Текст книги "Россия и православный Восток. Х – начало ХХ вв."

4. Россия на православном Востоке во второй половине XIX-начале XX вв.

После Крымской войны в русской политике на Востоке произошла перемена: в соответствии с ростом национализма на Балканах и ослаблением доверия греческого высшего духовенства к России русское правительство стало ориентироваться прежде всего на славян. Эта новая струя в балканской политике совпала с началом царствования Александра П. Убежденный сторонник поддержки славян, император видел в них главную опору для интересов России в регионе. Развитие в русском обществе интереса к славянам обычно связывают со славянофильским течением в русской общественно-политической мысли. Если славянофильство до 1850-х гг., питавшееся мессианскими идеями Третьего Рима и немецкой философией, носило отвлеченный и теоретический характер, то после Крымской войны наступает подъем движения уже как политического. В 1858 г. в Москве был открыт первый славянский комитет; вслед за ним начали свою деятельность комитеты в других городах России. Главным практическим направлением деятельности комитетов была благотворительность. Собирались средства, церковная утварь, книги в пользу бедных церквей и монастырей славянских земель, которые препровождались в дипломатические представительства православного Востока для распределения. В западной историографии это движение получило название «панславизма». Для греков на фоне обострения отношений с соседями-славянами оно представлялось главной угрозой осуществления великой идеи – объединения всех исторически греческих земель в одно государство; для западных держав это была угроза осуществления их экспансионистских планов на Балканах. На деле же русское общество в целом имело очень смутные представления о южных славянах; для успешного осуществления идеи объединения славян требовалась единство цели всех славянских племен, с одной стороны, и последовательной, четкой политики России – с другой; ни того, ни другого на протяжении всего XIX в. не было.

Русским дипломатам в Константинополе во второй половине XIX в. пришлось трудиться над преодолением неблагоприятных обстоятельств, в которых оказалась Россия на Ближнем Востоке после Парижского мира 1856 г. Настоящим прорывом в этом отношении была деятельность Николая Павловича Игнатьева, который в течение 13 лет (1864-1877) возглавлял российское посольство в Константинополе. Будучи убежденным панславистом, Игнатьев видел разрешение национальных противоречий на Балканах в создании «Великой Болгарии» – большого славянского государства, находящегося под русским покровительством. Впрочем, как показали дальнейшие события, этот проект сам по себе оказался нереализуемым, да и Болгария была мало послушным России орудием. Игнатьеву удалось добиться значительного влияния в Константинополе. «В период с 1871 до 1875 года, – писал он, – установились у нас такие отношения с Портой, которые не заставляли желать ничего лучшего и были предметом зависти для других европейских держав и источником существенного влияния нашего на все балканские народности. Султан получил полное доверие к русскому послу, и мы могли этим путем достигнуть мирного и постепенного устранения вредных нам влияний Запада». Игнатьев добивался того, чтобы русское влияние было первенствующим в делах Порты. Россия, утверждал он, только тогда сильна и могуча, когда она действует одна и не связана своими мнимыми союзниками, парализующими ее естественное влияние на Востоке. Идеалом Игнатьева был наднациональный Константинопольский патриархат: «Для лучшей связи между единоверными нам народностями и Россией, может быть, пригодно было бы доставить вселенскому патриарху действительно вселенский, а не исключительно греческий характер и возвысить его во всех отношениях, придав патриарху постоянный синод, составленный не из одних местных архиереев, а из представителей всех автокефальных церквей: российской, греческой, румынской, сербской и болгарской (восстановив древние престолы в Тырнове, Ипеке и Охриде)». Идеи Игнатьева продолжали жить в среде русских дипломатов в Турции и в последующие десятилетия.

После отмены нейтрализации Черного моря в 1870 г. Россия начала восстанавливать свое влияние на Ближнем Востоке. В это время в России происходит дальнейшее развитие мессианских идей на базе славянофильства. Н. Я. Данилевский пишет свой труд «Россия и Европа», который получил название «катехизиса или кодекса славянофильства». Главный пафос Данилевского – отражать натиск Европы, отстаивать себя, русскую самобытность. В силу своего исключительного положения среди других народов славянам суждено изменить укоренившиеся в Европе взгляды на развитие истории, взгляды, под которые никак не может подойти славянский мир. Решение восточного вопроса Данилевский видел в создании всеславянской федерации под эгидой России со столицей в Константинополе. Накануне русско-турецкой войны по восточному вопросу прозвучал голос знаменитого писателя Ф. М. Достоевского. Призывая к началу войны за освобождение славян, он высказывает свое мнение о миссии России на православном Востоке. «Не может Россия изменить великой идее, завещанной ей рядом веков и которой она до сих пор следовала неуклонно». Первый шаг новой русской политики состоит в объединении всех славян под крылом России. Константинополь должен стать русским – в этом состоит исполнение исторической миссии России.

Обострение противоречий на Балканах, восстание в Болгарии 1876 г. и неблагоприятные условия, которые ставили Австро-Венгрия и Англия, привели русское правительство к решению о начале новой войны с Турцией. Победа в войне 1877-1878 гг. привела к подписанию Сан-Стефанского прелиминарного договора и затем Берлинского трактата, согласно которому было образовано новое государство на Балканах – Болгарское княжество. Условия Берлинского договора далеко не соответствовали тем жертвам и надеждам, которые возлагали на войну русские политики. Однако теперь, в отличие от времен Екатерины II, Россия уже не могла диктовать Европе свою волю и была вынуждена подчиняться желаниям европейских держав.

4.1. Политика на Ближнем Востоке после 1878 г. Общественно-политические течения в России

Ориентация на славян как преобладающее общественно-политическое течение в России в 1860-70-е годы после русско-турецкой войны 1877-1878 гг. уступило место охранительной миролюбивой политике. Наступивший восстановительный период явился благоприятным временем для осмысления уроков последних десятилетий. Враждебные России политические режимы в Болгарии и Сербии и разрыв дипломатических отношений с Болгарией, на которую возлагалось столько надежд в предыдущие десятилетия, также не могли способствовать активной политике России на Балканах. Россия в очередной раз оказалась в международной изоляции. Русские политики пытались ответить на вопросы: в чем состояли причины неудачи Крымской войны и последующего падения авторитета России на православном Востоке; чем объяснить противоречие между блестящими успехами русского оружия в балканской войне и невозможностью закрепить эти успехи, воспользоваться ими. И, наконец, третий вопрос, непосредственно вытекающий из первых двух: какие шаги может предпринять Россия для того, чтобы восстановить былое влияние на Востоке. Корни ошибок видели в уклонении от традиционного курса на разрешение восточного вопроса, на вытеснение Турции с Балкан и из западной Малой Азии. Отклонению России от национальной политики, ориентации на Запад и доверию к обещаниям европейских правителей приписывали поражение в Крымской войне. Плоды такой политики сказались в постепенной утрате влияния России в Греции, в Румынии, в Сербии, и наконец, в Болгарии. В целом внешнеполитический курс 1880-1890-х гг. характеризуется двумя особенностями: во-первых, необходимостью сохранять status quo, выждать паузу, необходимую для восстановления военной мощи России, а, во-вторых, стремлением разрешить восточный вопрос в благоприятном для России смысле. Захват проливов представлялся неизбежной необходимостью, выполнением исторического призвания России, и мнения расходились только в том, когда это более целесообразно осуществить. При этом русские политические деятели разделились на два направления: одни считали, что решение восточного вопроса – дело более или менее отдаленного будущего, другие настаивали на том, что следует использовать любую возможность, чтобы скорее утвердиться в проливах и установить контроль над Константинополем. Подчеркивалось, что без решения этих задач Россия не сможет обеспечить ни безопасность своих южных рубежей, ни успех внешней торговли.

В правление Александра III идеи славянофильства были усвоены и творчески переработаны. На место панславистских идеалов в 1880-1890-е годы приходят идеалы националистические, основывающиеся на уникальности Российской империи, на ее религиозно-политическом превосходстве в православном мире. Эти идеи были не новы, они коренились в хорошо известной теории Третьего Рима. В 1880-е годы продолжается литературно-публицистическая деятельность одного из самых оригинальных русских мыслителей XIX в. – К. Н. Леонтьева. Его сочинения тем более представляют интерес, что их автор долгие годы был профессиональным дипломатом, российским представителем в разных городах Османской империи (на Крите, в Адрианополе, Тульче, Янине, Фессалонике). В 1871 г., будучи консулом в Фессалонике, он переживает глубочайший внутренний перелом и приходит на Афон не в качестве дипломата, а кающегося грешника и просит принять его в братию монастыря. Принят в монашество он не был и отправился в Константинополь, а затем в Россию, где продолжал выступать в качестве консервативного публициста в духе политики К. П. Победоносцева. Пребывание на православном Востоке определило его облик как философа и политика. Леонтьев начал свою публицистическую деятельность как последователь Данилевского, но затем постепенно перешел к грекофильским взглядам. Либерально-эгалитарному процессу, который овладел Европой, Россия, как считал Леонтьев, должна противопоставить старые культурные элементы, заимствованные из Византии. Спасение России, говорил он, в византинизме. Под византинизмом Леонтьев понимал и «наше русское православие, и наше русское самодержавие, православием освящаемое, и многие отражения православия и православной государственности нашей в литературе, поэзии, архитектуре и т. д.». Идеи Леонтьева имели резонанс уже после его смерти; его сочинения оказали большое влияние на мировоззрение многих русских философов, писателей и публицистов начала XX в. Другим русским мыслителем, занимавшимся разработкой темы византинизма в России в конце XIX-начале XX вв., был философ Владимир Соловьев. Подобно тому, – писал он, – как в Средние века крестовые походы вскоре открыли свою истинную цель, так и в Новое время борьба Австрии и других католических стран против Турции является только прикрытием их борьбы против России – могущественной наследницы Византии. К византинизму Соловьев относится отрицательно: основная мысль его состоит в том, что путь к общехристианской идее идет через отречение от византизма и единение с латинским Западом, где такая идея реализована.

В общественно-политическом сознании 1880-1890-х гг. славянофилы старого поколения уступают место национально ориентированным монархистам. Таков был один из самых влиятельных политиков и идеологов царствования Александра III М. Н. Катков. Если Леонтьев был романтиком консервативной идеи, то Катков был ее реалистом, – писал о нем H.A. Бердяев. В статьях Каткова последовательно отразились вопросы государственной власти. Слияние царя с народом и их взаимная принадлежность друг другу вели к тому выводу, что всякая служба была службой государственной и всякая государственная служба – службой царской. Здесь ясно видна линия на возрождение идеалов Московской Руси. Еще более определенно тенденция обращения к политическому наследию допетровского времени проявилась в его суждениях по церковно-политическим вопросам. Не разделяя мир Церкви, веры и политики, Катков воспроизводит идею Третьего Рима, перенося ее в современную ему действительность 1870-1880-х гг. «Всякая власть от Бога ‹…› Но русскому царю, – писал он, – дано особое значение, отличающее его от других властителей мира. Он не только государь своей страны и вождь своего народа – он Богом поставленный блюститель и хранитель православной церкви ‹…› Русский царь есть более чем наследник своих предков: он преемник кесарей восточного Рима, устроителей Церкви и ее Соборов, установивших самый символ христианской веры. С падением Византии поднялась Москва и началось величие России. Вот где тайна той глубокой особенности, которой Россия отличается среди других народов мира», – писал он. На первое место среди внешнеполитических задач России Катков ставил овладение проливами и решение восточного вопроса. Преемником Каткова был его младший современник Л. А. Тихомиров. Он представил обоснованную теорию русского монархизма, связав его с монархизмом византийским как своим непосредственным предшественником. Недостатки римской государственной системы, не давшей развиться социальному строю, привели к неспособности Византийской империи ассимилировать включенные в нее народности и не дали византийскому автократору развиться в истинную верховную власть, писал Тихомиров. Этот тип государственности было суждено впоследствии развить Московской Руси. В отличие от Леонтьева, Тихомиров не призывал к реакции: прогресс государства, его развитие, по мнению автора, состоит в дальнейшем усовершенствовании самодержавной власти.

Начиная с середины XIX в. в русской политике на Балканах и Ближнем Востоке наметились две основные линии. Первая, преобладающая в русском обществе и в МИДе, ориентировалась на поддержку славянского элемента и позднее преимущественно на защиту национальных русских интересов. Вторая исходила из идеи об историческом господстве греков, греческой культуры и Церкви на христианском Востоке и видела решение восточного вопроса в восстановлении Византийской империи. Степень влияния русских на эту восстановленную империю предполагалась разная – от полного устранения до вполне ощутимого участия России в делах Востока. В 1850-1860-е годы сторонниками греков выступили политический и государственный деятель A.C. Норов, обер-прокурор Св. Синода А. П. Толстой и настоятель посольской церкви в Константинополе архим. Петр (Троицкий). Позднее на сторону греков встали К. Н. Леонтьев и государственный контролер Т. Н. Филиппов. Норов и Филиппов за свою поддержку Иерусалимской церкви были удостоены титула «епитропов Гроба Господня». Т. И. Филиппов в годы крайне настороженного отношения к восточному православию при К. П. Победоносцеве открыто выступал в защиту греческой иерархии, поддерживал переписку с патриархами и митрополитами. Одним из самых смелых его шагов была попытка возвращения доходов от имений восточных монастырей и церквей, секвестированных русским правительством в 1873 г., их прежним владельцам.

В 1900-1910-е годы защитником прогреческой линии явился профессор Петербургской духовной академии И. И. Соколов.

Стержнем идеологии Соколова был византинизм – воссоздание идеального теократического государства по образцу Византии. Церковно-политическое credo И. И. Соколова было отчетливо заявлено в его вступительной лекции по кафедре истории греко-восточной церкви, прочитанная в Петербургской духовной академии 1 ноября 1903 г. Что такое для Соколова византинизм? «Под византинизмом вообще нужно разуметь всю совокупность особенностей церковно-государственной жизни Византии, характеризующих эту империю своеобразными культурно-историческими чертами внутреннего устройства и быта, в отличие от иных европейских государств. Византинизм ‹…› есть синтез характеристических свойств Византии, как самостоятельного государства, основной дух и характер ее церковно-религиозного строя, принципы политического быта, основное направление и задачи местной культуры, идеалы господствующего населения и т. п.». Византия, идеальное государство в глазах автора, «провозгласила идею соподчинения целей государства и церкви, теснейший союз между этими двумя учреждениями при юридической независимости того и другого».

В Палеологовский период истории Византии в области гражданской византинизм переживал упадок; зато он переживал расцвет в церковно-религиозной сфере, сохранился вплоть до падения империи «и даже пережил это историческое событие, передав некоторые из составных своих элементов новейшему эллинизму». Именно Византия, заключает Соколов, «впервые выработала систему оцерковленного государства, установила такие принципы личной и общественной жизни, создала такие культурно-исторические идеалы, которые в конечном практическом своем осуществлении могли бы дать человечеству всегда привлекающее его пресловутое счастье». Этот идеал, синяя птица счастья византинизма вдохновляла всю деятельность И. И. Соколова как историка, преподавателя и, прежде всего, как церковного политика и журналиста (трибуной для выступлений Соколова как публициста был журнал «Церковные ведомости»).

Вселенская патриархия для Соколова была прямой наследницей идеального духа Византии; все нестроения в церковной жизни вызваны не внутренними причинами, исходящими из самой церкви, а стремлением западных держав и враждебной османской власти расшатать устои этой церкви. Незаконными и противоречащими священным канонам были, с точки зрения Соколова, требования балканских народов, стремившихся к церковной автокефалии. Сила церкви – в ее единстве, а духовным главой всех православных народов должен быть народ греческий, от которого получили свет христианства все прочие народы, в том числе и русский. Какие пути осуществления идеала православного царства, восстановления Византийской империи в XX в. видел И. И. Соколов? В силу своих филэллинских симпатий он, конечно, не мог не сочувствовать греческой великой идее, объединению всех греческих земель под знаменем короля эллинов. Вместе с тем он оставался русским патриотом, сочувствовал имперским амбициям России на православном Востоке, мечтал о русском кресте на Св. Софии и объединении всех православных народов под эгидой России. Противостояния между двумя имперскими идеями – русской и греческой – Соколов сознательно не замечал, равно как и возможности греко-славянских противоречий в будущем идеальном царстве Христовом на земле. Византийский идеал в его сознании не допускал полутонов, а стремление к осуществлению этого идеала зачастую заставляло не только замалчивать, но и искажать очевидные исторические факты.

И. И. Соколов выступил одним из самых ревностных сторонников восстановления патриаршества в Русской церкви, которое, по его мнению, должно было связываться непосредственно с образцом Византии и Константинопольского патриархата до турецкого завоевания. Всероссийский патриарх должен быть избран собором иерархов, но не мирян, так как он не имеет гражданских функций. «В виду аналогии в положении нашей Церкви именно с судьбой церкви Византийской ‹…› наше внимание неизбежно обращается к практике Церкви Византийской, как прототипу и для тех патриарших выборов, которые и ныне производятся на греческом Востоке».

Эпоха Александра III явилось временем расцвета русской школы византийских исследований. Уже в период 1860-1870-х гг. зарождается то направление византийско-славянских исследований, из которого через 10-15 лет выросла русская школа византинистики. В период до 1870-х гг. научными экспедициями был накоплен огромный рукописный и вещественный материал, дававший возможность серьезно заниматься историей Византии. Основание отечественной школы византийских исследований связано с именем академика В. Г. Васильевского, профессора Петербургского университета, автора фундаментальных работ по истории Византии и Древней Руси. В 1870 г. им были открыты чтения по истории Византии в Петербургском университете. С Васильевского началась плеяда византинистов – редактор академического научного журнала по византиноведению В. Э. Регель, искусствоведы Н. П. Кондаков и Д. В. Анналов, директор русского археологического института в Константинополе Ф. И. Успенский, канонист В. Н. Бенешевич, классики и византинисты В. К. Ернштедт, П. В. Никитин и В. В. Латышев, историк и палеограф Н. П. Лихачев. Конечно, далеко не все из них придерживались консервативных и монархических взглядов, некоторые сознательно отстранялись от политической публицистики своего времени, скептически смотрели на непрофессиональные, с их точки зрения, рассуждения современников-философов. Тем не менее, вне политических условий правления Александра III столь бурное развитие византиноведения было немыслимым: поощрение со стороны правительства и интерес широких слоев русского общества к православному Востоку обусловили развитие этой области русской науки.

В конце XIX-начале XX в. Россия по-прежнему старалась максимально использовать свой главный ресурс в ближневосточной и балканской политике – общность веры с православным населением Османской империи. Защита и покровительство этому населению, как и раньше, объявлялись главными приоритетами восточной политики России. Однако чем дальше, тем больше становилось очевидным, что лозунги расходятся с содержанием. «Восточные христиане» этого времени имели уже очень мало общего с христианами прежних эпох. Главным фактором, определявшим политическую жизнь на Балканах второй половины ХГХ-начала XX в. становится национализм. Греко-болгарские, сербско-болгарские противоречия, общее сопротивление христианских народов турецким властям, борьба западных держав за преобладание в регионе – все это создает политический климат, в котором прежние стереотипы и методы политики уже не могли работать. России, провозглашавшей наднациональный вселенский образ православия под покровительством сильнейшей из православных стран – единственной православной великой державы – приходилось сталкиваться с недоверием к своей политике и со стремлением балканских народов избавиться от русской опеки. Отношение к России все более становится потребительским. Балканские христиане, как находящиеся на территории Турции, так и в уже свободных государствах, охотно пользовались русской благотворительностью и возможностями получать образование в России, но в политических делах предпочитали опираться на западные державы (Греция на Великобританию, Болгария и Сербия на Австро-Венгрию). Причина такого явления коренилась в недоверии к могуществу России на политической арене, и маленькие и слабые государства Балкан выбирали себе сильных покровителей. Не последнюю роль в этом играла политическая агитация, раздувавшая «опасности панславизма» и рисовавшая в преувеличенном виде амбиции России в регионе. Результатом была неспособность России проводить самостоятельную политику на Балканах и Ближнем Востоке и бесплодное кунктаторство и лавирование между домогательствами различных народов.

Русской политике рубежа XIX и XX вв. приходилось сталкиваться с разными церковно-политическим вопросами. Первым из них была борьба Константинопольской патриархии за свои права и привилегии. Еще с середины XIX в. Порта предпринимала усилия к ограничению самостоятельности Церкви в Османской империи, для чего были проведены реформы патриархата. В 1880-е гг. начался новый этап борьбы, заключавшийся в ограничении свободы школьного дела, ужесточении цензуры и отказе Османских властей выдавать бераты митрополитам Македонии и Фракии в старой их форме. На этом этапе Церкви удалось отстоять свои права. Второй этап борьбы пришелся на конец 1880-х гг. и также окончился благополучно для Церкви, не в последнюю очередь, благодаря вмешательству русской дипломатии. Третий этап имел место в начале XX в. и был связан с греко-болгарской вооруженной борьбой в Македонии и греческими погромами в Болгарии в 1906 г. Здесь русское посольство не сочло возможным поддержать патриархию ввиду чисто национально-политического характера борьбы. Постепенное сокращение территории Вселенского патриархата, от которого на протяжении XIX в. одна за другой отпадали епархии Греции, Румынии, Сербии, Болгарии и, наконец, Македонии и Фракии, привели к тому, что к 1910-м годам Константинополю подчинялись только малоазийские епархии, христианское население которых было бедным и малочисленным. Следствием были колоссальные материальные затруднения патриархата. Россия не отказывалась помогать Вселенской церкви, но требовала от нее ответных шагов, в первую очередь отказ от узко-национального греческого направления; однако Константинополь неохотно шел навстречу этим требованиям.