Текст книги "Сильнее смерти"

Хозяин чайного домика трясся от страха, женщина, напротив, держалась совершенно спокойно. Она кивала с веселой улыбкой и очень толково ответила на вопрос, кто она и как сюда попала.

– Думается, ты будешь полезна в замке, – как бы между делом обронил князь, и судьба Кэйко была решена.

Князь Сабуро жил на широкую ногу, и в замке было много женщин: жены, наложницы, служанки.

Кэйко обладала даром чувствовать себя свободно в любой обстановке и быстро нашла свое место. Она вовсе не стремилась стать первой и лучшей, да и вряд ли это было возможно среди юных и прекрасных женщин. Зато она умела наблюдать. Кэйко держалась незаметно и с тайным внутренним нетерпением ждала своего часа. Она знала: рано или поздно Сабуро вспомнит о ней. И однажды это действительно случилось.

Кэйко вызвали в покои князя; у нее не оставалось времени переодеться или причесаться по-другому, и она пошла в чем была – в украшенном крупными вьюнками голубом кимоно, с серебряным шнуром в низко подвязанных волосах.

Князь Сабуро недавно влез в воду – Кэйко видела только его голову над краем офуро: черные волосы, мощную шею и лоснящееся от влаги лицо. Влажный воздух насыщали ароматы благовоний, отчего было тяжело дышать.

– Иди сюда! – позвал князь. – И лучше разденься, а то намокнешь!

Он произнес это ленивым тоном и в то же время – решительно, с сознанием собственной власти.

А Кэйко не могла размышлять ни о чем, кроме того, как его убить, потому, почти не понимая, что делает, освободилась от одежды и грациозно перешагнула через нее. Кинжал остался в рукаве[41]41
  Рукава кимоно сшивались особым образом – в них оставался мешок, наподобие внутреннего кармана.


[Закрыть], значит, придется воспользоваться мечом. Меч мужчина, как водится, оставил на полу, у края офуро.

Князь жадно смотрел на обласканное золотым светом тело женщины, движения которого были полны непринужденного изящества, и потому не видел мрачного, упрямого лица, лихорадочно блестящих глаз, плотно сжатых губ.

Кэйко знала: нужно действовать быстро. Если она поднимет меч и не ударит в следующую секунду, ее тут же настигнет смерть: ни один самурай не допустит того, чтоб чужой человек безнаказанно прикоснулся к его оружию! Как быть?!

Она так легко убила господина Модзи именно потому, что не собиралась этого делать, здесь же было другое… Желание сердца не подчинялось расчетам – она колебалась, ею владел страх и правила совесть.

– Иди же! – нетерпеливо повторил князь Сабуро. Кэйко приблизилась к офуро, и он тотчас схватил ее жадными руками за грудь. Он заставил ее влезть в воду, грубо прижал к себе и изготовился овладеть ею.

Внезапно глаза женщины словно подернулись поволокой, ей стало трудно дышать, и в следующую секунду из носа хлынула кровь. Кэйко быстро поднесла ладони к лицу, и руки мгновенно окрасились алым. Тонкие кровавые ручейки текли между пальцами и исчезали в блестящей темной воде… Хотя, прожив столько лет в «ивовом квартале», она прошла хорошую школу самообладания, этого было недостаточно для того, чтобы справиться с произошедшим. Выбравшись из ванны, Кэйко со стоном опустилась на пол, уже не думая о князе Сабуро, а он громко кричал на нее, в гневе расплескивая воду.

Разумеется, после того случая князь не звал ее к себе. Впрочем, Кэйко не выгнали из замка, и она жила, затерявшись в толпе женщин. Время шло, а Акира не возвращался, и она не понимала, в чем причина его задержки. Спросить было не у кого, и Кэйко изнывала от отчаяния, не зная, что делать, с кем посоветоваться, у кого искать защиты от грядущей беды.

ГЛАВА 8

Жизнь человека мнится длиной,

а никто не ведает завтрашнего дня,

Посчитаешь короткой,

а уж вечер приносит неожиданности.

Потому и сказано:

«Вселенная лишь временное обиталище всего сущего,

Дни и ночи – скитальцы по сотне веков,

а бренный мир – сновидение».

Сайкаку Ихара. Вечная сокровищница Японии[42]42
  Перевод Н. Иваненко.


[Закрыть]

В начале следующего месяца тридцатилетний князь Аракава Сабуро праздновал свадьбу с четырнадцатилетней Амакуса Юмико. Она происходила из княжеского рода и жила в соседней провинции: таким образом, Аракава приобретал союзников в предстоящей войне с собственным братом. Юмико должна была стать третьей и самой младшей по возрасту женой господина.

В тот день с самого утра мужчины и женщины готовили к пиршеству зал для приема гостей и примыкавший к нему внутренний двор: расстилали циновки, расставляли ширмы из промасленной бумаги. Было приготовлено множество кушаний: и лапша с приправами – дзони, и суп из соевых бобов – мисо, и овощи, и рыба. На свадьбу съехалось множество гостей.

Юная невеста была прелестна: нежный цвет лица, густые длинные ресницы, округлые щеки, ровные мелкие зубы и ручки маленькие, как у ребенка. Когда появилась свадебная процессия, все присутствовавшие вытянули шеи, пытаясь разглядеть князя и Юмико. Кэйко, стоявшая в толпе челяди, как всегда, думала о своем сыне, и эти думы были столь пронзительны и тревожны, что ей чудилось, будто в ее живую плоть врезается острый нож.

Она смотрела на пожилых самураев, застывших и молчаливых, со следами неотвратимости судьбы на челе, и на юношей с горящими глазами, с отблесками детских улыбок на серьезных лицах. Чего бы ни дали первые – свое теперешнее хладнокровие, самообладание, мудрость – за тот юношеский пыл, за возвышенные мечты, за бесшабашные надежды, за непередаваемое состояние души, за горячность сердца, за невидимые крылья за спиной!

Вдруг Кэйко увидела сына – Кэйтаро стоял среди молодых воинов, замкнутый, хмурый, с печатью суровости на лице, сейчас почти граничившей с жестокостью. У него в руках был лук. Женщина догадалась: стоит свадебной процессии поравняться с Кэйтаро, как он вскинет лук и… Кэйко прочитала это на его лице, и безумная радость сменилась безумной тревогой. В этот миг она поняла, что следует делать, вернее, не поняла, а скорее почувствовала сердцем.

Никто не знал, чего ей это стоило – сорваться с места, незаметно пройти сквозь толпу и приблизиться к процессии.

– Стойте! – закричала она пронзительно и звонко, стремясь опередить стрелу, которая вот-вот сорвется с тетивы, и ее вопль отозвался где-то там, в высоком бледно-голубом небе, подернутом сеткой белесоватых облачков.

Князь повернул голову и сделал какой-то знак: процессия – море лиц, океан глаз, множество играющих на солнце ярких нарядов, – похожая на гигантскую змею, чья чешуйчатая кожа переливалась и блестела в лучах дневного света, дрогнула и резко замедлила движение.

– Стойте! – повторила Кэйко и прибавила: – Вас хотят убить! – И, резко вытянув руку, показала: – Там!

Взоры охраны заметались, как молнии, многие люди замерли в растерянности, не зная, что делать, кто-то кинулся к ней, но она успела: ринувшись вперед в своем исступленном отчаянии, не по-женски сильно и ловко метнула кинжал. Расстояние было совсем небольшим, и оружие вошло в шею почти по рукоятку. Князь Сабуро упал. Руки его невесты Юмико в ярких рукавах праздничного кимоно взметнулись, как крылья. Она закрыла лицо; над изумленной толпой пронесся ее испуганный пронзительный крик.

Кругом творилось нечто невообразимое: казалось, люди сейчас перерубят друг друга. Кто-то схватил Кэйко, другой человек принялся ее душить. Она отбивалась и хрипела, ее взгляд был устремлен в небо, где таяли молочно-белые облака и тускло серебрились зыбкие клочья тумана. Она хотела увидеть только одно лицо – прекрасное лицо Кэйтаро, она желала сказать своему сыну о том, что любит его всем сердцем, преданно и нежно.

Акира вернулся домой ранним утром, в тот час, когда в почти лишенном красок небе разливалось нежное сияние солнца, бросавшее золотистый отсвет на стены столь любимой им прекрасной и гордой крепости.

Его долго не впускали в ворота – не помогали ни гнев, ни угрозы. Акира ничего не понимал, он требовал объяснений, а их не было. Наконец ему удалось уговорить охрану позвать кого-нибудь из окружения Кандзаки-сан. И когда появился господин, Акира мигом почувствовал, что случилось нечто непоправимое. Широкие плечи Кандзаки-сан были согнуты, грузное тело заметно обмякло, но лицо будто окаменело – застывшее на нем выражение было решительным и суровым.

– Почему долго? – только и спросил он.

Акира с трудом перевел дыхание. Он выглядел осунувшимся и усталым и ступал тяжело.

– Они заболели, пятеро моих воинов. Там, в Вака-са, начался настоящий мор. Мои люди свалились с ног уже в дороге. Я решил остановиться в одной из деревень и подождать. И вот слегли еще трое, и мы снова ждали. Тронулись в путь, только когда убедились в том, что остальные здоровы.

– Чума… От нее всегда умирают?

– Говорят, иногда выздоравливают. Но редко. Никто не знает, чем и как ее лечить. За нашими воинами ухаживали два монаха, один из них утверждал, что болел чумой год назад и поправился.

– Наши люди, те, что заболели, они пока живы?

– Нет, двое умерли.

Кандзаки-сан помолчал. Потом сказал:

– Жаль встречать тебя дурными вестями. Может, ты уже слышал… Скверные слухи разносятся быстро.

– Нет. Мы очень спешили и нигде не останавливались.

Кандзаки-сан вновь сделал паузу, и Акира не без содрогания встретил его налитой тяжестью взгляд.

– Князь Сабуро убит. Вчера, на собственной свадьбе.

– Как?!

– Да. Его убила женщина – метнула кинжал, и он вонзился ему в шею.

– А как же охрана?!

– Никто ничего не заметил, не понял.

– Ее схватили? Кто она?

– Неизвестно. Никто ее не знает. Вроде бы говорила, что пострадала от землетрясения…

– Ее допросили?

– Пытались. Но она молчит. Мы думаем, она шпионка князя Нагасавы.

От неожиданности Акира рассмеялся:

– Шпионка Нагасавы?! Но это невозможно!

– Впрочем, нас это не касается, – сказал Кандзаки-сан. – Ее судьбу решит брат господина Сабуро. У князя нет взрослых сыновей, значит, править будет кто-то из родственников. В связи с этим я хотел бы поговорить о нашем будущем.

Акира кивнул, приготовившись слушать.

– В прошлый раз – я имею в виду смерть отца господина Сабуро, князя Аракавы, которому я служил с молодости, – мы остались жить. Князь не позволил нам умереть, он просил нас не уходить вместе с ним, говорил, что мы должны организовать наших самураев, что новой армии господина Сабуро понадобятся опытные военачальники. Теперь иное дело. Князь Сабуро враждовал со своим братом. Тот приведет сюда своих людей. Разумеется, рядовые воины перейдут к нему на службу. Но не мы. Ты понимаешь, о чем я?

Акира снова кивнул.

– Я уже договорился с Като-сан. Он поможет мне. В жизни мы всегда были вместе, останемся неразлучны и в смерти. А ты можешь взять в помощники Ма-цуо. Кажется, вы были дружны.

– Когда мы должны это сделать?

– По приезде нового князя. Есть время подготовиться.

Неожиданно Акира вспомнил, что его семья должна была уехать из Сэтцу. Что будет с ними? Кандзаки-сан словно прочитал его мысли.

– Наши семьи не останутся обездоленными. Долг есть долг – о них позаботятся. Твои дети будут жить в достатке и почете.

И Акира кивнул в третий раз.

– Теперь иди, – промолвил Кандзаки-сан. – Отдохни до вечера. Нам понадобится много сил.

Акире захотелось обнять его, сжать его руку в своей, но это было не принято. Он желал сказать, что именно этот суровый самурай в полной мере сумел заменить ему отца, и вовсе не потому, что дал ему свое имя, женил на своей дочери и даровал богатство и честь своего рода. Он хотел признаться, как много значили для него доверие и поддержка Кандзаки-сан. Он не упрекал его. Позволял думать. Разрешал двигаться дальше – своим путем.

«И если я готов уйти, – мысленно произнес Акира, – то только следом за вами, а вовсе не за князем Сабуро».

Отдав своим воинам необходимые распоряжения, Акира пошел к дому. Его радовало зрелище нежной красоты утра и обилие льющегося на землю света. На фоне синего неба поднималось гладкое, как полированная кость, застывшее в прозрачном воздухе многоярусное сооружение – замок князя Нагасавы. Величественный, вечный. Вдали виднелись гряды гор, а над ними нестерпимо сверкал золотой диск солнца.

Акира не спешил, хотя ему и хотелось поскорее попасть домой. Хотелось смыть с себя горестные воспоминания и усталость, выпить чаю, испытать блаженное умиротворение, почувствовать гармонию всего, что наполняет этот день.

Он искренне пожалел о том, что будет в доме один. Было бы лучше, если б кто-нибудь из тех, с кем он прожил жизнь, сейчас присутствовал рядом.

Почти у самого дома к нему бросился какой-то человек. Акира на мгновение замер и тут же сдавленно прошептал:

– Ты?!

– Да, господин, – так же тихо ответил юноша.

– Но каким образом? Почему? Откуда? – Акира не находил слов, чтобы выразить то, что почувствовал, когда увидел Кэйтаро.

– Долго рассказывать. Сейчас я могу сказать только одно: ее надо спасти!

– Ее?

– Ту женщину, если она, конечно, еще жива. – В глазах Кэйтаро была растерянность и что-то похожее на мольбу.

– Какую женщину?! – почти прокричал Акира. Ему следовало успокоиться, но он не мог, нервы были натянуты как струна, а сердце будто придавлено камнем.

– Женщину, которая убила князя Сабуро. Это должен был сделать я.

– Ты ее знаешь?

– Мы встретились в пути. Я не назвал ей своего имени, и она тоже. Она сказала, что в Сэтцу живет человек, который не сдержал данное ей слово. За это она хотела его убить. Я и подумать не мог, что речь идет о князе Сабуро! Откуда она могла его знать?

– Она еще что-то рассказывала?

Кэйтаро нахмурился:

– Совсем немного. Это были ее личные тайны, которые я никому не могу выдать.

Акира согласился:

– Пусть так. Но что-то связывало вас и после прихода в Сэтцу? Это важно.

– Мы виделись. Правда, редко. Она назвалась моей теткой.

– Это все? – Акира смотрел ему прямо в глаза, и юноша отвечал странным, пронзительным, изучающим взглядом.

– Да, это все.

– Я постараюсь что-нибудь выяснить, – сказал Акира, оставив при себе вопрос о том, почему Кэйтаро необходимо спасти эту незнакомую женщину.

Слишком много было сегодня вопросов, на которые он не мог найти ответа. – А теперь скажи, почему ты здесь? Ты нашел господина Нагасаву? Он жив?

– Да, жив. И я жив. Хотя должен был умереть.

– Почему?

– Господин Нагасава приказал мне совершить сэппуку. У нас был разговор… – Кэйтаро старался говорить твердо, и все же в его тоне сквозила беспомощность. – Я не могу его пересказать. Признаюсь, что я не выполнил приказ господина.

Акира с трудом удержался, чтобы не обнять его за плечи.

– Ты должен где-то укрыться, Кэйтаро-кун. Сейчас ищут всех, кто был связан с этой женщиной.

Акира не позвал его в дом, хотя ему и хотелось, – это было опасно. Он привык измерять свою жизнь степенью опасности. У других людей, возможно, была другая мера.

Дома он ожидал встретить лишь кого-то из слуг, но навстречу вышла Мидори, тихая и спокойная. Увидев ее, Акира ничуть не удивился и очень обрадовался. Мидори ни о чем не спрашивала; она молча убрала все лишние вещи, сама принесла древесный уголь и зажгла огонь. Не хватало лишь аромата цветов, но была зима. Вскоре Акира смог выпить чаю. Душистый дымок поднимался от чашки и тонко вился, исчезая в никуда, но Акира знал: он уплывает к Небесам.

«Да, – снова подумал он, – есть нечто сиюминутное, навеянное светом луны, шумом деревьев, ароматом цветов, блеском снегов, а есть вечное, то, что сейчас сияет в глазах Мидори. И то и другое прекрасно».

Заботливая, искренняя, внимательная, умеющая примеряться к его настроению так, как примеряется человек к сменам времен года, она не смогла приспособиться лишь к отсутствию того, в чем, по-видимому, нуждалась больше всего остального.

– Разрешите мне последовать за вами, господин, – сказала Мидори.

Акира бросил на нее быстрый взгляд. Мидори знала. Он сразу увидел, что она уже приняла решение.

Он молчал, и Мидори тоже не произносила ни слова. Она ждала. Она хотела услышать от мужа, что он нуждается в ней даже в смерти и готов взять с собой в неизвестность так, как берут что-то единственно необходимое. Признавшись в этом, он показал бы, что любит ее всем сердцем. Но она не могла выдать своих желаний. Она позволила страстям увлечь себя за грань дозволенного совестью и долгом и – навсегда осталась одна.

Между тем Акира задал неизбежный вопрос:

– Почему ты хочешь это сделать?

Он ждал, что Мидори ответит: «Я хочу быть с вами» или что-то в этом роде, произнесет фразу о долге, но она сказала:

– Я хочу вернуться к себе. Вернуться туда, откуда пришла в этот мир. Здесь мое место потеряно, и, боюсь, мне его не найти.

– Если ты думаешь, что я в чем-то тебя обвиняю…

Мидори позволила себе улыбку. При этом ее лицо озарилось печальным светом.

– Мне не страшны обвинения, господин. Самое суровое обвинение уже было – я видела его в глазах Масако.

– Я позволю тебе сделать то, что ты хочешь, Мидори-сан, только ответь: именно поэтому ты осталась?

– Нет. Разве я могла знать, как все повернется, мой господин! Я осталась для того, чтобы предупредить вас о грозящей опасности.

– Опасности?

– Да. Пока вас не было, приходила женщина и спрашивала о вас.

– Снова женщина! – воскликнул Акира. – Все говорят о какой-то женщине, но никто не может назвать ее имени!

– Я полагаю, вам известно это имя. – Мидори помолчала. – Ей лет тридцать, красивая и… очень сильная. А имя… оно в том письме, которое я у нее украла. Да, скорее у нее, а не у вас, хотя оно выпало из вашего рукава. – И она протянула ему свиток.

Акира развернул бумагу и прочитал ее от начала до конца. Он не смотрел на Мидори, а она внимательно следила за ним. В ее глазах было не понимание, а только один печальный вопрос. Вопрос, на который она никогда не получит ответа.

В тот же день Акира встретил Кикути, которого знал еще с юности. Он прекрасно помнил, что в свое время Кикути перебежал из крепости Нагасавы в стан противника. Акира всегда его избегал, они никогда не разговаривали. Он знал, что Кикути занимал высокую должность – тот всегда выглядел самодовольным, подозрительным и цинично спокойным.

Но сегодня, встретившись, они замедлили шаг. В отличие от других самураев Кикути не считал нужным излишне церемониться с тем, кого помнил с детства.

– Слышал, – начал он после нескольких незначительных фраз, – прибыл посланник князя Тацухэя. А через несколько дней приедет сам господин.

– Да, – сдержанно отвечал Акира, – но нас здесь уже не будет.

Уголки губ Кикути поползли вверх. В его глазах были настороженность и насмешка.

– Новый князь не отдавал таких распоряжений, напротив, предложил всем, кто этого желает, перейти к нему на службу. Так сказал посланник. Когда князь приедет, начнут распределять должности.

– Ты останешься? – Акира задал вопрос, который явно был лишним.

– Конечно.

Акира промолчал. В его молчании затаилось презрение, и Кикути это почувствовал.

– Какая разница, кому служить? – небрежно произнес он. – Ты служил князю Нагасаве, потом князю Аракаве, потом – его сыну. И что изменилось?

– Многое.

– А для меня – нет. Такое же жалованье, паек, оружие, все та же война. В свое время ты боготворил Нагасаву. А что от него осталось?

– То, на чем ты стоишь и что видишь.

Кикути усмехнулся:

– Это было и до Нагасавы. И будет потом. Ты все еще смотришь на мир глазами прошлого. Только время не станет ждать.

– Вижу, у тебя своя мудрость.

– Почему бы нет? Важно не то, что есть на самом деле, а то, что в твоей голове. А ты, стало быть, решил умереть? Кто это придумал? Наверное, Кандзаки-сан?

Собственно, Акира должен был прервать этот разговор одним ударом меча. Но он не двигался. На его губах играла странная усмешка. Он ограничился тем, что сказал:

– Мы все так решили. Ты знаешь, таков долг.

Кикути переступил с ноги на ногу.

– По-моему, долг – это все равно что камень, который лежит на твоем пути. Ты можешь споткнуться об него, можешь поднять и таскать с собой, можешь перешагнуть через него и пойти дальше, а можешь просто не заметить.

Акира посмотрел ему в глаза:

– Кандзаки-сан сделал свой выбор, причем не сейчас, а давно. И он не меняет решений.

– Все люди меняют решения. Просто всегда находятся те, кто решает за нас, а потом отдает приказы. Кстати, ходят слухи, что наш новый господин сам женится на Амакуса Юмико. Так что где похороны, там и праздник. К тому же князь Сабуро погиб не в бою, а позволил убить себя какой-то сумасшедшей! Не завидую охране – вот уж чьи головы точно полетят с плеч!

– Ты знаешь, что это за женщина? – произнес Акира, скрывая волнение. – Что с ней сделают?

– Нет, я ее не знаю. Приказано ее казнить, и как можно скорее. Это все, что я слышал. Князь Тоцухэй не желает ее видеть и не считает нужным дознаваться, кто она такая. Она подарила ему Сэтцу, а он подарит ей быструю, легкую смерть.

Акира молчал. Он думал не о Кэйко. Не о Кэйтаро. Совсем о другом. Он понял, что прошлое ушло, растворилось в пустоте, как растворяется утренний туман над гребнями гор. Нагасава наконец-то отпустил его. Это место занял Кандзаки-сан.

Господин для самурая – как звездное небо над головой – всегда над ним и с ним, нечто отстраненное, недостижимое, постоянное, всевидящее, как зеркало совести, вмещающей в себя и долг, и честь, и любовь, последнюю – как частичку безумия, слепоты разума и чистоты сердца, горячую и прозрачную, как пелена огня.