Текст книги "Летние домыслы"

Глава 7

Дождь ничего не изменил, разве что духоты прибавил; в субботу утром как ни в чём не бывало светило солнце. До глубокой ночи в деревню подъезжали дачники, лязгали металлические ворота, хлопали двери машин и домов, вспыхивал свет в окошках. Теперь было тихо – до следующей, полуденной вереницы приезжающих на выходные.

Агния съела на завтрак пирожки с вареньем и вышла в сад. Рыжий деревенский кот, гулявший по её участку, обернулся на шум, метнулся прочь. Спохватившись, вернул себе важный вид, перешёл на неспешную ходьбу и вызывающе медленно полез обратно под калитку. Острые травинки молодого газона сверкали капельками воды – то ли роса выпала, то ли не успели высохнуть после дождя.

Будто плугом были вспаханы и лужайка, и цветник на углу дома. Безобразно длинные валики земли – поверхностные ходы крота – тянулись и вдоль отмостки. Агния ахнула.

До выезда к заказчице время ещё было. Агния быстро вернулась в дом, сбросила халат на табурет в прихожей, натянула старые хлопчатобумажные штаны с футболкой. В хозблоке – бывшей бытовке строителей, крепкой и ладной – у неё хранилась коробка с надписью «вредители и болезни»; Агния осторожно порылась в коробке, чтобы не нарушить недавно наведённый порядок среди баночек, пакетиков и бутылочек, и извлекла банку из-под абрикосового джема с неразборчивой надписью «иахорг» – надпись чёрным маркером была сделана второпях и подразумевала махорку в качестве содержимого. Воронова пошарила на полке в поисках металлической ложки, уронила и подняла моток верёвки, выхватила из ведёрка садовую лопатку и перчатки и устремилась к месту преступления.

Ложкой она сыпала махорку в кротовьи ходы, разрывала лопаткой маленькие холмики – пыталась отыскать более глубокие «магистрали». Тень от дома неумолимо укорачивалась; Агния стянула перчатки, отряхнула колени от земли, открыла садовый кран. Наконечник шланга булькнул, вода полилась в раскопанные отверстия, унося табачную смесь в таинственные глубины земли – по крайней мере, Агния очень на это рассчитывала, надеясь, что махорка попадёт-таки в главный кротовий путь, по которому он проникает к ней на участок, и кроту от этого пути придётся отказаться.

Впопыхах она чуть было не забыла папку: фотографии и рисунки с образцами росписи – пришлось вернуться в дом. «Ручаюсь, не нужны ей фотообои на стене», – уверял Жаров, – «со вкусом у Ледневской все в порядке. Да, она знает, что ты рисуешь только орнаменты и тому подобное – не впервой мне рассказывать о тебе клиентам».

Константин позвонил накануне (хотел заехать, но не успел) – усталым, но довольным голосом рассказал о заказчице. «Дом у неё не маленький, в прошлом году сделали отделку. Насколько я понял, Ледневская и её муж живут в доме подолгу, он работает где-то в нашем районе, а она – чиновница из областной администрации: то ли проверяет, то ли контролирует. Ходят слухи, что местные чины Ледневской побаиваются. Нет, она ничего у меня не заказывала, просто похвалила моё предприятие – я ведь с ней в гостях познакомился, а не в своей конторе». Прощался Жаров с воодушевлением – от усталости не осталось и следа. В отличие от многих людей, его ничуть не утомляли беседы с сомневающимися, он охотно подбадривал и тем бодрился сам.

Изредка Агния бросала взгляд на листок бумаги с маршрутом – она начертила маршрут карандашом и положила на сиденье рядом. Навстречу паровозиками двигались машины из Москвы, зато её дорожная полоса была практически пустой. Ещё раз сверившись с самодельной картой, она свернула направо, обогнула продавцов черники и грибов, что по субботнему основательно забаррикадировали сосновую опушку столами, зонтами, банками и корзинами, и выехала на узкую асфальтную дорогу к коттеджному посёлку.

Мария Александровна Ледневская сама удосужилась встретить; показала, куда поставить автомобиль.

– Муж сейчас занят, – сказала она, провожая Воронову в дом, – присоединится к нам позднее.

Более она ничего не сказала: «пусть говорит посетитель, а я на него посмотрю».

– Интересный дом, – произнесла Воронова, не глядя на хозяйку. Как кошка, она вертела головой, разглядывала углы, потолки, оконные рамы. – Это ваш собственный проект?

– Я не проектировщик и не архитектор, – отчеканила Мария Александровна. – Но проект не из готовых, сделан на заказ.

Воронова перевела взгляд на Марию Александровну. Обе дамы находились в большой гостиной, лестница не была стеснена межэтажным перекрытием и уходила вверх широко и свободно, через окна второго этажа, с галереи, в гостиную струились солнечные лучи. Ледневская стояла в пятне света, откинув назад голову, прямая и строгая. Художница послушно взяла инициативу в свои руки.

– Вы ведь расскажете мне, какие комнаты и каким образом вы хотели бы украсить росписью? – дружелюбно поинтересовалась Агния. – У меня с собой есть образцы, чтобы вы могли составить представление о стиле моей работы.

– Разумеется, – хорошо поставленным голосом подтвердила Мария Александровна. – Пойдёмте, я вам всё покажу.

И они ступили на лестницу. Дом был обставлен недавно и только готовился принять своих обычных обитальцев: маленьких паучков, зимующих мух, запахи хозяйских вещей, душевный настрой хозяев. Пыль ещё не притаилась в щелях, скрываясь от тряпки, царапины, пятна, трещины только готовились явиться на свет. Новизна, безотчётно ловимая пришельцами, висела в воздухе, впрочем, с каждым днём её всё более теснили передвижения, совершаемые по дому хозяином и хозяйкой. Мебель была новая и по-видимому, также изготовлена на заказ; строгие формы шкафов, стульев, столов, диванов смягчали ковры и занавеси, тут и там стояли растения в кадках, и даже картины уже висели на оштукатуренных стенах. Ледневская показала Агнии галерею, спальни и кабинеты, пояснила свои намерения, и они вернулись вниз, в гостиную.

– На этом этаже только в гостиной, – продолжала пояснять Мария Александровна, вы видите, она у нас большая и сразу от входа, отдельной столовой и прихожей мы не делали. Здесь тоже штукатурили особым образом, под неровности старины. Узор нужно пустить вдоль дверей и окон и ещё тут в углу – тот средневековый из вашей папки скорее всего подойдёт. Надёжная лестница у нас есть, не свалитесь.

С каждым новым пояснением – углом, стеной, дверным проёмом – интонации Ледневской утрачивали строгость, облик её обретал спокойствие, словно что-то исправлялось этими пояснениями, становилось на место. Агния кивала и делала пометки в маленьком блокноте с золотым теснением (подарок Жарова на Новый год). Пока они разгуливали по дому, что-то неясное коснулось её внимания, но она была занята делом, и внимать не имела возможности.

Раздались шаги – по лестнице спускался статный мужчина лет пятидесяти, с вытянутым овалом лица и густой шевелюрой – Михаил Георгиевич, муж Марии Александровны. Сияние солнечных лучей за его спиной придавало особую торжественность его появлению (Воронова и сама соблазнялась «вторым светом», но не решилась на архитектурное излишество, съедающее градусы в холодную погоду и квадратные метры в любое время года).

– Вот, посмотри, – Ледневская бесцеремонно забрала у Агнии папку, открыла нужную страницу и ткнула пальцем в фотографию, – считаю, и выдумывать ничего не нужно, в гостиной сделаем так.

Михаил Георгиевич несколько секунд глядел на розы ветров и листья с прилистниками, молча кивнул.

Воронова не рассердилась на хозяйскую бесцеремонность, даже самые чванливые и сварливые заказчики, с которыми её сводил Константин, не тревожили и не злили: энтузиазм и непринуждённость Жарова настраивали на мирный лад и заказчиков, и художницу.

– Выпьете кофе? – чуть ли не радушно предложила Мария Александровна, когда они обсудили цену, срок и материалы, Агния бралась выполнить рисунки за два-три дня. Хозяйка усадила Агнию за огромный обеденный стол, вышла на кухню и вернулась с чашками кофе и печеньем, присела сама. – Вы ведь москвичка? А в области зачем живёте? – спросила без обиняков.

Воронова привычно изложила мотивы – сухие и гладкие от частого пересказа. Михаил Григорьевич расспрашивал про дом, про Овсяново, есть ли рядом река или пруд, грибы и ягоды. Ледневская поинтересовалась, есть ли в деревне газ, вывозят ли мусор и чистят ли дороги зимой.

– Никакого сладу с ними нет, – отозвалась Мария Александровна о степени бездействия местной администрации. – Предыдущий был болтун (Воронова рассмеялась, вспомнила Сладкова и его забалтывающие морочные монологи ни о чём и ни к чему не ведущие), нынешний спортсмен. Ни штрафы, ни поручения, ни указания – ничто их не берёт, только денег всё просят и просят.

На прощанье Ледневская даже слегка улыбнулась, снисходительно помахала рукой.

Усталой, но довольной чувствовала себя Агния, поглядывала то на дорогу, то в безоблачную даль. Ей всё мнилось, что видела она что-то знакомое в этом новом доме, но не могла припомнить, что именно. Подумалось ей о своих недавних работах – тепло было вспоминать вчерашний день – решила, что отдаст вторую картину, первую всё же оставит себе.

– Ну как? – не успела она выключить зажигание, как Жаров уже звонил, не выпускал нитей из своих удачливых рук. – Всё в порядке? Договорились? Отлично. Потом тогда расскажешь, завтра постараюсь к тебе заехать, я завтра посвободнее.

– Только во второй половине дня, – предупредила Воронова, – я, быть может, в церковь поеду утром.

Не заходя в дом, она первым делом поспешила проверить, нет ли кротовин. Издали заштопки на газоне показались нетронутыми; она приблизилась – всё напрасно, вот новые ходы, вот старые поворошены, махорка кроту нипочём, что же делать?

«Спрошу у Валентина», – подумала Агния. «Он же садовник, должен знать какие-то особые способы».

Телефон упрямо играл мелодию – Валентин пристроил его на старом пне, ответить не мог, не слышал, отошёл далеко, да и руки у него были заняты: он вытряхивал на компост скошенную траву. Он думал косить позднее, но утром шёл к сараю напрямик, по газону – под ногами земля была мягкая: кроты перекопали, а в отросшей траве сразу и не видно. Траву он скосил, землю притоптал. Зелёными пальцами схватил телефон, увидел непринятый вызов.

Глава 8

– Вы кошечку держите хорошенько, когда я ей укол делать буду, – внушал Полине Адамовне ветеринар, готовя шприц для прививки.

Кошечка сидела на коврике, лизала лапу. Услыхав про укол, лизать перестала – замерла. Полезла под стул. Передумала – скорей прыгнула на стол, оттуда скакнула на подоконник. Нет – всё же под стул. И почему на кухне нет дивана?

Полина Адамовна поправила шёлковый шарфик с изящным узором, наклонилась, извлекла кошечку, посадила на табурет.

– Сиди, не шевелись, – сказала она кошечке.

Александр Дмитриевич Ильин приблизился, Полина Адамовна крепко ухватила кошкино лохматое тельце обеими руками. Кошка жалобно мяукнула, зашипела – без особой надежды, смолкла: ветеринар оттянул трёхшёрстную шкурку на загривке, отработанным движением сделал укол. Мотнув головой, усатая ринулась с табуретки прочь под стол.

– Ну вот, только данные вашей кошечки мне ещё нужно записать для паспорта, – Ильин достал тетрадку и ручку.

Жил Александр Дмитриевич в соседнем селе, лечил животных в совхозе, в давние времена даже избирался депутатом. Теперь работал в ветклинике, но и на дом мог приехать после работы. В Овсянове он бывал регулярно, нередко его звали всей деревней (в случае успешной самоорганизации, что удавалось не всегда) – прививки оптом обходились дешевле. Полина Адамовна этот день пропустила – ездила в Москву, в поликлинику.

– А я в Москву ездила, в поликлинику, – поясняла Полина Адамовна, пока Ильин записывал данные кошечки в тетрадку. Здесь-то флеболога нет, и тут говорят: «вы там открепитесь, тогда мы вас здесь прикрепим». Это когда вы сюда приезжали.

– Соседский кот так потрепал мою в прошлом году, – продолжила Полина Адамовна, видя, что Александр Дмитриевич не спешит, не бежит от неё, а в полном спокойствии собирает свои инструменты. – Я у соседки спрашиваю: «Вы своего кастрировали?» Она говорит, что да. А почему же он тогда к моей кошке пристаёт? Моя-то всё на улицу просится, дома не сидит.

– Это хорошо, что гуляет кошечка, – одобрительно отозвался ветеринар, – иммунитет будет у кошечки.

Кошечка подалась вперёд, сверкнула испуганными глазищами, на всякий случай нырнула обратно под стол.

– И хоть бы кротов ловила, – вздохнула Полина Адамовна, – грядки мне испортили, и ведь от соседей наверняка пришли, в прошлом году у нас на участке кротов не было.

Кошка насторожила уши. За окном прошуршал автомобиль.

Жаров подъехал около трёх – с бутылкой австрийского белого вина и новым каталогом «Волшебного стекла», обложку которого украсили рисунки Агнии.

– Вот как? – оживился он, когда Воронова рассказала ему про зеркало в зелёной раме. – То есть, он доволен, ему понравилось?

Они ели рыбный пирог, окно было открыто: жар остывающей духовки мерился силами с послеполуденной жарой. Зеленоватая бутылка «грюнер вельтлинер», привезённая Жаровым, отогревала застывшие в морозильнике бока.

– Мне показалось, что да. Думаю, твоё зеркало и его дом принадлежат к одному кругу, они сразу поладили. Кстати, ты можешь взглянуть на этот дом при случае, если найдёшь время, чтобы добраться до конца деревни – он виден из-за ограды. Сомневаюсь, что найдёшь, – пробормотала Агния. – Северный русский модерн, мне всегда очень нравился этот архитектурный стиль. Даже странно, что дом так хорошо сохранился.

Константин поднял глаза на Агнию. Он был высокого роста и, несмотря на прямую осанку, за столом немного сутулился, тянул вверх макушку, а не задирал подбородок, оттого одаривал собеседника взглядом исподлобья, да и то не часто: лишь изредка он вдруг смотрел на своего собеседника, а больше смотрел в тарелку, блокнот, телефон или немного в сторону – он слушал и думал. На людей хорошо ему знакомых он смотрел чаще.

– Можно будет предложить ему витражи, – заключил Жаров, – конец деревни найду, не бойся, посмотрю на обратной дороге.

Как человек, умеющий быть светским и обходительным, он о чём-то пошутил необидно, подлил Вороновой вина, перемолвился парой слов об автохтонных сортах винограда, высказал желание взглянуть на новые картины, лишь потом задумчиво спросил о Марии Александровне.

– Ты не ошибся, договариваться с ней было нетрудно, мне показалось, для неё всё было ожидаемо. Она не колебалась, не мучила меня расспросами: раздала задания, проверила мою готовность – вот, собственно, и всё.

– Я же говорил, – отбросив задумчивость, вновь оживился Константин, – я и предлагать тебе не стал бы, но тут я был уверен, что и ей, и тебе понравится. А характер – ну да, Ледневская – дама решительная, – заметил Жаров. – Ходят слухи, что у неё есть непопулярные принципы. Мне она умудрилась задать вопрос, плачу ли я «белую» зарплату своим сотрудникам – и это, когда все гости, включая меня, уже расслабились и пришли в самое благостное расположение духа.

Подул лёгкий ветерок; послеполуденная жара всё-таки втиснулась на кухню, одолев жар духовки, чьи силы были уже на исходе. Ветер донёс голоса соседей с северо-восточной стороны дома: резкий женский голос и притихший голос мужчины.

– А что же зеркала? – полюбопытствовала Воронова, она рассматривала на свет свой бокал с вином, водила рукой туда-сюда, пытаясь поймать несуществующий солнечный луч – солнце было в другой стороне, – отчего она не поинтересовалась твоими «Волшебными стёклами»?

Уплетавший пирог Константин отложил вилку, откинулся на спинку стула и отвернулся, глядя в распахнутое окно.

– Я и не настаивал. Ледневская и её муж – люди состоятельные и способные ценить искусство, – заговорил он после некоторой паузы. – Мария Александровна любит вмешиваться и помогать – не только в силу положения, но и по зову души. А распознать, вмешивается она или помогает, не всегда удаётся, – улыбнулся Жаров. – Впрочем, как и распознать зов её души. Моему искусству внимание таких людей, как Мария Александровна, сулит многое. Включая то, чего хотелось бы избежать, – добавил он и потянулся за салфеткой.

Воронова промолчала. По какой-то причине она никогда не спрашивала Константина, как получилось, что стёкла у него «волшебные», и из чего, собственно, эта «волшебность» состоит; Жаров был ей за это признателен.

Знакомы они были давно, ещё по Москве – их отцы водили дружбу, дети время от времени встречались на семейных праздниках, не замечая друг друга. Константин был младше Агнии на три года, характер имел живой и любезный, голос – негромкий и высокий. Друзья по школе и университету его любили и были готовы следовать за его воображением: строить пирамиду на даче, отыскивать тайные линии московского метро, издавать журнал о мало кому известных физико-математических опытах, устраиваемых учёными-бонапартистами (два путешествия в Лион, Тулузу, Гренобль, Монбельяр, Франш-Контэ и Сольферино11
  В этих городах находятся современные организации, ассоциации, движения, клубы, научные сообщества бонапартистов.


[Закрыть], четыре выпуска журнала на особой состаренной бумаге – всего пятьдесят два экземпляра). Но круг друзей был невелик – Жаров был застенчив и предпочитал вдохновлять и делиться идеями с глазу на глаз.

Стремительные деловые успехи человека, способного краснеть при непристойных шутках, могли удивить бывших сокурсников и знакомых, строящих свою карьеру обычным образом. Серьёзным же людям, независимо от того, сводила ли их с Жаровым приятная светская беседа или деловой разговор, не стоило труда распознать идеальный дух предпринимательства – ровное белое пламя – по себе знали. Потому они легко принимали его негромкий голос, кажущийся смущённым взгляд и спешили предложить самые серьёзные должности.

Жаров умел подкупать идеями и энтузиазмом, но и подкупался сам: дважды он менял работу из-за полного разочарования. В остальных случаях он держался неплохо, был старателен, строил планы на год в особой записной книжке: мечты, прожекты, пути и средства достижения целей. Перед Новым годом подводил итоги: мечты и прожекты истаивали, финансовое благополучие крепло, как лёд в морозилке.

Как-то весной он в очередной раз встретил Агнию – как всегда, на семейном празднике, и почему-то на этот раз обратил внимание, заговорил. Воронова не казалась Константину привлекательной – напоминала девушку двадцатых годов двадцатого века (как он их себе представлял): порывистая, худая, смуглая, с русой вечно растрёпанной косой, в сандалиях – непоседа, которой вполне достаточно общества стрекоз и лягушек. Впрочем, у Вороновой были красивые тёмные глаза и изящные пальцы, но ей и в голову не приходило ухаживать за руками, разве что ногти постричь и краску отмыть, если, конечно, получится.

К случаю он упомянул о своих юношеских увлечениях и, увидев заинтересованность, продолжил, и всё большее ему вспоминалось. Через неделю Жаров позвонил Вороновой, он был пьян (впервые за множество лет, но с кем не случается). «У меня есть ящик шампанского», – сообщил он и повелительно добавил: «иди по направлению к лесу». Предложение развеселило Агнию, она ещё немного поболтала с Жаровым и повесила трубку. Спустя полгода они вновь встретились в гостях, Жаров сперва страшно покраснел, но затем, как ни в чём не бывало, обратился к ней со светскими пустяками.

Через год Жаров позвонил вновь, на этот раз по конкретному делу. «Отец мне сказал, что ты теперь живёшь в деревне», – перешёл он к этому делу после пары приветственных любезностей: попросился в гости и попросил Воронову показать ему окрестности. За визитом последовала череда небольших просьб. Агния ездила с ним смотреть земельные участки, уточняла слухи, знакомила его со своими знакомыми, включая чиновников и заказчиков. Внезапно Константин исчез и не давал о себе знать несколько месяцев, не отвечал на звонки. Агнии было досадно, но хлопоты позабылись, прошла и досада.

И вот снова Константин объявился в виде странных фраз, оброненных знакомыми – теперь уже их общими: «какое-то сияние», «такое странное отражение – совсем другое лицо», «погода за его окном была не такая, как на улице», «эти витражи меняют цвет», «было видно больше, чем обычно». Так окольным путём Агнии стало известно, что Жаров поселился неподалёку и открыл своё дело. Ей вновь стало досадно, но вскоре Константин явился воочию. Он извинился перед Агнией, много благодарил, но пояснил немногое. Его взгляд стал более прямым, но и более закрытым, застенчивость стёрлась. Жаров протянул ей визитную карточку. «Волшебное стекло», – прочла Агния и засмеялась.

Заметок в особой записной книжке он больше не делал – не строил планов, не подводил итогов. Он более не заботился о том, как совладать с тем, что он «делает не то, что хочет, а что хочет – то не делает» – с того момента, как занялся своим делом.

Фыркнув, застрекотала газонокосилка у соседей – обладатель притихшего голоса решил воспользоваться тем, что трава уже высохла. Константин поблагодарил Воронову за пирог и рисунки для каталога, выбрался из-за стола, глянул на картину и умчался в автомобиле на другой конец деревни. Воронова вышла на крыльцо, заслонила глаза от солнца. Косилка тарахтела совсем рядом, возле забора. На обратном пути Жаров помахал ей рукой.

Валентин перезвонил не сразу. Вернулся в дом, вымыл руки, поужинал. Лёг спать. Утром уехал на съёмки. Вернулся вечером – на обратном пути уже в самой деревне с трудом разминулся с большим внедорожником оливкового цвета. Выпил чаю.

– Добрый вечер, – сказал он в трубку. – Вы звонили, простите, не смог вам сразу перезвонить.

Катя обрадовалась – она уже начала было грустить. Рассказала Нестерову про розу, про дождь, про крота. Миновал день и уже не было прежней решительности: как же ей спросить про концерт? Наконец она решилась.

Не напрасно Нестеров медлил и не напрасно устал: усталому легче отказывать.

– Я рад вам, Катя, и люблю, как вы поёте. Но мне вовсе не хочется приглашать в свой дом незнакомых людей.

Слёзы навернулись на глаза, Катя наскоро попрощалась. Нестеров сидел в саду до сумерек, его мучили сомнения и угрызения совести.