! – восклицает он с довольным смехом, и я закатываю глаза.

Но чувствую, как румянец заливает мои щеки.

Я принесла ему эту чертову газировку.

А еще я принесла ему добавки, подушку и пакет чипсов – все это он легко мог взять и сам. Мы не просто так оставляем все это в доступе.

Моя единственная надежда на то, что кнопка вызова стюардессы над его головой перегорит и перестанет работать. Учитывая скорость, с которой он нажимает на кнопку, я не удивлюсь, если так и произойдет.

На заднем камбузе снова загорается синий огонек, указывая на то, что пассажир нуждается в нашей помощи.

С моих губ срывается слышимое ворчание. Я только что приготовила себе сыр на гриле.

Он расплавился просто идеально, а я успела откусить всего пару кусочков.

Инди смеется.

– Похоже, ты снова нужна своему парню. – Она указывает в сторону ряда у аварийного выхода, где над безупречно идиотской физиономией Зандерса светится лампочка. – Я бы сходила узнать, что ему нужно, но мы же знаем, что, как только я подойду, он потребует тебя.

Выходя из камбуза, я закатываю глаза, вытягиваю шею и пытаюсь изобразить свою лучшую дурацкую улыбку стюардессы, но в этот момент к Зандерсу спешит Тара, что меня вполне устраивает. Если кто-то другой хочет сам позаботиться о хоккейной диве, я с радостью передам эту ответственность.

– Тара справится, – сообщаю я Инди, возвращаясь на камбуз – в наше безопасное убежище.

– Двадцать баксов на то, что она вернется сюда и скажет тебе, что Зандерс хочет тебя видеть.

– Я зарабатываю недостаточно денег, чтобы выбрасывать их на проигрышные ставки, – напоминаю я ей. Это третий полет в сезоне, и не было ни одного рейса, в котором он разговаривал бы с другой девушкой.

Тара покашливает, остановившись в пространстве между камбузом и проходом.

– Эвану Зандерсу что-то нужно от тебя.

– Не знаешь, чего он хочет? – осторожно спрашиваю я. Независимо от того факта, что я на самом деле не общаюсь с этим парнем, его очевидная задача – превратить мою работу в этом сезоне в сущий ад, и это может привлечь слишком много внимания Тары. Мне нужно быть осторожной. Ну и Зандерсу тоже стоит быть осторожным.

– Нет. Он сказал, что ему нужно что-то, что можешь дать ему только ты. – Губы Тары сжаты в жесткую линию, она отворачивается и идет обратно в переднюю часть самолета, на свое рабочее место.

Не пойму, она расстроена тем, что я привлекаю внимание, или тем, что это не она привлекает внимание, что звучит нелепо. Тот, кому хочется внимания, которое Зандерс уделяет мне, сильно усложняя мою работу, должно быть, не в своем уме.

– Иди, позаботься о своем приятеле, – поддразнивает Инди.

– Заткнись.

Когда я иду по проходу, вся команда занята поглощением еды, так что, к счастью, никто не обращает на меня внимания, когда я направляюсь к аварийному выходу.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашиваю я Зандерса своим самым милым тоном, который на самом деле не такой уж и милый. «Милая» – вообще не то слово, которым я бы себя описала.

– Мне не нравится мой ужин. – Он опускает взгляд в свою тарелку. Идеально приготовленное филе-миньон осталось почти нетронутым.

– Хорошо. Могу я предложить что-нибудь еще?

– Можешь приготовить мне сыр на гриле?

– Серьезно? Ты такое ешь?

– О, сладкая. Ты следишь за моей диетой?

– Вообще-то, нет. На самом деле мне наплевать, – честно заявляю я, в то время как Мэддисон рядом с ним чуть не давится от изумленного смеха. – Просто любопытно. Но, знаешь ли, ты мог бы попросить другую стюардессу, когда она сюда подходила, приготовить тебе сыр.

Он бросает взгляд в переднюю часть самолета, где маячит идеально стройная фигура Тары. Она наблюдает за нами.

– Да, но что-то подсказывает мне, что, когда дело касается еды, я скорее доверюсь тебе, чем ей.

Что, черт возьми, это значит? Он намекает на мою фигуру? Это его способ намекнуть, что он в курсе, что я регулярно ем подобную еду и, вероятно, смогу приготовить что-нибудь вкусненькое? Хочу сказать, что в этом он прав, но все же.

Я с трудом сглатываю, внезапно ощутив приступ клаустрофобии. Пространство самолета слишком мало. Я стою в ряду у аварийного выхода, выставлена на всеобщее обозрение. Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел мое смущение. Униформа обтягивает фигуру, и я чувствую, как одежда впивается в бедра, грудь и под мышками. Каждый может сказать, что она мне не по размеру. Я это знаю. Сразу бросается в глаза мое тело, которое весит на несколько фунтов больше, чем мне бы хотелось, и я была идиоткой, когда решила, что, может быть, эти парни не станут меня за это осуждать.

Я ошиблась, и сейчас с меня полностью слетела моя маска. Ненавижу чувствовать себя настолько уязвимой.

– Стиви? – весело окликает Зандерс. – Так ты собираешься сделать свою работу и приготовить мне сыр на гриле или как?

На мгновение выходя из транса, я молча киваю головой и направляюсь на камбуз. Мне нужно спрятаться.

– Стиви? – окликает Зандерс, но я, так и не обернувшись, торопливо иду по проходу.

Я готовлю ему сэндвич, но не приношу его. Я вообще больше не выхожу в проход, пока мы не приземляемся в Чикаго и все пассажиры не выходят из самолета.