Текст книги "Таро осознанности. Практика, ведущая к спокойствию и пониманию"

Как я уже говорила, мы можем охарактеризовать эти четыре взаимодополняющих образа мышления в категориях Четырех качеств:

• забота – стремление опекать;

• сострадание – отзывчивость;

• бодрость духа – радость и благодарность;

• спокойствие – уравновешенность и невозмутимость.

Четыре качества опираются друг на друга, и каждое из них воплощает в себе различные аспекты взаимосвязанной жизни. Вместе взятые, Четыре качества уподобляются строительным лесам, на которых мы возводим жизнь достатка и свободы, и служат путеводной звездой в наших обособленных морях отчуждения и страха. И начать – достаточно просто. Мы можем культивировать эти четыре установки, просто задавая вопросы. И чем смелее наши вопросы, тем лучше.

Я большая любительница гипотетических вопросов. Сослагательное наклонение позволяет рассматривать самые разные возможности и вероятности. Так, мне запомнилась занятная наклейка на какой-то машине: «А если бы Покемон поймал тебя?» Для того чтобы научиться жить в стране великодушного и любящего сердца, может потребоваться ряд достаточно смелых предположений.

• А если я буду встречать каждое мгновение с заботой и дружелюбием?

• А если я буду реагировать на чужую боль так, как если бы она была моей собственной?

• А если я буду веселиться и находить радость в каждом драгоценном моменте?

• А если я буду спокойно принимать хорошее наряду с плохим?

Что будет, если эта моя единственная драгоценная жизнь полностью раскроется в своей бесконечной красоте и благородстве?

В конечном счете каждая обитель предоставляет определенные возможности и сердцу, и уму. Когда мы сталкиваемся с нашим щенячьим рассудком, то чем больше медитируем и размышляем об этих возможностях, тем скорее воспользуемся ими.

И тогда со временем мы можем обнаружить, что щенок занялся самообучением.

Глава 5. Четыре масти и Безграничные обители

Французский оккультист Эттейла первым заказал иллюстрированную колоду Таро, предназначенную специально для гадания. Его колода 1789 года также первой связала стихии (Землю, Огонь, Воду и Воздух) с четырьмя мастями. Художник и историк Таро Роберт Плейс называет эту колоду «первым современным Таро». Но только после широкого оккультного синтеза, проведенного Элифасом Леви, французским каббалистом середины XIX века, были оформлены наиболее важные ассоциации стихий. Когда в 1909 году появилась колода Уэйта – Смит, эти ассоциации стали основой для живописных иллюстраций каждой масти и характерных палитр и пейзажей. Эти элементы, наряду с их соответствиями другим компонентам у Леви (например, из Каббалы и астрологии), также легли в основу ассоциации каждой масти с той или иной сферой человеческого опыта: умом, душой, волей или телом. Серый, белый и синий цвета символизировали горные пейзажи Мечей Памелы Колман Смит, их связь со стихией Воздух и ориентацию на мысль и суждение. Ее сочные радуги и золотисто-желтые цвета украшали Кубки, связанные со стихией Вода, чувствами и душой. Красные и коричневые цвета пустыни возвещали о саламандровом огне Жезлов, силе воли и воображения. А Пентакли – во многих отношениях основная масть, а для меня еще и отправная точка Таро осознанности – стали мастью стихии Земля, суетного материального мира, а также человеческого тела (рис. 8).

Рис. 8. Тузы во всех четырех мастях: Пентаклях, Жезлах, Кубках и Мечах

Земля, Огонь, Вода, Воздух.

Тело, воля, душа, ум.

Ассоциации колоды Уэйта – Смит происходят из западной неоплатонической герметической традиции. Но в этих различиях есть определенная общечеловеческая логика, и мы находим подобные стихийные ассоциации в восточной философии. Четыре масти Таро четко отображают четверичное учение о Безграничных обителях. В своем движении от Туза к Королю каждая из четырех мастей по очереди исследует один аспект безграничного сердца. Во второй части мы разберем индивидуальные значения карт и получим интегрированную систему, которую можно будет использовать в регулярной практике Таро независимо от того, какая у вас колода. А пока давайте сделаем общий обзор.

Забота: Обитель Пентаклей

Первая обитель принадлежит заботливому сердцу (рис. 9). Говорят, кто печется о родных, не забудет и о чужих. И в самом деле, это первое качество имеет отношение к родному дому и к тому, что мы понимаем под этим словом. Я помню первую квартиру, которую сняла по окончании школы. Это было дешевое жилье на окраине одного из самых бедных районов города. Целые кварталы здесь пребывали в запустении. Некоторые здания пустовали, разбитые окна заколотили досками. Сквозь асфальт пробивались одуванчики, а потрескавшийся тротуар и дворы заросли колючками. Но больше всего меня поразил вездесущий мусор. Улицы, дороги, пустыри – все было завалено мусором. Битая посуда и брошенные матрасы, завалы из мебели, гниющая еда и пищевая упаковка, окурки, консервные банки, разбитые бутылки, газеты… Мой район превратился в мусорную кучу, в свалку.

Рис. 9. Пентакли: взращивание сада заботливого сердца

Язык не повернется назвать такое место родным домом. Зачем убирать отходы, искать мусорное ведро, зачем вообще утруждать себя, если все это не принадлежит вам, если это не ваше? Эта часть города явно умирала или, возможно, уже была мертва. До этого обезлюдевшего, опустевшего места никому не было дела.

Неслучайно этот пример связан с бедностью и выселением. Экономический вопрос является немаловажным для заботливого сердца. В конце концов, само слово «экономика» происходит от греческих слов, обозначающих дом и закон. Забота начинается со своего дома, с осознанного управления ресурсами – и с признания компромисса, необходимого для всеобщего процветания. Если экономическая система общества перекошена настолько, что богатые становятся еще богаче, а бедные – еще беднее, тогда системы, построенные на заботе, разрушаются. И бездомность становится не просто фактом, с которым сталкиваются отдельные люди, а экзистенциальной реальностью всего народа – тревогой и беспокойством, которые могут переживать все твои соседи, весь твой регион, страна, культура.

В противоположность сказанному, после утреннего кофе здесь, на Икарии, я спускаюсь по склону холма и у его подножья встречаю соседа, Ставроса. Его лицо, потрескавшееся от ветра и морщинистое от старости, расплывается в широкой улыбке. Я познакомилась с ним лишь накануне, когда он хозяйственно собирал на обочине дороги листья одуванчика, но он уже радостно машет мне рукой, словно старому другу. Икария – суровый остров, на котором живут фермеры, пчеловоды и ремесленники. Из-за непредсказуемой погоды, холмистого ландшафта и каменистых пляжей туристов здесь относительно немного. Сельские жители работают сообща, приводя в порядок змеящиеся по косогорам песчаные дороги, когда их размывают дожди, прокладывают по горным склонам шланги для полива посевов, угощают друг друга домашним вином и виноградной водкой ципуро и нередко обмениваются вещами, если кому-то что-то нужно.

Разумеется, там есть супермаркеты, кабельное телевидение, вышки сотовой связи. Но одна моя подруга, приезжавшая на Икарию в течение многих лет, сказала, что я вряд ли разживусь массой сувениров в этом месте: «Не хочется тратить деньги на Икарию!» На протяжении столетий на берега этого острова совершали набеги пираты, и вовсе не такие гламурные, как Кира Найтли и Джонни Депп. Пиратство загнало жителей деревни в глубь острова, в горы. На протяжении веков на этом острове царил дух взаимопомощи и сотрудничества. Похоже, на Икарии вообще нет полиции.

Сегодня Ставрос подрезает виноградные лозы в своем террасном дворе. Другой мой недавний знакомый, молодой Аристед, владелец небольшого рынка в городе, ходит по двору Ставроса, держа за ручки брыкающийся и фыркающий на ходу бензиновый культиватор. «Аристед!» – зову я. Мне очень приятно, что я могу окликнуть кого-то в этом чужом для меня, новом месте. По-английски Аристед говорит довольно сносно – гораздо лучше, чем я объясняюсь по-гречески. «Вы со Ставросом родственники?»

У Аристеда озадаченный вид.

«Он вам дядя? Отец?»

Аристед качает головой: «Ни то ни другое. Мы просто друзья». Икария – это такое место, где все в какой-то степени родственники. Там все у себя дома. В этом месте 25-летний бакалейщик помогает взрыхлить землю своему 75-летнему соседу.

Что значит заботиться? Можем ли мы в действительности заботиться о себе, игнорируя в то же время другие существа, людей и животных, и не заботиться о земле, которая дает всем нам жизнь? Масть Пентаклей помогает исследовать такие вопросы. Она учит, что заботливое сердце печется о себе и других, о дефиците и щедрости, о содружестве и общении. Исторически Пентакли были мастью Монет – образы колоды Уэйта – Смит приглашают нас исследовать связи между символическим круговоротом денег и естественным обменом трудами и плодами. Будь круговорот природным или рукотворным, для него все равно требуются две стороны, потому что одно обменивается на другое. Услуга за услугу. Главная дилемма данной масти заключается в том, смогут ли эти две стороны сохранить равновесие. Будет ли конкретный обмен равным, справедливым, долгосрочным? Возможность здорового равновесия четко резюмируется образами жонглера Двойки Пентаклей из колоды Уэйта – Смит (рис. 10).

Рис. 10. Двойка Пентаклей: уравновешивание жизни

У каждой монеты есть две стороны, и наш жонглер позволяет нам видеть обе стороны сразу. Два пентакля в его руках связаны между собой цельным шнуром, благодаря чему образуется лемниската – образ восьмерки, отождествляемый с бесконечностью и напоминающий символ Дао, где противоположные стороны гармонично уравновешены и переплетены (рис. 11). Баланс требует поддерживать взаимосвязь и танец – жонглирование в непрерывном обмене. В оригинальном образе колоды Уэйта – Смит фоном для танца жонглера служит волнистое море с двумя кораблями, качающимися в волнах. Один корабль поднимается, другой ныряет вниз. Можем ли мы научиться находить равновесие среди жизненных взлетов и падений?

Рис. 11. Символ Дао

Забота – это в конечном счете направление внимания. Прежде всего, она начинается с осознанности. Мы учимся заботиться (по-настоящему и глубоко) о себе, обращаясь ко всем нашим переживаниям. И мы то и дело сознательно возвращаемся, когда наше внимание блуждает. Забота требует, чтобы мы приветствовали даже то, что не представляет нам столь желанным. Первая обитель – царство «домика для гостей» Руми: «Все наше бытие – дом у большой дороги. Заглядывают все кому не лень… Приветлив будь ко всем у своего порога».

Сострадание: Обитель Жезлов

В дзен есть поучительная притча о Гуаньинь, бодхисатве сострадания. Бодхисатвы немного похожи на ангелов или христианских святых: их можно воспринимать буквально и почитать, когда чей-то духовный путь предполагает ритуальное почитание, но можно считать и просто олицетворениями важных идей. Гуаньинь олицетворяет сострадание и милосердие. Ее имя переводится примерно как «тот, кто слышит крики мира» – и в самом деле, ее иногда изображают с тысячью рук и глаз, ведь, чтобы живо отзываться на такой безумный мир, как наш, понадобятся хорошая реакция и проворство!

По легенде, один мастер дзен спросил другого: «Как Гуаньинь управляется со всеми этими руками и глазами?»

Тот ответил: «Это как если бы кто-то посреди ночи потянул подушку за ее головой».

Рис. 12. Жезлы: воспламенение отзывчивого сердца сострадания

Когда мы спим или дремлем, наш ум блуждает во тьме, но тело все равно понимает, как удовлетворять наши потребности. Мы переворачиваемся на другой бок, чтобы расслабить спину, подтягиваем одеяло, когда нам становится холодно, и устраиваемся на пуховой подушке, чтобы дать отдых шее. Мы чутко отзываемся на окружающий мир. Мы отвечаем не задумываясь. Руки, голова, подушка, кровать – все это части одного мира сна. Нам не нужно ясно видеть, держать все под контролем, что-то глубоко продумывать. Не нужно составлять план действий и реализовывать его. Нам даже не нужно бодрствовать!

В нашем мире все взаимосвязано (тело, подушка, голова), поэтому так легко реагировать. Это происходит спонтанно, естественно. Вот что значит для ангела сострадания иметь тысячи глаз и рук. Вся природа Гуаньинь соткана из чуткой сети переплетенных нитей. Мастер дзен из поучительной притчи заключает: «По всему телу Гуаньинь расположены руки и глаза». Она реагирует на мир всеми фибрами своего организма, потому что каждая его клеточка также связана с миром.

В сострадании есть что-то совершенно естественное и спонтанное. Сострадание – это рука, которая чешет зудящее место. В первый момент сострадание реагирует чисто рефлекторно. Тело естественным образом стремится удовлетворять свои насущные потребности. Когда у нас возникает зуд, мы чешемся. Но зачем останавливаться на достигнутом, ограничивая себя руками и зудом в коже? Сначала мы учимся быть сострадательными, учимся быть добрыми и отзывчивыми к себе, но кто или что не является частью этого тела и ума? Уитмен прекрасно характеризует сердце сострадания в «Песне о себе».

…Ибо каждый атом, принадлежащий мне, принадлежит и вам […]

Мой язык, каждый атом моей крови созданы из этой почвы, из этого воздуха […]

Кто унижает другого, тот унижает меня,

И все, что сделано, и все, что сказано, под конец возвращается ко мне.

Кто или что не является частью этого великого тела? Наша планета притягивает всех к земле одинаковой гравитацией. Растения и животные одинаково дышат этой единой атмосферой и обновляют ее своим дыханием. Растения выделяют кислород, без которого мы не можем жить, а мы выделяем углекислый газ, необходимый растениям. Принимая во внимание этот великий круговорот вдохов и выдохов, можно ли что-то исключить из тела Гуаньинь? Ее тысячи рук касаются всего на свете.

Сострадание опирается на активное реагирование – чесанием, возникающим автоматически, чтобы снять зуд. Дискомфорт и беспокойство наполняют сострадательное сердце энергией, побуждая к действию. Но активность сострадания должна корениться, прежде всего, в усиленном внимании. Если мы сначала не заметим и не отследим что-то со вниманием, то в результате будем реагировать, а не отзываться. Мы поведем себя импульсивно. Поэтому Гуаньинь, эту бодхисатву сострадания, зовут «той, кто слышит». Мы поступаем опрометчиво, когда сначала не слушаем. Истинное сострадание требует, чтобы мы проявляли заботу. Иначе говоря, сострадание становится возможным благодаря осознанности. В качестве своей основы сострадание требует осознанного внимания, культивируемого в Первой обители. Таким образом, эти обители опираются одна на другую. Каждая из них стоит особняком, как важнейшая черта великодушного и радостного сердца. Но каждая из них также непременно находится рядом с тремя другими, которые, каждая в свою очередь, служат ступенями развития и расширения способности любить.

Таким образом, по своей природе чуткое сердце стремится облегчать боль и может быть вовлечено в борьбу и даже битву, чтобы умерить чьи-то страдания. Сострадательное сердце может быть нежным и тактичным, когда ответ требует деликатности. Таким образом, как и Дева Мария, бодхисатва сострадания часто рисуется женщиной, излучающей душевность и милосердие. Но столь же часто бодхисатва обретает облик мужчины с громадной силой. Лотосовая сутра гласит: «Заповеди его сострадательного тела грохочут, как гром». Сострадание может быть мягким, но точно не кротким. Активный отклик является его наиболее яркой отличительной чертой, как искра или огонь. Если забота взращивается, как сад, то сострадание разжигается, как огонь (рис. 12). Этот огонь также характеризует сердце истинного воина. Сострадание – это рыцарь, который служит другим людям. Сострадательное сердце – это духовный воин.

В греческом языке великодушие в переложении на латиницу выглядит как gennaiodoria. Когда я была в Греции, мне говорили, что это слово буквально означает «дар отважных». Очень точно сказано!

Именно это качество дара характеризует отвагу сострадательного сердца.

Здесь нет самодовлеющего эго, нет жажды власти или чувства превосходства. Вместо этого сострадательное сердце великодушно излучается вовне для того, чтобы в случае необходимости давать облегчение и утешение. Сострадательное сердце милосердствует храбро.

В наше время, когда люди повсюду протестуют или подписывают петиции, сострадательное сердце может также принадлежать активисту. Здесь есть над чем работать: мы сталкиваемся с климатическими перипетиями, экономическими коллапсами, политическими играми, войнами и массовым насилием… В такие времена гнев может быть священным топливом. Когда мы видим страдание или несправедливость и в глубине души понимаем, что перемены назрели, что нужно что-то предпринять, чувство возмущения может быть освобождающим. Но при этом очень легко спутать огонь праведного гнева с искрой сострадания. Можно запросто ошибиться и испепелить именно то, что мы надеялись спасти. Трудно быть отважным, но еще труднее быть великодушным.

Масть Жезлов помогает нам исследовать отвагу сострадания. Жезлы – это масть огня, воли и творчества. Жезлы учат нас не только благодарно принимать свой мир (этому учат Пентакли), но и исследовать его с великодушным бесстрашием, отзываясь надлежащим и преобразующим образом. Масть Жезлов говорит с активистами, художниками, воинами и даже целителями. Моей любимой картой в масти Жезлов давно стала Семерка. Люди часто называют Семерку картой «верности своим убеждениям». В духе образов колоды Уэйта – Смит, на ней изображен борец, в одиночку отбивающийся от шестерых невидимых неприятелей посохом (рис. 13). Его отвага очевидна, потому что он выступает один против целой группы противников, но при этом еще и реалистична, потому что он стоит на возвышении, что дает ему определенные преимущества в схватке с врагами. Эта карта традиционно ободряет тех, на кого оказывают давление. Несмотря на весь прессинг, вы скорее всего победите благодаря выигрышной позиции.

Рис. 13. Семерка Жезлов: за что я борюсь?

В контексте Таро осознанности Семерка Жезлов предлагает подумать о выгодах, которые мы получаем, находясь на возвышенности во время этой битвы. За что и как мы боремся? Руководствуемся ли мы состраданием? Наши действия изменят мир или испепелят его? Можем ли мы жестко держать свою позицию, не черствея душой?

Бодрость духа: Обитель Кубков

Слово «кураж» звучит как что-то старомодное. В наши дни мы чаще всего произносим его лишь в определенных обстоятельствах – например, когда поднимаем бокалы за праздничным столом, при настрое спортсменов на поле или необходимости кого-то воодушевить. Иногда мы каемся в том, что перебрали на вечеринке, и даем себе обет в следующий раз держать себя в руках. Но каким бы ни был источник нашего куража, мы ясно понимаем, что это принципиально хорошее состояние. Испытывать кураж – значит быть счастливым. Но это особый вид счастья. Кураж представляет собой радостное состояние ума. Кураж – не столько чувство, сколько ориентир в жизни. Это установка, как и во всех обителях. Когда мы полны куража, мы идем по жизни с легким сердцем, осознавая ее потенциальные возможности. Наш стакан наполовину полон, а не наполовину пуст. Мы видим красоту мира и ценим его совершенства. Там, где сострадательное сердце стремится положить конец горестям, сердце, окрыленное куражом, стремится к непрерывному процветанию. Сострадание исцеляет, кураж празднует (рис. 14).

Рис. 14. Кубки: благословление признательного сердца, исполненного куража

Нам, современным людям, нелегко понять кураж. Мы склонны считать эмоции личными, внутренними событиями. Для нас эмоции настолько прочно связаны с нашим индивидуальным опытом, что мы иногда даже сомневаемся в том, что кто-то другой сможет узнать или понять их. Если я люблю кого-то, я могу подарить ему любимую вещь («Я хочу, чтобы ты взял это!»), но мои чувства, более интимные и глубокие, чем все, чем я владею, являются тем, что я могу показать, но не отдать. В конце концов, мои эмоции остаются по мою сторону экзистенциального барьера. Мои чувства могут возникать как отклик на триггеры извне, но в конечном счете они по-прежнему внутри меня, отделенные от внешнего мира. Конечно, я могу рассказать вам, что переживаю, могу поделиться своими чувствами, но вы никогда не узнаете по-настоящему, что я чувствую, «из первых рук», изнутри.

Кураж, напротив, каким-то образом пересекает экзистенциальный барьер. Чувства – это личное, даже когда мы делимся ими с окружающими. Кураж публичен, даже в форме одиночного переживания. Сегодня вечером, когда я сижу на холме и смотрю на закат Икарии, меня переполняет радость. Я наблюдаю, как оранжевые лучи падают в море, окрашивают песчаные скалы и каменные стены коттеджей. И хотя сейчас я одна, кураж одного человека питает жизнерадостностью всех живущих рядом с ним. Я говорю о радости узнавания родного дома. Моя радость при виде заката на Икарии является неотъемлемой частью моей связи с этим местом. Источник куража – в моем родстве, пусть даже временном, с этим сообществом художников и анархистов, фуражиров и фермеров, поэтов и пенсионеров.

В старину кураж проявлялся как щедрость в отношении незнакомцев и гостеприимство. Английское слово «cheer», до некоторой степени передающее значение этого понятия, происходит от среднефранцузского слова «chere», которое переводится как обращение и означает, что мы тянемся к другим людям, особенно во время торжеств и праздников. Интересно, что комедийный сериал 1980-х годов «Чирс» (он же «Веселая компания» или «Будем здоровы»), с участием Шелли Лонг и Теда Дэнсона, строился на общении людей в баре, «где тебя все знают». Радость в нем неотделима от человеческой общности. Мы могли бы даже связать ее с опытом совместного проживания людей. Это опыт сердца, соприкоснувшегося со всей полнотой бытия и почувствовавшего пульс жизни.

Всю прошедшую неделю ветер носился по вершинам и долинам острова. Некоторые местные жители высказывают опасения в отношении обезвоживания почвы. «Поднялся слишком сильный ураган, – сказал мне хозяин одной таверны. – Дождей нынче мало, а ветер высушивает почву, когда ее поливает дождь». Несмотря на пересеченную местность и высокие горы, Икария большей частью облачена в зеленый и пышный покров растительности. Это настоящий оазис среди множества обожженных солнцем островов греческого архипелага. Этот остров помогает мне понять магию воды, живительной влаги. Вода течет в цистерны, собирается в пруды, просачивается в сады и питает урожай, домашний скот и нас, людей. Вода заполняет любую форму, с которой сталкивается, но никогда не определяется этой формой. Как и материнское чрево, сосуд может содержать воду, но сама вода – это жизнь. Ее природа – растекаться, достигая всех и каждого.

Вполне логично, что масть куража – Кубки – связана с водой, интуицией, чувством и душой. Кубки помогают нам исследовать ту сторону нашего существа, которая общается с самим источником жизни. Даже в самых старых колодах Таро эта масть соответствует образам Евхаристии. Туз Кубков служит напоминанием о Тайной Вечере (то есть о праздничной трапезе, Пасхе) и о чаше, через которую Иисус призывал своих учеников помнить его и сохранять братство. Изображение этого туза в колоде Уэйта – Смит открывает нашему взору переполненную чашу и явную отсылку к святому причастию (рис. 15). Мы видим голубя (образ Святого Духа), несущего облатку. Сам образ исполнен высшего блаженства, неисчерпаемой жизни. Что нужно для того, чтобы испытать такое блаженство? Как нам испить из этих животворящих вод в мире, который также знает страдания, душевную боль, горе?

Рис. 15. Туз Кубков: благословение благодарного сердца

Урок Кубков состоит в благодарности. После борьбы с миром, нуждающимся в заботе и сострадании, Кубки предлагают сладкий бальзам благодарности.

Спокойствие: Обитель Мечей

Практически каждый, кто приходит ко мне за наставлениями по медитации или на сессию чтения карт Таро, ищет именно душевного покоя. Если ум подобен океану, пенистому и бурлящему потоками нашего опыта, перекатывающемуся волнами перемен, тогда мир, который ищут эти люди, должен быть чем-то вроде спокойного моря, не так ли? Гладкая поверхность, мирная глубина. Ни белых барашков, ни бушующего прибоя (рис. 16).

Рис. 16. Мечи: осознание всеохватывающего сердца спокойствия

Звучит заманчиво, правда? К сожалению, это не покой: в таком мире нет жизни.

Море бурлит, потому что дует ветер, планета вращается, атмосферное давление и температура поднимаются и опускаются, вода испаряется и выпадает осадками, а притяжение Луны создает приливы и отливы, режущие береговые линии. Покой, который мы ищем, каким-то образом обязан тому, как мы обустраиваем свой дом посреди этой бурлящей энергии. Спокойствие – состояние разума, в котором нет внутренних споров и конфликтов, а внешние предметы воспринимаются одинаково уравновешенно. Но как нам укрыться от противоречий, как обрести безмятежность в жизни, полной борьбы и хаоса?

Лучшие уроки о спокойствии я получила, работая капелланом в больнице. Я до сих пор помню свою первую ночь на дежурстве. Я провела в больнице двадцать семь часов; и хотя та ночь в отделении неотложной помощи выдалась относительно тихой, гормоны стресса не давали мне уснуть на протяжении всей смены. Мое единственное приключение во внешнем мире случилось ранним утром, когда прозвучала пожарная тревога. В те день и ночь я чувствовала в душе растущее чувство парадокса и противоречия. Больница реальна и нереальна. Она и искусственна, и до конца слепо верна природе. Люминесцентные лампы, провода и трубки, иглы и лекарства, неумолчный гул машин – все здесь кажется противоестественным. Но больница – это также место, в котором большинство людей сталкиваются с самыми поразительными, истинными фактами нашего естественного существования: с рождением и смертью, с хрупкостью нашей плоти и костей. Больница герметически закрыта и, соответственно, стерильна и безжизненна. Но при этом она кишит историями жизни. Звуки в ней приглушены, но эту тишину разрывают сирены, рыдания и пожарная сигнализация.

А еще есть «пещера», как мы ее называем, – кабинет капелланов. Это слабо освещенная комнатка без окон, где расположены боксы с компьютерами. Здесь мы обретаем наше убежище – приют отшельника, созданный для того, чтобы можно было работать в мире различий и противоречий, жизни и смерти, естественности и притворства. Мы крадучись ходим по этажам. («Мы играем в прятки со Всевышним», – как-то раз поделился со мной один капеллан отделения интенсивной терапии.) Мы разговариваем с пациентами и их родственниками, с врачами и санитарами, а затем, спустя время, возвращаемся в свой кабинет. Там мы делаем записи в журнале, пьем газировку, рассказываем друг другу о пережитом, а потом снова ныряем в пучину жизни. Для нас этот кабинет – островок посреди бурливого моря, тент под лучами знойного солнца.

Задача капеллана состоит, прежде всего, в том, чтобы вкусить и до конца постичь спокойствие – тогда его можно будет принести в палату или травматологическое отделение, во все наше общество. Спокойствие становится скинией капеллана, его переносной часовней или водолазным колоколом, чтобы заниматься духовной работой, проявляя проницательность: помочь родственникам попрощаться с умирающим, подбодрить пациента после операции или услышанного диагноза. Проницательность здесь – это умение осознать уместность (неуместность) того или иного поступка, увидеть самое важное в этот самый миг, умение сказать себе, что все второстепенное, все прошлое и будущее отходит на задний план. Проницательность, глубокая проницательность позволяет нам жить прямо посреди противоречий, без которых немыслима жизнь человека, ведь мы – существа, обусловленные временем и пространством («Мы созданы из вещества того же, что наши сны. И сном окружена вся наша маленькая жизнь»[10]10
  Уильям Шекспир, «Буря». Перевод М. Донского. – Примеч. пер.


[Закрыть]), но мы безграничны в наших сердцах и умах.

Помню, как однажды ночью стояла с распростертыми объятиями в углу травматологического отделения, пока бригада врачей и медсестер спасала подростка, которого сбила машина. В тот момент мне нечего было делать. Я уже позвонила родственникам парня, его мать ехала в больницу. Что-то прошептав, мальчик потерял сознание. Травматологическая бригада трудилась не покладая рук. Никто не обращался к капеллану за духовной помощью, поэтому я просто широко раскинула руки, словно обнимая открывшуюся мне картину.

В ту минуту важнее всего на свете было спасти этого мальчика. Не было ничего важнее этого, хотя, если смотреть на жизнь философски, вся эта работа была бесполезной, ведь все рано или поздно умирают. Ночь за ночью команда травматологов спасает людям жизнь, хотя им известно, что это лишь на короткий срок. Пройдет еще десять минут, месяцев или лет, и все: наша жизнь так коротка. Этот мальчик, как и каждый из нас, все равно умрет. Он и в самом деле умер той ночью. За то время, что я провела в больнице, я видела, как спасли много других людей. Но не того мальчика, и не той ночью. Когда пришла его мать, я привела ее к нему. Пока она плакала, я тихо стояла поодаль. Потом она забралась на каталку, чтобы лечь рядом с ним. Не думаю, что я еще когда-либо слышала столь горестные, душераздирающие рыдания. В тот момент для меня было важнее всего помочь этой женщине сделать последнее, что было в ее силах, в эту ужасную ночь: попрощаться с сыном.

Такова Обитель спокойствия. Убежище, которое она предоставляет, объединяет все элементы трех других обителей: чуткость заботы, отзывчивость сострадания и благодарность вдохновенного куража. К этим трем элементам спокойное сердце добавляет проницательность, принятие знаков горнего и дольнего миров.

Задача этого сердца – исследовать целое, открыв глаза и распахнув душу, чтобы научиться видеть жизнь такой, какая она есть, во всей ее многогранности и противоречиях. Это спокойная проницательность оценивает наши переживания. Она тесно связана с потребностью в справедливости, суждении и общении. И она признает причинно-следственную природу всех вещей и явлений.

Спокойное сердце принимает мир таким, какой он есть.

В каждое мгновение спокойное сердце учится говорить: Да, это так.

Самое опасное в этой работе – отстраненность. Спокойному и уравновешенному человеку очень легко впасть в холодное безразличие. Именно эту дилемму нам помогает исследовать масть Мечей. Мечи – это масть Воздуха, ума, мысли. Эта масть говорит о нашей способности видеть мир в перспективе, рассматривать обстоятельства жизни с разных сторон. Как и другие «заостренные», сложные масти, Мечи легко ошибаются. Они рискуют принять праведное негодование за истинное сострадание. Мечи рискуют принять безразличие за невозмутимость. Проницательный ум – это обоюдоострый меч, как и масть этих карт. Если мы не будем чутки, сострадательны и благодарны за свои озарения, наши старания обрести перспективу могут отсечь нас от окружающего мира. Наше предполагаемое спокойствие может быть просто знаком того, что мы отстранились.