Текст книги "Наследство Квалсфорда"

ГЛАВА ПЯТАЯ

Мистер Херкс был крепкий краснолицый мужчина, выглядевший явно не на месте среди зелени, почтовых марок и аптечных шкафов с пилюлями и склянками. Стоявшая в углу поилка для овец показалась мне гораздо больше по его части. Представив меня, Нат Уайт попрощался и перед уходом сказал, что при необходимости я смогу найти его дома.

– Я живу около школы, в домике с зелёными ставнями, – добавил он.

Мистер Херкс сразу же повёл меня в жилые комнаты, находившиеся в глубине дома.

– Да, произошло большое несчастье, – сказал он. – В то утро я разговаривал с Эдмундом в церкви. Он казался весёлым, хотя и был немного бледным.

– Значит, в его поведении вы не заметили ничего, что могло бы указать на намерение покончить с собой?

– Нет, ничего. Он думал только о деле. Говорил, что взял где-то по дешёвке немного набивной ткани, на которую у него уже были на примете несколько покупателей.

– Сколько копляка и табака находилось в обороте фирмы? – поинтересовался я.

Мистер Херкс понимающе взглянул на меня и проговорил:

– Я знаю, о чём вы подумали, и уверяю, что вы глубоко ошибаетесь. Квалсфорд полностью декларировал ввозимый товар. Я храню все таможенные квитанции и расписки продавцов, доказывающие это. Для этого он и нанял меня. Он мне сказал: «Херкс, я не хочу, чтобы на мою фирму пали подозрения. Я ничего не понимаю в документации, но желаю, чтобы она была в порядке. Я полностью полагаюсь на вас. Проследите, пусть всё будет по закону». Так я и делал.

Мне стало ясно, что мистер Херкс не только записывал каждый вид товара в декларацию, но и имел расписки, подтверждающие, откуда он был доставлен. Как горячо заверил меня мистер Херкс, Эдмунд был одним из самых честных людей на земле. И каждый, кто попробует опорочить его память, будет иметь дело с ним, Гарри Херксом.

Расставшись с ним, я вернулся в «Королевский лебедь». Мистер Вернер ожидал меня с явным нетерпением. Он хотел знать, готова ли фирма «Локстон и Лагг» принять на себя управление компанией Квалсфорда. Но я сообщил ему, что не уполномочен принимать решения. Я только собираю информацию, а решать – дело начальства.

Затем я отправился в свою комнату – писать подробный отчёт для Шерлока Холмса. Спустя несколько минут ко мне тихонько постучались. Это оказался Джо. Он бесшумно проскользнул в комнату и, закрыв дверь, проговорил шёпотом:

– Дорис уезжала две недели назад. В понедельник или вторник. Она села на первый поезд в Лондон. Носильщик не смог вспомнить, на каком поезде она вернулась. Правда, сказал, что не слишком поздно. Привозил и встречал её конюх Ральф.

– Джо, – ответил я торжественно, – ты не просто детектив, а очень хороший детектив. – Я кинул ему флорин, и он с восторгом поймал его. – Не распространялись ли в Хэвенчерче в последнее время какие-либо слухи или сплетни о контрабандистах?

Джо растерянно покачал головой.

– Джо, теперь тебе следует держать ушки на макушке. Но помни, никто не должен догадаться о том, что ты собираешь для меня сведения.

Он кивнул и тихо вышел.

Я написал свой отчёт, адресовал конверт в фирму «Локстон и Лагг», на Бейкер-стрит, 221б, и отнёс его в почтовое отделение лавки мистера Херкса. После этого я вернулся в «Королевский лебедь», чтобы позавтракать.

Едва я покончил с едой, меня уже поджидал следующий посетитель. Это был такого рода визитёр, которого в захолустной английской деревушке могли бы спутать с кем-то другим даже с меньшим успехом, чем турецкого султана. Это был местный полицейский.

Мистер Вернер буквально умирал от любопытства и не отходил от меня ни на шаг. Видимо, он изменил мнение обо мне как о безобидном клерке компании по импорту. В соответствии с его опытом почтенных чиновников полиция не может навещать на следующий день после их прибытия.

Сержант – солидный, крупный мужчина средних лет – выступил вперёд и протянул пне руку:

– Мистер Джонс? Сержант Донли.

Я ответил ему демонстративно пылким рукопожатием.

– Рад нашей новой встрече, сержант. Я так надеялся, что вы сможете найти время и навестить меня.

Владелец гостиницы вздохнул с заметным облегчением. Сержант стоял, повернувшись к нему своей широкой спиной, поэтому мистер Вернер не мог видеть озадаченного выражения его лица. Я пригласил сержанта к себе в комнату, попросил хозяина принести нам две пинты своего великолепного пива, и мы двинулись вверх по лестнице.

Сержант заговорил, только когда я закрыл дверь комнаты. Речь его текла медленно и тяжеловесно в полном соответствии с его внушительной внешностью. Постепенно прояснилась причина его появления.

– Я получил телеграмму от мистера Холмса. Много лет тому назад он очень помог мне. Он распутал моё дело, но представил все так, будто я сделал это сам. В телеграмме он просил меня разыскать вас и по мере сил помочь официально или частным образом. Конечно, я буду рад сделать всё, что смогу. Но я не припоминаю, чтобы мы когда-нибудь с вами встречались.

Я объяснил, в качестве кого я представился местным жителям, чтобы избежать ненужных пересудов. Мои объяснения, по-видимому, удовлетворили сержанта. Озабоченное выражение окончательно исчезло с его лица, и он с явным облегчением разместился на большем из двух стульев, находившихся в комнате.

– Теперь мне все понятно, – проговорил он. – Мистер Холмс – великий мастер перевоплощения. Никто не знает об этом лучше меня. Конечно, иногда возникает такая потребность, хотя для местной полиции переодевания неприемлемы. Все знают нас слишком хорошо. Но я, признаться, не могу понять, что могло заинтересовать мистера Холмса в нашем тихом захолустье.

В дверь постучали, и появился хозяин с двумя пинтами домашнего пива.

– Как раз то, что нам нужно! – воскликнул я. – Мистер Вернер, нет ничего лучшего при воссоединении двух старых друзей, чем прекрасно приготовленное пиво.

– Совершенно верно, – отозвался сержант с видом человека, который любит хорошенько поесть и не прочь выпить. – Правда, нам может не хватить пинты, чтобы выпить за прошлую встречу, отметить настоящую, а также и следующую.

Склонившийся в почтительном поклоне владелец гостиницы пообещал, что не позволит нам погибнуть от жажды.

Когда за ним закрылась дверь, на лице сержанта вновь появилось недоуменное выражение.

– Я помогу мистеру Холмсу всем, чем смогу. Но что же вы расследуете?

– Убийство Эдмунда Квалсфорда.

Сержант изумлённо уставился на меня:

– Убийство? Шерлок Холмс считает, что было совершено убийство?

– Нет, – пояснил я. – Это мнение мисс Эмелин Квалсфорд. Именно она говорит, что произошло убийство, и попросила расследовать его.

– Ах, мисс Эмелин. – Сержант пожал плечами. – Я не знаю, что она вам наговорила, но думаю, вряд ли мистеру Холмсу стоит верить в голословную болтовню только потому, что она исходит от хорошенькой барышни. Смерть Квалсфорда выбила из колеи всю семью, и мисс Эмелин и миссис Квалсфорд от расстройства успели нагородить немало бессмыслицы, даже друг про друга. Эдмунд Квалсфорд определённо совершил самоубийство. Он написал предсмертное письмо жене. Потом лёг на кровать, приставил дуло к голове и нажал спусковой крючок. Даже такой искусный детектив, как мистер Холмс, не сможет назвать случившееся убийством.

– А были следы борьбы?

– Никаких.

– Как вы узнали о том, что письмо написано именно Эдмундом Квалсфордом?

– Оно написано его почерком. В этом нет никаких сомнений.

– Кто находился в это время в доме?

– Двое слуг и старуха гувернантка. Как вы знаете, всё произошло в субботу утром. Мисс Квалсфорд отправилась на длительную прогулку вдоль утёсов. Миссис Квалсфорд вместе с детьми пошла навестить подругу, которая живёт около Стоуна. Сам Эдмунд Квалсфорд также отправился на какую-то встречу, видимо, по делам своей компании. Слуги полагали, что его не будет до вечера. Но через час он неожиданно вернулся и сказал, что неважно себя чувствует – сильно болит голова – и намерен лечь в постель. У их дома толстые стены, да и слуги были на кухне в западном крыле. Выстрела никто не слышал. Вернувшись, Ларисса нашла тело.

– Где была гувернантка?

– Спала в своей комнате в восточном крыле. Они с мисс Квалсфорд оставили это крыло за собой. Там была ещё только комната для занятий с детьми. Гувернантка – уже пожилая женщина и временами немного не в себе. О несчастье она узнала от разбудивших её слуг. Это было уже по прошествии длительного времени.

Хотя Хэвенчерч и находится в глубинке, мы не такие уж простаки, мистер Джонс. Я кое-что знаю об убийствах и о том, как инсценируют самоубийство. И мне самому приходилось встречаться с некоторыми странностями. Поэтому я лично убедился в том, что все подозреваемые сказали правду. Так, мисс Квалсфорд прошла весь путь пешком в сторону Иденской дороги, где остановилась поговорить с пожилой женщиной, которая когда-то служила в их усадьбе. По пути её видели несколько человек, она обгоняла их, или они попадались ей навстречу. Я установил, когда миссис Квалсфорд с детьми прибыла в дом подруги в Стоуне и когда они ушли, с удостоверением времени несколькими свидетелями. Алиби слуг подтверждается ими самими. Ручаются друг за друга и рабочие, которые находились в поместье. У меня есть их показания относительно тоге, что никто не подходил близко к дому. Хороший следователь не верит ни одному факту, он их проверяет. Мистер Джонс, так может выглядеть только самоубийство. Я действовал так, как меня учил мистер Холмс.

– Он будет счастлив услышать, как тщательно вы провели расследование, – похвалил я сержанта. – Кому принадлежал револьвер?

Здесь в первый раз в голове сержанта послышалась неуверенность:

– Мы полагаем, что это старый револьвер Освальда. Много лет назад он пропал, но есть основания подозревать, что всё это время он находился у Эдмунда.

Я покачал головой:

– Мистеру Холмсу нужны чёткие доказательства. Он также захочет увидеть прощальное письмо и образцы почерка Эдмунда.

– Он получит всё, что захочет. Почерк Эдмунда нельзя спутать ни с каким другим. Он слишком характерен. Я сравнил записку с несколькими письмами, которые написаны Эдмундом.

– Чёткий почерк подделать легче всего, – возразил я. – Так же просто убить спящего человека и придать случившемуся вид самоубийства. Достаточно приставить револьвер к его голове и нажать на курок прежде, чем он проснётся. Затем вложить револьвер в руку умершего, придать ей естественное положение и выйти. Поскольку слуги находятся в другой части дома, любой мог сделать это. Рабочие утверждают, будто никто не подходил близко к дому, но ведь они же не следили за домом специально. Поддельное письмо можно, конечно, изготовить заранее.

Сержант смотрел на меня, широко раскрыв глаза:

– Вы действительно верите, что Эдмунд Квалсфорд был убит? Но почему?

– Я ни во что не верю. Я веду расследование, и первый вопрос заключается в том, исключают ли обстоятельства предполагаемого самоубийства возможность убийства. Поскольку это не так, возникают новые вопросы. Например, имелись ли причины для самоубийства. Были ли у него денежные затруднения? Мог ли он позволить себе вкладывать деньги в бизнес, который не приносил прибыли? Был ли он счастлив семейной жизни? С кем он встречался перед смертью? Отчего он почувствовал себя больным? Всегда ли отношения между его женой и сестрой были такими напряжёнными, как сейчас, после его смерти? Имелись, ли у кого-либо основания его убить?

Когда мы получим ответы на все поставленные вопросы, тогда мы будем знать все. Таков традиционный способ ведения расследования для нас; простых смертных. Конечно, у мистера Холмса свои методы. Вы когда-нибудь слышали слово «питахайя»?

– Эдмунд Квалсфорд упоминал его, когда шутил. Какое-то бессмысленное слово. Не имею ни малейшего понятия, что он имел в виду.

– Насколько хорошо вы его знали?

– Мистер Джонс, сельский полицейский знает всех. Эдмунда я знал с рождения.

Я покачал головой:

– Насколько хорошо вы его знали? Можете ли вы ответить на все мои вопросы?

Полицейский нахмурился, но смолчал.

– Кто был его ближайшим другом? – задал я новый вопрос.

Взгляд сержанта стал ещё более угрюмым.

– Все были его друзьями. Все любили его. Но я не думаю, чтобы кто-то был особенно близок с ним. По-настоящему он доверял только членам своей семьи.

– У него были враги?

– Ни одного, – с чувством ответил сержант.

Я понял, что сержанту больше нечего сообщить мне, и с сожалением сказал:

– Моя работа – собирать факты для мистера Холмса. Но пока мой урожай скуден: у Эдмунда Квалсфорда не было ни врагов, ни причин покончить с жизнью. Он использовал слово «питахайя» в качестве шутки; и он умер.

– Вот последнее – чистая правда, – с глубокой убеждённостью заявил сержант. – Умер, наложив на себя руки.

– Однако это не доказано – пока, – отметил я.

Мы для вида заказали ещё по одной порции горького пива мистера Вернера, и сержант описал мне случай, который помог ему раскрыть Шерлок Холмс. Но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.

После его ухода я составил вторую шифрованную телеграмму и отправил её в Рей все с тем же весьма довольным Джо. Возможно, пони не разделял восторгов своего хозяина, но Шерлок Холмс должен был узнать, что полицейское описание смерти Эдмунда Квалсфорда вовсе не исключало возможности убийства.

Остаток дня и вечер я бродил по Хэвенчерчу и разговаривал с самыми разными людьми. Доктор Ватсон обычно ничего не писал о подобной деятельности в своих отчётах. От этого создавалось впечатление, будто всегда Шерлок Холмс чисто интуитивно сразу же направлялся к тому единственному человеку, который мог дать ему нужные сведения, или находил нужную улику. На самом деле всё обстояло далеко не так. Холмс долго и неустанно работал ради тех результатов, которые так ярко описывал доктор Ватсон. Шерлок Холмс недаром часто и вполне справедливо выражал сомнение, что Ватсон придавал его деятельности излишнюю сенсационность.

Теперь большая часть этой утомительной работы легла на меня, и я посветил ей весь остаток дня. Вначале я отправился в уже упоминавшийся мной магазинчик Георга Адамса, где продавалось абсолютно все. Его владелец был маленький, опрятно одетый, седоватый человек, весьма энергичный – из тех, что никогда не могут усидеть на одном месте и потому не обрастают жиром. Слишком беспокойный, он не мог говорить долго ни о чём, кроме своего бизнеса. Переставляя какой-то товар, Адамс снял пиджак, но, прежде чем выйти побеседовать со мной, он аккуратно снова надел его.

Я объяснил цель своего вымышленного поручения.

– Что именно вас интересует? – спросил Адамс.

– Всё, что вы сочтёте нужным рассказать мне, – ответил я. – До вчерашнего дня я никогда не слышал ни о Эдмунде Квалсфорде, ни о его компании.

– Никогда не встречал более честного, прямодушного и доброго человека, – решительно начал Георг Адамс. – Он потряс меня, когда пришёл в магазин, спросил о долге Освальда Квалсфорда и тут же выплатил его наличными. Сумма составляла более шестисот фунтов, и мой отец был на грани разорения. Никто не ожидал, что Эдмунд расплатится по всем старым счетам. Конечно, он должен был рассчитаться по закладным, иначе потерял бы землю. Но мелкие кредиторы по всей округе давно списали долги Освальда, как обычно поступали в подобных случаях. Но для Эдмунда заплатить их было делом чести. И он сделал это, хотя в то время ему самому были нужны деньги. Позже я узнал, что Квалсфорды тогда жили очень скромно. Но для Эдмунда важнее было обелить имя семьи. Я не знаю в этой деревне никого, кто мог бы сказать об Эдмунде что-нибудь плохое.

– При вас он употреблял слово «питахайи»? – поинтересовался я.

– Много раз. Речь шла о чём-то съестном, но лично я так и не понял, о чём именно. Эдмунд ожидал смеха, когда произносил это слово, вот мы и смеялись. Просто из вежливости, как вы понимаете.

– Почему он покончил с собой?

Адамс сдержанно покачал головой:

– Я всегда буду считать это несчастным случаем. Эдмунд был здравомыслящим, разумным, практичным человеком, и, насколько я знаю, у него не было никаких причин убивать себя. Если он спустил курок преднамеренно, тогда он явно находился не в себе.

– Вы когда-нибудь замечали странности в его поведении?

– Никогда, – ответил Адамс.

У него имелось несколько видов товаров, которые Эдмунд Квалсфорд предлагал в своей компании по импорту. Некоторые из них расходились очень хорошо. Адамс считал создание компании блестящей мыслью и конечно же весьма благоприятной для благосостояния Хэвенчерча.

Я поговорил также с Сэмом Бейтсом, мускулистым кузнецом, который после стольких лет все ещё не мог прийти в себя от изумления, что Эдмунд выплатил все долги своего отца.

– Славный парень, – сразу же заявил Бейтс. – Но некрепкий. И совсем не напористый. Правда, я редко его видел. Он ведь был не из тех, кто сам приводит ковать лошадей или заезжает, если нужно что-то починить. Обычно он посылал кого-нибудь. Но всегда был вежливый и приветливый и охотно останавливался поболтать – о семье или о бизнесе. Почему он убил себя? Ничего не могу сказать. Он имел достаточно денег, красивую жену, двух славных ребятишек и прекрасную усадьбу – «Морские утёсы». По-моему, у него не было причин стреляться, разве что он был не в себе. Викарий говорит, что это несчастный случай, и это больше похоже на правду.

Другой мой собеседник, пожилой деревенский мясник Уилберт Хартман, был почти таким же высоким и худощавым, как Шерлок Холмс, но на лице его почему-то лежала печать безысходной скорби. Он описал выплату Эдмундом отцовских долгов так, словно читал отрывок из Библии.

– Я страшно сожалел, что вынужден был отказать Квалсфордам в кредите, – начал он, как бы оправдываясь. – Они покупали у меня много лет. А раньше – у моего отца и, наверное, у деда. И вдруг оказалось, что Освальд больше не может платить. Когда его счёт дошёл до трёх сотен фунтов, мне пришлось выбирать: или перестать иметь с ними дело, или потерять свой бизнес. Но мне было противно это делать. Эдмунд полностью расплатился по счетам и снова начал покупать. И никто из нас не таил зла на другого.

– А почему Эдмунд пошёл на самоубийство?

Скорбное лицо Хартмана несколько оживилось.

– Сержант Донли объявил это самоубийством, но я ему не верю. Ведь не было никакой причины. Следователь считает, что произошёл несчастный случай, и наверняка так оно и было. У Эдмунда всё шло совершенно замечательно. Более того, он преуспевал, но никто не завидовал ему. Все любили его. Больше таких не будет среди нас.

Добрые слова об Эдмунде и об обязательности, с которой он выплатил отцовские долги, сказали мне многие: и Уильям Прайс, продавец удобрений и зерновой маклер, и Чарльз Уокер, сотрудник речной полиции, и Томас Стрикни, шорник, и Ричард Листер, сапожник, и Дэвид Вейэтт, колёсный мастер и строитель. Все слышали, как он упоминал о питахайях, и полагали, что это нечто вроде прибаутки. Никто из них не мог назвать причину его самоубийства; вообще все сильно сомневались, что он сам наложил на себя руки, и считали его смерть несчастным случаем.

Весьма примечательное заявление сделал Бен Пейн, занимавшийся ловлей кротов. Несмотря на своё странное ремесло, он казался гораздо более образованным, чем обычный сельский рабочий, да и речь его была гораздо более связной. Он заявил:

– Эдмунд Квалсфорд был не просто джентльменом. Он вёл себя по-джентльменски со всеми. Большинство джентльменов поступают так только по отношению к леди или в своему кругу.

Я переговорил также со всеми купцами и ремесленниками, которых смог застать. Я прочесал Хэвенчерч с одного конца до другого и столкнулся лишь с тремя загадками, достойными того, чтобы подумать над ними.

Одна была связана с опознанием человека, оставившего по всей деревне круглые отпечатки деревянной ноги. К тому времени, когда я наконец, пошатываясь, вернулся в свою комнату с раскалывавшейся от боли головой, я повидался и переговорил с большей частью населения деревни. Мне показалось странным, что я повсюду встречался с отпечатком протеза, но ни разу не столкнулся с её одноногим владельцем. Применяя методику Шерлока Холмса, я измерил длину его шага и глубину отпечатка, оставленного его настоящей ногой. Я установил, что его рост превышал шесть футов, а вес равнялся почти пятнадцати стоунам. Значит, это был мужчина. Женщина таких размеров представляла бы впечатляющее зрелище. Возможно, кто-нибудь в Хэвенчерче и смог бы рассказать мне об этом человеке. Но я не хотел проявлять любопытство, пока не разузнаю о нём побольше.

Поскольку этот неизвестный одноногий мужчина пока никак не связывался с Квалсфордом, я не стал писать о нём в сообщении Шерлоку Холмсу.

Вторая загадка была более сложной. Грейсни находится на пересечении реки Ротер и Королевского военного канала. Когда я бродил на краю деревни, глядя на Болота и пытаясь при дневном свете рассмотреть ту странность, о которой упоминал Шерлок Холмс, меня поразил вид длинной баржи, плывшей вверх по реке под парусом. На фоне местного пейзажа она выглядела так же нелепо, как если бы по Оксфорд-стрит внезапно поплыла баржа с Темзы. Баржа причалила к небольшой пристани, куда сразу же свернула обогнавшая меня тележка с двумя седоками. Один из них был Нат Уайт. Я наблюдал за ними, пока на тележку разгружали товары с баржи. Но данная загадка разрешилась довольно быстро. Каково бы ни было будущее компании, заказанные товары следовало получать.

Третья загадка была связана с умершим. Мне казалось невозможным, чтобы все без исключения жители Хэвенчерча искренне любили и уважали Эдмунда Квалсфорда. Я был настроен настолько скептически, что решил продолжить свои наблюдения и поздним вечером, чтобы найти хоть одного человека, не любившего его.

В деревне было две гостиницы и пивная. В неё-то я и отправился после обильного ужина у миссис Вернер. Среди тамошних посетителей я и нашёл тех, кого искал, – свидетелей, чьё отношение к Эдмунду Квалсфорду явно не совпадало с мнением большинства жителей Хэвенчерча.

Сначала я осторожно собрал о них сведения. Одного из них Эдмунд рассчитал за кражу, второго отказался принять на работу из-за плохой репутации.

Третий оказался гораздо более интересным. Это был мрачноватый субъект средних лет по имени Дервин Смит; при упоминании имени Эдмунда Квалсфорда он выказал так мало восторга, что я невольно задумался, не является ли он тем недругом покойного, которого все считают несуществующим.

– Почему Эдмунд совершил самоубийство? – спросил я.

– Поинтересуйтесь у полиции, – ответил Смит. – Они говорят, что он сделал это. Я так не считаю. По-моему мнению, у него не хватило бы духу. Все вам скажут, что он был кротким, мягким человеком, и это действительно так. Но он был также трусоват и боялся оружия. Насколько я знаю, у него никогда не было ружья. Тот револьвер не мог принадлежать его отцу. Освальд заложил бы его много лет назад. У Эдмунда просто не хватило бы решимости совершить самоубийство, ни случайно, ни преднамеренно. По-видимому, его убили.

Среди тех, кого я расспрашивал, Смит оказался первым, кто в связи со смертью Эдмунда упомянул об убийстве. Я решил побольше разузнать о нём.

Что касается остальных, то деревенские жители были так же ошеломлены смертью Эдмунда Квалсфорда, как владельцы магазинов и торговцы. Так, толстяк Джек Браун, возчик, печально сказал мне:

– Теперь многим придётся потуже затянуть пояса.

Его собутыльник Тафф Харрис ухмыльнулся и шутливо похлопал Брауна по солидному брюху.

– Ага, ты уже начал терять вес. Только не говори мне, будто со смертью Эдмунда твой карман опустошится.

– Он давал мне хорошо заработать, – запротестовал Браун.

– Немного мануфактуры и время от времени бочонок с коньяком. Если бы ты не перевозил этого для Эдмунда, ты бы делал это для кого-то другого.

В ответ Браун только что-то пробурчал и подозвал содержателя бара, который принёс ему ещё полпинты пива.

Мы сидели в гостинице «Виктория», заведении весьма убогом, несмотря на все усилия владельцев придать ему респектабельный вид.

Харрис повернулся ко мне:

– Послушайте. Я не знал Эдмунда Квалсфорда. Не помню, видел ли я его когда-нибудь. Я живу в Нью-Ромни. Работаю на Дервина Смита, он платит мне больше, чем я мог бы заработать дома. Я слышал обо всех удивительных делах мистера Квалсфорда. Но они не смогли укоротить мой путь на работу. Я так и буду ходить по десять миль в один конец.

– Это отнимает у него два с половиной часа по утрам, – пояснил Браун, – а вечером и по четыре с половиной, потому что должен же он остановиться у каждой пивнушки.

– Да, именно так я и делаю, – подтвердил Харрис, ухмыльнувшись. – Это долгий и одинокий путь.

– Скрасить путь домой стоит ему много больше дополнительных денег, которые он зарабатывает, – съязвил Браун.

– И вовсе это не так. Ну так вот, насчёт Эдмунда Квалсфорда. Люди страшно радовались, когда он начал это дело, но лично я не разбогател и на пенс. Но все говорят о нём только хорошее, и он помог куче народу, а теперь этим беднякам никто не поможет, и их-то мне и жаль. Если мистер Смит даст выходной, я пойду на похороны Квалсфорда и от всего сердца буду молиться за него так же усердно, как и те, кто хорошо его знал, потому что он достоин этого. Но я буду также молиться и за тех, кому больше никто не поможет, потому что они нуждаются в этом больше, чем он.

На этом мы и расстались.

На следующее утро за завтраком я спросил мистера Вернера о Дервине Смите.

– Он – скотовод, владелец половины Грейсни. Второй половиной владеют Квалсфорды.

– Конкурент Эдмунда?

– Да, в каком-то смысле. Он очень знающий скотовод. Таким был и его отец. Квалсфорды тоже были умелыми скотоводами, и первый из них занимался торговлей вразнос и бродил повсюду со своим товаром. Говорят, что в его жилах текла цыганская кровь. Ему понравились эти места, и он здесь обосновался. Заработал кучу денег, купил земли и заработал ещё больше. Он действительно разбирался в овцах. Но ко времени Освальда все навыки были уже утрачены, – может, не осталось цыганской крови… И Дервин Смит, и его отец пытались давать советы Освальду, который, будь он поумнее, должен бы был последовать им. Но Освальд вообще не отличался умом. Потом Дервин пытался давать советы и Эдмунду. Но Эдмунд не нуждался в них. Он был достаточно сообразителен, чтобы нанять собственного специалиста, который вместо него управлял «Морскими утёсами». Его звали Уолтер Бейтс. Он – двоюродный брат здешнего кузнеца и очень порядочный человек. Эдмунд выписал его из окрестностей Лидда. Уолтер никогда не распространялся насчёт того, сколько ему платили, но, должно быть, достаточно прилично, раз он оставил место, где проработал больше двадцати лет. Эдмунд нанял его и велел привести в порядок «Морские утёсы», что Бейтс и сделал. Сегодня имение, должно быть, приносит неплохой доход. Поэтому, когда Эдмунду нужно было посоветоваться, он обычно обращался к Уолтеру Бейтсу, а не к Дервину Смиту. Конечно, Смит чувствовал себя ущемлённым. Много лет его угнетало то, что Квалсфорды, эти неумелые скотоводы, проматывавшие все свои деньги, были на виду и общались с важными людьми не только здесь, но даже и в Лондоне. А на Смитов, которые всегда были примерными, работящими, преуспевающими гражданами, никто не обращал внимания.

Все сказанное Вернером едва ли могло стать мотивом для убийства, но я не мог совсем сбросить это со счётов. Следовало выяснить, что же всё-таки имел в виду Дервин Смит, утверждая, что Эдмунд Квалсфорд был убит.

Я решил отправиться в Рей и выяснить, что думают по поводу компании Квалсфорда сборщики налогов. Я как раз обсуждал с мистером Вернером, идти ли мне пешком или нанять лошадь, когда поступило сообщение, совершенно изменившее мои планы.

Меня пожелала видеть Ларисса Квалсфорд.

В записке она спрашивала, когда удобнее прислать за мной экипаж. Я ответил принёсшему записку помощнику конюха, что предпочитаю пройтись пешком. Я немедленно двинулся по крутой дороге, поднимавшейся в гору мимо церкви. При дневном свете казалось, что церковь стоит на страже, охраняя селение. Её башня заканчивалась зубцами и не имела шпиля, и издали, возвышаясь над окружающими деревьями, угрюмое каменное строение удивительно напоминало средневековый замок.

Проходя мимо, я обнаружил, что мой незнакомец с деревянной ногой был набожен. На твёрдой поверхности дороги не осталось никаких следов, но на обочинах, где сохранились лужи, я нашёл подтверждение тому, что со времени последнего дождя он проходил между церковью и деревней множество раз.

Ровная площадка, располагавшаяся в стороне от дороги, с южной стороны церкви, была заполнена замшелыми памятниками и надгробиями. Кладбище спускалось на другой уровень, к старому, но достаточно ухоженному дому викария, стоявшему в окружённом изгородью саду.

Дальше мой путь лежал мимо одинокого каменного Домика, где у крыльца паслись десятка два белых овец и в стороне от них – единственная корова. Животные явно привыкли к прохожим, поэтому взирали на меня с полным безразличием.

Дорога, которая имела совершенно заброшенный вид, превратилась в узкую, извивающуюся тропинку, такую же заросшую, какой она представилась мне в темноте.

Наконец за деревьями показался особняк Квалсфордов. «Морские утёсы» были огромным, мрачным, квадратным кирпичным зданием, увенчанным многочисленными трубами. Своей тяжеловесностью особняк больше походил на фабрику, чем на родовое поместье. Дом производил впечатление «потускневшей роскоши» – выражение, которое употребил Шерлок Холмс, указывая мне на подобное строение. Обрамлявшие крышу фронтонов резные деревянные украшения казались совершенно лишними, – кто-то словно попытался создать видимость изящества, явно несвойственного данному сооружению.

Начало подъезда к дому было обозначено двумя массивными каменными столбами. Калитки нигде не было видно. Изгородь, когда-то отделявшая поместье от дороги, во многих местах рухнула. Однако, поднявшись по склону, я оказался во вполне ухоженном парке. Проложенная в нём дорога вела к небольшому квадратному портику, украшавшему центральный вход. Боковая дорожка вела в конюшню. При дневном освещении стало ясно, что «Морские утёсы» гораздо больше, чем мне показалось ночью. Я согласился с мнением сержанта о том, что единственный выстрел в закрытой комнате на верхнем этаже, вероятно, не мог быть услышан в огромных нижних крыльях дома, довольно неуклюже пристроенных к его обеим сторонам и сзади.

Я попытался представить, как много лет назад по изгибу этой дороги поднимались громоздкие экипажи, привозившие на праздники к Квалсфордам нарядных гостей из окрестных деревень и поместий. Однако воображение отказывалось служить мне. Несмотря на прелестный парк, застывшее в своей неподвижности поместье вовсе не располагало к каким-либо увеселениям. Я глянул в противоположном направлении и остолбенел. Хотя открывшийся передо мной вид частично загораживали деревья, он производил ошеломляющее впечатление. Отсюда просматривались все окрестности Болот, вплоть до темневшей по ту сторону долины линии холмов. Из верхних этажей дома этот вид должен был быть просто потрясающим.