Текст книги "Если бы знать"

Она приоткрыла один глаз, но пронзительный свет ослепил ее и заставил зажмуриться. В голове глухо ворчала боль; скрипучим голоском вторила ей ноющая челюсть. Откуда-то издалека доносилась музыка, и Марла смутно знала, что эта мелодия ей знакома.

– Миссис Кейхилл! – окликнул ее негромкий женский голос.

«Опять это имя! Почему мне все кажется, что в нем что-то не так?»

Ресницы Марлы снова затрепетали. Поначалу она отчаянно заморгала, но скоро поняла, что свет только кажется ярким ее непривычным глазам. На самом деле шторы приспущены, единственная лампа светит вполнакала, и в палате царит полумрак.

– Вы знаете, где вы?

Марла кивнула. Во рту стоял мерзкий вкус, все тело чесалось, волосы спутались. И вообще, с головой что-то было явно не так. Господи боже, она, должно быть, похожа на пугало!

Туман перед глазами постепенно рассеялся, из него выплыло лицо медсестры – высокой блондинки с ясными голубыми глазами и ослепительной улыбкой.

– Вы в больнице, а меня зовут Кэрол Мэлой. Рада, что вы снова с нами!

Марла с трудом сглотнула. В горле было сухо, как в пустыне.

– Как вы себя чувствуете? Хотите пить?

Марла снова кивнула, удивляясь тому, сколько сил отнимает это простое движение. Но Кэрол, не дожидаясь ответа, уже поднесла к ее губам стакан с соломинкой.

– Я так и думала, что вы сегодня очнетесь! Не знаю, почему, просто было такое чувство. Начнем с воды, а потом, если захотите, перейдем к соку.

Сделав огромное усилие, Марла сжала губами соломинку. Божественная влага смочила ее растрескавшиеся губы, проскользнула мимо проволочных скобок на зубах и устремилась в пересохшее горло.

Желудок, отвыкший от пищи и питья, судорожно сжался. На миг Марла испугалась, что сейчас ее вывернет наизнанку. Догадавшись о ее ощущениях, медсестра заговорила:

– Так-так, осторожненько, не спеша. Вы долго пробыли на внутривенном питании, вашему организму требуется время, чтобы приспособиться к нормальной жизни.

Марла последовала ее совету. Медленно и осторожно она проглотила несколько капель, и в голове у нее начало проясняться.

– Вот видите, уже все получается!

С профессиональной расторопностью медсестра сунула Марле в подмышку градусник, измерила пульс, кровяное давление, – все это не переставая болтать:

– Ужасно мешают эти железки во рту, правда? Что же делать, пока без них не обойтись. Но есть у меня и хорошая новость: через неделю-две их снимут. Я уже вызвала доктора Робертсона, он скоро будет здесь. А он позвонил вашим родным.

«Родные. Безликие незнакомцы. Может быть, теперь я их вспомню?»

– Хотите сесть?

– Да, – ответила Марла, радуясь хоть какой-то перемене.

Сестра показала ей рычаг, позволяющий приподнимать изголовье кровати. Теперь Марла сидела и видела палату целиком. Палата была самая обыкновенная – небольшая, чистенькая, и выглядела бы стерильной, если бы не яркие пятна цветов и конфетных коробок. У кровати Марла заметила корзину, до краев набитую открытками.

– Ваша свекровь попросила нас оставить все это в палате, чтобы вы, когда очнетесь, сразу увидели, как все по вас скучали, – объяснила Кэрол, прикладывая к груди пациентки стетоскоп. – Так, нормально. Температура, давление, пульс – все в норме.

Она сунула стетоскоп в карман, затем взяла в руки стальные кусачки, лежавшие на тумбочке у кровати, рядом со стаканом, кувшином и пачкой салфеток.

– Вы, наверно, уже успели удивиться, зачем здесь эта штука. А вот зачем. Если вдруг – я не думаю, что такое случится, но мало ли – почувствуете, что вас сейчас стошнит, немедленно вызывайте нас, берите кусачки и начинайте резать проволоку, что у вас во рту. Не медлите ни секунды, как будто от этого зависит ваша жизнь. – Лицо ее посерьезнело. – Собственно говоря, так оно и есть. Мы не хотим, чтобы вы подавились или задохнулись.

Марла вздрогнула: ей ясно представилась такая ужасная смерть.

– Понимаю, мысль не слишком приятная, – словно прочтя ее мысли, заметила Кэрол. – Скорее всего, ничего такого не произойдет, но я обязана вас предупредить.

– Лучше перестраховаться. – пробормотала Марла.

– Вот именно. – Медсестра черкнула что-то в карточке. – Ну что ж, по-моему, у вас все в порядке. Я сейчас принесу сока и пришлю кого-нибудь, чтобы вам устроили обтирание. А немного погодя, если доктор подтвердит, что все хорошо, мы избавимся от этих трубок и по-настоящему вымоемся.

На пороге палаты она обернулась, подмигнула Марле и исчезла.

Марла не могла дождаться, когда же вырвется из этой тюрьмы. Потягивая воду, она осматривалась кругом. Окно выходило на автомобильную стоянку; за ней простиралась зеленоватая водная гладь – Залив, судя по названию больницы[1]1
  Bayview – «Вид на Залив» (англ.).


[Закрыть].

Наклонившись, Марла принялась перебирать открытки в корзине, читать подписи и гадать, кто эти люди, что желают ей скорейшего выздоровления. Билл и Шерил, Глория и Боб, Джоанна и Тед, Анна, Кристиан, Марио. Все имена были ей совершенно незнакомы – как, впрочем, и свое собственное. «Марла Эмхерст Кейхилл. Господи боже, почему это имя не по мне, словно тесные туфли?»

От раздумий снова заболела голова. Марла поставила стакан, откинулась на подушку и вдруг перед ее мысленным взором всплыло лицо. Мужское лицо. Грубоватое, загорелое, небритое. Суровые резкие черты, густые брови, пронзительные синие глаза. У нее вдруг перехватило дыхание.

В этом человеке было что-то угрожающее. Он шутил, но не улыбался. Он стоял здесь, у ее кровати, и называл себя Ником. Изгой... да, так он сказал. И почему-то Марле показалось, что ему нельзя доверять. Как будто он желает ей зла.

Сердце ее часто, сильно забилось. Он назвал себя изгоем – и едва ли солгал. Сильный, дерзкий, в потертых джинсах и кожаной куртке, он просто излучал опасность.

Да нет, это безумие! Она ведь замужняя женщина! Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на собственную левую руку. Оттуда, со среднего пальца, подмигивает в полумраке широкое золотое кольцо с бриллиантами. Обручальное кольцо. Но она не помнит ни дня, когда кольцо скользнуло ей на палец, ни мужчины, что его надел.

«Думай, Марла, думай!»

Ничего.

Ни единой зацепки.

Она готова была завыть от бессилия.

Кольцо дало еще меньше, чем пронзительный взгляд Ника Кейхилла. При взгляде на Ника она ощутила интерес, опасение, еще какие-то смутные, но сильные чувства; при взгляде на кольцо – ничего, кроме нетерпеливого любопытства. «Кто ее муж? Кто ее дети? Кто такая она сама?»

– Вижу, вы очнулись!

В палату вошел высокий, тощий, совершенно лысый человек в докторском халате и очках в металлической оправе. Тоненькие усики смотрелись у него на лице странно и неуместно, словно нарисованные. Он широко улыбался, и Марле почему-то показалось, что зубов у него многовато.

– Не помните меня?

Должно быть, по взгляду Марлы он догадался, что ей не понравился.

– Ничего, не волнуйтесь. Кома часто сопровождается амнезией, но со временем ваша память прояснится. – Улыбка его просто-таки источала оптимизм. – Что ж, познакомимся еще раз: я доктор Робертсон. – Он присел на кровать и посветил ей в глаза миниатюрным фонариком. – Как вы себя чувствуете?

– Хуже некуда, – честно ответила Марла. К чему подслащать правду?

– Понимаю, понимаю. Челюсть болит?

– Еще как.

– А голова? – Он перевел взгляд на ее лоб.

– И голова раскалывается.

– Мы подберем для вас болеутоляющее. А теперь расскажите о своих ощущениях.

– Сказать, что я как в тумане, – значит сильно приукрасить действительность, – невнятно ответила она, с трудом проталкивая слова сквозь сжатые проволокой зубы.

Доктор Робертсон погасил фонарик, откинулся назад и скрестил руки на груди.

– Что вы знаете о себе?

Марла задумалась. Голова немедленно откликнулась острой болью.

– Знаете, это очень странно. Я многое знаю и помню, но все это какие-то общие вещи. Я умею читать и могу понимать прочитанное. Знаю, что мне хорошо дается математика, хоть и не могу вспомнить, где и как училась. Знаю, что люблю собак, лошадей, море и фильмы ужасов. Но... – Она сглотнула и снова с усилием зашевелила непослушными тяжелыми губами. – Но не помню ничего о себе. Не помню ни своей семьи, ни детей, ни родителей, ни даже мужа!

Голос ее дрогнул, и слезы обожгли глаза. В кого она превратилась – жалкая калека, лишенная даже прошлого! Стиснула бы зубы – но они уже стиснуты скобками.

– В вашем состоянии это совершенно нормально, – успокаивающе ответил доктор.

Он заново измерил ей температуру, пульс, давление, затем взял за обе руки и попросил сжать как можно сильнее. Марла сжала руки изо всех сил.

– Хорошо, отпускайте. – И доктор что-то записал в карточке. – А память к вам вернется. Обязательно вернется. Вы ведь перенесли сотрясение мозга, а потом Долго пробыли в коме. – Робертсон снова ощерился зубастой улыбкой. – Вот увидите, скоро все встанет на свои места.

– Когда? – в отчаянии воскликнула Марла. Он нахмурился и покачал лысой головой.

– Вот этого, к сожалению, предсказать не могу. «Поскорее бы! – мысленно взмолилась Марла. – Иначе я сойду с ума! Вернее, с того, что от него осталось».

– Хотел бы я знать наверное, но...

– Я тоже хотела бы.

– Запаситесь терпением. Не гоните коней.

– Почему-то мне кажется, что я не первый раз в жизни слышу такие советы, – заметила Марла. Доктор Робертсон пожал плечами.

– Может быть, вы знаете себя лучше, чем думаете.

– В том-то и беда, – ответила она, взглянув ему прямо в глаза, – что я совсем себя не знаю.

Скоро вернулась Кэрол, как и обещала, с соком и губкой для обтирания. Она умыла Марлу, поправила простыни, а затем распахнула дверь – и палату заполнили люди с незнакомыми лицами и знакомыми голосами. Улыбки, объятия, поцелуи. Марла вглядывалась в новоявленных родственников, отчаянно пытаясь хоть кого-нибудь из них вспомнить. Но напрасно: все они оставались для нее незнакомцами.

– Какое счастье, что ты наконец к нам вернулась! – прикладывая к глазам платочек, говорила свекровь – миниатюрная женщина с нежно-золотистыми (явно крашеными) волосами и маленькими ровными зубками, в сером шерстяном костюме с золотисто-красным шелковым шарфом, в туфлях на высоких каблуках.

– Спасибо.

– Без тебя наш дом опустел! – с пафосом восклицала Юджиния. Но Марла почему-то не зарыдала от умиления.

Сисси – дочь – неловко чмокнула мать в щеку и попятилась к окну. Довольно высокая для своих лет, стройная девочка в черной футболке, черных джинсах и тяжелых ботинках. Хорошенькое загорелое личико со следами юношеских прыщиков; вызывающий и небрежный макияж; глаза густо обведены черным.

– Здравствуй... – еле выдавила из себя Марла. «Так эта девочка – моя дочь? Почему же я ничего не чувствую? Где, черт возьми, пресловутый материнский инстинкт? Почему в мозгу не теснятся воспоминания о родах, кормлении грудью, сбитых коленках, молочных зубах, первых шагах – обо всем, что дорого сердцу любой матери?» Марле казалось, что у нее ампутировали душу. И это было страшно. По-настоящему страшно.

– Я знал, что это случится!

К ее кровати приблизился Алекс. Марла повернула голову, готовясь увидеть еще одно «белое пятно» – однако при взгляде на мужа вдруг испытала бледный, едва ощутимый отблеск какого-то неопределимого чувства. Какой-то образ на мгновение выскользнул из бездонных глубин памяти и вновь нырнул в непроглядную тьму. Но одно Марла могла сказать точно: со своим мужем она уже где-то встречалась. Хоть это радовало.

– Милая моя, как я рад, что ты снова с нами!

Он наклонился к ней – высокий, подтянутый, с серыми глазами и решительно выдвинутым вперед подбородком, в строгом синем костюме и распахнутом пальто.

– Я... мы все так по тебе скучали!

Он нежно обнял ее и с чувством поцеловал в щеку. На Марлу пахнуло смолистым запахом табака и мускусным душком мужского одеколона. Но она ничего к нему не почувствовала.

Совсем ничего.

Боже, не могла же она быть такой бесчувственной!

Марла крепко обняла мужа в ответ, отчаянно надеясь, что сейчас ощутит хотя бы отсвет былой нежности, страсти, любви. Ничего. Слезы обожгли ей глаза. Оставалось только надеяться, что память к ней вернется. И чем скорее, тем лучше. «Не стоит гнать коней», – напомнила себе Марла и подумала, что, должно быть, в той, прежней жизни не отличалась терпением. Вот она и узнала кое-что о себе. Хотя, пожалуй, неумение ждать – не та черта, которой стоит гордиться.

Пронзительно зазвонил телефон. Алекс напрягся.

– Я же предупредил, что ты не отвечаешь на звонки! – прорычал он и схватил трубку. – Алло! Алло! Кто звонит? Черт! – И с размаху хлопнул трубку на рычаг.

– Что такое? – поинтересовалась Юджиния. Она, отойдя в сторонку, обрывала засохшие листья с герани.

– Просто ошиблись номером, – со скучающей гримаской откликнулась от окна Сисси.

– Все звонки в больницу проходят через телефонистку. – заметил Алекс, задумчиво потирая подбородок.

Юджиния подняла голову от растения. Марла вдруг почувствовала, как холодеет в жилах кровь.

– Ладно, я разберусь. Марла, раньше сюда звонили?

– Насколько я помню, нет. Впрочем, я вообще мало что помню. – И она растянула губы в гримасе, которая, как она надеялась, могла бы сойти за улыбку.

Алекс вздохнул.

– Да, мы знаем. Мы разговаривали с Филом, доктором Робертсоном. Он объяснил, что у тебя амнезия, но успокоил нас тем, что это, по всей видимости, временное явление.

– «По всей видимости», – саркастически откликнулась Марла. – Будем надеяться!

– Не беспокойся. – Он нагнулся и поцеловал ее в лоб. – Сейчас для тебя главное – поправиться. Доктор Робертсон говорит, что через пару дней отпустит тебя домой.

«Пара дней? Она свихнется, если пролежит тут еще хоть пару часов!»

– Нет. Я хочу домой сейчас.

– Понимаю, но это невозможно.

– Почему?

– Ну... видимо, он хочет понаблюдать за тобой, сделать все необходимые анализы, убедиться, что все в порядке. Пустяки, ничего особенного.

– И ради этих пустяков он держит меня здесь? – не поверила Марла.

– Милая моя, – уговаривал Алекс, – но ты только что очнулась!

– Я хочу домой. – повторила она. – Сегодня же! Наступило молчание. Алекс смотрел на мать, взывая о помощи. Та перешла к столику с букетами к старательно поправляла цветы в вазе. Сисси уткнулась лбом в оконное стекло, словно увидела на стоянке невесть что интересное.

– Послушай, дорогая. – Юджиния приблизилась к кровати. Теперь в голосе ее звучала сталь – трудно было поверить, что эта женщина только что проливала слезы. – Разумеется, ты вернешься домой, как только разрешит врач. Мы все этого хотим не меньше, чем ты. Но сейчас тебе надо успокоиться и подумать о своем здоровье.

Она ласково погладила Марлу по руке – но глаза ее за очками в металлической оправе были тверды, как камень, и беззвучно приказывали подчиниться. По спине у Марлы снова пробежал неприятный холодок: на миг ей показалось, что всех этих людей – и ее самое – связывает какая-то тайна, столь ужасная, что о ней и говорить нельзя.

– Где... где мой сын? – спросила Марла.

– Дома. Сюда мы его привезти не могли. – Взгляд свекрови немного смягчился. – Ты его увидишь, как только вернешься домой.

– Когда?

– Скоро, милая, – пообещал Алекс. – Как только доктор тебя выпишет. Он понимает, как нам всем не терпится, и не станет мучить нас понапрасну. Мы ведь с Филом и его женой много лет знакомы.

Теперь и в голосе Алекса чудилась какая-то фальшь. Как будто за его ласковым тоном что-то скрывается. Что-то, о чем ей знать нельзя.

«А может, у меня начинается паранойя?» – отрешенно подумала она.

– Вот как? Тогда почему он представился как доктор Робертсон?

Марла старалась побороть внезапно нахлынувшее абсурдное чувство тревоги. Это же нелепо – воображать, что все здесь в заговоре! Она, должно быть, просто сходит с ума. Но кет, ведь был же у нее в палате загадочный молчаливый посетитель... или и его тоже не было? Ладони ее вспотели, нервы натянулись, как струны, но она не могла промолчать:

– Почему он не назвал себя Филом, не заговорил со мной, как со знакомой?

– Откуда мне знать? Наверно, у него были какие-то свои соображения. Может быть, он считает нужным со всеми пациентами обращаться одинаково. Знаешь, врачебная этика и все такое. – И Алекс изобразил руками в воздухе что-то неопределенное.

– Странно как-то.

– Может быть, – пожал он плечами.

Итак, расспросы ни к чему не привели. Если не считать смертельной усталости – как будто она весь день бегала кругами со свинцовыми гирями на ногах.

Словно ощутив ее отчаяние, Алекс снова обнял жену.

– Я знаю, ты устала, подавлена, ничего не можешь понять и к тому же плохо себя чувствуешь, – ласково заговорил он, и у нее снова защипало в глазах. – Но послушай: успокойся и не взвинчивай себя. Вот увидишь, все будет хорошо, – прошептал он ей на ухо.

У Марлы заныло сердце – так хотелось в это поверить. Ах, если бы он читал ее будущее в хрустальном шаре, а не просто сыпал расхожими утешениями! Сглотнув слезы, она обняла Алекса и взглянула ему через плечо. Там, на пороге, подпирая плечом дверной косяк, стоял тот человек, что приходил к ней сегодня. Брат-изгой.

Он поднял на нее хмурые глаза из-под густых черных бровей. Не улыбнулся, не произнес ни слова ободрения – просто стоял, скрестив руки на груди и угрюмо наблюдая за трогательной семейной сценой. О чем он думает? Почему так сурово сжимает губы, так презрительно щурит глаза?

Вдруг Марла мысленно выругала себя дурой. Как же сразу не догадалась! И странные взгляды, и недомолвки, и очевидная напряженность родных – все это может иметь очень простое объяснение!

– Есть здесь где-нибудь зеркало? – спросила она. Молчание было ей ответом.

– Может быть, у вас? – Она взглянула на Юджинию. – Или у тебя? – перевела взгляд на Сисси.

– Ручное зеркальце? – Юджиния покачала головой, не колыхнув ни единым волоском в безупречной прическе. – Нет. Разве что в пудренице.

– Можно мне посмотреть?

– Думаю, не стоит этого делать... – занервничала Юджиния, и Марла сообразила, что выглядит, пожалуй, куда хуже, чем предполагает.

– Что, я такая страшная?

– Что ты, дорогая, конечно, нет, но...

– Дай ей зеркало, – послышался голос Ника.

Марла бросила на него осторожный взгляд. В пронзительно синих глазах блестело что-то, подозрительно напоминающее ярость.

– Да, лучше дайте мне зеркало. Иначе мне придется прыгать с этой чертовой кровати и ползти в душевую – там-то оно наверняка есть!

Чтобы подтвердить серьезность своих намерений, она нажала на кнопку, и изголовье поползло вверх.

– Но твоя капельница и... э-э... – Алекс смущенно указал на кровать. Марла догадалась, что он имеет в виду деликатно прикрытый одеялом мочеприемник. Краска залила ей щеки, но она гордо расправила плечи.

– Плевать!

– Дай ей зеркало! – потребовал Ник. Губы его сжались в тонкую линию:

Юджиния сглотнула.

– Ну... хорошо. Только помни, дорогая, ты еще не выздоровела и скоро, очень скоро будешь выглядеть куда лучше. – Недовольно поджав губы, она начала рыться в сумочке. – А, вот она!

И протянула Марле блестящую золотую коробочку. Сисси поморщилась. Юджиния напряглась. Алекс отвернулся. Только Ник не шевелился и не отводил глаз. Дрожащими пальцами Марла раскрыла пудреницу и поднесла крохотное зеркальце к своему лицу.

«О господи!» – подумала она, судорожно втягивая воздух сквозь скрепленные проволокой зубы.

Все хуже, гораздо хуже, чем она ожидала. И дело даже не в том, что из зеркала на нее смотрело страшно изуродованное лицо – безобразно распухшее, покрытое синяками всех цветов радуги.

Дело в том, что лицо это было ей незнакомо.

Глава 4

Глядя на Марлу, Ник все крепче сжимал зубы.

Свободной рукой она осторожно провела по своему лицу – по синякам, ссадинам, уродливым шишкам на выбритой половине головы. К чести Марлы, держалась она молодцом, хотя Ник и подозревал, что в душе она готова разрыдаться. Сглотнув, она пробежала пальцами по аккуратному ряду швов под коротеньким пушком отросших волос.

– Боже мой! – прошептала она, часто заморгав. Но в следующий миг выпрямилась и храбро подняла глаза. – На невесту Франкенштейна я не тяну, а вот на подружку невесты... – Она попыталась улыбнуться, но губы задрожали, и улыбки не вышло.

Много лет назад Ник поклялся ненавидеть эту женщину до конца своих дней. Она обманула его, предала, предпочла ему брата. Но сейчас вся сила воли требовалась ему, чтобы не отводить глаз.

– Все будет хорошо, – тихо произнес Алекс, забирая у нее из рук золотую пудреницу. – Только дай срок.

– Конечно. Пройдет какая-нибудь пара месяцев, и все останется позади. – Юджиния широко улыбнулась, сверкнув золотыми коронками. – И мы вместе посмеемся надо всем этим.

– Смеяться над этим я не стану. Никогда, – отрезала Марла.

– Разумеется, и никто из нас не станет! – И Алекс бросил на мать укоризненный взгляд.

Ник мысленно с ним согласился. На его взгляд, горькая правда всегда лучше слащавой лжи. А правда такова: Марла чудом осталась в живых, выглядит, словно выходец из могилы, должно быть, и чувствует себя так же. Путь к выздоровлению будет для нее долгим и трудным.

– Не знаю... не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова стать собой, – прошептала Марла, и на одно короткое мгновение взгляд ее, бог весть почему, устремился к Нику. – Мне кажется, что я... – Голос ее дрогнул и прервался.

– Что? – подбодрил ее Алекс.

Она молча переводила глаза с одного члена семьи на другого. На Нике ее взгляд остановился, затуманился каким-то смутным чувством, но тут же ушел в сторону.

– Я не знаю, кто я.

– Ой, боже мой! – простонала Сисси и возвела глаза к небу, за что получила свирепый взгляд от отца.

– Ты замечательная женщина, – тихо сказал Алекс. – И такой останешься.

В этом предсказании Ник позволил себе усомниться. Пятнадцать лет назад Марла была бессердечной стервой – с чего бы теперь ей стать ангелом? Однако, взглянув в ее обезображенное лицо, он ощутил укол совести. Многие годы он гнал ее из своих мыслей, а если и думал о ней, то с ненавистью и презрением. Но женщина, которую он видел перед собой, – полуживая, изуродованная, прикованная к постели и все же пытающаяся сохранить остатки собственного достоинства – презрения не заслуживала.

Сисси по-прежнему не отрывалась от окна, но Ник заметил, что украдкой она внимательно следит за матерью.

– Все будет хорошо, дорогая. – Юджиния взяла у сына пудреницу и убрала в сумочку. – Скоро вернешься домой, увидишь сына. Обещаю, тебе сразу станет лучше.

Ник почувствовал, что пора сматываться. Хватит с него на сегодня семейных сцен.

– Ты здесь уже был... – Марла снова смотрела на него.

Он кивнул.

– Да, несколько часов назад.

– Помню, – с каким-то трепетом в голосе прошептала она. Лоб ее перерезала глубокая морщина. – Изгой.

– Правильно. – Почудилось ли ему, или во взгляде ее на миг сверкнуло что-то большее, чем любопытство?

– Здесь был кто-то еще, – продолжала Марла.

– Со мной? – Ник покачал головой.

– Нет-нет... раньше... по крайней мере, мне так кажется... – Она опустила глаза на одеяло. – Да нет, я уверена! Сюда вошел кто-то, молча постоял у кровати и ушел. Знаю, звучит как бред, но это было.

– Глупости, дорогая! – с деланой ласковостью в голосе проворковала Юджиния. – Медсестра заходила, только и всего.

– Нет! – резко ответила Марла. – Может быть, это мне приснилось, но я все помню – помню так же ясно, как ваши приходы! Я же слышала ваши разговоры. Вы приходили один раз... или два? – Брови на когда-то безупречном лице мучительно сдвинулись. – Не могу вспомнить. – Она машинально подняла руку, чтобы отбросить назад волосы, но вместо волос наткнулась на выбритый, испещренный швами скальп.

– Мы много раз здесь бывали, – мягко ответила Юджиния.

– Но в тот раз вы посылали Сисси вниз за газировкой. Кажется за «Спрайтом»?

– В самом деле, было такое, – улыбнулся Алекс. Нику его улыбка показалась какой-то фальшивой. – Мы думали, что ты в коме и ничего не слышишь.

Юджиния со звоном защелкнула сумочку и широко улыбнулась. Но перед этим уголки ее рта на миг опустились унылой скобочкой – как всегда, когда что-то ее тревожило.

– Значит, ты все слышала. Почему же не отвечала?

– Я пыталась, но ничего не выходило.

– Только не волнуйся.

– Но, кроме этого, я ничего не помню. Ни аварии, ни... ничего.

Она сжала руку Алекса и взглянула на Сисси. Та театрально вздохнула и бросила на отца взгляд, лучше всяких слов говорящий: «Слушай, пошли отсюда, а?» Честно говоря, Ник ощущал то же самое.

Но Алекс не желал понимать красноречивых взглядов. Придвинувшись к жене, он заговорил:

– Послушай, милая, даже если ты чего-то не можешь вспомнить...

– Алекс, ты не понял, – прервала Марла, в первый раз назвав его по имени. – Дело не в том, что я «чего-то не могу вспомнить». Я не помню ничего! Нет, знаю, какой сейчас год и кто у нас президент, но вот я сама – моя жизнь, родители, день рождения, братья и сестры, если они и есть...

– Ты что, и нас не помнишь? – первой сообразила Сисси.

Марла не отвечала.

– Это пройдет, – резко ответил Алекс.

– Надеюсь.

Марла подняла на мужа растерянные, умоляющие глаза.

– Мне так жаль... и Пэм... господи, как все это ужасно!

– А Пэм ты помнишь?

– Нет, – прошептала она, из последних сил сдерживая слезы. – Совсем... совсем ничего не помню. – Голос ее дрогнул и сломался.

– Скоро тебе станет лучше, – вступила Юджиния. Марла повернулась к свекрови.

– Можете пообещать?

– Нет, но...

– А если нет, то не надо мне пустых утешений! Я хочу отсюда выбраться. Хочу поговорить с родными Памелы. Хочу хоть что-нибудь вспомнить!

Сисси заморгала, шмыгнула носом и, смутившись, отвернулась.

Ник хотел бы думать, что Марла из каких-то неясных ему соображений разыгрывает спектакль. Ему не верилось, что она настолько изменилась. Та Марла, которую он знал, не стала бы переживать из-за смерти женщины, которую даже не может вспомнить. Та Марла не думала ни о ком, кроме себя. Однако пока все, что он видел и слышал, убеждало в ее искренности. Быть может, вместе с памятью она потеряла и эгоизм? Или, может быть, просто всех дурачит?

Алекс нежно сжал руку жены.

– Послушай, почему бы тебе не отдохнуть немного?

– Отдохну позже. Сейчас у меня слишком много вопросов. Расскажи о моей семье. Где мои родители? Есть у меня братья, сестры? Кто-нибудь?

– Милая моя! – вздохнул Алекс. – Мне придется столько тебе рассказать, но сейчас не время.

– Почему? – спросила она с удивительным спокойствием, словно собрав в кулак всю свою волю. – Все умерли?

– Нет-нет, мать умерла, отец жив, но он нездоров.

– Понятно... – На лице ее отразилась печаль.

– Мы обо всем тебе расскажем. Посмотрим вместе фотографии, навестим твоего отца. Все, что хочешь. Но сначала тебе надо выздороветь и окрепнуть, согласна?

Она молчала, вся как-то сжавшись в кровати. На миг Ника охватило безумное желание взять ее за руку и сказать, что все будет хорошо, но он тут же напомнил себе свое место. Марла не из тех, кто нуждается в чужой помощи. И вообще, для моральной поддержки у нее есть муж.

Ник почувствовал, что больше не выдержит.

– Я, пожалуй, пойду, – шепнул он Алексу и, бросив последний быстрый взгляд на женщину в постели, двинулся к дверям. Прочь от семейки Кейхйллов. Прочь от Марлы. Все, что ему сейчас нужно, – убраться от нее как можно скорее и как можно дальше.

Потому что он больше не может обманывать себя. Ему жаль ее. До дрожи в голосе, до ноющей боли в груди жаль ту женщину, какой Марла была когда-то, – и ту, какой она стала теперь.

Двери лифта растворились, и Ник едва не налетел на высокого мужчину в парке, джинсах, тяжелых ботинках и темных очках. Он успел разглядеть плотно сжатые губы и заметил еще, что этот человек слегка прихрамывает. Незнакомец отодвинул Ника плечом и пошел по коридору, мимо приоткрытой двери в палату Марлы.

Что-то в этом человеке показалось Нику знакомым. На мгновение ему подумалось, что он хотел зайти к Марле. Да нет, ерунда; скорее всего, просто посетитель к кому-то из больных в этом крыле.

Ник обернулся, чтобы еще раз взглянуть на мужчину, но тот словно растаял в больничном коридоре.

Спустившись на первый этаж, Ник пересек приемный покой и вышел на улицу, где сгущался тяжелый мокрый туман. Подняв глаза, он заметил в освещенном окне на пятом этаже стройную фигурку Сисси. Девочка тоскливо смотрела на улицу, словно узница, уже не чающая вырваться на свободу. И, бог свидетель, Ник ее не винил.

Ник сел в свой пикап и взглянул на часы. Ему предстоит убить несколько часов. Чем заняться? Может быть, съездить на место аварии, а затем взглянуть на остатки «Мерседеса»?

Перед тем, как тронуться с автостоянки, он взглянул через плечо и вдруг увидел того же смутно знакомого парня: бородач, несколько минут назад столкнувшийся с ним на пятом этаже, теперь торопливым неровным шагом пробирался между машин к темному джипу.

«Странно, – подумал Ник. – Какой смысл приходить в больницу на пару минут? Не суй нос в чужие неприятности, – посоветовал он себе. – Тебе своих хватает».

Два дня спустя Марла была готова к выписке. Доктор Робертсон проделал все мыслимые тесты и анализы и, как видно, остался доволен результатами. Теперь Марла ждала только документа, открывающего перед ней больничные двери, и машины.

– Миссис Кейхилл? – Дверь растворилась, и какой-то незнакомец просунул голову в щель. – Я детектив Патерно. Полиция Сан-Франциско.

Вслед за головой в палату протиснулось и тело детектива – приземистое, с заметным брюшком, облаченное в неприметный темный костюм.. Внешность у Патерно была самая заурядная: расплывшаяся фигура, темные с проседью волосы, ничем не примечательное лицо. Из общего впечатления выбивались только глаза – жесткие, цепкие, ничего не упускающие.

Сердце Марлы взволнованно забилось. Он будет задавать вопросы – вопросы, на которые у нее нет ответов. За последние дни в голове у нее прояснилось, но память так и не вернулась. Изредка в сознании вспыхивали какие-то разрозненные образы, но и они гасли прежде, чем Марла успевала понять, что именно вспомнила.

С виду Патерно казался симпатичным малым, но Марла его побаивалась. Она не могла забыть опасений Сисси насчет обвинений в убийстве по неосторожности или как она там выразилась? А полицейские – мастера вытягивать из людей правду. Господи боже, а это еще что? Откуда у нее такое отношение к полиции? И, если уж на то пошло, что можно из нее вытянуть, если она ничего не помнит?

– Прошу извинить, что беспокою вас в больнице, – добродушно заговорил Патерно. – Я помогаю дорожной полиции штата в расследовании аварии. Хотелось бы послушать, что вы помните о происшедшем.

– Это не займет много времени, – пробормотала Марла.

Не обращая внимания на ее сарказм, он достал из кармана диктофон, поставил его на вращающуюся тумбочку со стаканом, кусачками и пачкой салфеток, затем открыл блокнот.

– Расскажите все, что можете вспомнить.