Текст книги "Талант Коула"

Глава пятая. Отпечатки

Я слышал шум и болтовню, стук каблуков Марики по деревянному полу, но не обращал на них внимания, полностью поглощённый своим занятием. Белые следы в небе быстро растаяли, и мне пришлось рисовать их по памяти. Весь урок я самозабвенно водил кистью по холсту. Теперь он был весь голубой, если не считать перекрещённых бледных линий по центру, лёгких и воздушных.

– И это всё? – спросил Найл, взглянув на мой рисунок. – Скукотища!

– Как-то глупо рисовать пустое небо, – вставила Кики. – Должно же там хоть что-то быть!

Я заметил, что Марика ходит по комнате, заглядывая в холсты, кивая и улыбаясь. Внутри у меня всё похолодело.

Я вытянул рисунок перед собой на длину руки и нахмурился. Это была моя первая законченная работа в старшей школе. Большую часть триместра мы потратили на лес – коллаж из журнальных вырезок. Я решил добавить в углу деревце, но вдруг обнаружил, что случайно оставил отпечатки ладоней по обеим сторонам холста.

Я всё испортил.

Я схватил кисточку, окунул в краску и уже собрался закрасить отпечатки, когда меня прервал громкий крик:

– Стой!

Я замер с кисточкой в руке. Все повернулись посмотреть, что происходит. Марика стояла у окна и смотрела прямо на меня. Солнечный свет окружал её голову нимбом.

– Ничего не меняй, – попросила она, широко распахнув сияющие глаза, и понизила голос. – Т-ты… ты раньше когда-нибудь рисовал красками?

Я помотал головой. С кисточки сорвалась капля и упала на холст. Я потянулся её стереть, но Марика махнула рукой.

– Оставь. Оставь как есть. Отложи кисточку.

Я поднял взгляд. Все в классе смотрели на меня.

– Как тебя зовут? – спросила Марика.

– Коул, – ответил я.

– Коул? – повторила она и присела на корточки, чтобы лучше рассмотреть мою картину. Её широкие брюки задели край холста, и на штанине появилась голубая полоска. Я подумал, что эти брюки наверняка стоили больше, чем моя мама зарабатывала за месяц.

– Да, э-э… Коул Миллер, – уточнил я, сглотнув.

– Я понимаю. Понимаю, что ты хотел показать этой картиной, – сказала Марика.

– Правда? – прохрипел я и посмотрел на свой рисунок. Ярко-голубое полотно с двумя отпечатками. Впустую потраченный час. Вот что я видел. И не удивился бы, если бы меня сейчас осмеяли и все в классе принялись улюлюкать.

Марика кивнула.

– Это ты, правильно? Синий – это ты. Ты держишь свою жизнь… свой мир в своих руках!

Я снова посмотрел на холст. Наверное, она имела в виду отпечатки пальцев.

– А, это я просто взял его в руки и случайно…

– Это… это… – перебила меня Марика и прижала ладонь к груди. – Это невероятно. В картине чувствуется твоя история!

– Да?.. – неуверенно переспросил я, и она кивнула.

За плечом Марики я увидел лицо Найла. Он так широко разинул рот, что казалось, у него вот-вот отвалится челюсть.

– Эта картина берёт за душу, она вызывает множество вопросов, – добавила Марика.

– Точно, – я нервно сглотнул.

Тут в класс заглянул личный помощник художницы. Марика тут же поднялась и щёлкнула пальцами, чтобы он подошёл.

– Деклан, отнеси этот холст в машину. Мы отвезём его в галерею.

Деклан уставился на мой рисунок и нахмурился.

– Да?

– Да. Только сначала подпиши свою картину, – добавила Марика, обращаясь ко мне, и показала на левый нижний угол холста.

– Как?

Я никогда в жизни ничего не подписывал.

– Как тебе подсказывает сердце, – с улыбкой ответила Марика.

Я немного подумал, окунул кисточку в тёмно-синюю краску и вывел изящное «К» в углу.

– Прекрасно, – сказала Марика, всё ещё широко улыбаясь. – Может, дашь ей название?

Я снова сглотнул и посмотрел на картину.

– Мм… «Небо в голубом»? – предложил я и стиснул зубы. Дурацкое вышло название.

– Идеально, – отозвалась Марика и кивнула своему помощнику.

Деклан осторожно, кончиками пальцев, поднял мой холст с пола. Видимо, он привык обращаться с ещё невысохшими картинами.

– Осторожнее, Деклан, – крикнула Марика ему вслед, когда он направился к выходу. – Это очень ценный экспонат.

Я ошарашенно на неё посмотрел. Мой рисунок? Ценный?

– А… что теперь с ним будет? – спросил я.

Марика положила руку мне на плечо, загадочно улыбнулась и прошептала на ухо:

– Скоро узнаем.

Глава шестая. Игра в бабочек

Когда я вернулся из школы, папа надевал пальто.

– Приглядишь за Мейбл часок, Коул? У твоей мамы встреча после работы, а мне надо сходить в банк, обсудить кое-что.

Я побоялся спросить, что он собрался обсуждать. Наверное, это было как-то связано с тем, что у нас недостаточно денег на счету.

– А это обязательно?

Мне совсем не хотелось приглядывать за Мейбл. Конечно, она часто меня смешила, но иногда и пугала, если закатывала истерики. Расходилась она не шутку и долго не успокаивалась. А ещё ей всё время хотелось играть в одну и ту же игру, которую она получила на третий день рождения. Мейбл называла её «игра в бабочек», и мне она казалась ужасно глупой и совсем детской.

– Я ненадолго, – пообещал папа. – А мама вернётся через час. Никому не открывай, пока мы не вернёмся. Не разрешай Мейбл есть печенье и не оставляй её одну. Хорошо, Коул?

Мейбл танцевала на цыпочках, широко улыбаясь. Она понимала: когда я за главного, ей сойдут с рук многие делишки, которые при папе ни за что не провернуть.

Папа поцеловал её в лоб, а потом и меня, потому что я не успел увернуться. Входная дверь закрылась. Мейбл взяла меня за руку и потащила на кухню.

– Петенье, Коул! Петенье!

– Папа сказал, чтобы я не давал тебе печенье, Мейбл. Разве ты не слышала?

Она ничего не ответила и потащила табуретку к шкафчику, который висел слишком высоко для неё. Мейбл забралась на табуретку и умудрилась открыть дверцу кончиками пальцев. Я стоял сзади, готовый её поймать, если она упадёт.

– Мейбл, ты меня слышала? Папа сказал – никаких сладостей. Иначе тебя отругают.

В шкафчике на самом видном месте, у края, лежала упаковка имбирного печенья. Мейбл медленно расплылась в улыбке. Как Джокер, уверенный в том, что заманил Бэтмена в ловушку.

– Смотли, Коул! Имбийное! – сказала она. – Оно отклыто! Мозно, мозно?

Мы оба понимали, что сама она до упаковки не дотянется. Я взглянул на сестру и увидел, как уголки её рта ползут вниз. Мейбл запыхтела, шумно втягивая носом воздух. Если она не получит печенье, точно закатит истерику.

– Ладно, – сказал я, доставая пачку из навесного шкафчика. – Только одну штучку, хорошо? И папе ничего не говори.

Мейбл кивнула и забралась крошечными пальчиками в хрустящую упаковку. Ей удалось ухватить сразу две штучки, и только после этого она, довольная, слезла с табуретки.

– Тепель баботьки, Коул! Баботьки!

Она побежала к лестнице. Я неспешно убрал печенье обратно в шкафчик, чтобы потянуть время. Правда, через несколько секунд Мейбл вернулась ко мне. Её личико и руки были чумазыми от печенья.

– Пойдём! – потребовала она, хватая меня за руку. Я выкрутился из её липкого захвата.

– Тебе ещё не надоела эта игра?

Мейбл помрачнела и подняла на меня взгляд из-под тёмных ресниц.

– Не-а.

А потом она выпятила нижнюю губу и наморщила нос.

– Ладно, один разок, – согласился я. – Серьёзно, только один раз.

Мейбл широко улыбнулась и помчалась по коридору к лестнице.

Я зашёл в её комнату, когда она уже вываливала содержимое потрёпанной картонной коробки на пол.

Как только Мейбл содрала обёрточную бумагу со своего подарка на день рождения, я сразу понял, что родители купили игру в секонд-хенде. Коробка выглядела неважно, и наверху – там, где, должно быть, раньше была наклейка, – стёрлась краска. Мейбл это не волновало. Мы привыкли к подержанным вещам.

Я сел на тонкий ковёр, скрестив ноги по-турецки.

– Коул, помоги, – попросила сестрёнка.

Я тяжело вздохнул и вытащил из коробки сачки. Мейбл пока трудилась над синим слоником с длинным пластиковым хоботом и крошечным вентилятором в животе. Чтобы вентилятор закрутился, надо было нажать слонику на голову. Тогда из его хобота вылетали тканевые бабочки и поднимались в воздух. Суть игры состояла в том, чтобы поймать их как можно больше. Как я и говорил – развлечение для малышни.

Мейбл хлопнула слоника по голове, и игра началась. Всякий раз, когда из хобота вылетала бабочка, Мейбл кричала: «Ещё одна!», словно видела её не в тысячный раз, а в самый первый. Она радостно прыгала и ловила крылатые лоскутки маленьким сачком. Я спокойно сидел на месте, замахиваясь только на тех бабочек, которые пролетали прямо передо мной. Я старался проиграть. Иначе моя сестрёнка обязательно закатила бы истерику. Наконец бабочки закончились. Мейбл снова ударила слоника по голове, чтобы выключить вентилятор, заглянула в мой сачок, а затем в свой.

– Мейбл победила! – объявила она с широкой улыбкой.

– Ура, – вяло произнёс я. – Теперь посмотрим телик?

Она помотала головой, и светлые волосы упали ей на глаза.

– Нет, – отрезала Мейбл. – Есё баботьки.

Через час, за который мы успели сыграть раз семнадцать, наконец скрипнула входная дверь.

– Это мама, – сказал я. – Пойдём скорее встречать!

Мейбл посмотрела на меня, а потом бросила сачок на пол и выбежала в коридор. Свобода! Я убрал сачки, бабочек и слоника в старую картонную коробку и спустился за сестрой на первый этаж.

– Привет, мам, – сказал я.

Мама сняла ботинки и улыбнулась.

– Привет, мои хорошие. Веселитесь?

Мейбл радостно покружилась в ответ и засеменила на кухню.

– Как дела? – спросил я. – Музей не передумали закрывать?

Необычный урок с Марикой Лофт надолго отвлёк меня от мыслей о маминой работе, но теперь они снова нахлынули и живот скрутило от волнения.

– Боюсь, что нет, – ответила мама, усаживаясь на нижнюю ступеньку лестницы. – Мы уже подыскиваем, куда можно отдать наши экспонаты. Это так печально, Коул.

Она потёрла ступню. Вид у неё был очень уставший.

– И ничего нельзя сделать, чтобы сохранить музей?

– Нет. Решение принято. Хотя доктор Сабина выдвинула одно предложение. Расшифровать «Ребус маслом». Она считает, что это поможет музею!

Мама слабо улыбнулась и глубоко вздохнула.

– «Ребус маслом»? – переспросил я. – Что это?

– Старая картина. Её отдали в наш музей в самом начале двадцатого века. Художник, Бэзил Уоррингтон-Джонс, был одним из главных меценатов музея и жертвовал на него очень много денег. К своей картине он приложил послание, вокруг которого тогда поднялась большая шумиха. Тот, кто разгадает четыре тайные подсказки на холсте, найдёт невероятное сокровище. Но никому так и не удалось выяснить, где скрываются эти несметные богатства.

– А когда ребус пытались разгадать в последний раз? – спросил я.

Мама задумалась.

– Ой, очень давно. Полвека назад! Кажется, в шестидесятые. Беда в том, что сокровище может быть где угодно, а никому не удалось приметить даже первой подсказки! Что-то мне кажется, художник всё выдумал. Он всего лишь хотел подогреть интерес к своей работе.

Она снова вздохнула, поднялась на ноги и ласково сжала мою ладонь.

– Пойду готовить ужин. Ты не переживай уж слишком, Коул.

Родители легли спать очень поздно. Они долго сидели в гостиной и разговаривали. Я слышал их голоса из своей комнаты, но не разбирал слов. Поэтому осторожно вышел в коридор и встал у лестницы.

– В банке сказали, что ничем помочь не могут, – рассказывал папа. – В бюро по трудоустройству тоже нет хороших вакансий.

– Что же делать, Даг? – хрипло спросила мама. – Я не вынесу ещё одну зиму без отопления. Это несправедливо по отношению к детям.

Даже когда наш бойлер не барахлил, он очень слабо нагревал батареи. В прошлую зиму мы вызвали ремонтника, и тот сказал, что надо заменить всю систему отопления. А обойдётся это в несколько тысяч фунтов.

Мама расплакалась, и папа принялся её утешать. Я больше не хотел ничего слышать и тихонько пробрался обратно в свою комнату.

Я лёг в кровать и поёрзал на матрасе, устраиваясь так, чтобы пружины не слишком сильно врезались в бока. А потом закрыл глаза и представил старую картину в музее. Ключ к сокровищу. На душе у меня стало чуть спокойнее, и сердце заколотилось от приятного волнения.

Может, пора кому-нибудь новому попытаться разгадать «Ребус маслом»? Кому-нибудь новому… Например, мне.

Глава седьмая. Я уговариваю Мейсона

На следующее утро я проснулся оттого, что папа стучал по бойлеру. Я написал Мейсону, чтобы он забежал за мной по пути в школу, и быстро принял душ. Удивительно, как мало на это требуется времени, когда вода совсем ледяная.

Мама уже ушла на работу, и папа сказал, что в ближайшие недели она будет очень занята, пристраивая экспонаты.

В десять минут девятого в дверь позвонили. Я крикнул папе «пока!» и выбежал на улицу. Мейсон, как всегда, опаздывал, и нам надо было торопиться.

– Извини, я проспал, – сказал он, когда мы зашагали по дороге. – Папа вернулся из Токио около полуночи. А я не ложился, потому что хотел его дождаться. Правда, он сильно устал и настроения болтать у него не было.

Я покосился на него, но он вперился взглядом в тротуар.

– Зато вот, смотри, что папа мне подарил! – добавил Мейсон и закатал рукав пальто. На запястье у него блестели чёрные-пречёрные часы. Он постучал по циферблату, и тот загорелся неоново-голубым.

– Здорово, – сказал я. – А у тебя же вроде уже есть часы?

– Да, но эти новые, – объяснил Мейсон, оттягивая рукав обратно.

Я взглянул на свои запястья. Куртки у меня не было, а школьный свитер сильно обтрепался. Я поспешно закатал рукава, чтобы это спрятать, хотя на улице было очень холодно. Мейсон задумчиво на меня посмотрел.

– Знаешь, у меня есть пара лишних свитеров, которые мне уже малы. Я спрошу маму, может, она их ещё не выкинула.

– Не надо, – ответил я. – Не забивай себе голову.

– Да мне не сложно, – настаивал Мейсон. – Завтра их принесу.

Я почувствовал, как у меня краснеют щёки.

– Не надо, – резко повторил я и отвернулся. Мейсон больше ничего не добавил, и какое-то время мы шли молча, пока не свернули на улицу, где стояла наша школа.

– Слушай, Мейсон, когда ты в последний раз был в музее? – спросил я.

– В котором твоя мама работает?

Я с горечью подумал про себя, что работать ей там осталось недолго, но не стал поправлять Мейсона.

– Кажется, ещё в начальной школе, – продолжил он. – Лет шесть назад. А что?

– Он закрывается. Мама скоро останется без работы.

Мейсон нахмурился.

– Ох… Какой кошмар. Мне очень жаль, Коул.

Я пожал плечами.

– Да, кошмар. Только есть у меня одна идея. Помнишь старую картину? Ту, в которой спрятаны загадки?

Мейсон задумался.

– Не-а. Мумий помню, а ещё сувенирную лавку. Я там купил светящееся йо-йо…

– В общем, мама мне вчера рассказала про эту картину. В ней есть подсказки, которые должны привести к сокровищу.

Мейсон наморщил лоб.

– И их ещё никто не разгадал?

– Нет. Много кто пытался, но это было уже давно. Теперь все про неё забыли.

– Наверное, не просто так забросили поиски, – усмехнулся Мейсон. – Может, это вообще невозможно.

– Кто сказал? – ответил я запальчиво.

Мейсон хмыкнул.

– А как она называется?

– «Ребус маслом», – ответил я. – И её тайну разгадаю я!

– Ха! Ну конечно, – фыркнул Мейсон, а потом посмотрел на меня и посерьёзнел. – Погоди, ты не шутишь?

Мы прошли через ворота на школьную площадку.

– Не шучу. Почему бы и нет? А ты мне поможешь.

– Я? С чего ты взял, что у нас получится?

Вдруг за нами раздался глухой удар.

– Ай! Смотри, куда идёшь, Моцарт! – вскрикнул Найл.

– Извини!

Похоже, Айла случайно в него врезалась. На одном плече у неё висел школьный рюкзак, на другом – сумка со сменкой для физкультуры, а в руках она держала футляр с виолончелью. Айла шагнула в нашу сторону и в ту же минуту чуть не выронила футляр. Ей пришлось быстро его подхватить, чтобы он не рухнул на землю.

– Ручка сломалась, – объяснила она. – Иногда я жалею, что выбрала такой большой инструмент, а не маленькую флейту-пикколо!

Она издала неловкий смешок. Мейсон вытаращился на неё, а я вежливо улыбнулся. Мы с Айлой особо не общались, поэтому она поспешно опустила голову и прошла мимо.

– Странная она, – сказал Мейсон, поворачиваясь ко мне. – Так что там про картину?

– Кто-то же должен разгадать эту тайну, согласись? Так почему бы не мы? Мне очень нужно это сокровище, Мейсон. Нужно помочь маме с папой.

Глава восьмая. Мы идём в музей

После уроков мы пошли в музей. Я впервые обратил внимание на то, какой он величественный. Старое здание Викторианской эпохи, сложенное из рыжевато-красных кирпичей, с высокими окнами в белых рамах. Под каждым окном прямо в стене высечены цветочные гирлянды. Эту деталь я раньше не замечал. По обеим сторонам от входа возвышались фонари, два круглых плафона на столбах. Тёмными вечерами они встречали посетителей приветливым сиянием.

– Смотри, – сказал Мейсон, показывая на объявление у входа.

ПОСЛЕДНИЙ ШАНС!

ПРИХОДИТЕ ПОПРОЩАТЬСЯ С ИЗУМИТЕЛЬНОЙ КОЛЛЕКЦИЕЙ АРТЕФАКТОВ СО ВСЕГО СВЕТА.

ВХОД СВОБОДНЫЙ!

Мы поднялись по ступенькам и вошли в вестибюль. За стойкой информации никого не было, поэтому мы сразу направились через резные деревянные двери в главный зал. Мейсон ахнул.

– Ух ты, – прошептал он.

Здесь повсюду стояли витрины с чучелами самых разных животных, каких только можно себе вообразить. Львы, крокодилы, выдры, барсуки, бизоны, лисы, кролики. Даже жираф за стеклом, тянущимся до самого потолка. Мама рассказывала, что таксидермия, то есть изготовление чучел, была особенно популярна в Викторианскую эпоху и тогда никому не казалась жестокой. Потом отношение к ней изменилось, и чучела даже подумывали уничтожить, но всё-таки решили оставить их за научную и историческую ценность. Тем более что некоторые из этих животных уже вымерли.

Пахло здесь так же, как в прошлый раз, когда я был в музее. Пылью и затхлостью. У меня защипало в носу.

– Ой, вот этого я помню! – сказал Мейсон, подходя к носорогу. – Какие-то воры давным-давно спилили ему рог. Пробрались через люк в крыше. В газетах об этом писали.

Да, я тоже припоминал эту историю. Судя по всему, рога носорога очень высоко ценились, и воры наверняка выручили за свою добычу неплохую сумму. Я посмотрел на табличку у витрины. Носорожиху (а это была самка) звали Рози, и работники музея заменили украденный рог на пластиковый.

Вообще музей был потрясающий. И почему я так редко сюда приходил? А теперь уже слишком поздно. Коллекцию распродадут в разные места, а красивое старое здание, скорее всего, превратится в дорогой квартирный комплекс.

– Что-то я не вижу этот знаменитый «Ребус маслом», – сказал Мейсон.

– Пойдём наверх, спросим мою маму или доктора Сабину. Только не говори ничего про нашу идею. Я хочу устроить им сюрприз.

В зале на втором этаже нас встретили витрины с тысячами птичьих чучел. Мы задержались перед огромной экспозицией морских птиц. Они сидели на камнях и как будто смотрели на океан. Из крошечного, затянутого сеткой динамика рядом с полом доносились шум волн и крики чаек. Я засмотрелся на крупную чайку с жёлтыми глазами и грозного вида клювом.

– О, Коул! Как мило, что ты к нам заглянул!

В нашу сторону шла доктор Сабина с большой коробкой в руках. Я несколько лет её не видел и думал, что она сейчас скажет, как сильно я вырос или что-нибудь в этом роде, но Сабина только улыбнулась. Мне она всегда очень нравилась.

– Твоя мама в кабинете. Сходить за ней? – предложила Сабина, опуская коробку на стол.

Я помотал головой.

– Нет, спасибо. Мы с Мейсоном просто хотели прогуляться по музею. Мама сказала, он закрывается. Мне очень жаль.

– И мне тоже, – добавил Мейсон.

Сабина тяжело вздохнула.

– Спасибо. Мы старались как могли, чтобы это предотвратить, честное слово. Видимо, людям больше не интересны музеи. По крайней мере, в этом городе.

Мы с Мейсоном переступали с ноги на ногу. Всё-таки мы как раз относились к таким людям.

Доктор Сабина открыла коробку, и я увидел, что она набита книжками.

– Это музейные? – спросил я.

– Нет, мои. Иногда заглядываю в них, если надо что-то уточнить. Не могу же я их здесь оставить, правда? Это всё равно что бросить старых друзей!

Сабина взяла верхнюю книгу и погладила обложку.

– Вы знали, что раньше это был знаменитый музей? – спросила она. – Про него даже как-то раз написали на первой странице национальной газеты.

Сабина отложила книгу, порылась в коробке и извлекла на свет старую газету, пожелтевшую от времени и почти рассыпающуюся.

ЗАГАДОЧНАЯ КАРТИНА-ГОЛОВОЛОМКА ЖДЁТ РАЗГАДКИ

Это было написано над фотографией музейного фасада.

Мейсон ахнул.

– Это та картина, в которой спрятаны какие-то подсказки? – спросил я. – Мама мне о ней рассказывала.

Доктор Сабина улыбнулась.

– Да, это она. «Ребус маслом». Куратор музея очень мудро поступил, что рассказал всем о загадочном послании, которое получил вместе с картиной. Оно привлекло интерес публики. Люди съезжались со всей страны, чтобы разгадать эту тайну. Можно сказать, наш музей обрёл бешеную популярность.

– А что такое ребус? – спросил Мейсон.

– Другое название для головоломки или загадки, – объяснила Сабина. – Смотрите, а вот и художник.

В статье была ещё одна фотография: дядька с пышными усами. Мейсон зачитал вслух:

Автор «Ребуса маслом», Бэзил Уоррингтон-Джонс, 54 года, говорит о своей работе: «Тому, кто отыщет четыре подсказки в моей картине, откроется дорога к несметным богатствам». Доподлинно неизвестно, какие именно богатства имеет в виду художник, но Уоррингтон-Джонс утверждает, что награда достойная.

Мейсон округлил глаза.

– И никто не справился? Никто не смог разгадать тайну и найти сокровище?

– Нет, – ответила Сабина, складывая газету и убирая её обратно в картонную коробку. – Несколько месяцев все только и говорили, что об этой картине, и много кто пытался раскрыть её секрет, но постепенно шум вокруг «Ребуса маслом» утих и о нём забыли.

Она закрыла коробку и взяла коричневый скотч, чтобы оторвать полоску.

– А где картина? – поинтересовался Мейсон.

– Внизу, в вестибюле. Вы наверняка мимо неё проходили, когда поднимались на второй этаж.

Я кивнул, а вот Мейсон вдруг стал переигрывать.

– Ой, уже так поздно? – спросил он, посмотрев на свои наручные часы, и повернулся к выходу. – Пойдём скорее, Коул. Нам пора.

Я взглянул на него исподлобья. По-моему, он перестарался.

– Спасибо, доктор Сабина, – сказал я, бочком двигаясь к двери.

Мы поспешили к главной лестнице, покрытой ковром.

– Несметные богатства! Представляешь? – сказал я Мейсону.

Так и знал, что идея отличная! Несметные богатства полностью изменили бы жизнь моей семьи!

Мы спустились в вестибюль и огляделись.

– Вот она! – воскликнул Мейсон, показывая пальцем на стену.

Я задрал голову. Над дверьми висела громадная картина в красивой резной раме ржаво-коричневого цвета. Наверное, когда-то эта рама блестела золотом. На переднем плане бежал ручей, сбоку от него зеленела рощица, и на поверхности воды лежали сотни листьев. Справа от ручья стоял богато одетый господин с пышной каштановой шевелюрой и большими усами, в старомодном костюме и галстуке. К отвороту пиджака крепились причудливые разноцветные перья. Тёмные глаза джентльмена смотрели прямо на зрителя, а на губах играла насмешливая улыбка. Я подумал про свою картину, которую Марика Лофт увезла в лондонскую галерею. У меня на неё ушёл всего час, если не меньше. А над «Ребусом маслом», наверное, пришлось работать несколько месяцев, а то и лет! Тем более что картина была ещё и немалых размеров.

– Кто это? – спросил Мейсон, показывая на господина.

– Думаю, сам художник, Бэзил Уоррингтон-Джонс. Выглядит ровно так же, как фотография в газете.

Я посмотрел на портрет художника и представил, как шевелятся его губы:

«Считаешь, у тебя получится разгадать мою загадку, а, Коул? Что ж, давай, попробуй… Посмотрим, на что ты годишься…»

– Я её сфотографирую, – сказал Мейсон и достал из рюкзака телефон. Он снял картину с трёх разных ракурсов и отправил снимки мне. Я услышал, как мой мобильный трижды звякнул.

Потом мы ещё немного постояли перед холстом.

– Что теперь? – спросил Мейсон, поворачиваясь ко мне.

Я пожал плечами.

– Мы же не знаем, что именно надо искать, – продолжил он. – Неудивительно, что никому не удалось решить эту задачку. С чего вообще начинать-то?

Я всмотрелся в джентльмена у ручья. И правда, что же мы ищем?

Мейсон со вздохом уставился в экран своего телефона, а потом увеличил фотографию, разведя большой и указательный пальцы в стороны.

– Погоди-ка. В траве что-то есть.

Он повернул телефон ко мне, и я увидел коричневые уши, торчащие из низких кустов у рощицы.

– Что это такое? – спросил я и попытался ещё сильнее увеличить снимок. Потом взглянул на картину на стене и сощурился. Холст выглядел тёмным и потускневшим, и нам было трудно хорошенько разглядеть детали – в отличие от фотографии на телефоне.

– Похоже на собаку, – сказал Мейсон, всматриваясь в экран. – Хотя погоди. Нет, уши слишком большие. Это волк!

Он протянул мне телефон, чтобы я взглянул ещё раз. И правда, зверь походил на койота из мультфильма, который мы смотрели на дне рождения Мейсона!

Мы улыбнулись друг другу.

– И что теперь? – спросил я.

Мейсон нахмурился.

– Бэзил сказал, что в картине спрятаны подсказки, правильно? Волк прячется в траве, значит, он первая подсказка! Так, что мы знаем о волках? Что с ними связано?

– Э-э… Красная Шапочка? Вой на луну? Полнолуние?

– Это скорее про оборотней! – со смехом ответил Мейсон.

Я подумал, что ещё можно сказать о волках, но ничего не придумал.

– Погоди-ка. В музее наверняка есть чучело волка… Вдруг подсказки связаны с экспонатами?

– Хм, это идея, – протянул я, переваривая его слова. – В любом случае терять нам нечего! Пойдём проверим.

Мы развернулись и поспешили в зал с чучелами животных. Мейсон пронёсся мимо меня и крикнул уже с другого конца зала:

– Нашёл! Вот он!

Я подошёл к витрине, в которой четыре волка стояли среди искусственных кустов. Чёрные блестящие глаза смотрели в пустоту.

Мы внимательно всё изучили, но ничего особенного не заметили.

– Нет, должна же быть хоть какая-то подсказка, – не сдавался я. – Дай ещё раз гляну на фото.

Мейсон передал мне свой телефон.

– По-моему, это не волк, – сказал я. – У него уши другие.

Тут из двери с табличкой «Только для персонала» вышла моя мама с огромной стопкой бумаг.

– Привет, Коул. Привет, Мейсон. Доктор Сабина сказала, что вы пришли.

– Привет, мам.

– Всё в порядке? Ты давно сюда не заглядывал.

– Миссис Миллер, вы не знаете, где можно найти вот такого зверя? – спросил Мейсон, показывая ей увеличенный снимок.

Мама внимательно его рассмотрела.

– Что ж, это точно не волк. Уши слишком большие. Скорее похоже на шакала.

Мейсон просиял и огляделся.

– Отлично! И где у вас чучело шакала?

– У нас в музее его нет, – ответила мама, придерживая бумажную стопку у бедра. – А зачем оно вам?

– Для школьного реферата, – объяснил Мейсон. – Хотим собрать побольше… информации. А больше здесь нет ничего связанного с шакалами?

Мама немножко подумала и сказала:

– Если только канопа?

Я вспомнил, что в начальной школе нам рассказывали про древних египтян и их погребальные сосуды. Мы даже сами слепили по одному, из глины.

– Что ещё за канопа? – спросил Мейсон.

– Когда в Древнем Египте из человека делали мумию, все его главные органы раскладывали по специальным сосудам – канопам. Всего их было четыре: для желудка, кишечника, лёгких и печени. А крышки для таких сосудов делали в виде голов – человеческих или звериных. Тот, что с головой шакала, олицетворяет бога по имени Дуамутеф. В него кладут желудок, – объяснила мама. Это правда было очень интересно. Я благодарно ей улыбнулся.

– Фу, жуть какая, – проворчал Мейсон.

– Ладно, мне ещё надо поработать с документами. Мы сейчас закрываемся, поэтому идите домой, – сказала мама.

– А в музее есть канопы?

Мама толкнула тяжёлые двери и опустила стопку бумаг на письменный стол.

– Да, в египетском зале.

У меня перехватило дыхание. Вот здорово! Осталось только найти канопу с головой шакала и проверить, что там внутри!

– Побежали скорее! – крикнул Мейсон.

– Погодите-ка, я же только что вам сказала: на сегодня музей закрыт! – сердито напомнила мама, направляясь обратно в свой кабинет. – Придёте завтра посмотреть на канопы.

Я понял, что она сердится только потому, что очень сильно устала и волнуется. И к тому же не подозревает, что мы не просто балуемся, а хотим ей помочь.

– Это всего на пять минуточек, мам, пожалуйста!

Она подошла к стене и выключила свет.

– Иди домой, Коул. Это не обсуждается. Я вернусь после того, как закончу с бумагами. Дома увидимся.

Она исчезла за дверью с табличкой «Только для персонала», а мы с Мейсоном пошли на светящийся зелёным знак выхода. Я поёжился. В темноте чучела мёртвых животных выглядели угрожающе, и мне было немного не по себе.

– Мейсон, – прошептал я, задержавшись возле тигра с разинутой пастью, – как думаешь, сокровище Бэзила спрятано где-то в музее?

Мейсон пожал плечами.

– Как знать? Мне кажется, он не верил, что с его загадкой когда-нибудь справятся. Давай придём ещё завтра и посмотрим, есть ли какая-то подсказка в канопе с шакалом.

Я взглянул на клыки тигра и мощные мышцы на его лапах. Он стоял, припав к земле, словно готовясь к прыжку.

– Нет. Откладывать нельзя. Надо как можно скорее найти сокровище. Пойдём проверим прямо сейчас. Только тихо, чтобы мама нас не застукала.

Мы зашли в вестибюль, чтобы подняться оттуда по лестнице в египетский зал, и я оглянулся на портрет художника. Его глаза блеснули в полумраке, и мне даже почудилось, будто усы пошевелились. По спине пробежали мурашки. Казалось, Бэзил Уоррингтон-Джонс за нами наблюдает.