Текст книги "Только ты и я"

На этот раз ответом ему были застывший взгляд и глубокая озабоченная морщина, проре́завшая лоб Элли. Она… жалела его, и Стивен почувствовал отвращение. Он терпеть не мог жалости, считая ее унизительной. Его пальцы самопроизвольно сжались в кулаки, словно он пытался задушить эту жалость-змею, проникшую в их… Стоп! Его пальцы… Они движутся, следовательно, это никакой не паралич. Чувствуя невероятное облегчение, Стивен почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы опустить взгляд и посмотреть на свои руки.

Оба его предплечья оказались примотаны к поручням кресла несколькими витками скотча. Наклонившись вперед, насколько это было возможно, Стивен увидел, что его ноги тоже зафиксированы широкой липкой лентой. Да и кресло, в котором он сидел… Стивен увидел, что надежно привязан к металлическому креслу на колесах, какие бывают в больницах.

Инстинктивно он рванулся, но скотч держал крепко, и он снова подумал о том, что в дом все-таки проник кто‑то чужой.

– Элли, возьми скорее нож! Освободи меня!

– Я не могу.

Этот ответ и – в еще большей степени – равнодушно-нейтральный тон ее голоса заставили Стивена замолчать на полуслове. Быть может, те, кто привязал его к креслу, запугали ее, грозя страшными пытками в случае, если она не будет следовать их приказам. Да, внешне Элли выглядит как обычно, но кто знает, какие синяки и ссадины скрывает ее одежда?

– Развяжи меня, пока они не вернулись! – проговорил он быстрым шепотом, и ее взгляд метнулся куда-то ему за спину – на что-то или на кого-то. «Быть может, – подумал Стивен, – злоумышленник или злоумышленники стоят у него за спиной и молчат, наблюдая за его реакцией». Если он сосредоточится, ему, возможно, удастся уловить звук их дыхания, шорох одежды или еще что-то в этом роде…

– Я понимаю, Элли, ты боишься… – Каждое слово требовало от Стивена максимального мужества, энергии и самообладания. Он видел, что взгляд Элли то и дело устремляется на что-то позади него, чуть выше его правого плеча. Как вообще эти люди сюда попали? В смысле – не в дом, а в этот богом забытый уголок штата Мэриленд?.. Они с Элли приехали в эту глушь на романтический уик-энд, чтобы лучше узнать друг друга; она сама говорила, что здесь их никто не побеспокоит, потому что ближайшие соседи живут на расстоянии нескольких миль от дома, а оказалось…

Снова и снова Стивен вспоминал то треск ветки в лесу, то какую-то тень, которую Элли заметила из окна кухни, то странные шорохи на чердаке, которые он принял за мышиную возню… Все это были признаки, на которые следовало обратить самое серьезное внимание, а он не обратил. С другой стороны… как? В его все еще наполовину затуманенном мозгу вдруг вспыхнул ослепительный свет; он постепенно бледнел, пока не превратился в далекий желтоватый свет автомобильных фар, который он пару раз заметил в зеркале заднего вида на последнем отрезке дороги. Воображение тут же нарисовало ему и темный, приземистый силуэт неизвестной машины, водитель которой не мог не видеть, как они свернули на частную подъездную дорогу в лесу. Должно быть, тот, кто сидел за рулем этой машины, пробрался в дом, пока они гуляли по берегу (а сделать это было проще простого, поскольку им, убежденным в том, что они здесь одни, даже не пришло в голову запереть дверь), а потом прятался наверху, выжидая, пока ему представится возможность… Возможность сделать что? Привязать его к креслу? А дальше?

Что́ их враг собирался делать дальше, Стивен придумать не мог, поэтому снова обратился к Элли:

– Я знаю, что тебе страшно, но ты сможешь! Возьми нож или еще что-то и развяжи…

Не говоря ни слова, Элли шагнула к нему и выпрямилась во весь рост. Теперь она возвышалась над ним, и ему пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть ее лицо, но его скрывали упавшие вперед волосы. Когда она отвела их рукой, Стивен понял, что выражение ее глаз изменилось. Элли выглядела как чужой, совершенно незнакомый ему человек, которого он никогда не видел.

Наклонившись к нему, Элли заглянула ему прямо в глаза.

– Зачем мне тебя развязывать, если я сама тебя привязала? – спросила она спокойно.

21

Элли

Его рот широко открылся, но слов не было. В расширенных темных зрачках видны потрясение, недоверие, испуг. Я делаю резкий выдох, чувствуя, как меня охватывает беспокойство. Оно буквально пульсирует в моих жилах, и я ничего не могу с собой поделать. В последний раз я нервничала так сильно довольно давно – в тот самый первый раз, когда мы встретились в кафе рядом со школой, в которой он преподавал. Он сидел за столом – безупречно одетый, волосы тщательно уложены, над глубоко посаженными синими глазами нависают аккуратные, совершенно прямые брови. По сравнению с ним я выглядела как щенок, едва не утонувший в луже: с одежды течет, намокшие волосы липнут к щекам словно водоросли к прибрежным камням. Крайне непривлекательное зрелище и уж совершенно точно ни капли не соблазнительное. И все-таки я ему чем-то понравилась – понравилась настолько, что он не только попросил у меня номер моего мобильного, но и позвонил пару дней спустя и пригласил в бар, чтобы пропустить по стаканчику и познакомиться поближе.

– В чем дело, Элли? – Кажется, он начинает злиться, но в его голосе слышны и нотки растерянности. – Как ты…

– Я кое-что подмешала в твой бокал. – Я переступаю с ноги на ногу. Теперь меня переполняет нервная энергия, с которой я не знаю что делать. Пока не знаю.

– Когда? Как?

– Ты – не женщина, Стивен, поэтому тебе вряд ли известно, что пить из бокала, который наполняли не у тебя на глазах, следует с осторожностью. А если даже известно, ты редко следуешь этому правилу, потому что ты – не женщина.

– Ты подсыпала мне снотворное? Какой-то наркотик? – Его зрачки становятся еще больше – теперь они напоминают черные обсидиановые блюдца с узкой синей каймой радужки. Такие глаза могли бы быть у кошки, которая, столкнувшись с собакой, впервые в жизни чувствует себя мышью. Впрочем, что-то до него все-таки доходит, медленно, но доходит. Я вижу, как слегка расслабляются его пальцы, сжимающие ледериновые подлокотники кресла. Он ждет объяснений, но больше ничего я ему говорить не собираюсь. Не сейчас. Пусть он сам кое-что поймет… и только если не поймет, придется дать ему подсказку.

Между тем меня не отпускает беспокойство, мурашки бегут по спине, я с трудом сдерживаю нервную дрожь. Как справиться с тревогой, я знаю: сейчас мне нужно как следует пробежаться, и тревогу снимет как рукой. Бег уже давно – наверное, еще с тех пор, когда я была подростком, – стал для меня универсальным защитным механизмом, безотказным способом справляться с неприятностями. Когда под ноги ложится миля за милей, и музыка гремит в наушниках, единственное, о чем получается думать, это о нарастающей тяжести в мускулах и о том, как бы не сбить дыхание. Что касается проблем, то каждый удар подошвы о дорожку размазывает их по асфальту, вбивая все глубже и глубже в землю.

Но сейчас я никуда не бегу. Я стою в паре футов от Стивена и жду его следующих слов.

– Но зачем, Элли? Зачем?! Что это тебе взбрело в голову?

– Считай, что это часть игры. Маленькой игры, которая сделает наш уик-энд… более интересным и насыщенным. Я хотела устроить тебе небольшой сюрприз. – Я смотрю на него из-под ресниц. Пожалуйста, прости меня, Стивен. Мне очень нужно, чтобы ты меня простил.

– Ну и какого дьявола ты меня привязала? – спрашивает он – на этот раз уже почти сердито – и снова пытается освободиться, но липкая лента держит крепко. Лицо его перекашивается. Стивен хочет, чтобы я его освободила. И немедленно.

– Это тоже часть игры, о которой я читала. У нас ведь юбилей, вот мне и захотелось… добавить событиям остроты. Оригинальности.

Стивен недоверчиво приподнимает брови.

– Да, я подумала, что этот уик-энд должен стать совсем особенным. Мне бы не хотелось, чтобы мы стали одной из тех скучных парочек, которые только и знают, что трахаться. Настоящее приключение, дух авантюризма – вот что поддерживает отношения лучше всего.

– Такое приключение мне не нравится. Зачем было подмешивать мне наркотик? Если ты хотела…

– Я все понимаю, Стивен. Но я не знала, как попросить тебя о… Надеюсь, ты простишь меня?

Я прикусываю нижнюю губу. В моем голосе звучит раскаяние, но Стивен молчит. Он хочет, чтобы я продолжала, и я говорю:

– Если ты будешь играть со мной в эту игру, ты не пожалеешь. Это я тебе обещаю. Тебе понравится, правда… Только позволь мне действовать как я хочу, пожалуйста!.. – Произнося последние слова, я наклоняюсь к нему и легко касаюсь губами его губ.

Я целую его, и он не сопротивляется. Его губы раздвигаются, язык проникает глубоко ко мне в рот, и я чувствую на нем слабый привкус джина. Я крепче прижимаюсь к нему и тоже начинаю действовать языком, стараясь перехватить инициативу. Под моим напором Стивен все больше отклоняется назад, пока его спина не прижимается к спинке кресла, а голова не запрокидывается. Наконец я прерываю контакт, но он никак не может отдышаться.

Стивен первым нарушает наступившее молчание.

– И в чем заключается твоя игра?

Я улыбаюсь.

– Не скажу. Но ты будешь доволен, обещаю.

Я беру со столика несколько листов бумаги, которые положила туда, пока он оставался без сознания. Присев на подлокотник дивана, я тяну время в предвкушении дальнейших событий: наверное, что-то подобное испытывает человек, который в жаркий день ненадолго замирает на обрывистом берегу перед прыжком в воду. Очень медленно, не спеша, я перебираю страницы, проверяя, в том ли порядке они разложены (конечно, в том!). Я молчу, но я знаю: стоит мне заговорить, и все придет в движение. Первое же мое слово опрокинет костяшку домино, которая потянет за собой другие.

– Итак, профессор, я думаю, для начала мы проверим, хорошо ли вы знаете литературу. Я буду цитировать художественное произведение, а вы должны назвать автора. Готовы?

– Готов. – Его голос звучит неуверенно, но не потому, что он сомневается в своих знаниях. Он просто не знает, к чему все это ведет.

– Давайте начнем с чего-нибудь простого. Вот, слушай: «В одном мгновенье видеть вечность, / Огромный мир – в зерне песка, / В единой горсти – бесконечность / И небо – в чашечке цветка» [14]14
  У. Блейк, «Прорицания невинности». Пер. С. Маршака.


[Закрыть]. Откуда это?

На его лице появляется снисходительная улыбка.

– Уильям Блейк.

Я киваю. Гордыня – сильная штука, никакая липкая лента ее не удержит.

– Отлично, профессор. – Я тоже улыбаюсь и, стащив через голову свитер, бросаю его в сторону. На мне остаются только носки, легинсы и термофуфайка поверх лифчика. Стивен заинтересованно выпрямляется.

– Пойдем дальше. «Я не птица, и никакие сети не удержат меня, я – свободное человеческое существо с независимой волей» [15]15
    Шарлотта Бронте, «Джейн Эйр». Пер. В. Станевич.


[Закрыть].

– «Джейн Эйр». – Его ответ звенит в воздухе.

Я улыбаюсь и просовываю пальцы под пояс легинсов. В его глазах отражаются огоньки догорающих свечей, но еще ярче в них горит огонь вожделения. Если бы он был волком, то сейчас, наверное, облизывался бы. Но я не совершаю того, чего он ожидает. Вместо этого я наклоняюсь и снимаю носки.

– Давай скорее дальше!

Его неприкрытое разочарование заставляет меня усмехнуться.

– Хорошенького понемножку.

– Знаю, знаю. Давай дальше!

Я переворачиваю страницы, ища очередную цитату.

– Вот, слушай: «Мы любили преждевременной любовью, отличавшейся тем неистовством, которое так часто разбивает жизнь зрелых людей». Откуда?

Он хмурится. Цитата ему знакома, и он пытается вспомнить, в какой книге он ее видел. Я спрыгиваю с подлокотника дивана, делаю шаг и усаживаюсь к нему на колени. Мои губы почти касаются его губ, пока я повторяю только что прочитанные слова.

– Ну как?

– А подсказку нельзя? П-пожалуйста!.. – На последнем слове он выпячивает губы, превращая его в подобие воздушного поцелуя. «П-поцелуя».

– О'кей. «Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов (без двух вершков и в одном носке). Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков…»

– «Лолита».

Название великого романа он произносит шепотом, и его теплое дыхание касается моей щеки. От Стивена все еще немного пахнет джином. Не вставая с его колен, я стаскиваю с себя фуфайку, чувствуя, как упирается в меня его твердое естество. Игра ему явно нравится, даже несмотря на то, что он по-прежнему привязан к креслу. Быть может, быть главным героем придуманной мною игры ему даже немного лестно. Не исключено, что сегодня Стивен впервые открыл для себя тот факт, что предвкушение и капитуляция тоже могут дарить удовольствие.

– Что я получу, когда выиграю? – спрашивает он и, скосив глаза, рассматривает ложбинку между моими грудями. Он уверен, что награда за следующий правильный ответ скрывается под чашечками моего лифчика. Мое тело – вот приз, который Стивен рассчитывает получить. Я смотрю на него, и на мгновение его лицо расплывается, черты утрачивают индивидуальность, и Стивен превращается в воплощение всех мужчин, которые считают нас своей собственностью – во всех тех молодых парней, которые хватали меня за зад на вечеринках и в барах, в старика, который шел за мной пять кварталов, когда я посмела не улыбнуться в ответ на его дурацкую шутку, в моего ухажера, который направил мою руку на собственный член через три секунды после того, как мы поцеловались в первый раз.

Да, Стивен абсолютно прозрачен и предсказуем! Просто поразительно, как этого до сих пор никто не понял. Впрочем, людям свойственно не замечать того, чего им видеть не хочется; нередко они просто начинают с умным видом рассказывать разные небылицы, отвлекаясь таким образом от того, что находится перед самым их носом.

– Ну и последняя цитата… «Я постоянно думаю о тебе». Ну, откуда?

Он смотрит на меня с недоумением. Даже немного растерянно. Ничего удивительного – такие расхожие фразы встречаются чуть не в каждом плохом романе.

Я делаю шаг вперед.

– Ладно, даю подсказку… «Благодаря тебе я чувствую себя так хорошо, как никогда раньше».

Но он по-прежнему не опознает цитату. Несмотря на наркотик, несмотря на скотч, которым он привязан к креслу, Стивен по-прежнему спокоен. Он уверен, что хорошо меня знает, что я не представляю для него опасности. Для него я просто Элли, его робкая, стеснительная подружка, которая с готовностью краснеет каждый раз, когда он говорит ей комплименты, любовница, которая позволяет ему обращаться с собой так, как ему хочется, девчонка, для которой он царь и бог. Простая, предсказуемая, надежная Элли… Ни одно мое действие, ни один поступок не заслуживают того, чтобы его обдумать, объяснить, угадать мотив. Ослепленный гордыней и самоуверенностью, он не замечает ничего, что не имеет к нему прямого отношения. Например, Стивен даже не спросил себя, откуда взялось кресло на колесах, к которому он привязан.

Я слегка облизываю губы.

– Так уж и быть, даю еще одну подсказку… «Спасибо за прошлую ночь, профессор Х. Тысяча поцелуев. Вечно твоя Д.»

Последние слова заставляют его вздрогнуть. Его мышцы напрягаются, на высоком лбу появляются морщины. Наконец-то он понял, кто автор этих строк. Я вижу, как его правая рука с силой натягивает липкую ленту. Пожалуй, впервые за время нашего знакомства Стивену не удается найти быстрый остроумный ответ. Он вообще не произносит ни слова. Я украла у него все слова. Всегдашняя уверенность исчезает с его лица, и я чувствую, как кончики моих пальцев начинает слегка покалывать от восторга. Впервые за те полгода, что мы вместе, власть оказывается у меня в руках, ему это совсем не нравится. Я чувствую это по тому, как разом сгустился воздух в комнате, как заметался его взгляд… Бедняга! Он не знает, что это еще не конец. Мне нужно еще многое ему сказать.

Да, Стивен явно обеспокоен. Встревожен. В один миг я перестала быть покорной и предсказуемой Элли.

Даже хуже: я знаю про эсэмэски.

И знаю про нее.

22

12 февраля

Ты заметил меня, когда я неудачно спряталась за кипарисом на противоположной стороне улицы, словно какая-нибудь гребаная Нэнси Дрю [16]16
    Нэнси Дрю – вымышленная 18-летняя девушка, детектив-любитель. Героиня одноименного телесериала.


[Закрыть] из телика.

Ты спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Потом ты грубо схватил меня за локоть, потащил через улицу и втолкнул в дверь.

Твой дом был мне хорошо знаком, но сейчас он показался мне чужим – настолько чужим, что я съежилась в кресле как мышка, не зная, есть ли для меня здесь место теперь. Даже воздух казался мне другим – в нем витал резкий цитрусовый запах. И вдруг меня словно ударило: воздух пах ею – той, другой…

Ты сел рядом со мной. Твой одеколон почти не скрывал того, другого, аромата, который я так хорошо знала и который привыкла ощущать на своей коже.

– Я тебя люблю! – выпалила я. Я еще никогда не произносила этих слов – до сегодняшнего дня. И не потому, что не хотела, а потому, что боялась твоей возможной реакции.

Ты вздохнул, и этот вздох ранил меня сильнее, чем любые слова, которые, как я думала, ты мог бы сказать. Я не смела поднять глаза, не смела взглянуть на тебя. Вместо этого я стала смотреть на стену за твоей спиной, но мысленно видела только твою неубранную постель и подушку с отпечатком ее головы. Этого было достаточно, чтобы к глазам подступили слезы, но я очень старалась не моргать, чтобы не позволить им пролиться.

Ты сжал мой кулак своими теплыми ладонями.

– Ну, что там у тебя?..

Один за другим ты разгибал мои пальцы, пока не увидел на ладони смятый клочок бумаги. Это была фотография. Та самая. Ты осторожно развернул ее и побледнел.

– Ты хоть понимаешь, что могла погубить меня этой фотографией?! – Теперь твой голос гремел, а твое недовольство и раздражение били меня прямо в сердце словно копер, так что в конце концов мне стало казаться – еще немного, и оно разлетится на кусочки. – Что, если бы она попала в чужие руки?

С этими словами ты выхватил у меня снимок и не глядя разорвал наши бумажные тела и наши бумажные улыбки на мелкие клочки.

Ты превратил нашу любовь в конфетти.

23

Стивен

Его пальцы оставили на подлокотниках кресла глубокие царапины, под ногти забились коричневые чешуйки искусственной кожи.

Как это могло случиться? Он всегда был очень осторожен с Д., – да и с другими тоже, – и у Элли просто не могло быть причин для сомнений и подозрений. Да и вообще, какого черта?!.. Ведь она ему даже не жена! Наверное, лучшим ответом на ее не высказанные, но подразумеваемые обвинения было бы просто встать и уйти, но, увы: клейкая лента, которой были примотаны к креслу его руки и ноги, не давала ему этой возможности.

Она его провела. Нет, не думал он, что Элли – такая!.. Что она принадлежит к тем девушкам, которые любят играть в игры, особенно – в такие игры.

И что теперь делать?

В гостиной сгустилась неловкая тишина. Стивен был уверен, что у нее есть к нему еще вопросы – как и у него к ней, но ему казалось, что, если он начнет задавать их сейчас, это может послужить косвенным доказательством того, что в ее догадках содержится зерно правды. А ему не хотелось давать ей даже такое преимущество.

В камине громко затрещали дрова. Совсем как старые, сухие кости, которые топчут ногами.

– Ну так что? – спросила Элли и, отойдя в сторону, прислонилась к окну: плечи прижаты к стеклу, ноги скрещены в лодыжках, руки сложены под грудью. Лицо обращено к нему, но выглядит оно суровым и замкнутым, к тому же сейчас она смотрит на него сверху вниз, и ему приходится запрокидывать голову назад и в сторону, чтобы встретить ее взгляд. Да, что-то определенно изменилось, но что – этого Стивен никак не мог взять в толк.

– Я жду, – поторопила она.

Ее глаза… В них Стивен видел холодность, которой не было раньше. Казалось, внутри у нее – пустота, холодный космический вакуум, словно кто-то взял ложку и выскреб ее изнутри как яйцо, оставив одну скорлупу.

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. – Стивен заерзал в кресле и попытался скрестить ноги, на мгновение позабыв о том, что они по-прежнему привязаны к подножке.

– Прекрати, Стивен. Я все знаю. Просто мне хочется, чтобы ты сам это сказал.

Ее голос прозвучал резко и властно, в нем звучало желание управлять событиями, так непохожее на ее обычную мягкую манеру… Именно поэтому Стивен никак не мог понять, кто стоит перед ним. Можно было подумать, что старую, добрую Элли – безобидную Элли – подменили, пока он валялся в отключке. «Наверное, я брежу», – подумалось ему. По идее, сейчас они должны были быть в Стоктоне, как собирались. Они бродили бы по набережной, обходя одна за другой антикварные лавчонки, и она держала бы его под руку и просила помочь подобрать что-нибудь этакое для своей квартирки. И когда она наконец сделала бы выбор, он бы настоял на том, чтобы оплатить покупку, и не потому, что не знал счета деньгам, а просто затем, чтобы увидеть эту ее улыбку, которая ему так нравилась. А потом они сидели бы за накрытым клетчатой льняной скатертью столиком в одном из тех небольших провинциальных кафе, в которых все блюда – если верить меню – изготовлены исключительно из продуктов местного производства и которыми обычно владеют усталые, разочарованные мужчины или женщины, которые сбежали в сельскую глушь, не в силах и дальше выносить напряженную и полную стрессов жизнь в большом городе. Так было бы, если бы события развивались нормальным образом, но вместо этого он почему-то оказался в этом кошмаре… точнее, в кошмарном сне, потому что Стивену по-прежнему не очень верилось, что все это происходит с ним на самом деле.

Он огляделся. Гостиную освещало главным образом прыгающее пламя камина, и в его оранжевом мерцании казалось, что густые тени по углам чуть колышутся, словно стены вдруг ожили и задышали.

– Это… это просто ерунда! Одна из моих студенток вообразила себе невесть что. На самом деле ничего не было. Она все придумала!..

– То есть вот это «Спасибо за прошлую ночь, профессор» – это просто шутка? Фантазия?

– Это совсем не то, что ты подумала. Я помогал ей с эссе, только и всего.

– Ночью? Ты думаешь, я совсем дура?

– Но, Элли, подумай сама – зачем мне тебя обманывать? В этом нет никакого смысла!

– Зачем? Затем, что ты очень похож на своего отца.

Последнее слово прозвучало резко, как обвинение. Неожиданное упоминание Стюарта Хардинга подействовало на него словно удар хлыста. Меньше всего Стивен ожидал, что тень старого ублюдка протянется даже сюда, в этот отдаленный и безлюдный уголок. Если бы Элли была с ним хоть немного знакома, у нее, пожалуй, был бы объект для ненависти, но он специально позаботился о том, чтобы они не встретились даже случайно. Так откуда же она знает…

– При чем тут мой отец?

– При том, что яблоко от яблони недалеко падает. Ведь по большому счету ты ничем от него не отличаешься, не так ли?

– С чего ты взяла?

Не отвечая, она отвернулась к окну. Волосы снова заслонили ее лицо, и Стивен не мог разглядеть выражение глаз Элли. «Она чего-то недоговаривает», – подумалось ему. Он был на сто процентов уверен, что Элли никогда не была одной из тех восторженных студенток, которые толпой собирались вокруг знаменитого профессора Стюарта Хардинга, только выбирай. Тогда как?.. Стивен попытался припомнить все, что ему было известно о ее жизни, ища точки пересечения: где, когда, при каких обстоятельствах Элли могла бы встретиться с его отцом, но ничего не обнаружил – главным образом потому, что жизнь, которую она вела до их знакомства, оставалась для него загадкой. И до сегодняшнего дня у него не было никаких веских причин, чтобы попытаться эту загадку разгадать. Неужели ответ на все его вопросы действительно скрывается в ее прошлом? Похоже на то.

– Просто скажи мне правду, – промолвила Элли. – Пожалуйста.

Нет, решил Стивен, она разозлилась слишком сильно, чтобы это было как-то связано с отцом. Наверное, дело все-таки в нем самом – в том, что́ он сделал или не сделал, в чувствах, которые она к нему питает.

– Ты не ответила на мой вопрос, – сказал он.

– А ты – на мой, – парировала Элли.

– Слушай, давай просто поговорим…

– Так мы и говорим… Я попросила тебя сказать мне правду, а ты…

Интересно, куда девалась та очаровательная девушка, которая с робким благоговением смотрела на него из-под длинной челки? Где та девушка, которая всегда спрашивала его мнение, которая слушала его ответы, впитывая каждое слово? Он посмотрел на ее решительно сжатые губы, на сверкающие гневом глаза. Ее черты не изменились, но Стивен больше не видел перед собой ту Элли – нерешительную, доверчивую, обожающую девчушку, ради которой он проявил несвойственные себе терпение и настойчивость. Шесть свиданий, прежде чем она согласилась. Целых шесть!!! Ожидание сводило его с ума. В век быстрых удовольствий это было чем-то неслыханным, но отложенное наслаждение распалило его аппетит. Награда превзошла все его ожидания, так что ожидание стоило того.

– Я и говорю правду. Клянусь тебе, я…

– Не клянись. – Она коротко кивнула головой, словно ножом отсекая ложь, которую он готов был произнести.

Нет, это не она. Не Элли. Той Элли, которую он знал, просто не хватило бы умишка все это придумать и осуществить. Но кто мог за этим стоять? Он порылся в памяти в поисках подходящей кандидатуры. Кто-то ведь должен был научить ее, как действовать, превратить Элли, которую он знал, в эту язвительную, желчную женщину, которую он видел перед собой сейчас.

– Возможно, до вчерашнего дня ты считал меня круглой дурой, и я с этим мирилась, но сейчас тебе придется изменить свое мнение. Мне все известно, так что лгать не имеет смысла. Это просто оскорбительно, если на то пошло. Я знаю о ней – я читала эсэмэски.

От ее последних слов его пробрало холодом. Спина напряглась и застыла, словно скованная льдом. Это не могло быть простым совпадением, ведь Элли слово в слово повторила то, что писала ему Д. в своем последнем сообщении.

Стивен попытался представить себе Элли и Д., которые, доверительно наклонившись друг к другу, сидят за столиком кафе Нормана, но картина ему очень не понравилась – их присутствие каким-то образом оскверняло его излюбленное убежище. Кроме того, им наверняка не хотелось случайно наткнуться на него, так что вряд ли они избрали для серьезного разговора именно «Нормана». И Стивен мысленно переместил обеих в одну из тех новомодных забегаловок, в которых разнокалиберная мебель с «гаражной распродажи» заменяет нормальные, удобные кресла. На секунду он отчетливо представил себе, как Д., сгорбившись и опустив голову, сидит на покрытом подозрительными пятнами драном диванчике, а Элли ерзает на краешке ветхого скрипучего кресла и, заламывая руки, с трудом сдерживает слезы, стараясь хоть как-то примирить то, что она услышала от Д., с тем, что связывало ее со Стивеном. Но примирить одно с другим у нее никак не получается. Обвинения, которые Д. на нее обрушила, превращают их отношения в дым. В фикцию.

«Извини. Я не хотела сделать тебе больно, но мне казалось – ты должна знать».

«Но это просто невозможно! Такого не могло быть! Он никогда бы не поступил так со мной, с нами!»

«Ты не обязана верить мне на слово. Но у меня есть свидетель».

«Какой же?»

«Он сам».

И Д. протягивает Элли свой телефон. Кладет его на грязную скатерть между неуклюжими кофейными кружками из толстого, дешевого фарфора. Элли, как всегда, заказала свой любимый капучино – белая пенка на поверхности и ни крошки шоколада. «Кофе и шоколад абсолютно не сочетаются», – торжественно сказала она ему однажды. Но сейчас ей не до кофе. Элли читает на экране его эсэмэску.

«Это мог написать кто угодно».

«С его номера?»

Она проверяет номер, с которого пришло сообщение. Каждая его цифра – как гвоздь в крышку гроба, в котором упокоилась ее вера. Ресницы Элли начинают дрожать, и с них срываются новые и новые слезинки.

Как он мог быть таким неосторожным? Таким беспечным? Ему не следовало доверять Д. Никогда.

Но Элли ждала ответа, и его разум лихорадочно работал, пытаясь что-нибудь придумать, изобрести, хотя позади глазных яблок по-прежнему пульсировала боль, которая не давала Стивену сосредоточиться. В этой комнате, окруженный со всех сторон гладко оштукатуренными стенами, крепкими стеклянными панелями окон и придавленный потолком, он чувствовал себя как в ловушке. Как в тюремной камере, в которой почему-то забыли сделать дверь. За окнами все так же бушует метель, а снег летит так плотно, что Стивен уже не различает даже деревьев, но он все равно дорого бы дал, чтобы оказаться сейчас там, подальше от Элли.

С другой стороны… Если он прав и Элли виделась с Д., она должна понимать, что ей нечего бояться. Элли превосходила Д. по всем статьям, это было очевидно. В конце концов, именно ради нее он порвал с Д.

– Все это ничего не значит. Она для меня ничего не значит, – сказал Стивен. – Ты должна мне поверить!

– Почему, ради всего святого, я должна тебе верить? – ощетинилась Элли. Он видел, что она приготовилась к обороне: руки скрещены на груди, пальцы сжимают локти, лицо сделалось еще более замкнутым и враждебным. Да, достучаться до нее будет нелегко.

– Она ничего для меня не значит, – повторил он. – Просто еще одна девчонка, которая…

– Прекрасно! Значит, ты ее просто использовал?

– Нет, я не это имел в виду. Она сама вешалась на меня… И в какой-то момент я не устоял. Может же у меня быть минута слабости?

– То есть ты хочешь сказать, она сама во всем виновата?

– Дело в том, что…

– Ты мог бы просто сказать ей «нет».

– Элли, прошу тебя!..

– И как долго это продолжалось?

– Недолго. Совсем недолго. Я… пожалел о том, что случилось, практически сразу. – Стивен перевел дух, облизнул пересохшие губы. – Это из-за этого ты меня… привязала? Уверяю тебя, в этом нет никакой необходимости. Со мной тебе ничто не грозит. Я бы ни за что не сделал тебе больно.

– Ты уже сделал мне больно.

В комнате снова наступила тишина – глухая, холодная, как выпавший снаружи снег. Качая головой, Элли оттолкнулась от окна и подошла к камину. Оранжевый отсвет огня упал на ее фигуру, и Стивен увидел, как ее напряженные плечи поникли, а поднятые руки исчезли в густых волосах. На мгновение ему даже стало ее жалко. Он не хотел причинить ей боль. Она не должна была узнать… но узнала. Так уж получилось, но его вины в этом нет. Эта Д… она так смотрела на него, что он не сумел ей отказать. И дело было даже не в ней – его соблазнила сама мысль о том, что им восхищаются, его боготворят, его желают. Д. ничего не значит. То, что она ненадолго вошла в его жизнь, вовсе не означает, что он недостаточно ценит Элли.

– Как ты мог?! – Ее слова прозвучали так тихо, что он едва расслышал их за потрескиванием поленьев в очаге.

– Скажи лучше, как ты узнала?..

– А это имеет значение?

– В любом случае я сожалею. Развяжи меня, пожалуйста.

– Ты сожалеешь, что сделал это, или сожалеешь, что попался? – Теперь в ее голосе отчетливо слышится презрение, и это стало для Стивена неприятной неожиданностью. Уж от нее-то он подобного не ожидал.