Текст книги "Троецарствие"

Глава двадцать третья
Ни Хэн сбрасывает с себя одежду и бранит злодея. Лекаря Цзи Пина карают за попытку отравления

Итак, Цао Цао приказал обезглавить Лю Дая и Ван Чжуна. Но за них вступился Кун Жун.

– Ну как им было тягаться с Лю Бэем? – сказал он. – Если убьете их – потеряете поддержку своих воинов.

Цао Цао казнь отменил, но лишил Лю Дая и Ван Чжуна всех должностей и жалованья. Он сам хотел вести войско против Лю Бэя, но Кун Жун стал его отговаривать.

– Раньше следует призвать к миру Чжан Сю и Лю Бяо, а потом уж идти походом на Сюйчжоу, – сказал он.

Цао Цао послал Лю Е на переговоры к Чжан Сю.

Чжан Сю очень обрадовался и в сопровождении Цзя Сюя отправился в Сюйчан изъявить покорность.

Цао Цао пожаловал Чжан Сю и Цзя Сюю высокие чины и просил их призвать к миру Лю Бяо.

– Лю Бяо любит водить дружбу с людьми знаменитыми, – сказал Цзя Сюй. – Пошлите к нему на переговоры прославленного ученого, и он покорится.

И вот решено было отправить к Лю Бяо ученого мужа Ни Хэна, испросив на то дозволение государя.

Как только высочайшее дозволение было получено, Цао Цао призвал к себе Ни Хэна и после приветственных церемоний пригласил сесть. Ни Хэн обратил лицо к небу и со вздохом сказал:

– Хоть и необъятен мир, но нет в нем достойных людей!

– Что это значит? – изумился Цао Цао. – У меня под началом несколько десятков человек, и все они герои!

– Хотел бы я знать их имена.

– Сюнь Юй, Сюнь Ю, Го Цзя, Чэн Юй, Сяо Хэ, Чэнь Пин, Чжан Ляо, Сюй Чу, Ли Дянь, Юэ Цзинь, Цинь Пэн, Ма У, Люй Цянь, Мань Чун, Юй Цзинь, Сюй Хуан, Сяхоу Дунь, Цао Жэнь.

– Вы заблуждаетесь, – возразил Ни Хэн со спокойной улыбкой. – Сюнь Юй разве что способен быть плакальщиком на похоронах или проведать больного. Сюнь Ю годен ухаживать за могилами, Чэн Юю можно поручить закрывать окна и двери. Го Цзя пригоден для чтения стихов, Чжан Ляо способен бить в барабаны и гонги, Сюй Чу – пасти коров да ходить за лошадьми, Юэ Цзинь может писать да читать указы, Ли Дянь – развозить письма да депеши, Люй Цянь – точить ножи да ковать мечи, Мань Чун – пить да есть, а Сюй Хуан – резать собак да колоть свиней. Сяхоу Дуня следовало бы назвать полководцем Неповрежденной головы, а Цао Жэня – тайшоу [42]42
  Тайшоу – звание правителя области.


[Закрыть] – Люблю денежки. Все остальные могут служить вешалками для платья, мешками для риса, бочками для вина и коробами для мяса!

– Какими же способностями обладаешь ты сам? – едва сдерживая гнев, спросил Цао Цао.

– Я постиг все небесные знамения и земные законы, три учения и девять течений [43]43
  Три учения. – В эпоху Хань так называли три категории: верность подданного своему владыке, почтительность и умение изъясняться литературным слогом; впоследствии под тремя учениями понимали конфуцианство, даосизм и буддизм. Девять течений – девять школ древнекитайской науки: конфуцианцы, даосы, легисты, натурфилософы, последователи философа Мо-цзы (или монеты), логики-«софисты», «аграрники» и представители разных мелких учений.


[Закрыть]. Я мог бы сделать Сына неба равным Яо и Шуню [44]44
  Яо и Шунь – мифические государи глубокой древности. Конфуцианцы считали их правление образцом мудрости и гуманности.


[Закрыть], а сам я в добродетелях могу сравняться с Куном и Янем [45]45
  Кун и Янь. – Имеются в виду Конфуций (Кун Цю) и его ученик Янь Хуэй (VI в. до н. э.).


[Закрыть]. Не к лицу мне толковать с людьми невежественными! – воскликнул Ни Хэн и спокойно направился к выходу.

Чжан Ляо, стоявший рядом с Цао Цао, схватился было за меч, но Цао Цао удержал его и сказал:

– Мне не хватает барабанщика для пиров и представлений при дворе. Не поставить ли на эту должность Ни Хэна?

– Его надо казнить! – воскликнул Чжан Ляо.

– Он прославился по всей Поднебесной, – промолвил в ответ Цао Цао, – и люди не простили бы мне его смерти, но я сделаю его барабанщиком и тем опозорю.

На следующий день Цао Цао устроил во дворце пир. Все барабанщики явились в праздничных одеждах, и только Ни Хэн пришел в старом платье.

– Ты почему не переоделся? – спросил Ни Хэна один из приближенных Цао Цао.

И тут Ни Хэн сбросил с себя свое платье и остался совершенно голым. Гости закрыли лица руками.

– Стыда у тебя нет! – закричал Цао Цао. – Не забывай, что ты в государевом храме предков!

– Обманывать Сына неба и высших – вот бесстыдство, – невозмутимо отвечал Ни Хэн. – Я обнажил тело, данное мне отцом и матерью. Пусть все видят, что я чист!

– Это ты чист? – съязвил Цао Цао. – А кто же, по-твоему, грязен?

– Ты не отличаешь мудрости от глупости, значит, у тебя грязные глаза. Ты не читаешь вслух книг и стихов, значит, грязен твой рот. Ты не выносишь правдивых слов, значит, грязны твои уши. Не отличаешь старого от нового, значит, ты грязен телом. Ты мечтаешь о захвате власти, значит, ты грязен душой. Я самый знаменитый ученый в Поднебесной, а ты унизил меня, сделав барабанщиком, подобно тому, как Ян Хо унизил Конфуция [46]46
  Согласно преданию, рассказанному в «Беседах и суждениях» Конфуция, некто Ян Хо, мелкий чиновник одного из могущественных сановников царства Лу, хотел, чтобы Конфуций пришел к нему засвидетельствовать свое почтение. Мудрец не пошел. Тогда Ян Хо послал ему в дар вареного поросенка, думая, что теперь-то Конфуций явится поблагодарить его, но Конфуций отправился к нему тогда, когда заведомо знал, что Ян Хо не будет дома. Случилось так, что они встретились на дороге, и Ян Хо довольно грубо стал порицать Конфуция за бездеятельность.


[Закрыть], а Цзан Цзи оскорбил Мэн-цзы [47]47
  В книге «Мэн-цзы» рассказывается о том, что, когда правитель царства Лу собрался нанести визит последователю Конфуция, мудрецу Мэн-цзы (372–289 гг. до н. э.), то любимец правителя, мелкий чиновник Цзан Цан, стал отговаривать его, говоря, что Мэн-цзы не соблюдает обрядов, поскольку он похоронил свою мать более пышно, чем отца.


[Закрыть]. Ты хочешь стать гегемоном, а сам презираешь людей!

– Ты поедешь моим послом в Цзинчжоу, – промолвил Цао Цао, обращаясь к Ни Хэну. – Если Лю Бяо покорится, я сделаю тебя сановником.

Цао Цао велел приготовить трех коней, чтобы Ни Хэна могли сопровождать два всадника, и в честь его отъезда распорядился устроить пир.

– Не вставайте, когда появится Ни Хэн, – предупредил присутствующих Сюнь Юй.

Ни Хэн вошел. Никто не встал с места. Ни Хэн заплакал навзрыд.

– В чем дело? – спросил Сюнь Юй. – Почему вы плачете?

– Как же мне не плакать? Я вошел к мертвецам…

– Если мы мертвецы, то ты безголовый дух, – возмутились все присутствующие.

– Я подданный ханьского государя, а не приспешник Цао Цао, – отвечал Ни Хэн. – И уже хотя бы поэтому меня нельзя назвать безголовым!

– Стойте! – остановил гостей Сюнь Юй, когда те хотели наброситься на Ни Хэна с мечами. – Он так же жалок, как воробей или мышь, стоит ли пачкать о него мечи?

– Пусть я воробей, мышь, кто угодно, зато у меня человеческая душа! Вы же черви и осы!

Охваченные негодованием, гости разошлись.

Между тем Ни Хэн прибыл в Цзинчжоу к Лю Бяо, но когда стал произносить хвалебные речи, Лю Бяо сразу понял, что это насмешка и что Цао Цао прислал Ни Хэна, чтобы разделаться с ним руками его, Лю Бяо. И он отправил Ни Хэна в Цзянся к Хуан Цзу.

Вскоре Лю Бяо сообщили, что Хуан Цзу обезглавил Ни Хэна, и он пожелал узнать, как это случилось. Вот что ему рассказали.

Хуан Цзу спросил у Ни Хэна, когда они пили вино, кто самый достойный человек в Поднебесной, и Ни Хэн ответил, что самые достойные – старший сын Кун Жуна и младший сын Ян Дацзу.

– А я? – спросил Хуан Цзу.

– Ты как божество в храме, оно принимает жертвоприношения, но, увы, не обладает умом, – ответил Ни Хэн.

– Значит, по-твоему, я все равно что деревянный идол! – в гневе закричал Хуан Цзу и обезглавил Ни Хэна.

Лю Бяо пожалел о Ни Хэне и велел похоронить его возле острова По– пугаев.

Цао Цао, узнав о смерти Ни Хэна, со смехом воскликнул:

– Негодяй сгубил себя своим языком!

Дун Чэн после отъезда Лю Бэя день и ночь совещался с Ван Цзыфу и другими своими сторонниками, но придумать ничего не мог. В первый день пятого года Установления спокойствия [48]48
  То есть в 200 г. н. э.


[Закрыть] во дворце был прием. Цао Цао держал себя вызывающе, и Дун Чэн от негодования заболел. Государь, прослышав о болезни шурина, послал к нему придворного лекаря Цзи Пина, самого знаменитого лекаря того времени. Цзи Пин стал лечить Дун Чэна настоями трав и не отходил от его ложа. Он часто замечал, что Дун Чэн сокрушенно вздыхает, но расспрашивать ни о чем не смел.

Однажды под вечер, когда Цзи Пин уже собрался уходить. Дун Чэн попросил его остаться поужинать. Они пили вино до часа первой стражи, и Дун Чэн, утомившись, задремал. Вдруг доложили, что пришел Ван Цзыфу со своими друзьями. Дун Чэн вышел их встречать.

– Великое дело улажено, – сообщил Ван Цзыфу. – Лю Бяо объединился с Юань Шао, и они ведут сюда по десяти направлениям пятьсот тысяч воинов. Ма Тэн, объединившись с Хань Суем, идет с севера во главе силянской армии численностью в семьсот тысяч человек. Цао Цао послал им навстречу все войска, которые были в Сюйчане. В городе пусто. Если собрать слуг и рабов пяти наших семей, – а их наберется более тысячи, – можно нынешней же ночью ворваться во дворец, где будет новогодний пир, и там убить Цао Цао. Нельзя упускать такой случай!

Дун Чэн тут же собрал слуг и рабов, вооружил их, сам облачился в латы и сел на коня. Пять заговорщиков условились встретиться у внутренних ворот дворца и по сигналу привели своих людей. Дун Чэн с мечом в руке вошел во дворец. Цао Цао сидел за столом во внутреннем зале.

– Ни с места, злодей! – закричал Дун Чэн и тут же одним ударом поверг его наземь.

В этот миг Дун Чэн проснулся и понял, что все это ему только снилось. Во сне Дун Чэн громко поносил Цао Цао.

– Много дней я замечал, что вы охаете и вздыхаете, но не осмеливался расспрашивать, и только слова, сказанные вами во сне, открыли мне ваши истинные чувства, – промолвил Цзи Пин. – Не будем обманывать друг друга. Если я могу быть чем-нибудь полезен, пусть уничтожат девять колен моего рода, я все равно не раскаюсь!

С этими словами Цзи Пин надкусил себе палец в знак клятвы. Тогда Дун Чэн вынул указ и велел Цзи Пину его прочесть.

– Боюсь, что наши нынешние планы не увенчаются успехом! – добавил он. – С тех пор как уехали Лю Бэй и Ма Тэн, мы ничего не можем предпринять.

– Не тревожьтесь, судьба Цао Цао в моих руках! – заявил Цзи Пин. – Цао Цао часто страдает головной болью, и я приношу ему лекарство. Подолью туда яду – и все.

Их разговор подслушал домашний раб Цинь Цинтун и стал шептаться с прислужницей Юньинь. Это увидел Дуя Чэн, который вошел во внутренние покои, и велел дать им по сорок палочных ударов, а после этого Цинь Цинтуна запереть в погребе. Но Цинь Цинтун ночью бежал к Цао Цао и сообщил ему о заговоре, назвав имена заговорщиков, и в том числе лекаря Цзи Пина.

На другой день Цао Цао притворился, что мается головной болью, и вызвал Цзи Пина. Лекарь захватил отраву и отправился во дворец. Но когда приготовил лекарство и предложил Цао Цао выпить, тот сказал:

– Вы читаете ученые книги и должны знать этикет. Когда государю предлагают лекарство, его прежде должны отведать сановники. Отчего же вам первому не попробовать лекарство, которое вы для меня приготовили?

Цзи Пин понял, что заговор раскрыт, и, бросившись на Цао Цао, хотел силой влить ему в рот отраву. Но Цао Цао отшвырнул чашу, а слуги схватили лекаря и связали.

Так, связанного, его и приволокли на допрос. Но сколько ни били Цзи Пина, сколько ни пытали, он ни в чем не признался.

– Ты злодей! – крикнул лекарь. – Ты обманываешь государя! Не я один – вся Поднебесная ждет твоей смерти. Никто меня не подсылал! Я сам хотел тебя убить, но не удалось!

На следующий день Цао Цао устроил пиршество и пригласил всех сановников. Не пришел лишь Дун Чэн, сославшись на болезнь. После того как вино обошло несколько кругов, Цао Цао сказал:

– Что-то невесело у нас на пиру! Но сейчас я вас развеселю!

И он крикнул страже:

– Введите!

К ступеням подтащили Цзи Пина с кангой на шее.

– Известно вам, что этот человек был связан с шайкой злодеев, которая собиралась изменить двору и убить меня? Небо разрушило их планы. Вот послушайте. Сейчас он вам все расскажет!

Цзи Пина снова стали бить, но он твердил одно:

– Цао Цао, злодей! Убей меня! Чего ты ждешь?

Ван Цзыфу и его сообщники сидели, словно на иголках. Поняв, что от Цзи Пина ничего не добьешься, Цао Цао велел его увести.

Все сановники разошлись. Цао Цао оставил только Ван Цзыфу и еще троих.

– О чем вы совещались с Дун Чэном? – спросил Цао Цао.

– Ни о чем, – ответил Ван Цзыфу.

– А что было написано на белом шелке?

Все твердили в один голос, что ничего не знают. Тогда Цао Цао велел привести Цинь Цинтуна, и тот сказал:

– Вы вшестером что-то писали. Я сам видел.

– Этот негодяй развратничал с прислужницей Дун Чэна, а теперь еще клевещет на своего господина! – вскипел Ван Цзыфу.

– Но кто же, если не Дун Чэн, велел Цзи Пину подсыпать мне яду? – спросил Цао Цао.

Все ответили в один голос, что это им неизвестно.

– Сегодня же вы принесете повинную, – потребовал Цао Цао. – Тогда я пощажу вас. А не хотите – пеняйте на себя.

Ван Цзыфу и его сообщники упорно твердили, что ничего не знают, и Цао Цао велел бросить их в темницу.

Наутро Цао Цао отправился к Дун Чэну, осведомился, почему тот не был на пиру, и спросил:

– Вы знали о намерениях Цзи Пина?

– Нет, не знал, – ответил Дун Чэн.

Цао Цао усмехнулся и велел привести лекаря. Тот по-прежнему проклинал Цао Цао, а когда его снова стали пытать, обещал во всем признаться и попросил его развязать.

– Развяжите его! – приказал Цао Цао.

Когда Цзи Пина развязали, он поднялся, обратился лицом к воротам дворца, поклонился:

– Увы! Слуге не удалось послужить государству. На то воля Неба.

С этими словами он разбил себе голову о ступени и умер. Цао Цао велел четвертовать его тело и выставить напоказ. После этого телохранители по знаку Цао Цао схватили Дун Чэна, а слуги бросились в спальню искать указ и письменную клятву заговорщиков. Под стражу были взяты семья Дун Чэна и все его домочадцы. С указом государя и клятвой, написанной на шелке, Цао Цао вернулся к себе во дворец и стал обдумывать план свержения Сянь-ди и возведения на престол другого государя.

Поистине:

 
Порой ни к чему не вели императорские указы,
Но клятву одну подписал – все беды обрушились сразу.
 

О дальнейшей судьбе государя Сянь-ди вы узнаете из следующей главы.

章节结束

Глава двадцать четвертая
Злодеи зверски убивают Дун-гуйфэй [49]49
  Гуйфэй – титул любимой наложницы государя.


[Закрыть]. Лю Бэй терпит поражение и бежит к Юань Шао

Итак, Цао Цао решил свергнуть государя Сянь-ди, но Чэн Юй стал его отговаривать:

– Вы можете наводить страх и повелевать Поднебесной лишь до тех пор, пока действуете от имени ханьского государя. Его свержение послужит поводом к войне.

Цао Цао отказался от своего намерения, но заговорщиков приказал казнить вместе с их семьями, не пощадив ни старых, ни малых.

Этим Цао Цао не умерил свой гнев и отправился во дворец, чтобы убить Дун-гуйфэй, любимую наложницу государя, приходившуюся младшей сестрой Дун Чэну. Дун-гуйфэй была беременна на пятом месяце.

В тот день государь пребывал во внутренних покоях и беседовал с государыней, сокрушаясь о том, что до сих пор от Дун Чэна нет вестей, как вдруг ворвался Цао Цао с искаженным от гнева лицом и с мечом в руках.

– Государю известно, что Дун Чэн замышлял мятеж? – крикнул он.

– Нет, неизвестно.

– А о прокушенном пальце и кровью написанном указе забыли? – продолжал бушевать Цао Цао.

Государь молчал. Тогда Цао Цао распорядился привести Дун-гуйфэй.

Как ни молили государь и государыня пожалеть несчастную, Цао Цао был непреклонен.

– Оставить ее в живых, чтобы она потом натворила бед?

И Цао Цао приказал вывести Дун-гуйфэй за ворота дворца и задушить.

– Казнить каждого из родственников государя по женской линии, кто войдет во дворец без моего дозволения! – распорядился Цао Цао. – Тех же, кто проявит попустительство, считать соучастниками!

После этого Цао Цао набрал три тысячи верных ему телохранителей и поставил во главе их Цао Хуна.

– А теперь еще надо расправиться с Ма Тэном и Лю Бэем, они тоже смутьяны, – сказал Цао Цао, обращаясь к Чэн Юю.

В это время вошел Го Цзя, и Цао Цао сказал ему:

– Я хочу идти походом на Лю Бэя. Следует ли мне в этом случае опасаться Юань Шао?

– Нет, не следует, – отвечал Го Цзя. – Что же до Лю Бэя, то он не успел еще завоевать сердца своих новых воинов. Можете идти на восток и решить все в одной битве.

Вскоре двести тысяч воинов пятью отрядами двинулись на Сюйчжоу. Это стало известно Сунь Цяню, который поспешил донести о положении дел Гуань Юю в Сяпи и Лю Бэю в Сяопэе.

– Надо обратиться за помощью к Юань Шао, – сказал Лю Бэй и отправил Сунь Цяня с письмом к Юань Шао.

Но Юань Шао отказался двинуть войска.

– В случае опасности, – молвил он, – пусть Лю Бэй переходит ко мне, я найду способ ему помочь.

Сунь Цяню ничего не оставалось, как вернуться в Сяопэй и обо всем рассказать Лю Бэю.

– Что же делать? – встревожился Лю Бэй.

– Не печальтесь! – успокоил его Чжан Фэй. – Войска Цао Цао утомлены после долгого похода. Надо напасть на них и разбить, прежде чем они раскинут лагерь.

– Ты не только храбрый, но еще и хитроумный, – сказал Лю Бэй и дал брату войско для разгрома вражеского лагеря.

В это время Цао Цао вел свое войско к Сяопэю. Вдруг от резкого порыва ветра с треском сломалось древко одного из знамен. Цао Цао созвал советников и спросил у них, что бы это могло означать.

– С какой стороны налетел ветер и какого цвета знамя? – спросил Сюнь Юй.

– Ветер юго-восточный, знамя красное с синим, – отвечал Цао Цао.

– Это значит, что нынче ночью нападут на наш лагерь, – промолвил Сюнь Юй.

То же самое сказал и Ма Цзе.

– Само Небо предостерегает меня! Надо принять меры! – вскричал Цао Цао.

Он разделил войско на девять отрядов; один отряд остался, чтобы разбить лагерь, а другие засели в засаду в разных местах. Луна была на исходе и тускло светила. Лю Бэй и Чжан Фэй выступили в поход. Сунь Цянь остался охранять Сяопэй. Чжан Фэй решил действовать самостоятельно. Он повел вперед легкую конницу и внезапно ворвался в лагерь Цао Цао. Там почти никого не было, за исключением нескольких пеших и конных воинов. Вдруг со всех сторон вспыхнули огни, раздались крики. Чжан Фэй понял, что попал в ловушку, и повернул обратно. На него ударили сразу с нескольких сторон. Чжан Фэй храбро отбивался, но воины его, прежде служившие под началом Цао Цао, быстро сдались в плен.

С трудом вырвавшись из кольца, Чжан Фэй обратился в бегство. За ним следовало всего лишь несколько десятков всадников. Дорога в Сяопэй была отрезана. В Сюй-чжоу или Сяпи он идти боялся. Оставалось лишь двинуться к Манданским горам. Что же касается Лю Бэя, то он, вырвавшись из окружения, отправился к Юань Шао, который с большой свитой встретил его в тридцати ли от города Ецзюня и сердечно приветствовал.

– Из-за болезни сына, – сказал Юань Шао, – я не мог прийти вам на помощь, но рад видеть вас у себя.

– Клянусь достойно отблагодарить вас за дружбу и за радушный прием, – ответил с поклоном Лю Бэй.

Но оставим пока Лю Бэя и вернемся к Цао Цао. Захватив Сяопэй, он двинул войска против Сюйчжоу. Ми Чжу и Цзянь Юн вынуждены были бежать. Чэнь Дэн сдал Сюйчжоу, и войска Цао Цао вступили в город. Успокоив народ, Цао Цао созвал советников, чтобы обсудить, как поскорей взять Сяпи.

– Гуань Юй охраняет семью Лю Бэя и будет драться до последнего, – сказал Сюнь Юй. – Надо взять город немедля, иначе его захватит Юань Шао.

– Я всегда ценил Гуань Юя за военные способности и ум, – после долгого молчания заговорил Цао Цао. – Как бы уговорить его покориться?

– Гуань Юй – человек долга, – промолвил Го Цзя. – Вряд ли он поддастся на уговоры.

– Гуань Юй мой друг, – сказал один из тех, кто стоял у шатра. – Могу попытаться уговорить его.

Это был Чжан Ляо.

– Словами его не возьмешь, – возразил Чэн Юй. – Прежде надо поставить его в безвыходное положение, а уже потом начать переговоры.

Вот уж поистине:

 
Он яму и лук приготовил, чтоб тигра поймать и убить.
Он в воду бросил приманку, чтобы кита приманить.
 

Каков был план Чэн Юя, вам расскажет следующая глава.

章节结束

Глава двадцать пятая
Сидя на вершине горы, Гуань Юй ставит три условия. Цао Цао на белом коне вырывается из окружения

– Один Гуань Юй стоит десяти тысяч врагов, – сказал Чэн Юй. – Только хитростью можно его победить. Пошлите пленных воинов Лю Бэя в Сяпи к Гуань Юю, и пусть они скажут, что им удалось бежать. Они укроются в городе и станут нашими лазутчиками. Потом мы вызовем Гуань Юя на бой, завлечем его подальше, отрежем путь к отступлению и предложим сдаться.

Цао Цао так и поступил. Что касается Гуань Юя, то он, ничего не подозревая, принял вернувшихся воинов. А на другой день Сяхоу Дунь во главе пятитысячного войска подступил к городским стенам Сяпи и после длительной перебранки заставил Гуань Юя выйти на бой. На одиннадцатой схватке Сяхоу Дунь обратился в бегство. Гуань Юй погнался за ним и промчался около двадцати ли, но, боясь потерять Сяпи, созвал своих воинов и двинулся обратно.

Вдруг затрещали хлопушки: слева Сюй Хуан, справа Сюй Чу с двумя отрядами преградили ему дорогу. Гуань Юю удалось прорваться, но тут из засады на него саранчой посыпались стрелы. Он повернул свой отряд и успешно отразил нападение Сюй Хуана и Сюй Чу. Однако путь на Сяпи уже отрезал Сяхоу Дунь. Гуань Юй сражался до самого заката солнца, после чего увел своих воинов на гору, чтобы они могли передохнуть.

Но войско Цао Цао окружило гору. Гуань Юй с высоты видел, как в Сяпи вспыхнуло пламя. Это перебежчики предательски открыли ворота, и Цао Цао, с огромной армией ворвавшись в город, приказал зажечь огонь, чтобы смутить сердце Гуань Юя.

Гуань Юй потерял присутствие духа. Ночью он несколько раз пытался прорваться, но его останавливали тучи стрел. На рассвете он заметил всадника, подымавшегося на гору, и узнал в нем Чжан Ляо. Чжан Ляо соскочил с коня, отбросил клинок и приветствовал Гуань Юя. Они уселись на вершине горы, и Гуань Юй спросил:

– Вы хотите уговорить меня сдаться?

– Нет, нет! Я хочу лишь спасти вас, как вы когда-то спасли меня.

– Значит, вы намерены мне помочь?

– Тоже нет.

– Зачем же вы приехали?

– Хочу уведомить вас, что прошлой ночью Цао Цао завладел Сяни, но не причинил вреда ни воинам, ни народу, даже распорядился охранять семью Лю Бэя. Так что беспокоиться вам не о чем.

– Напрасно морочите меня! – гневно вскричал Гуань Юй. – Вы приехали, чтобы уговорить меня сдаться, но из этого ничего не выйдет! Смерти я не боюсь! Я иду в бой!

– Над вашими словами будет потешаться вся Поднебесная, – с хохотом сказал Чжан Ляо.

– Кто станет потешаться над погибшим во имя долга и справедли– вости?

– Если вы погибнете, то будете виноваты втройне! Лю Бэй, заключив с вами союз, поклялся жить и умереть вместе с назваными братьями. Он только что потерпел поражение. Возможно, ему потребуется ваша помощь, а вас не будет в живых. Это первое. Кроме того, Лю Бэй поручил вам охранять свою семью. Если же вы погибнете, обе его жены останутся беззащитными. Это второе. И наконец, третье, вы обладаете недюжинными военными способностями, достойными войти в историю. Вы же, вместо того чтобы спасать Ханьский дом, предпочитаете броситься в кипяток или прыгнуть в огонь – такое деяние недостойно благородного мужа!

После долгого размышления Гуань Юй спросил:

– Чего же вы от меня хотите?

– Вы окружены войсками Цао Цао, – промолвил Чжан Ляо. – От вашей смерти не будет никакой пользы. Послушайтесь меня, сдайтесь, а потом уйдете к Лю Бэю, когда узнаете, где он. Так вы спасете жизнь двум женщинам, останетесь верным клятве, данной в Персиковом саду, и спасете себя, чтобы в будущем принести пользу.

– В свою очередь, я поставлю первому министру три условия, – ответил Гуань Юй. – Если он их примет, я снимаю латы, если нет, беру все три вины на себя. Итак, первое условие: я покорюсь, только не Цао Цао, а ханьскому государю. Второе: прошу обеспечить жен моего старшего брата деньгами и провиантом, а также распорядиться, дабы ни высокородные, ни простолюдины не дерзнули приблизиться к их дверям. Третье: по первой же моей просьбе мне должны разрешить уйти к Лю Бэю, будь он хоть в десяти тысячах ли отсюда.

Гуань Юй увозит золовок

Чжан Ляо вернулся и все это доложил Цао Цао.

– Служить Ханьскому дому – значит, служить мне, – самодовольно промолвил Цао Цао. – Поэтому я принимаю первое его условие.

Второе условие Цао Цао тоже принял. Только третье условие вызвало у Цао Цао сомнения.

– Зачем же я стану его кормить, если он после уйдет к Лю Бэю? Нет, на это согласиться я не могу.

– Вам только надо привлечь добротой его сердце, как это сделал Лю Бэй, – промолвил Чжан Ляо. – И он никуда от вас не уйдет.

Цао Цао согласился. Тогда Чжан Ляо вновь поднялся на гору и сообщил Гуань Юю о том, что Цао Цао принял все его условия. Вскоре после этого Гуань Юй в сопровождении нескольких десятков всадников отправился к Цао Цао. Тот лично встретил его у ворот лагеря и радушно приветствовал. Гуань Юй спешился и, поклонившись, сказал:

– Чжан Ляо передал мне, что вы согласны на мои условия. Так вот, как только я узнаю, где мой старший брат, я уйду к нему, хоть бы мне пришлось пройти сквозь огонь и воду.

– Сдается мне, что Лю Бэй погиб, – ответил Цао Цао. – Не беспокойтесь и предоставьте мне это разузнать.

Вскоре Цао Цао задал пир, на который собрались все гражданские и военные чиновники. Гуань Юя встретили со всяческими почестями и поднесли ему дорогие дары: шелка, парчу, золотую и серебряную утварь.

Со дня прибытия в Сюйчан Цао Цао осыпал Гуань Юя милостями и не переставал им восхищаться.

Однажды он спросил Гуань Юя, сколько волос у него в бороде.

– Примерно несколько сот, – ответил Гуань Юй. – Осенью выпадает по три – пять волосков в месяц, а зимой помногу, и тогда я прячу бороду в шелковый мешочек, чтобы она совсем не вылезла.

Цао Цао заказал шелковый мешочек и подарил Гуань Юю. На другой день Гуань Юй предстал перед государем, а тот поинтересовался, что это за мешочек у него на груди.

– Моя борода очень длинна, и первый министр подарил мне мешочек, чтобы я прятал ее, – отвечал Гуань Юй.

Государь велел снять мешочек, и борода рассыпалась по груди Гуань Юя, достав до самого живота.

– Поистине, вы князь Прекрасной бороды! – воскликнул государь.

С той поры это имя так и закрепилось за Гуань Юем.

Как-то Цао Цао обратил внимание на то, что конь у Гуань Юя тощий, и тотчас же велел привести красавца коня огненно-рыжей масти.

– Не иначе как это конь Люй Бу Красный заяц! – воскликнул Гуань Юй.

– Он самый! – подтвердил Цао Цао и подарил Гуань Юю коня, а в придачу седло и сбрую. Гуань Юй дважды поклонился в знак благодарности и сказал:

– Имея такого коня, я смогу увидеть своего старшего брата в тот же день, как узнаю, где он.

И Цао Цао пожалел, что так опрометчиво подарил Гуань Юю коня. Тут Сюнь Юй обратился к Цао Цао с такими словами:

– Гуань Юй обещал не покидать вас, пока не окажет вам услуги. Постарайтесь не дать ему такой возможности, и он не уйдет.

А теперь вернемся к Лю Бэю. Все это время он жил у Юань Шао, находясь в мрачном расположении духа.

– Что с вами? – спросил его Юань Шао.

– Как же мне не горевать? Нет вестей ни от жен, ни от братьев. Государству помочь я не смог, семью защитить не сумел.

– Вот настанет весна, – принялся утешать его Юань Шао, – и я поведу войска на Сюйчан. Не печальтесь!

– Цао Цао злодей, он посягает на трон, – ответил Лю Бэй, – и покарать его – значит исполнить свой долг перед Поднебесной.

– Прекрасно сказано! – воскликнул Юань Шао и вскоре стал готовиться к походу.

Огромная армия стекалась к Лияну. Правитель округа донес в Сюйчан об опасности, и Цао Цао двинул свое войско навстречу врагу.

– Мне хотелось бы быть впереди, – обратился Гуань Юй к Цао Цао.

– Не смею пока беспокоить вас, но как только понадобится, сам попрошу вас об этом.

Цао Цао разделил на три отряда сто пятьдесят тысяч воинов и выступил в поход, в пути он получил донесение о том, что положение создалось тяжелое, и встревожился.

В схватке с Янь Ляном пали один за другим Сунь Сянь и Вэй Сюй, военачальники Цао Цао.

Сюй Хуану тоже не удалось одержать верх над Янь Ляном, и он едва спасся. Тогда Цао Цао отвел свое войско. Отошел и Янь Лян.

– Только Гуань Юй может сразить Янь Ляна, – промолвил Чэн Юй, и Цао Цао послал за Гуань Юем.

Гуань Юй вооружился мечом Черного дракона, вскочил на Красного зайца и в сопровождении нескольких воинов поскакал в Байма. Вместе с Цао Цао и военачальниками Гуань Юй поднялся на холм и оглядел войско против– ника.

– Куча глиняных кур и собак! – с презрением махнул рукой Гуань Юй.

– А вон тот, в расшитом халате, Янь Лян, – промолвил Цао Цао.

– Сдается мне, что он выставил свою голову на продажу! – произнес Гуань Юй.

– Не надо заранее хвалиться! – предостерег его Цао Цао.

– Пусть я бездарен, но я отрублю ему голову и преподнесу ее вам, – заявил Гуань Юй, – на глазах у всех воинов.

Гуань Юй вскочил на коня, схватил меч и помчался вниз с холма. Налившиеся кровью глаза его округлились, брови нахмурились. Прославленные хэбэйские воины расступились, и Гуань Юй устремился к Янь Ляну. Тот не успел и пальцем шевельнуть, как Гуань Юй оказался рядом. Сверкнул меч, и непобедимый воин рухнул с коня. Гуань Юй соскочил на землю, отрубил врагу голову, повесил ее на шею своего коня и снова вскочил в седло.

Хэбэйские воины пришли в смятение. Воспользовавшись этим, Цао Цао ударил на них. Убитых было не счесть. Цао Цао захватил множество коней и оружия.

Гуань Юй поднялся на холм и положил перед Цао Цао голову Янь Ляна.

– Да вы же настоящий герой! – восклицал Цао Цао.

Тем временем воины, бежавшие в страхе из разбитой армии Янь Ляна, встретили по пути Юань Шао и рассказали ему о поражении, которое нанес им воин с красным лицом и длинной бородой, ворвавшийся в строй и убивший Янь Ляна.

– Кто бы это мог быть? – спросил Юань Шао.

– Несомненно, Гуань Юй, младший брат Лю Бэя! – ответил Цзюй Шоу.

Юань Шао, задыхаясь от гнева и тыча пальцем в Лю Бэя, закричал:

– Я казню тебя! Твой брат убил моего любимого военачальника! Ты его сообщник, это мне ясно!

Юань Шао позвал палача, чтобы тот обезглавил Лю Бэя.

Вот уж поистине:

 
Сперва, как гость, он был у нас в почете,
Сейчас злодей – стоит на эшафоте.
 

О дальнейшей судьбе Лю Бэя вы узнаете из следующей главы.

章节结束