Текст книги "Фаворит. Американская легенда"

Полларда больше манили приключения, ему был ближе пульс Тихуаны. Будучи романтиком, он отвергал предложения тихуанских проституток. Иногда выпивал с парнями, иногда выступал в кулачных боях и жил «на полную катушку». Этот период был самым счастливым в его жизни. «Как можно не возвращаться сюда?! – скажет он, когда приедет сюда десять лет спустя{189}189
  «Как можно не возвращаться сюда?!»: «Я и Сухарь», Сан-Франциско Кроникл, 15 февраля 1940, с. 4Н.


[Закрыть]. – Этот городок – моя первая любовь».

Тихим дням на треке в Тихуане пришел конец. Каждый день рано утром люди выводили лошадей на прогулку, выгребали навоз в тележки и везли вверх по склону за беговую дорожку, где сваливали его в кучи. Эту огромную кучу навоза собирали уже много лет, с 1917 года. А поскольку дожди в городке были большой редкостью, кучу не размывало и не смывало вниз по склону, и она постепенно становилась все выше и выше. «Бог мой, – вспоминал тренер Джимми Джоунс, – эта куча выросла уже со зрительские трибуны». Внутри этой кучи шел активный процесс ферментирования, вырабатывалось огромное количество тепла.

Для местных жителей эта куча навоза была как бельмо на глазу. Для жокеев – самая лучшая сауна. Каждый день жокеи копали ямы в куче и зарывались в нее. Поллард и Вульф, вероятно, тоже там бывали. Лишь некоторые не ленились заворачиваться в резиновые костюмы, прежде чем погружаться в навоз. Большинство же делало это прямо в повседневной одежде. Внутри кучи было нестерпимо жарко, но парилка матушки Природы была совершенно непревзойденным средством для снижения веса.

Эта гора навоза просуществовала недолго. Где-то в конце двадцатых годов, после невероятно сильных дождей, ручьи с ближних гор до отказа заполнили ущелье. В какой-то момент вода вырвалась из теснины и ревущей стеной пронеслась через всю Тихуану. Мутный поток хлынул на ипподром, разметав по пути дома, конюшни и мосты. Конюхи носились по служебной части ипподрома, распахивали настежь стойла и выгоняли лошадей из конюшен. Животные в панике разбегались.

А за ними следом несся поток. Он с неистовой силой врезался в гору навоза. Вода победила. Огромную гору, простоявшую целое десятилетие, в одно мгновение сорвало с места всю целиком, а потом эта монолитная куча начала растворяться, таять, превращаясь в убийственную густую массу. Она перевалила через железнодорожные ветки Сан-Диего и Аризоны, снабжавшие ипподром, размыла железнодорожную насыпь и вырвала шпалы. Этот живой грязевой поток, словно одержимый жаждой разрушения, прокатился по задней части ипподрома, заложил вираж на дальнем повороте, заполнил финишную прямую и снес все трибуны. Потом он понесся прямо к казино «Монте-Карло» и, врезавшись в здание, проломил его стены. После эта масса навоза, словно огромная Годзилла, двинулась к морю – и скрылась в нем навсегда{190}190
  Гора навоза / наводнение: Джимми Джоунс, телефонное интервью, 3 февраля; Уад Стадли, телефонное интервью, 2 марта 1999; Томми Лютер, телефонное интервью, 2 февраля 1998; Билл Бак, телефонное интервью, 28 января 1998; Чик Лэнг, телефонное интервью, 23 января 1998.


[Закрыть].

Целых два дня ипподром был покрыт водой, а на редких выступающих островках сгрудились конюхи и лошади. Люди суетливо сновали в развалинах бывшего казино, вывозя доверху забитые серебряными долларами тележки. Доллары выгребали из открытых хранилищ. Когда вода сошла, конюхи принялись прочесывать город, собирая разбежавшихся лошадей. Большинство животных затерялись на близлежащих холмах, и владельцы их больше никогда не увидели. Но если кто-то теряет, то кто-то другой находит. Бедные мексиканцы, жившие в горах, которые обычно передвигались на маленьких осликах со вздутыми от глистов животами, вскоре носились по городу на чистокровных скакунах голубых кровей, стоивших больше, чем эти люди могли заработать за всю свою жизнь. Служащие же ипподрома Тихуаны, давно привыкшие к тяготам и лишениям, списали пропавших лошадей, собрали новых и уже спустя несколько дней возобновили скачки.

Вскоре чуть дальше по дороге выстроили новый ипподром, который назывался Агуа-Кальенте и обошелся в 3 миллиона долларов. Старый ипподром Тихуаны превратился в рай для скваттеров, и Поллард с Вульфом отправились искать себе место на новом ипподроме.

Вульф сразу же стал верховодить в Агуа-Кальенте. В 1933 году верхом на Галант Сэре, лучшем скакуне ипподрома, он выиграл гандикап в Агуа-Кальенте, одно из престижнейших соревнований. В 1934 году Вульф вместе с Галант Сэром намеревались защищать свой титул{191}191
  Вульф и Галант Сэр: Нобль Тривитт, телефонное интервью, 17 января 1998.


[Закрыть]. Утром в день скачек Вульф должен был разогреть лошадь, пустив легким галопом. Но в назначенное время наездник на тренировке не появился. Тренер Вуди Фитцджеральд прыгнул в машину и поехал к дому Вульфа. Развалившийся на кровати жокей был так поглощен чтением журнала для ковбоев, что не захотел отрываться на работу. Фитцджеральд в ту же секунду уволил наглеца. Вульф вернулся к чтению.

Фитцджеральд помчался назад на ипподром и принялся лихорадочно подыскивать замену Вульфу. Поллард в тот день не участвовал в скачках, и тренер отдал лошадь ему. Жокей безупречно провел скачку и ожидаемо победил. В тот день Галант Сэр выиграл более 23 тысяч долларов, а Поллард получил самый большой заработок в жизни. В карьере Полларда это были лишь третьи призовые скачки, и в некотором смысле он был обязан ими Вульфу. Спустя четыре года Поллард сможет вернуть ему долг.

Времена процветания и успеха пролетели быстро. Самое тяжелое испытание в жизни выпало Вульфу, когда он был на пике карьеры. Поначалу проблема проявилась в невинной привычке: Вульф часто засыпал{192}192
  Сонливость Вульфа: Гудрич. «Величайший жокей всех времен», с. 65–66; Билл Бак, телефонное интервью, 28 февраля 1998.


[Закрыть]. Он днями мог дремать, растянувшись на кровати, а на вечеринках – заснуть посреди разговора. Жену Вульфа Женевьеву и его друга Билла Бака очень беспокоили эти странные приступы сонливости, и они не позволяли ему самому садиться за руль. Между скачками Вульф забирался на шкафчик для одежды и, свернувшись калачиком, отдавался во власть Морфея. Он так серьезно относился ко сну, что устроил себе тайное гнездышко на крыше ипподрома, за печной трубой. Он просыпался, когда распорядитель традиционно созывал жокеев перед скачками, спускался вниз, взбадривал себя стаканом кока-колы с несколькими каплями нашатырного спирта, вытирал губы, бормотал под нос что-то вроде: «Ну давай, заработай эти деньги – и домой!» – и кидался в бой.

Для обитателей жокейской вечная сонливость Вульфа была всего лишь одной из его многочисленных странностей. Но для Вульфа, Женевьевы и нескольких близких друзей она означала совершенно другое: диабет первого типа, инсулинозависимый{193}193
  Диабет: «Скаковая дорожка. Обзор», Ежедневная программа скачек, 8 января 1949; Ежегодник профсоюза жокеев, с. 40–41; Билл Бак, телефонное интервью, 28 января 1998; Кэти Голд, дипломированная медсестра, телефонное интервью, Фонд исследования и профилактики диабета, 1999; Сонни Гринберг, телефонное интервью, 24 декабря 1999.


[Закрыть].

Его болезнь, очевидно, проявила себя в 1931 году, вскоре после открытия ипподрома Кальенте. С диабетом всегда сложно жить, но в тридцатые годы это был совершеннейший ад. Инсулин открыли всего за десять лет до того, как у Вульфа диагностировали диабет. Уровень глюкозы проверяли по анализу мочи, а такой тест мог определить лишь уровень, который был в крови восемь часов назад. Врачи могли вычислить дозу лекарства только методом проб и ошибок. Еще не были разработаны пищевые добавки, которые улучшают усвоение гормона, и доктора не до конца понимали, какая диета нужна для того, чтобы держать диабет под контролем. В результате такие пациенты, как Вульф, не могли в достаточной мере контролировать свое заболевание. После нескольких инъекций собачьего инсулина в живот, руку или ногу у Вульфа попеременно то резко поднимался, то сильно падал уровень сахара в крови. В результате его мучили тошнота, рвота, неутолимая жажда и неконтролируемый голод, приступы раздражительности и переутомление.

Была и еще одна серьезная проблема. В профессии жокея важно поддерживать максимально низкий вес тела. Но Джордж от природы не был мелким и легким. Коллеги-жокеи называли его «старой свинцовой накладкой». С подобным сталкивались почти все жокеи. С проявлением диабета проблема Вульфа только усугубились. При первом типе диабета у больных иногда случаются приступы чудовищного голода. Инсулиновые инъекции привели к тому, что Вульф набрал вес. Чтобы держать диабет под контролем, ему необходимо было регулярно питаться, диета должна была быть богатой белками и при этом низкоуглеводной. Нужно было есть мясо, а это неизбежно добавляло несколько килограммов. Между 1931 и 1932 годами вес Вульфа увеличился примерно на 10 %, до 52 килограммов, что слишком много для большинства лошадей.

Ему предстоял тяжелый выбор. Чтобы заниматься тем видом спорта, для которого Вульф был рожден, нужно быть очень худым. Но чтобы справиться с болезнью, ему необходимо было придерживаться образа жизни, который категорически исключал худобу. Он пытался найти золотую середину – регулярно принимая инсулин, поедая толстые бифштексы и сгоняя вес. Женевьеву очень беспокоили эти диеты для снижения веса, она пыталась остановить мужа, но он всегда находил способ поступать как считал нужным. Вульф был ярым поклонником методов Француза Холи. Хотя концепции Холи относительно снижения веса в некоторых случаях напоминали средневековые, в целом они были безопаснее того, что придумывали сами жокеи, так что Вульф в результате только выиграл. Но эта сгонка веса в сочетании с не до конца разработанными методами лечения диабета, типичными для тридцатых годов, сильно усложняли процесс контроля уровня сахара в крови. Временами казалось, что жокей вот-вот упадет в обморок. Тренер Джордж Мор вспоминал, что иногда он становился мертвенно-бледным, а друг Вульфа Сонни Гринберг рассказывал, как однажды Вульф внезапно рухнул на пол в жокейской комнате и был настолько слаб, что не мог произнести и слова.

Тогда Вульф пошел еще на одну уступку. Он стал реже участвовать в скачках, соглашаясь скакать только на самых лучших лошадях с высокой весовой нагрузкой. Иногда в виде одолжения старому другу, тренеру-цыгану, он соглашался скакать на дешевых лошадях. Вульф весил гораздо больше, чем позволяла весовая нагрузка большинства лошадей, но каким-то образом умудрялся обходить правило, которое не допускало превышения назначенной весовой нагрузки более чем на пять фунтов. Его талант наездника компенсировал дополнительную нагрузку на скакуна. Однажды он выиграл заезд на лошади, которая несла на 7 килограммов больше назначенной ей весовой нагрузки.

Но случаи, когда Вульф скакал на дешевых лошадях, были крайне редки. Обычно он участвовал в скачках всего четыре раза в неделю, почти всегда на первоклассных лошадях. И не более одного заезда в день. За год он участвовал в соревнованиях на 150–200 лошадях. Остальные известные жокеи имели за плечами по тысяче забегов. Самое удивительное, что при таком небольшом общем количестве выездов высокий процент побед неизбежно обеспечивал Вульфу одну из верхних строчек в списке лучших жокеев, которые принимают участие в призовых скачках. В один из сезонов Эдди Аркаро почти сравнялся с ним в борьбе за титул жокея, выигравшего наибольшую общую сумму призовых. Но Аркаро участвовал в скачках в три раза чаще{194}194
  участвовал в скачках в три раза чаще: «По словам Бада Сперсера», Лос-Анджелес Таймс, 4 ноября 1944.


[Закрыть]. Вульф называл его «отчаянный пижон»{195}195
  «отчаянный пижон»: Гудрич. «Величайший жокей всех времен», с. 65.


[Закрыть].

Вульф принимал участие в минимальном количестве скачек и только за самые большие призы. Это позволило ему оставаться в строю. Но он знал, что ходит по лезвию бритвы. В те времена даже самая простая открытая рана у диабетика часто приводила к серьезным заражениям, которые могли закончиться ампутацией конечностей. Причина кроется в разрушающем воздействии диабета на систему кровообращения и иммунную систему. Чтобы свести к минимуму риск открытых травм, Вульф избегал работать с молодыми неопытными лошадьми. В тех редких случаях, когда приходилось иметь дело с недостаточно выезженной лошадью, он пользовался специальным, сделанным на заказ седлом и нескользкой подпругой{196}196
  он пользовался специальным, сделанным на заказ седлом: «Скаковая дорожка. Обзор», Морнинг Телеграф/Ежедневная программа скачек, 8 января 1949.


[Закрыть]. Но Вульф знал, что инфекции и ампутация – не самое страшное, что ему угрожало. Если не получится правильно сбалансировать контроль над уровнем сахара и диету по снижению веса, то он может потерять сознание прямо в седле, на скорости шестьдесят километров в час. Это, пожалуй, единственное, чего он действительно боялся.

Примерно в то же время, когда Вульф начал свою опасную игру со смертью, Поллард затеял свою игру. Она началась с простой утренней тренировки на лошади, чья кличка канула в Лету. Когда Поллард ехал по треку, мимо промчалась другая лошадь. Камень – или кусок засохшей глины – вылетел из-под копыт той лошади и ударил Полларда по голове.

И в одно мгновение, тренируя лошадь за пятьдесят центов, которые ему, возможно, так и не заплатили, Поллард ослеп на правый глаз{197}197
  Поллард ослеп на правый глаз: Эдит Уайльд, телефонное интервью, 2 февраля 1998; Нора Кристиансон, телефонное интервью, 26 января 1998.


[Закрыть].

Если бы о слепоте узнали на ипподроме, распорядители сразу же отстранили бы его от скачек. Без пространственного зрения, не имея возможности увидеть лошадь, двигающуюся справа, он мог допустить серьезную ошибку, что привело бы к несчастному случаю на треке. Эта травма должна была поставить крест на его карьере.

Но Поллард, как и Вульф, не хотел бросать скачки. Скорее даже наоборот, он вел себя на треке еще решительнее, чем прежде, – или стараясь скрыть свою слепоту, или просто потому, что не видел, как сильно рискует. «Ред, может, и не самый лучший наш наездник. Но он никогда не говорит “нет”, – писал о нем журналист, не знавший о слепоте жокея{198}198
  «он никогда не говорит “нет”»: «Спорт», Нью-Йорк Американ Джорнал, SB, осень 1938.


[Закрыть]. – На последнем повороте перед финишной прямой он старается проскочить на лошади чуть ли не через игольное ушко, и нам остается только рукоплескать его смелости, если не безрассудству». Поллард неимоверно рисковал. Он решил сохранить в тайне свое увечье – и продолжил карьеру жокея.

Вскоре после того, как Поллард привел Галант Сэра к победе в гандикапе на Агуа-Кальенте в 1934 году, в Мексике запретили азартные игры{199}199
  в Мексике запретили азартные игры: «Сухарь получил серьезное преимущество», SB, 26 марта 1938, FD.


[Закрыть]. Тихуана с ее колоритным миром скачек пришла в упадок и постепенно затерялась в заросших полынью пустошах. Поллард и Вульф вернулись в Соединенные Штаты, где скачки снова легализовали, и их пути разошлись.

Ипподром Санта-Анита-парк впервые открылся в 1934 году на Рождество. Вульф взорвал ипподром, проскакав на никому не известной лошади по кличке Азукар, которая раньше участвовала в скачках с препятствиями, и выиграл первый гандикап Санта-Аниты. Это была одна из лучших скачек. После того как Вульф спешился, Азукар оттолкнул его с дороги, сбил с ног какого-то зрителя, порвал радиопровода, прервав общенациональную трансляцию, и волоком протащил за собой по треку перепуганного конюха. Жокей наблюдал за лошадью, стоя в круге победителя: на плечах венок из живых цветов, на лице знаменитая улыбка Гэри Купера, вокруг восторженные поклонники… Мороженщик вернулся.

Карьера Вульфа набирала обороты, в то время как Поллард начал проигрывать. Возможно, виной тому была его частичная слепота. После Галант Сэра он много лет не участвовал в призовых скачках. А потом стали пропадать заказы и на участие в скромных забегах в будние дни. Поллард объездил всю Северную Америку, Чикаго, Нью-Йорк, Канаду. Он ездил на несговорчивых, на раздраженных, на нервных лошадях. Но статистика побед не улучшалась.

Где-то в бесконечных переездах Поллард повстречался с агентом по кличке Ямми («Вкусняшка») – кругленьким, покрытым пушком, низкорослым человеком с жабьими глазами{200}200
  Ямми: Давид Александер. «Четыре здоровых ноги на двоих», Чистокровные лошади, 24 декабря 1955, с. 1558–1563; Александер. «Стук копыт», с. 184–185, 187; Гарольд Уошборн, телефонное интервью, 9 ноября 1998; Кейт Стакки, телефонное интервью, 11 февраля 1999; Сонни Гринберг, телефонное интервью, 24 декабря 1999.


[Закрыть]. У Ямми была заячья губа, поэтому говорил он невнятно, но, чтобы компенсировать отсутствие дикции, настолько громко, что люди втягивали головы в плечи. Он хранил наличные в туфлях и круглый год жил в турецких банях, в какой бы город ни приезжал. Как и Поллард, он, казалось, утратил потребность быть привязанным к какому-то конкретному месту. Единственное, что агент мог сделать для Полларда, – следить за его неудачными заездами из-за ограждения зрительских трибун и кричать, пугая зрителей. Но он был фанатично предан Полларду – и у него имелся автомобиль. Эти двое скитались по стране вместе.

В августе 1936 года они появились в Огайо, в Систл-Даун-парке. Все надежды на возрождение былого успеха быстро испарились. Показатели побед Полларда снизились до прискорбных 6 %{201}201
  Показатели побед Полларда снизились до прискорбных 6 %: Статистика побед жокеев с 11/1/1936 по 25/8/1936, Ежедневная программа скачек, август 1936.


[Закрыть]. В среднем он выигрывал два забега в месяц. Люди на ипподроме шептались, что с ним покончено. Поллард вливался в поток, в котором затерялись многие подававшие надежды жокеи, чей талант никогда не был востребован, – им не встретился на пути тот самый опытный тренер, тот самый умный владелец, «та самая лошадь».

16 августа Поллард и Ямми забрались в машину агента, выехали с ипподрома и помчались по шоссе. Где-то на пути они во что-то врезались. Чем бы это «что-то» ни было, последствия оказались впечатляющими. Машина Ямми просто рассыпалась по всему шоссе{202}202
  Машина Ямми просто рассыпалась по всему шоссе: «Король лошадей», Морнинг Телеграф/Ежедневная программа скачек, 17 марта 1940.


[Закрыть]. Друзья еле успели выпрыгнуть на раскаленный асфальт. Поллард стоял у обломков автомобиля за сотни миль до населенного пункта… Чем не метафора ко всей его жизни? Ему двадцать шесть лет, он напуган и опустошен. Машина ремонту не подлежала, деньги закончились – и никаких перспектив на будущее. Друзья покопались в обломках, собрали все, что уцелело. У них было 27 центов и полпинты дрянного бренди, который они называли «бормотухой»{203}203
  У них было 27 центов: Александер. «Стук копыт», с. 184–185.


[Закрыть]. Поллард, возможно, спас свои книги и свои четки. А еще в его кармане завалялся кусочек сахара. Они бросили автомобиль и побрели искать попутный транспорт в северном направлении.

Под вечер они приехали на Вудвард-авеню в Детройте. Город раскинулся в раскаленном тесном пространстве – жаркое, душное лето навалилось на него. Разрушительное десятилетие оставило на городе шрамы: кружки для сбора средств в пользу бедных на улице, люди, живущие в железнодорожных вагончиках… На перекрестке Вудвард и Восьмой мили располагалось кладбище. Поллард и Ямми попросили водителя остановиться. На противоположной стороне улицы были ворота ипподрома Фэр-Граундс. Друзья повернулись спиной к кладбищу и вошли в ворота.

На другом краю ипподрома, прислонившись к двери восточной конюшни, Том Смит задумчиво жевал соломинку. Позади него в стойле стоял Сухарь. Смит сидел возле коня уже два дня, думая о нем, наблюдая, стараясь его понять. Что-то поселилось в мозгах жеребца – что-то, что раздражало и злило его. С тех пор, как коня перевезли в Детройт, он наводил страх на работников конюшни. Он пытался укусить конюхов, и никто не хотел подходить к нему ближе, чем на длину вил. Ни один человек никогда не понимал его, и конь был настроен против любого, кто попытался бы это сделать. Смит понял, что этому жеребцу нужен опытный жокей, человек, наделенный интуицией.

Ямми бродил от конюшни к конюшне в поисках работы для жокея, но везде получал отказ. Никто не хотел нанимать Полларда. Они были грязными и усталыми, обоих еще трясло от пережитого. Близился вечер, пора было подумать, где бы поесть и переночевать. Та бутылка с бренди, должно быть, давно опустела.

Какой-то конюх указал им на седого мужчину, стоявшего у дверей конюшни, где держали лошадей Ховарда. Агент и жокей свернули туда.

Усталый Ямми оживился, но Смит отмахнулся от агента. Он внимательно смотрел на рыжего жокея, припоминая знакомое прозвище – Кугуар. Где-то на Западе ему попадалась анкета этого жокея. Смит рассматривал его угрюмое лицо, телосложение боксера и думал: «Может быть, может быть…» Тренер протянул руку, и Поллард с готовностью пожал ее. Смит улыбнулся.

И указал на стойло за спиной. Поллард перегнулся через низкую загородку. Лошадь стояла к нему задом – темная масса, переминающаяся на соломенной подстилке. Поллард сунул руку в карман и вытащил что-то, зажав в кулаке. Протянул руку к животному, он открыл ладонь: кусок сахара. В глубине стойла послышалось осторожное сопение, лошадь втянула воздух, принюхиваясь. Потом рядом с ладонью человека материализовалась черная лошадиная морда. Жеребец слизнул с ладони сахар и легонько боднул жокея в плечо{204}204
  Первая встреча Полларда и Сухаря: «Король лошадей», Морнинг Телеграф/Ежедневная программа скачек, 17 марта 1940; Муди. «Давай, Сухарь!», с. 35–37.


[Закрыть].

Жизненные пути Реда Полларда, Тома Смита и Чарльза Ховарда наконец пересеклись. Начался их совместный путь к звездному часу.

Часть II

Том Смит и Сухарь

(Библиотека USC, раздел тематических коллекций)

Глава 7
Изучи свою лошадь

Глядя на Сухаря, конюхи недовольно кривились. Когда они проходили мимо стойла, жеребец с недвусмысленным видом кидался к дверце – он щерил зубы, плотно прижимал уши к голове и злобно щурился. Бедный тот служитель, которому приходилось заходить к нему в стойло, чтобы убрать навоз и почистить скребницей это злобное создание. И о чем только думал Смит, когда приобретал его? Конь был просто ходячей катастрофой. Он беспрерывно кружил по стойлу, а при виде седла покрывался пеной. Его вес был на 90 килограммов ниже нормы, к тому же он страдал хронической усталостью. Животное было настолько тощим, что, как сказал один из репортеров, его бедра могли бы служить идеальной вешалкой для шляп{205}205
  …его бедра могли бы служить идеальной вешалкой для шляп: «Обе бочки», Сан-Франциско Колл-Булетин, 2 марта 1940, FD.


[Закрыть]. При этом он упорно отказывался есть. И его левая передняя нога выглядела очень плохо.

Как всегда, начиная работать с новой лошадью, Смит постоянно думал о коне – и когда находился рядом с ним, и когда уходил из конюшни{206}206
  Состояние, поведение и лечение Сухаря: Кейт Стакки, телефонное интервью, 25 марта 1998; Беквит. «Сухарь», с. 30; «Дебют Сухаря», Лос-Анджелес Таймс, 28 декабря 1936; «Сухарь был плохим парнем», SB; «Тренер Сухаря говорит, что его конь – настоящее открытие», Сан-Франциско Кроникл, 13 февраля 1937; «Сухар сбил с толку клокеров», Лос-Анджелес Таймс, 1 марта 1937; «Сухарь не стоит на месте в стойле», SB, осень 1937.


[Закрыть]. Первое, что нужно сделать, решил тренер, это успокоить лошадь, снять стресс. Не обращая внимания на щелкающие зубы, на прижатые уши, Том всегда старался приласкать коня, угостить морковкой. А потом попробовал старый, испытанный метод, который помогал, если животное было подавлено или расстроено: найти ему компаньона. К ипподромам всегда прибивались бродячие животные. Будучи созданиями социальными, лошади отлично ладили с ними. Самые разнообразные твари – от немецких овчарок до кур – становились компаньонами лошадей. У Фитцсиммонса в конюшне обитал трехлапый кот. Тренер даже приладил ему протез из дерева и обрывка конской сбруи и с интересом наблюдал, как тот учится придавливать мышь одной лапой и «лупить» ее второй{207}207
  Деревянный протез ипподромного кота: Палмер. «Такие скачки», с. 226.


[Закрыть]. А на ипподроме в Аризоне некоторое время талисманом была обезьянка – пока не начала откручивать краны в конюшне и отдирать гонт с крыши.

Смит решил начать с коз{208}208
  Использование козы: «Сухарь был плохим парнем»: SB; Беквит. «Сухарь», с. 26.


[Закрыть]. Он где-то откопал козу по кличке Вискерс и завел ее в стойло Сухаря. Вскоре после обеда конюхи увидели, что жеребец ходит по стойлу кругами, сжимая в зубах обезумевшую козу, и размахивает головой из стороны в сторону. Потом он швырнул ее через загородку на пол в проходе конюшни. Конюхи поспешили на помощь бедной козе.

Смит стал подыскивать Сухарю более выносливого компаньона. В одном из дальних стойл держали лошадь по кличке Тыква. Широкий, как танк «Шерман», желтый, как маргаритка, Тыква – или Тыковка, как звали лошадь конюхи, – когда-то был подседельной лошадью и на просторах штата Монтана повидал многое, включая нападение разъяренного быка, – после того случая у жеребца осталась впадина на охвостье. Тыква был ветераном и встречал все невзгоды с твердостью и спокойствием. Он был, по выражению конюхов, «бомбоустойчивым». Смит понимал ценность такой лошади и привез ее в Детройт вместе со своими породистыми скакунами, намереваясь использовать и в качестве сопровождающей лошади, и в качестве своей верховой лошади на треке, и для того, чтобы успокаивать остальных обитателей конюшни. Тыковка очень благожелательно относился ко всем лошадям и даже был суррогатным родителем для пугливого молодняка. После того как Сухарь напал на козу, Смит возложил все свои надежды на Тыкву. Короткая церемония взаимного обнюхивания не вызвала неприязни, поэтому Смит решил поручить Сухаря проверенному ветерану. Он поместил Тыкву в соседнее стойло, а потом снес перегородку между ними. Лошади пообщались и довольно быстро подружились. Им предстояло жить и работать вместе до конца своих дней.

Эксперимент с Тыквой прошел настолько успешно, что Смит стал подыскивать и других компаньонов для Сухаря. Когда-то к конюшне Смита прибилась пятнистая дворняжка с огромными, смешно торчащими и круглыми, как блюдца, ушами. Пса назвали Покатель. Он привязался к Сухарю и по ночам спал в его стойле. Джо-Джо, маленькая паукообразная обезьянка неизвестно как попавшая в конюшню, тоже предпочитала общество Сухаря{209}209
  Джо-Джо и Покатель: Джо Хернандес. «Железный конь», «Скачки и конный спорт. Дайджест, ноябрь 1938, с. 66; Беквит. «Сухарь», с. 40.


[Закрыть]. И конь заметно смягчился, словно расслабился. Теперь он спал в нескольких футах от Тыквы, Джо-Джо устраивался на изгибе его шеи, а Покатель – на его животе.

Следующей проблемой было состояние здоровья Сухаря и его недостаточный вес. Смит сам приготовил специальную мазь и наносил ее на ноги лошади. А чтобы мазь не стиралась, когда конь ложился на подстилку, и чтобы уберечь ноги лошади от дополнительных ушибов и травм, их до самых колен перебинтовывали специальными толстыми хлопчатыми повязками, которые напоминали обмотки солдат времен Первой мировой войны. Смит также уделял особое внимание питанию коня и кормил его высококачественным сеном луговой тимофеевки, которую выращивали в северной Калифорнии. Он наткнулся на это сено в начале своей карьеры тренера. Что до овса, то он тщательно отмерял порции лучшего белого овса, который выращивали в долине Сакраменто. Прочитав статью группы ученых из университета Вашингтона о потреблении питательных веществ, Смит следил за тем, чтобы его лошадь получала питание с высоким содержанием кальция{210}210
  Питание: «Сено для Сухаря», Сан-Франциско Кроникл, 14 мая 1938; Муди. «Давай, Сухарь», с. 89; «Обе бочки», Сан-Франциско Колл-Булетин, 5 марта 1940.


[Закрыть]. В качестве подстилки в стойле был толстый слой чистой рисовой соломы.

Как только Сухарь обжился в Детройте, Смит вывел его на трек размять ноги. Это стало совершенной катастрофой. Сухарь не бежал – он бушевал. Когда наездник посылал его вскачь, конь тормозил. Когда тот пытался осадить буяна, Сухарь бросался вперед и метался, как попавший на крючок марлин. Когда Сухарю велели повернуть налево, он тянул направо, когда дергали направо, он бросался влево. Обескураженный наездник вынужден был из всех сил цепляться за шею лошади. Смит, не отрывая глаз, следил, как жеребец беспорядочно носится по треку.

Он прекрасно понимал, что происходит. Инстинкт соперничества у Сухаря был словно вывернут наизнанку. Вместо того чтобы перегнать соперников, конь старался переупрямить наездников, которые пытались заставить его бежать. Он по привычке сопротивлялся каждой команде и словно подпитывался от схватки, получая удовольствие от того, что человек на его спине приходит в ярость. Смит знал, как изменить эту ситуацию. Ему нужно было исключить принуждение из этого противостояния и позволить лошади ощутить удовольствие от скорости. «Отпусти его!» – крикнул он наезднику{211}211
  «Отпусти его!»: «Дебют Сухаря», Лос-Анджелес Таймс, 28 декабря 1936.


[Закрыть].

Наездник сделал то, что ему велели, и Сухарь рванулся вперед. Он попробовал перескочить внутреннее ограждение трека и не ощутил рывка поводьев. Потом на огромной скорости пробежал полный круг, но Смит не подавал никаких команд, и наездник его не останавливал. Тогда Сухарь пробежал и второй круг, припадая к земле и кидаясь из стороны в сторону.

После того как Сухарь проскакал две мили, двигаясь зигзагами по дорожкам, он полностью выдохся и, тяжело дыша, остановился посреди трека. Всадник сидел в седле, позволяя коню самому решать, что делать. Идти было некуда – только домой. Сухарь повернулся и по своей воле направился в конюшню. Смит встретил его морковкой. Ни Смит, ни наездник не подняли на коня руку, но он хорошо усвоил урок и превратится из норовистого буяна в послушного, довольного жизнью коня. Больше его не станут заставлять делать то, чего он не хочет. И сам конь никогда не будет воевать с наездником.

После той сумасшедшей скачки Смит впервые посадит Полларда на Сухаря, чтобы посмотреть, как тот управится с лошадью. Поллард проехал круг, присматриваясь к жеребцу. Сухарь не требовал никаких усилий со стороны жокея, и он повернул назад в конюшню. Тренер и жокей посовещались. Поллард сказал, что кнут, которым так охотно пользовался Фитцсиммонс, нужно убрать подальше и прибегнуть к нему только в случае крайней необходимости: он заметил, что, если коня принуждать, он будет еще больше упрямиться. И Смит понял, что нашел жокея, который ему нужен.

Они решили, что позволят Сухарю делать то, что ему нравится{212}212
  решили, что позволят Сухарю делать то, что ему нравится: «По словам Хью Брэдли», Нью-Йорк Пост, SB, май 1938.


[Закрыть]. Смит распорядился, чтобы Сухаря никогда, ни при каких обстоятельствах не беспокоили во время сна. Конюхам и наездникам приходилось часами стоять у стойла, ожидая, пока лошадь проснется и они смогут приступить к работе. И Сухарь извлекал из этого положения максимум выгоды. «Он просыпается по утрам, как хитрый старый чудак, – рассказывал Поллард. – Знаете, Сухарь, как пожилой джентльмен, не любит вскакивать с первыми лучами солнца. Когда приходишь к нему в стойло, он валяется, словно смятый старый половик, и поглядывает одним глазом, проверяя, понимаешь ли ты, что он старается донести – что он такой больной и несчастный. И ему бы удалось тебя провести, но старый мудрый Том Смит читает его как раскрытую книгу».

Полларду и другим наездникам было велено просто прижиматься к его спине, сидеть в седле спокойно, не натягивать поводья, чтобы конь мог сам выбрать темп. Смит следил, чтобы все тренировки заканчивались у финишной отметки, – таким образом, он приучал Сухаря, что к тому времени, как конь доберется до финишной черты, он должен быть впереди всех остальных лошадей. Скаковые дорожки отмечены столбами, которые указывают наездникам, какая часть мили осталась до финишной черты. Поллард заметил, что с каждым пройденным столбом лошадь старалась бежать все быстрее. Ему не требовалось придерживать или подгонять ее на ранних этапах тренировок. Конь сам знал, что финишная прямая – это именно тот участок дистанции, где нужно выкладываться по полной. «Зачем его подгонять? – говорил позже Поллард{213}213
  «Зачем его подгонять?»: «К старту», Сан-Франциско Экземинер, 3 марта 1940, раздел 2, с. 2.


[Закрыть]. – Он разбирается в столбах лучше, чем я».

В течение следующих недель Поллард и Смит выяснили, что единственной отрицательной чертой Сухаря была его непокорность. Конь развлекался тем, что посреди тренировки мог внезапно затормозить, так что жокей повисал на его шее. А еще у него была странная страсть к ограждению внутренней бровки. Жеребец категорически отказывался бежать, пока не прижимался к ограждению чуть ли не вплотную. Смит считал, что причиной тому была практика Фитцсиммонса тренировать лошадей исключительно по внутренней бровке. Как только Сухаря направляли к внешнему краю дорожки, он притормаживал и из всех сил старался вернуться к внутреннему краю, а иногда, резко развернувшись, кидался к ограждению. Это создавало несколько серьезных проблем. Во-первых, дорожка вдоль внутренней бровки была самой низкой частью чуть наклоненного внутрь овального трека, поэтому там, как правило, застаивалась вода после дождя. Во-вторых, у внутреннего ограждения высока опасность того, что лошадь заблокируют другие участники скачек. Любая лошадь, которая отказывается проходить поворот по широкой дуге, рискует попасть в серьезную беду.

Надеясь нацелить лошадь на отработку скорости и отвлечь от странной приверженности к ограждению, Смит надевал на Сухаря шоры, ограничивавшие его обзор только дорожкой прямо впереди. Он вывел лошадь на тренировку и в то утро, когда руководство ипподрома, стараясь защитить слишком часто используемую внутреннюю бровку трека, распорядилось установить вдоль нее козлы для распила дров, чтобы лошади тренировались на внешней дорожке трека. Пуская лошадь галопом вдоль этих козел, тренер надеялся, что они отучат Сухаря прижиматься к ограждению. Но конь сорвал его планы, пробираясь к ограждению в просвете между ними, сворачивая, чтобы не наткнуться на козлы, и снова прижимаясь к бровке{214}214
  Козла для распила дров: «Сухарь сбил с толку клокеров», Лос-Анджелес Таймс, 1 марта 1937.


[Закрыть]. Смит продолжал гнуть свое, постепенно одерживая верх. Не в состоянии полностью избавиться от странной приверженности лошади к внутренней дорожке, тренер решил использовать ее во благо. Поскольку Сухарь был склонен сопротивляться явным попыткам подгонять его, Смит велел наездникам корректировать скорость лошади легкими поворотами{215}215
  корректировать скорость лошади легкими поворотами: Кейт Стакки, телефонное интервью, 25 марта 1998.


[Закрыть]. Когда наездник хотел, чтобы Сухарь бежал быстрее, он направлял его ближе к внутреннему ограждению, а если требовалось притормозить, достаточно было повернуть коня к внешней бровке.