Текст книги "Летние домыслы"

Глава 9

Ящерка изящно отставила ножку, растопырив пальцы, и повернула голову, чтобы получше рассмотреть Нестерова. Она уже не раз видела его в саду и относилась к нему без предубеждений – ящерица любопытствовала. Нестеров обогнул дровницу, ящерка кинулась следом: нырнула в щель между поленьями, скользнула вниз, к колоде для колки дров. Здесь, на узорном спиле коряжистого пня, она проводила взглядом удаляющуюся фигуру – Нестеров держал путь к посадкам с пряными травами.

Душистое облако, переливаясь оттенками лилового, возлежало на камнях белого известняка. Над облаком кружились бабочки, в его богатых недрах гудели шмели и пчёлы. Отцветал нежный чабрец, разгорались амарантовые огоньки тимьяна, узколистая лаванда выпустила свои колоски, яхонтами и аметистами рассыпались соцветия душицы, майорана, иссопа. Чуть поодаль распушилась мята, набирался сил котовник, изрядно общипанный одноимёнными усатыми зверьками с пушистой шерстью.

За лиловым облаком была широкая скамейка; Валентин придирчиво осмотрел кустики пряностей, выдернул несколько сорняков, которым удалось укрыться от прополки, поставил на землю корзинку с ножницами, лёг на скамью и закрыл глаза. Мягкое утреннее солнце приятно грело лицо, ветерок ворошил ароматные травы. Хорошо ему было здесь, в своём саду.

В садах, где ему случалось бывать садовником или телеведущим, Нестеров берёгся душевного: не соблазнялся чужой красотой и не вкладывал себя в её созидание. По опыту он знал, сколь неблагонадёжно вмешательство в глубочайшие устремления, связующие сад и его владельца, – вмешиваться он не желал, по своему усмотрению делал лишь необходимое, советы давал с осторожностью. Не благоволил он и кажущемуся радушию хозяев, зато был учтив в разговоре и внимателен к их садоводческим тревогам и заботам. Всё это шло на пользу и садам, и владельцам, да и Нестерову не на что было сетовать. Но вчера, на съёмках в роскошных огородах молодого начинающего помещика, он более обычного заскучал по своему саду и подумал о том, а не настал ли час оставить суету: в тягость становились частые поездки, но ещё более донимала заносчивая бестолковость телевидения. «Должно быть, я старею», – в его сорок два года такое предположение казалось наиболее разумным объяснением.

Возрастающее равнодушие к людскому обществу смущало Валентина – слишком разителен был контраст с его прошлым, в котором толпились и заносчивые, и бестолковые, да и в друзьях сердечных не было недостатка. Все они остались за перевалом той череды серьёзных неприятностей, от которых Нестеров бежал в дом своего детства. Случалось, он следовал внутреннему порыву или рабочей необходимости – одолевал перевал, разделивший его со старыми друзьями и знакомыми. И странно было ему видеть в приветливых лицах предупредительную враждебность, словно он пытался войти в круг, очерченный ими от превратностей судьбы. «Ты нам чужой, нам хорошо без тебя», – говорили их самодовольные голоса, зазывающие в гости.

Нечего было удивляться тому, что старым знакомым, с которым Валентин чаще всего виделся в Москве, был его парикмахер. Он привычно выстригал Нестерову виски и затылок, взъерошивая космами макушку (о художественной небритости или бороде Валентин заботился сам), хвалил Нестерова за превосходный вкус (одежду Валентин по-прежнему шил дома или заказывал за границей) и выпивал с ним по рюмочке коньяка, обсуждая новости кинематографа. До прочих визитов у Нестерова большой охоты не было, разве что заглядывал к кому-нибудь из родителей время от времени; завершив дела он спешил вернуться домой.

Здесь, дома, изо дня в день происходили события, которые не хотелось пропустить, хотелось участвовать: изо дня в день, от раннего утра до ночи в саду происходили перемены: распускались цветы, меняли окраску листья, зрели плоды, по-новому выглядели садовые уголки, весь сад становился другим. На палец подрастали перья у лука, подрумянивались яблоки, узорным инеем покрывались листья земляники. Одни растения упрямились беспричинно, другие являли покладистость и усердие, третьих надобно было приструнить, четвёртых – окружить вниманием. Да, если бы не расходы на содержание большого дома и не пристрастие к красивым вещам, вероятно, он бы оставил телевидение. Но нынче не решался: ведь эта работа избавляла его от серьёзных денежных затруднений.

Где-то неподалёку, через участок, затарахтела бензокосилка. Нестеров открыл глаза: по небу плыли облака. «Будет не так жарко», – подумал он, поднялся со скамьи и стал срезать пряные травы, складывать в корзинку. Подправил известняковые камни (специально привёз для красоты и раскисления почвы), подхватил корзинку и направился в сторону дровницы. «Вот, идёт обратно», – подумала ящерка. В дом Валентин не возвращался, устроился за чайным столом возле флоксов: выбрал сор из трав, разложил их равными порциями и стал связывать в пучки суровой ниткой, подрезая вровень концы стеблей, чтобы пучки выглядели аккуратно и занимали меньше места.

Нестеров уже собирал со стола, когда позвонила Воронова.

– Если вы дома и не заняты, я принесу картину, – предложила Агния. – Работа уже подсохла, но не окончательно.

Он было предложил ей, что заедет сам, но передумал: «Быть может, она этого не хочет, раз вызвалась прийти».

– Хорошо, – согласился он. – Когда вы будете, минут через пятнадцать? Я буду ждать внизу у калитки.

Он оставил корзинку на столе, не понёс её в дом. «Ей может понравиться», – подумал он, шагнул назад в изумрудную тень, окидывая взглядом чернёное серебро – старую некрашеную столешницу с тенями от узорной листвы, тени двигались и колыхались, – и ивовую корзину, до верху заполненную миниатюрными букетами ароматных трав.

Картина была завёрнута в крафт-бумагу, Валентин бережно взял свёрток из рук Агнии, пригласил в дом. Они поднялись по лестнице, прошли через залу. Минуя зеркало, Воронова взглянула украдкой: ей показалось, будто тонкий зелёный луч пронзил отражение и исчез. Она отвела взгляд и успела заметить, что и Валентин на долю секунды задержался у зеркала.

На этот раз Нестеров пошёл налево по коридору, навстречу тусклому свету. Дверь в конце коридора была отворена, переступив порог, Агния оказалась в прихожей, простор которой был несколько ограничен выступающими стенами небольшой ванной комнаты. Сделав пару шагов, Агния увидела угловой вход в дом – массивную дверь из дуба. Оконный свет выхватывал из полусумрака прихожей зимнюю спортивную куртку, овчинный полушубок, пару зонтов, непромокаемый плащ и лыжи, прислонённые к старой резной вешалке. Немного света давало и круглое окошко посреди лестничного пролёта – Нестеров уже поднимался по ступеням, приглашая Воронову следовать за ним.

Четыре двери, выкрашенные в тот же цвет слоновой кости, что и двери внизу, выходили в коридор второго этажа; тут было чуть светлее – в одну из дверей, двустворчатую, напротив лестницы, были вставлены стёкла с узором. Художница не успела рассмотреть, что скрывают узоры – Валентин распахнул дверь соседней комнаты, и они вошли в библиотеку. Стеллажи с книгами упирались в потолок; свободные от стеллажей стены на две трети были выкрашены в зелёный цвет болотистого оттенка, на треть закрыты состаренными деревянными панелями – это придавало старинный вид даже новым книгам на полках.

– Думаю повесить картину здесь, в библиотеке, – сообщил садовник, – на этой стене, что скажете? – он махнул рукой в сторону углового окна.

– Дело ваше, – вежливо заметила Воронова, – но тут, похоже, неверное освещение. Можете и сами взглянуть.

Она развернула обёртку, приблизилась к стене, приложила картину.

Валентин встал напротив, сложил руки на груди, наклонил голову чуть вправо, потом чуть влево. Свет из углового окна – прямоугольного эркера над крыльцом, что было этажом ниже – нарочито подчёркивал объёмы мазков, но скрадывал цвета.

– Вы правы, – кивнул Валентин. – Давайте попробуем в кабинете.

Воронова отняла картину от стены.

– А там, должно быть, лестница на чердак? – спросила она, указав на узкую дверь рядом с собой. Дверь вела в выгороженное стенами пространство, напоминающее чулан.

– В башенку. Но и на чердак тоже, – уточнил Нестеров.

Воронова машинально взглянула на потолок, будто башенка эта была видна сквозь перекрытие. Нет, не была видна. Нестеров улыбнулся.

Кабинет был невелик: стол у окна, шкаф у стены, пара стульев, зелёные абажуры светильников.

– Здесь намного лучше, – удовлетворённо произнесла Агния, – только всё же дайте ей просохнуть окончательно. Через полгода стоит покрыть специальным лаком. А рама у вас есть?

– Куплю у вашего приятеля, – заявил Нестеров с какой-то весёлой укоризной. – У него хорошие рамы для зеркал, найдутся и для картин, надо полагать. – Он подошёл к столу, выдвинул ящичек, достал деньги.

Воронова зажала в руке оговорённую сумму – не знала, куда девать, у её платья не было карманов, а сумкой она пользовалась лишь когда выезжала из деревни.

– Ох, простите, – произнёс Нестеров, снова порылся в ящичке, извлёк маленький конверт и протянул Агнии. Затворяя дверь в кабинет, он ещё раз бросил взгляд на пейзаж – порадовался краскам и общему тону работы.

Они спустились вниз, Валентину пришло на ум угостить Агнию мороженным, она с удовольствием согласилась. Вместе они зашли на кухню – только теперь Агния заметила небольшую дровяную печь с двумя конфорками – Валентин положил им мороженного, полил малиновым сиропом, понёс в сад; Воронова придерживала двери.

Лицо Нестерова приняло довольное выражение: щёки слегка надулись от важности, глаза сощурились: Воронова попалась на приманку, разглядывала корзину с травами так и эдак, чуть было не побежала сразу за своим мольбертом, сдержалась. Они чинно съели мороженное, Нестеров великодушно позволил написать подготовленный им натюрморт – Агния обещалась вернуться через четверть часа.

Ожидая её возвращения, Нестеров задумчиво обозревал владения, постукивая пальцами по столу. Вдруг боковым зрением он уловил какое-то движение, шевеление, повернул голову и увидел, как в метрах десяти от него ритмично, толчками, приподнимается земля. Не мешкая, он побежал к сараю за ведром и лопатой, поставил ведро неподалёку, подкрался к будущей кротовине. Шевеление тотчас прекратилось. Но Валентин проявил терпение: с лопатой наготове, он занял удобную позицию, замер. И вот, почва снова задвигалась, крот продвигал комки земли, выталкивал на поверхность. Горка земляных комков росла, мелькнула чёрная шкурка – Нестеров тотчас всадил лопату, копнул, отбросил ком земли. Ком рассыпался, чёрно-бурый комок, застигнутый врасплох, копошился в разбросанной куче. Попытался было тотчас зарыться, но дёрн так легко не поддался, и Валентин был тут как тут: схватил крота на лопату и сунул в ведро.

Когда вернулась Агния, он с гордостью показал ей добычу. Крот бегал по кругу, время от времени привставал на задние лапы.

– Что вы с ним сделаете? – спросила Агния, с любопытством рассматривая пойманное существо. Крот казался очень крупным – она сразу представила, какие же дыры он просверливает в её цветниках и газонах, срезая корни кустарникам и молодым деревцам.

– Отнесу подальше за участок? – предположил Нестеров. Он и сам толком не знал, что ему сделать с кротом.

Воронова разложила мольберт, принялась за работу; Валентин, взяв в сарае ключ, с ведром в руке удалился в другой конец сада – там была старая калитка с выходом на луг. Были и ворота, но давно уже как превратились в ограду. В прежние времена ими часто пользовались в хозяйственных целях, теперь же не осталось и следа от дороги, которая вела через лес и луг к этой стороне сада, сохранилась лишь поросшая травой брусчатая тропинка от зимнего, углового входа в дом.

Глава 10

– Нет, до выходных меня не будет. Сегодня уезжаю в Москву, у меня дела, – говорила Катя Орлову. Орлов стоял возле окна, повернувшись спиной к административным заботам, и настороженно вслушивался в Катин голос, сдавленный переживанием, природа которого была ему неведома.

– Очень жаль, – молвил он печально, – а я-то надеялся, мы съездим на озеро завтра вечером.

Печаль Олега тронула Катю.

– Мне тоже жаль, – дружески сказала она. – Быть может, когда я вернусь.

– А как же концерт? – вдруг вспомнил, встрепенулся Олег. – Ведь это не так просто, надо многое организовать.

– Не знаю, – помедлив, отозвалась Катя. – Я пока не договорилась.

«Так вот в чём дело», – воспрял духом Олег Андреевич, – «вот, что её расстроило – организационные несостыковки».

– Катерина, ты только не переживай, мы всё устроим, как надо. Могу поискать другое помещение. Или хочешь, поговорю с владельцем – кто он, дашь мне его телефон?

Тимофеева заколебалась. Дать телефон? Заплакать? Пожаловаться Олегу на Нестерова? Как ничего не испортить, получить своё, желанное?

В любом случае, от решительности Орлова ей стало лучше – вернулась уверенность, что всё сладится.

– Даже не знаю, как лучше, – призналась Катя уже более воодушевлённо. – Быть может, я сама ещё попробую с ним поговорить, попозже. У него дом красивый, старинный, мне казалось, это лучший вариант. – Она помолчала, потом добавила, ещё более дружески, почти тепло: «Спасибо. Я ещё позвоню, из Москвы». «Я тоже позвоню», – пообещал Орлов.

Так вот они и утешили друг друга. Каждый в своём, сокровенном.

Не успел Олег отойти от окна и взяться за работу, вновь раздался звонок.

– Любезный Олег Андреевич, – начала Ледневская ледяным голосом, – вы всегда были ко мне благосклонны – умели потешить меня чудесными рассказами о свершениях в вашем районе. Расскажите-ка мне пожалуйста, что у вас там с дорогой в деревне Овсяново?

Несмотря на молодость, Олег Андреевич был чиновником тренированным и сметливым, сразу на вопрос отвечать не стал и взволновался лишь чуточку, на всякий случай.

– Рад вас слышать, Мария Александровна, – невозмутимо отозвался он. – Вы, как всегда, слишком хорошо о нас думаете, мне прямо неловко. В Овсянове у нас грунтовая дорога, в позапрошлом году мы выделили деньги на ремонт, чтобы отсыпать щебнем, сделали техзадание, провели аукцион – всё как обычно. Подрядчик отчитался, представил документы на материал и работы. Но жители жалуются. Подрядчик говорит, он всё сделал по заданию, согласно выделенным средствам. Но ямы есть, жалобы жителей понятны, так что в этом году ямы заделаем, уже запланировали.

По голосу Орлова невозможно было понять, то ли скучно ему вдаваться в пояснения, то ли, напротив, он веселится от души, как шаловливое дитя у строгого родителя.

– Вот что, Олег Андреевич, давайте мы завтра с вами встретимся и посмотрим эту дорогу, – заявила Мария Александровна не терпящим возражений тоном. – Около двух заеду в администрацию. Договорились?

Орлов заверил, что да. «Шут гороховый», – подумала Ледневская, вешая трубку. Мысли Олега Андреевича были далеки и тусклы.

В тёплый солнечный день в мансарде, где у Вороновой была устроена мастерская, к вечеру становилось душновато. С юго-западной стороны было лишь маленькое круглое оконце – «для вентиляции» и «чтобы смотреть на закат» (так она пояснила строителям свой замысел). Удобный стол и мольберт были сдвинуты к противоположному окну, широкому, в половину фронтона. Агния расположилась в мансарде с раннего утра, чтобы подготовить всё необходимое для первого дня своей работы в доме Ледневской: сделать расчёты, изготовить шаблоны, подобрать краску. До выезда было не менее часа; Агния спустилась вниз, чтобы выпить чаю на кухне; есть ей не хотелось – она всегда немного тревожилась в начале новой работы. Лишь начертив первые линии углём или мелом на стенах заказчика – начало координат – она переставала висеть в воздухе, ощущала опору.

В ожидании, пока заварится чай, Воронова стояла, опершись руками на столешницу, и задумчиво смотрела вдаль. Вдали похаживал по участку владелец рыжего дома с классической деревенской террасой, зарешеченной рейками – растягивал шланг для вечернего полива. Ближайший сосед – худой, но жилистый – лез на приставную лестницу, собирался что-то поправить на крыше маленькой баньки: в руках у него был инструмент. Покуда он изнурённым призраком передвигался по газону, казалось, что силы во-вот оставят его и он упадёт где-нибудь под яблоней. Но на баньку он вскарабкивался шустро, и сидел там на крыше ловкой обезьянкой. И лицом, и фигурой он сильно походил то ли на Генри Баскервиля то ли на Никиту Михалкова, и у всех троих были одинаковые изнемогающие голоса. Он быстро справился с починкой, соскользнул вниз, вернул лестницу на место и направился к дому. Его супруга тут же неподалёку собирала огурцы. Разминуться с ней на дорожке было непросто; сосед бережно взял супругу за бока, плавно и боязливо обогнул её крупные, склонившиеся над грядкой формы.

Воронову встретил муж Ледневской, Михаил Георгиевич. Он проводил Агнию на галерею второго этажа, вежливо поинтересовался, поглядывая куда-то в сторону, не нужно ли ей что-нибудь, пробормотал, что хозяйка будет часа через два, и ушёл к себе; судя по всему, он был очень занят. Художница торопливо принялась размечать стены под роспись – спешила поработать при естественном освещении. Из кабинета Михаила Георгиевича доносилась джазовая композиция, негромкая и немелодичная, через несколько минут раздались шаги, хлопнула дверь, музыка смолкла, её сменили невнятные звуки телефонного разговора.

Работа у Вороновой спорилась, тревоги более не было: уже выстроилась последовательность действий, будущие узоры предстали как нечто целое, имеющее суть и основу. Можно было бы приступать к росписи; Агния прикинула, сколько она успеет сделать за оставшиеся полчаса, подготовила краски. Сумерки прокрались в дом, навязывая неясность, и Агния пошла искать выключатель. Вспыхнула яркая люстра, ослепив своим величием всё вокруг, но прежде всего гостиную – Воронова испуганно забила пальцем по выключателю в поисках верной клавиши. Люстра погасла, зажглись светильники на галерее. Облегчённо вздохнув, художница двинулась обратно и вдруг остановилась, замерла на месте. Не веря собственным глазам, она вглядывалась в один из пейзажей, которому вместе с развесистой домашней пальмой было назначено служить украшением правой стороны галереи.

«Это точно тот дом», – думала, волновалась Воронова, снова вглядывалась, сомневалась, уверялась вновь и волновалась ещё больше. Картина не была новой, по манере живописи Воронова предположила, что писали её в годах сороковых или пятидесятых прошлого века. Художник, судя по всему профессиональный, оставил неразборчивую подпись, о дате не позаботился; впрочем, Воронова не отваживалась снять картину, чтобы взглянуть на неё с обратной стороны. Пейзаж был осенним: золотые, рыжие, багряные шапки деревьев, оттеняемые соснами, упирались в хмурое небо, опавшая листва устилала дорогу вдоль ограды, за оградой, сквозь полупрозрачные осенние деревья виднелся старый двухэтажный дом с башенкой. Агния отчётливо могла представить себе дом Нестерова, каким она его видела – но видела она его лишь со стороны деревни. Ей не терпелось тотчас проверить – побежать, посмотреть, убедиться, что это именно тот дом, разве что теперь деревья стали выше, стены переменили цвет, а на дворе стоят жаркие летние дни.

Внизу, у входа, кто-то поворачивал ключ в дверном замке, пятно света упало на коврик в гостиной, зацокали каблуки. Обернувшись, Агния увидела макушку Марии Александровны. Ледневская запрокинула голову, чуть улыбнулась. «Я скоро к вам подойду», – сказала она и прошла на кухню.

– Превосходно, – одобрительным тоном подытожила Мария Александровна, прогулявшись вдоль стен второго этажа. – Я довольна. Вы продолжите в субботу, верно? В субботу вы сможете работать весь день. Еду можете с собой не брать, пообедаете с нами, и для чая на кухне есть всё необходимое.

Ледневская полагала, что уже попрощалась, но ошиблась: Агния протянула руку к картине и задала мучивший её вопрос.

Пытаясь припомнить, откуда же у неё пейзаж с домом, Мария Александровна задумалась, глядя в потолок и нахмурив брови. Но всё же вспомнила:

– Думается мне, что это ваш хитрец Орлов подарил. Сказал, мол, это антикварная картина, местный художник нарисовал. А что, вас что-то смущает в этой работе? – несмотря на усталость, Ледневская перешла в привычное наступление. – Полагаете, подделка? Или, напротив, что-то очень ценное?

Воронова пояснила, что скорее всего, это дом из её деревни. Мария Александровна приблизилась к картине и пристально вгляделась. Лицо её выражало удивление и неподдельный интерес.

– Любопытно, – протянула она. – Что ж, вы проверьте и потом мне расскажете. Выдастся случай, познакомлюсь с владельцем.

Ни словом она не обмолвилась о завтрашнем визите в Овсяново – не считала нужным посвящать Агнию в свои чиновничьи планы.

Уже стемнело, когда Агния добралась до дома. Ужинать она не стала, поспешила лечь спать, ибо рано утром собиралась отправиться в лес на этюды.

Ледневская оставила свой автомобиль у здания администрации. «Поедем на вашей машине», – заявила она Олегу Андреевичу, и он не стал возражать, только скосил глаза вбок и повёл бровью.

– Нда, – громко и выразительно произнесла Ледневская, когда они осторожно переползали через третью яму.

По привычке и по здравому рассуждению «Тимофеевы сейчас в Москве» Орлов поставил машину перед Катиными воротами, спугнув соседскую кошку, которая также заметила, что владельцы в отъезде, и устроилась было поваляться на нагретой солнцем брусчатке. Чиновник открыл дверь чиновнице и помог ей выйти из машины. Они зашагали вглубь деревни, то и дело останавливаясь и обмениваясь речами.

«Кого это он привёз к Катерине?», – удивилась Полина Адамовна, посматривая сквозь занавеску. О том же подумала её кошка, вскочила на родной забор и принялась зорко подглядывать за приехавшими.

Орлов и Ледневская тем временем добрались до края деревни. «Удобный момент», – подумал Олег Андреевич и ловко пригласил Марию Александровну на концерт, который, увы, может не состояться по той причине, что владелец вот этого дома – исторического памятника архитектуры и зодчества (Орлов хотел добавить что-то ещё, но не вспомнил) – пока не согласился предоставить зал своего дома для устроения концерта.

– Концерт, – эта идея мне нравится, – громко произнесла Ледневская. – Насчёт владельца, посмотрим, что я смогу сделать. Я вам сообщу. А вы про дорогу-то смотрите, не забудьте, – строго напомнила она.

Мимо проходил отец Василий. Отслужив литургию в соседнем селе, он полдня навещал прихожан и лишь теперь возвращался домой. На Ледневскую и Орлова он посмотрел неодобрительно, но ничего не сказал. Они же сделали вид, что не заметили отца Василия, ибо не знали, как надо здороваться со священником.