Текст книги "Если бы он остался"

Глава 17

Первый школьный день в этом учебном году будет жарким и влажным, это сразу понятно. На мне новая тиара, которую я нашла, когда закупалась к школе. На этот раз черная с темными камнями. На мне красная юбка в клетку и черная рубашка. Вместо прошлогодней сумки я взяла рюкзак цвета хаки, который обвесила значками. Все новое.

Я готова к новому учебному году.

Людей на автобусной остановке стало поменьше: теперь нас только пятеро, и двое – это Финни и Сильвия. Еще один – новичок по имени Тодд, с которым я ни разу не заговаривала раньше. И последняя – девочка, довольно нервная на вид, которая кажется слишком маленькой, чтобы учиться в старших классах. Почти уверена, что она из частной школы и сейчас ей до жути страшно.

Финни и Сильвия держатся за руки. У чирлидеров теперь новая форма. Она мне нравится больше, чем прежняя, но сама я бы не хотела ее носить.

Новая девочка исподтишка поглядывает на меня, в то время как я стою на своем обычном месте у самой обочины. Меня, как всегда, захватывают воспоминания о том, как мы съезжали с этого холма на велосипедах. Финни никогда не было страшно. А мне – каждый раз…

– Привет, – говорю я новой девочке и улыбаюсь. Она что-то бормочет и робко улыбается в ответ.

– Я Отэм, – продолжаю я. Сегодня у меня великодушное настроение. А еще у меня есть план.

– Нам будет так весело вместе на химии, – говорит Сильвия.

– Я Кейти, – представляется девочка.

– Ты раньше ходила в школу Сент-Джонс? – спрашиваю я у новенькой. Она кивает и хмурится:

– Ты тоже?

– Не, я нет, – отвечаю я. В какой-то момент очень хочется оглянуться на Финни. Когда я училась в четвертом классе, папа хотел перевести меня в Сент-Джонс, и это могло бы случиться, если бы я каждый день не плакала за обеденным столом и не отказывалась есть. Я хотела остаться в старой школе, с Финни. В то время я думала, что разлука с ним – худшее, что может быть в моей жизни. Ночами я лежала без сна и думала, как буду жить без него. Просто оттого, что Финни сидел со мной в одном классе, мне было не так страшно писать контрольные, а насмешки звучали не так обидно. Я оглядывалась на него и понимала, что все будет хорошо. При мысли о том, что придется влачить учебные дни без него, я теряла веру в себя, надежду, желание жить. В итоге тетя Анджелина сказала моим родителям, что Финни пребывает в таком же подавленном состоянии и просит, чтобы его тоже перевели.

Это воспоминание настолько яркое, что я не сразу выныриваю из него, мне требуется некоторое время, чтобы понять, что мой план работает даже лучше ожидаемого.

– Да, он был в моем классе, – говорит Кейти.

– Да ладно? – это у нее спрашивает Тодд. – Ты тоже знаешь Тейлора Уокера?

Новенькая кивает.

– Он мой дальний родственник, – говорит парень.

Они беседуют о Тейлоре и еще о каких-то людях, которых оба могут знать. За моей спиной Сильвия тоже о чем-то говорит, но мой план сработал: теперь все разговаривают одновременно, и, когда я настраиваюсь на беседу Тодда и Кейти, голос Сильвии теряется на их фоне.

К тому времени, когда подъехал автобус, я так больше ничего и не узнала о том, как Финни и Сильвия будут веселиться в этом году.

Глава 18

Я хожу в группу с углубленным изучением английского с Джейме и Сашей; это единственный наш совместный урок. В этом году они оба учатся в таких «продвинутых» группах по всем предметам, а я – только по одному. Финни, Сильвия и кое-кто из их друзей тоже учат английский вместе с нами.

Группа маленькая и, очевидно, смышленая, поэтому учитель на многое закрывает глаза. Это здорово, нам очень нравится такое особое отношение, некая свобода. Джейме часто всех смешит. Когда все хохочут над его шутками, меня переполняет гордость – это чувство сильнее, чем если бы шутку придумала я. Джейме красивый, веселый и мой.

У нашего учителя, мистера Лафигана, я в любимчиках – я всегда нравлюсь учителям английского. Иногда после урока мне кажется, что я говорила слишком много и вела себя как докучливая всезнайка, но в следующий раз снова не могу удержаться и постоянно тяну руку вверх.

Идет третья неделя занятий, когда я захожу в класс и обращаю внимание на книгу на столе мистера Лафигана. Он еще не пришел, но звонок вот-вот прозвенит. На столе лежит «Дэвид Копперфильд» – я уже давно хотела его прочитать. Беру книгу и открываю в самом начале. Сюжет захватывает с первых строчек. Сажусь за учительский стол и продолжаю читать.

– Что ты делаешь? – спрашивает Джейме.

– Читаю книгу мистера Лафигана, – отвечаю я. Кто-то из класса смеется. Джейме фыркает. Сложно предугадать, когда он одобрит или, наоборот, осудит какую-нибудь мою выходку. Думаю, он и сам заранее не знает; возможно, просто жалеет, что не сделал этого первым.

– Она такая странная, – говорит Джек. Я, как всегда, чувствую прилив одновременно гордости и стыда, но не собираюсь вставать из-за стола и откладывать книгу.

Когда мистер Лафиган входит в класс, я по-прежнему читаю.

– Здравствуй, Отэм, – говорит он. – Тебе нравится Диккенс?

Я киваю.

– Если хочешь, одолжу тебе эту книгу, когда закончу писать диссертацию.

Видимо, удивление отразилось на моем лице, потому что он добавляет:

– Я беру вечерние занятия, чтобы получить магистерскую степень.

– О, здорово, – говорю я. Звенит звонок, и я сама иду на свое место.

Мистер Лафиган держит свое слово и дает мне Диккенса на время; Джейме шутит, что у меня появился новый лучший друг, и потешается над книгой, потому что она очень толстая. Я теперь часто сижу за столом мистера Лафигана, читаю его книги, а иногда и заглядываю в ящики. Он никогда не делает мне замечаний. Я спрашиваю его про содержимое аптечки и почему он так любит текстовыделители синего цвета.

Кажется, что мистер Лафиган меня понимает. Однажды он спрашивает, пишу ли я. Отвечаю утвердительно. Он осведомляется, знаю ли я про кружок писательского мастерства, который он ведет для старшеклассников. Знаю.

* * *

Наша с Джейме первая годовщина приходится на вторник. В школе он дарит мне три красные розы. Я ожидала, что он подарит мне одну, две другие оказались сюрпризом. В пятницу на той же неделе мы с Джейме идем сначала в кафе, а потом ко мне домой и целуемся на диване в гостиной. Я прижимаюсь к нему как никогда крепко и впервые забываю обо всем, пока он меня целует. Вдруг он останавливается и смотрит на меня. Я ничего не понимаю и пытаюсь сообразить, что сделала не так. И злюсь, не зная, что ему опять не понравилось.

– Что? – говорю я, прежде чем он успевает открыть рот.

– Хочешь подарок прямо сейчас? – спрашивает Джейме. Он улыбается, и я киваю. Мы садимся, и я провожу пальцами по его волосам, пока он роется в кармане. Вдруг я начинаю нервничать: а что, если мне не понравится его подарок? Джейме протягивает маленькую плоскую коробочку, и я молча смотрю на нее.

– Открой, – говорит Джейме.

Он произносит это так взволнованно, что я обещаю себе: что бы ни было внутри, я оставлю Джейме пребывать в уверенности, что я в восторге от подарка. Закрываю глаза, прежде чем поднять крышку. В комнате темно; когда я поднимаю веки, приходится наклониться, чтобы разглядеть то, что лежит внутри.

Серебряный браслет с двумя подвесками. Поднимаю его повыше и рассматриваю в слабом свете. Одна подвеска в виде черепашки. Вторая – сердце, на котором что-то выгравировано. Я подношу его ближе к глазам.

– День, когда мы познакомились, – говорит Джейме. – С него все начинается. А черепашка – это наш первый год вместе. Всю оставшуюся жизнь я буду дарить тебе по такой черепашке каждый год, а еще на важные даты, например на свадьбу и рождение детей.

Мне жжет глаза и горло, как будто я вот-вот заплачу. Обнимаю Джейме и кладу голову ему на плечо. Поражаюсь его уверенности в том, что все это с нами произойдет. Его не смущает наш возраст. У него никогда не возникает опасений, что мы не созданы друг для друга. Он никогда не сомневается в нас; никогда не сомневается ни в чем.

– Я люблю тебя, Джеймс Аллен, – говорю я. Мой голос надламывается. Слезы не льются из глаз, но я в восторге. Никогда прежде мне не хотелось плакать от счастья.

– Ты плачешь? – спрашивает Джейме. Киваю, хоть это и не совсем правда. Он гладит меня по голове, и я вжимаюсь лицом ему в плечо. Мы долго сидим так. Думаю: «Вот оно: я в самом деле люблю его». Сегодня это легко сказать и почувствовать.

– А почему черепашка? – спрашиваю наконец.

– Они медленные, но надежные, – отвечает он. – И я люблю черепах.

Он смеется, и вслед за ним смеюсь я, и мы прижимаемся лбами друг к другу. Он проводит большими пальцами у меня под глазами, и я крепко зажмуриваюсь, чтобы несколько слезинок скатились вниз и он мог их стереть.

* * *

Мистер Лафиган советует мне прочитать еще несколько книг и кое-какие одалживает. Я тщательно готовлю свое первое сочинение для него: я хочу произвести впечатление.

За обедом всем показываю его отзыв о моей работе.

– Читай, – велю Брук, тыча тетрадью ей под нос. – «Я никогда не обращал на это внимание, хорошая работа». Я написала о том, что ему раньше в голову не приходило!

– Ты постаралась, – говорит она.

– Мне тоже нравится мистер Лафиган, – вклинивается Ной. – Он классный.

– О, я его просто обожаю, – отвечаю я. Джейме закатывает глаза:

– Ну да, ты в него влюбилась.

– Нет, я просто люблю его, – отвечаю я и понимаю, что сказала правду. Я действительно люблю мистера Лафигана; не как парня, или отца, или брата, не могу подобрать определение, я просто люблю его. Люблю его, потому что он сказал, что я сколько угодно могу смотреть в окно на дождь при условии, что я его слушаю, и потому, что он назвал Макбета[16]16
  Главный герой одноименной трагедии Шекспира, основанной на жизни реального шотландского короля. Прим. ред.


[Закрыть] придурком. Я люблю мистера Лафигана, это простая и легкая мысль, ее легко высказать вслух.

Джейме закатывает глаза.

– Ты влюбилась в учителя, – бурчит он себе под нос. Не обращаю на него внимания и снова перечитываю комментарий мистера Лафигана.

* * *

– Отэм, привет.

Замираю на месте. Голос Финни звучит тихо. Он не смотрит на меня. Мы стоим у дверей крошечной классной комнаты. У него на плече висит сумка-почтальонка, и он стоит за дверью, так что из класса его нельзя увидеть.

– Привет, – отвечаю я и спрашиваю себя, не случилось ли чего.

– С днем рождения, – говорит Финни. Он по-прежнему смотрит себе под ноги.

– Спасибо.

Ничего не понимаю. Он мог поздравить меня утром, на автобусной остановке. Мог подождать до вечера, когда мы вместе с мамами и моим папой пойдем в кафе. Финни отворачивается и заходит в класс. Я иду за ним. Для остальных все это выглядит так, будто мы пришли одновременно.

В честь моего дня рождения мистер Лафиган говорит, что я могу весь урок сидеть за его столом, если пообещаю вести себя хорошо. Складываю руки и выпрямляю спину, изображая максимальную сосредоточенность – как будто на уроке мистера Лафигана может быть как-то иначе.

Однако я все-таки отвлекаюсь. Его стол стоит в углу, перпендикулярно к доске. С этого места открывается идеальный вид на Финни. Когда смотрю на доску, я смотрю и на него. Я вижу только его.

И я люблю его. Сколько себя помню, я всегда его любила, только сама этого не понимала. Я чувствую то, что всегда чувствовала, когда смотрела на него, но никогда прежде я не спрашивала себя, что это за чувство. Я могу описать ту любовь, которой люблю Финни, словно это некий орган вне моего тела, без которого я не могу жить, но которого нет в учебнике по анатомии.

Я не люблю его так, как люблю Джейме. Сашу, маму или мистера Лафигана я тоже люблю иначе.

Я люблю его так, как я люблю Финни.

Эту любовь невозможно выразить словами, а чувствовать ее очень тяжело.

Глава 19

С наступлением холодов начинается «Война».

В понедельник в середине ноября, когда я захожу в столовую, Энджи подбегает ко мне и, сощурившись, выдает:

– Они за нашим столом.

Мне не нужно спрашивать, кого она имеет в виду, я и так это знаю, но все же произношу:

– Что?

Вслед за ней иду к другому, маленькому столу. Джейме, Алекс, Брук, Ной и Саша уже теснятся вокруг него.

– Поверить не могу, – говорю, падая рядом. Я смотрю туда, где сидят Алекса, Джек, Джош и Виктория, места у них более чем достаточно. Алекса машет кому-то в толпе. Проследив за ее взглядом, вижу Сильвию и Финни, которые машут в ответ, берут себе стулья и подсаживаются к своим.

– Это не круто, – говорит Ной. Джейме качает головой:

– Нет, совсем не круто.

Стол, который они заняли, однозначно принадлежит нам; никто не меняет столы посреди учебного года. Это враждебное действие. Но надо прикинуться, что нам все равно. Если затеем драку или покажем, что злимся, это даст им повод закатить глаза: «Чего? Вы расстроились из-за стола?»

– Завтра они там сидеть не будут, – заявляет Алекс.

– Я прогуляю химию, – предлагает Ной.

– Не ты один, – говорит Джейме. До конца обеда они сидят, дрожа от злости. Не одна я то и дело оглядываюсь на наш оскверненный стол. Они смеются, бросаются чем попало друг в друга и ведут себя так, будто сидели там каждый день. Как будто будут сидеть там каждый день.

Мальчики держат слово, и во вторник стол снова наш. Мы наивно думаем, что на этом все кончится, что мы отстояли свою территорию. Конечно, теперь они отступят, когда поймут, что мы не собираемся сдаваться.

В среду мы снова сидим за крошечным квадратным столом и бьемся коленями.

В четверг я буквально бегу в столовую, но Алекс уже там, его сумка лежит в центре стола, а сам он сидит, откинувшись на спинку стула, скрестив руки на груди, и с вызовом смотрит на всех остальных.

– Дай пять! – говорю я. Вижу, что Сильвия и Алекса смотрят на нас из-за того стола, который обычно считался их местом. Улыбаюсь, машу им и сажусь.

После того как в пятницу мы снова выигрываем битву, я думаю, что все кончено, теперь-то мы уж точно выиграли «Войну». У них ни за что не хватит наглости в понедельник начать ее снова.

* * *

У них хватает. У них хватает наглости.

Во вторник мы опять отбиваем стол и в течение всего обеда празднуем это. Иногда мне хочется думать, что это всего лишь стол, и если бы я была уверена, что здесь нет никакой подоплеки, то сидение за квадратным столиком не вызывало бы ничего, кроме легкого раздражения.

Но это именно враждебность: прошла уже половина учебного года, и все столы распределены, как и в прошлом году. Мы с Сашей ушли из той компании и смогли собрать новую. Мы дружные. Мы получаем хорошие оценки. У нас красивые парни и привлекательные девушки.

Вот уже год, как мы мозолим друг другу глаза.

Дело не только в столе.

В среду все провожают меня взглядом, когда я бегу по коридору в столовую. Зеленый рюкзак бьет по ноге, не обращаю внимания ни на него, ни на людей вокруг. Я представляю пустой стол.

Визуализация почти сработала. В первую секунду стол пустой. Но потом из толпы выходит Финни и кладет на него свою сумку. Невольно останавливаюсь, глядя на него. Я вижу, как на другом конце столовой Джейме и Ной замедляют шаг. Сильвия и Алекса тоже идут к нам. Они также замедлили шаг и, самодовольно улыбаясь, смотрят на Финни. Встречаюсь взглядом с Джейме. Он закатывает глаза и хмурится.

Всю прошлую неделю я не злилась на Финни. Я почему-то думала, что он слепо поддался стадному чувству, не вникая в скрытый смысл того, что делали его друзья, в значение, которое придавалось месту в столовой. Но вот он стоит передо мной и держит стол, как будто всегда там сидел. Мне кажется, будто кто-то положил мне руки на спину и подтолкнул вперед.

Я уверенно подхожу прямо к Финни, к нашему столу. Бросаю свою сумку на стол рядом с его и поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Ты сегодня сидишь с нами? – спрашиваю я. Он не сразу отвечает, и я на мгновение тоже забываю о том, что творится вокруг. Я уже так давно не смотрела ему в лицо.

В голубых глазах пляшут золотистые искорки; сложно оторвать взгляд от этой игры света. Хочется протянуть руку и убрать светлую челку с его лба, чтобы лучше видеть глаза. У него на щеках проступает румянец, и – прежде чем вспоминаю, что не должна чувствовать ничего подобного, – я думаю, что он прекрасен. Я знаю, что Финни стесняется, когда краснеет, но невольно думаю, что румянец ему очень идет. Он делает Финни таким невинным, как будто он за всю свою жизнь не совершил ни одного плохого поступка.

– Я… кхм… – начинает Финни. Он тоже смотрит на меня. Интересно, о чем он думает. Кажется, будто мы смотрим друг на друга не меньше минуты, хотя, конечно же, это длится всего мгновение. Я вдыхаю первый раз с тех пор, как заговорила с ним, и чувствую знакомый запах. Хочется закрыть глаза и сосредоточиться на этом запахе и в то же время хочется и дальше смотреть на Финни.

– Сильвия попросила меня занять стол, – наконец говорит он. Ее имя выводит меня из транса. Отодвигаю стул и сажусь:

– О! Но обычно за этим столом сидим мы.

Джейме подходит ко мне со спины и тоже берет стул.

– Привет, красотка, – говорит он. – Как твой день?

– Нормально, – отвечаю я. Ной садится по другую сторону от Джейме. Финни берет свою сумку и отходит. Сильвия уже совсем рядом, но она не смотрит на Финни, когда он подходит к ней, – прищурившись, она смотрит на меня. Я лишь на секунду встречаюсь с ней взглядом, прежде чем повернуться к Джейме.

Это все из-за стола, твержу я себе. Здесь нет ничего личного. Это просто стол.

Глава 20

На следующий день после Дня благодарения родители ссорятся. Я весь день сижу в своей комнате, слушая их и пытаясь не слушать. Иногда мама визжит, а отец в ответ орет. Иногда они понижают голос до злого шепота. Иногда все замирает. Двери хлопают снова и снова.

Ближе к вечеру спускаюсь и тайком беру немного сыра из холодильника. Голоса дрожат и замирают, в то время как я, незамеченная, возвращаюсь в комнату.

Позже лежу на кровати и смотрю, как по полу скользит слабый луч света, в горле пересохло, мышцы напряжены. Это самое грустное время суток, когда прошло уже слишком много времени и ты не успел создать радостное настроение, пока снаружи еще было светло. Слишком поздно.

Весь световой день потрачен в неподвижности. Луч замирает на месте и начинает меркнуть. Будет лучше, когда он совсем исчезнет. Это только один день, напоминаю я себе. И он почти закончился.

Голоса стихли. Граница между днем и вечером стерлась. Никто не зовет меня ужинать. Солнце ушло, и комната погрузилась во тьму, но я не пытаюсь встать и включить свет. Позволяю темноте окутать меня и лежу неподвижно.

Из-за грохота где-то внизу я подскакиваю. И резко сажусь на кровати. Снова голоса на первом этаже. Они звучат громче. Они орут. Хлопает дверь. Теперь голоса снаружи.

Подхожу к окну. Я их не вижу, только часть двора сбоку и окно Финни. За несколько недель после «Войны» черта, разделяющая моих друзей и друзей Финни, превратилась в стену льда. Мы больше не обмениваемся дежурными фразами в классе или в коридорах. Каждая сторона усиленно делает вид, что другой не существует. Мы с Финни не разговаривали с того самого дня, как я отбила у него стол.

Я прислоняюсь лбом к холодному стеклу и закрываю глаза. Голоса родителей слышны лучше, хоть они и стали говорить потише.

Я слышу урчание машины отца, когда он уезжает. Мама начинает плакать. Гравий скрипит у нее под ногами, когда она уходит в дом. Щелкаю выключателем. Организм реагирует на свет: я вдруг ощущаю тревогу. Беру книжку и ложусь на кровать. Дом снова погружен в тишину.

Через некоторое время слышу стук в дверь – ожидаемо. Дверь приоткрывается, и мама просовывает голову внутрь. Она улыбается мне, будто я не вижу, как опухли ее глаза.

– Я зайду к Анджелине, милая, – говорит она. Мне хочется запустить в нее книгой. Я хочу спросить ее, зачем делать вид, будто все хорошо, но от этого ей будет больнее, чем если бы я бросила в нее книгой.

– Хорошо, – произношу я. Она уходит.

* * *

Просыпаюсь голодная. В доме по-прежнему темно, по-прежнему тихо. Я не надеваю тапочки и тихонько спускаюсь на первый этаж. От моих прикосновений все в доме скрипит. Ставлю в микроволновку тарелку с остатками пюре и смотрю, как она крутится. На этот раз еда будет вкуснее. В этом году День благодарения какой-то странный.

Сколько я себя помню, на всех семейных праздниках папа сидел во главе стола, мамы – по обе стороны от него, а Финни и я – рядом с ними, напротив друг друга. Вчера Финни сел на место своей мамы, наискосок от меня. Мамы переглянулись, но при всех не стали ничего говорить. Они смирились с тем, что мы больше не лучшие друзья, но я вижу, что они и думать не желают о том, чтобы мы совсем перестали общаться. За весь день мы ни слова не сказали друг другу. Заговаривали, только если к нам обращался кто-то из родителей, и никакие их слова не могли заставить нас поговорить друг с другом.

Наверное, мамы что-нибудь да сказали бы, но то, что вспыхнуло между моими родителями сегодня, назревало еще вчера, и для них это было уже слишком. Я с грустью думаю о тете Анджелине и Финни: возможно, им было бы лучше в собственном доме, где нет таких границ и недосказанностей.

Вытаскиваю тарелку из микроволновки и тянусь к холодильнику. Беру руками холодные кусочки белого мяса и бросаю их в пюре. Потом смотрю в окно. В соседнем доме в окне кухни горит свет. Я представляю, как мама и тетя Анджелина сидят друг напротив друга за кухонным столом, перед каждой стоит чашка чая.

Ветер колышет листья на деревьях, и мне вдруг очень хочется выйти на улицу. Серый мир снаружи кажется приятным, бархатным и прохладным. Смотрю на часы. Почти час ночи.

Дома никого нет. Никому нет дела до того, чем я занята.

Беру тарелку и иду на переднее крыльцо. По другую сторону двери воздух холодный и влажный, деревянные доски холодят ноги, когда я сажусь на ступеньки. Я вдруг понимаю, что забыла вилку, но мне все равно. Беру пюре руками и облизываю пальцы.

Глупый протест – есть пюре руками на крыльце после полуночи, но это все, что я могу сейчас сделать.

Холодную индейку я ем медленнее, аккуратно выбирая куски и подъедая крошки.

Покончив с едой, отставляю тарелку и облокачиваюсь на перила с правой стороны. Ветер снова шуршит листьями на деревьях. Дрожу, но не двигаюсь с места. Интересно, сколько я смогу здесь продержаться? Может быть, проведу здесь всю ночь. Меня снова пробирает дрожь, и я закрываю глаза. Холодно. Я слышу рев машины, и сразу же открываю глаза.

На дороге показался синий автомобиль. Дверца открывается, из салона падает свет. Внутри я вижу знакомые силуэты, один – в особенности. Финни медленно вылезает из машины. Он смеется и что-то говорит своим друзьям. Они что-то кричат в ответ, и он подносит пальцы к губам. Он машет им, и те как-то слишком быстро уезжают.

Смотрю, как он идет по лужайке. Лица не видно, только темный силуэт в ночи. Походка у него какая-то странная: шаги слишком маленькие, и он сильно наклоняется вперед. На ходу роется в карманах джинсов. Он подходит ближе, и на него падает свет из окна кухни. Финни останавливается в нескольких футах[17]17
  1 фут = 30,48 сантиметра. Прим. ред.


[Закрыть] от своего крыльца и хмурится. Наклоняюсь вперед, чтобы лучше видеть его, чтобы понять, из-за чего он хмурится, и ступенька скрипит подо мной. Финни поднимает взгляд, и мы смотрим друг на друга. В горле пересыхает.

– Привет, – бросает он после паузы.

– Привет, – отвечаю я. Он смотрит на меня, по-прежнему сдвинув брови.

– Ты без тиары, – говорит Финни.

– Что?

– Ты не надела тиару, – повторяет он. Его голос звучит странно, слова сливаются, как будто он очень устал.

– Я в пижаме, – говорю я.

– А. – Он пошатывается.

– Ты пьян? – спрашиваю я. Никогда прежде не видела пьяных так близко.

– Да, типа того, – отвечает он.

– Тогда тебе лучше пока не заходить, – сообщаю я. Он так и не отводит взгляд. Милый, скромный Финни – пьяный. Хотя я слышала о том, что они пьют, хотя я и вижу его сейчас перед собой, все равно трудно в это поверить.

– Почему? – спрашивает он.

– Мамы сейчас у вас на кухне.

– А. – Его снова пошатывает. – Можно я немного посижу рядом с тобой?

– Конечно.

Спотыкаясь, он подходит ко мне и тяжело опускается на крыльцо. Громко выдыхает и откидывается на перила. Миссис Адамс, учительница ОБЖ, всегда говорила, что алкоголь превращает тебя в другого человека. Но Финни такой же, как всегда, только немного нетвердо стоит на ногах и ведет себя чуть более дружелюбно.

– Я не могу найти ключи, – бормочет он.

– Это плохо, – говорю я. Он кивает и снова поднимает на меня взгляд. Я сижу, сгорбившись, и потираю руки.

– Тебе холодно? – спрашивает он. Киваю. Хотя в принципе терпимо: вполне возможно, что я смогу просидеть так до утра.

– Вот. – Финни пытается стянуть с себя спортивную куртку.

– Нет, не надо, – говорю я. Так вот что алкоголь делает с людьми – заставляет их забыть обо всех тщательно расчерченных границах в этом мире.

– Да ладно тебе, Сильвия, возьми куртку, – бормочет Финни, протягивая ее мне.

– Отэм, – говорю я.

– Что? – хмурится он.

– Меня зовут Отэм. Ты только что назвал меня Сильвией, – объясняю я.

Он хмурится сильнее.

– А. Извини, Отэм. Возьми куртку, Отэм. – Финни наклоняется вперед, почти положив куртку мне на колени. Я вздыхаю и забираю ее. Она теплая и пахнет им. Накидываю куртку и закутываюсь в нее.

– Ну вот, – говорит он довольно, откидывается назад и оценивающе смотрит на меня. – Тебе идет.

– Куртка? – Я вытягиваю руки, чтобы он видел, как сильно свешиваются рукава.

– Нет, – бормочет Финни. – Твое имя. Отэм Роуз Дэвис. Только розы не цветут осенью.

– Вообще-то цветут, – возражаю я. – По крайней мере здесь, в Сент-Луисе.

Тут у нас нет четкой границы между летом и осенью. Начинает холодать, потом теплеет снова, деревья одеваются в красный, а розы невольно цветут чуть дольше, пока обманчивая погода мечется туда-сюда между теплом и стужей. Листья золотистые и алые, а в мамином саду еще цветут несколько розовых кустов: бутоны немного пожухли, лепестки по краям подернуты коричневым, но все равно прекрасны. Я любовалась ими, не проводя никаких параллелей со своим именем, но теперь не могу не признать, что да, оно мне идет – красивое, но как будто не от мира сего.

– Да, – говорит он, растягивая слово. – Но розы не должны цвести осенью.

– А этом мире часто случается то, чего быть не должно, – отвечаю я.

После этого мы долго молчим. Стараюсь не смотреть на Финни и гляжу на длинную темную лужайку, отделяющую нас от дороги, и на облака, скрывающие от нас звезды. Я снова запахиваю куртку. В кармане что-то звякает. Запускаю внутрь руку, и пальцы смыкаются на хорошо узнаваемом предмете. Улыбаюсь.

– Держи, – говорю я и протягиваю Финни ключи. Он улыбается в ответ и забирает их.

– Спасибо, – говорит он. – Мне бы не хотелось сообщать отцу, что я потерял ключи от той машины.

Отец Финни – в очередном приступе показной заботы – подарил ему на шестнадцатилетие автомобиль. Не знаю, какой марки. Какую-то красную и спортивную, наверное, до неприличия дорогую и итальянскую. Я удивлена, что Финни даже может сообщить ему, что потерял ключи. Мне всегда казалось, что граница между ними предполагает исключительно одностороннее взаимодействие.

– А наутро ты вспомнишь наш разговор? – спрашиваю я.

Финни снова морщит лоб.

– Да, – говорит он. – Я не настолько пьян.

– Не знаю, как это работает, – признаюсь я. Он наклоняет голову набок.

– Ты никогда не напивалась? – интересуется он.

– Нет. – Я не сразу осознаю, что говорю таким тоном, будто оправдываюсь. Финни не замечает этого.

– А, – говорит он. – Я думал…

Он не договаривает и снова морщит лоб.

– Не важно.

– Что? Ты думал, что все это делают? – уточняю я. Финни пожимает плечами и смотрит в сторону. Интересно, который сейчас час и сколько еще будет длиться мое добровольное заключение на переднем крыльце? Небо и не думает светлеть.

– Почему ты вообще здесь? – спрашивает он.

Я удивлена, что у меня комок встает в горле.

– Мои родители поссорились.

– Оу.

– Папа уехал, а мама у тебя дома.

– Отэм, мне очень жаль.

– Все как обычно, как обычно, – убеждаю я.

– Но я правда сочувствую. Правда. – Он снова поворачивается ко мне.

– Все в порядке, – повторяю я.

– Ты хочешь поговорить об этом?

– Ты пьян.

– Я уже трезвею, – сообщает он.

– А ты захочешь говорить со мной, когда протрезвеешь?

Снова долгое молчание. Я смотрю на его лицо. Не могу понять, что у него на душе. Я смотрю на Финни и вижу, как он глубоко дышит.

– Я по-прежнему буду хотеть этого, – отвечает он, но что-то подсказывает мне, что кратко это звучало бы как «нет».

– Все в порядке, – говорю я. – Не волнуйся.

– Ты любишь Джейме?

У меня снова пересыхает во рту.

– Я имел в виду, он хорошо с тобой обращается? – уточняет Финни.

– Чего? – переспрашиваю я. Удивление ясно слышится в моем голосе, и, кажется, на этот раз Финни это заметил. Пытаюсь говорить небрежным тоном, как будто подшучиваю над ним: – Только не говори, что вдруг решил поиграть в старшего брата.

Финни пожимает плечами. Он больше не смотрит на меня. Интересно, он покраснел? Скорее всего, да.

– Да, – произношу наконец. – Я в самом деле его люблю. И он хороший парень.

Пытаюсь представить, какой Джейме, по мнению Финни, и что бы он сделал, подтверди я его подозрения. Помню, как в пятом классе он врезал Донни Бэнксу.

– В любом случае я не думаю, что Сильвия бы одобрила, если бы ты подрался с Джейме, чтобы защитить мою честь.

– Да, – говорит Финни. Он по-прежнему не смотрит на меня. – Но я бы все равно это сделал.

– Ты уверен, что, будь ты трезв, ты бы так поступил? – спрашиваю я.

– Да, – кивает Финни. – Но говорю я тебе об этом только потому, что пьяный.

Что бы я сказала ему, если бы напилась или если бы у меня просто хватило на это смелости? В первую очередь я бы сказала, что его куртка приятно пахнет. Потом сказала бы, что мне нравится вот так сидеть и разговаривать с ним и что я не хочу прощаться и идти в дом.

– Помнишь, как было в средней школе? – спрашивает он.

– Да, – говорю я. Ветер шуршит листьями. Небо по-прежнему не думает светлеть. Может, время вообще остановилось. Может, мы будем сидеть здесь вечно, вдвоем. Я не против, возможно, это лучше, чем встречать завтрашний день. Жду, когда Финни закончит мысль. Он снова морщит лоб.

– Наверное, мне лучше пойти в дом, прежде чем я скажу еще что-нибудь, о чем говорить не стоит, – произносит он. – Думаю, я смогу пробраться наверх так, чтобы они ничего не заметили.

– Ладно, – говорю я. Он поднимается и смотрит на меня.

– Ты же не собираешься и дальше сидеть здесь? – спрашивает он. Я качаю головой.

– Нет, наверное, не буду, – отвечаю я, встаю и снимаю его куртку. Финни открывает рот и поднимает было руку, как будто голосует на дороге, но тут же останавливается. Он забирает у меня куртку.

– Спасибо, – говорим мы одновременно. И оба слабо улыбаемся.

– Спокойной ночи, – желаю я. Он кивает и сходит с крыльца.