Текст книги "Война"

Глава 3

Ты моя жена.

Сознание отказывается воспринимать значение этих слов, равно как и тот факт, что я почему-то понимаю их. Всадник убирает меч в ножны, награждая меня свирепым взглядом.

Он не собирается меня убивать.

Уже хорошо. Я сижу, не двигаясь. Но Война продолжает медленно приближаться, и я с трудом поднимаюсь на ноги, пытаюсь бежать. Бросаюсь обратно тем же путем, которым пришла, устремляюсь к выходу из Старого города. Шаги Всадника неслышны, и я наивно надеюсь, что он отпустит меня, позволит уйти. Но надежды рушатся в ту минуту, когда до слуха доносится зловещий цокот копыт его коня по каменной мостовой.

О боже… Раз – какой-то придурок вдруг объявляет тебя своей женой, два – и ты в полном дерьме.

Стук копыт приближается. Но на этот раз я сомневаюсь, что смогу сбежать. Действие адреналина почти закончилось. Конь Войны все ближе, и, клянусь, я чувствую его горячее дыхание. Кажется, он вот-вот растопчет меня, но тут что-то ударяет меня в спину, выбивает воздух из легких, я начинаю падать вперед… Но не падаю. Меня подхватывают на руки и аккуратно сажают в седло.

Несколько секунд я не шевелюсь, пытаясь понять, что происходит. Затем оборачиваюсь, заглядывая монстру в глаза. Война смотрит на меня, на его лице все еще то странное выражение. От его взгляда пробирает дрожь.

Он создан, чтобы вселять ужас.

На несколько долгих мгновений мне действительно становится страшно. Ужас от близости этого беспощадного существа поглощает меня. А затем в дело вступает старое доброе чувство самосохранения. Я начинаю вырываться.

– Отпусти меня!

Но Всадник лишь крепче обхватывает меня за талию и начинает осматривать окрестности.

– Эй, – говорю, тщетно пытаясь вырваться из его железной хватки. – Я тебе никакая не жена.

Наши взгляды вновь встречаются, Война кажется удивленным. Может, Всаднику не нравится, что я сопротивляюсь? Или он не осознает, что я понимаю его речь? Как бы то ни было, Война быстро приходит в себя. Он не отвечает мне, но и не отпускает, лишь погоняет своего коня вперед по улицам города. Я продолжаю попытки вырваться, но все напрасно. Руки Всадника словно кандалы приковывают меня к его телу.

– Что ты собираешься со мной сделать? – спрашиваю я. Мой голос звучит на удивление спокойно, хотя я вовсе не спокойна. Я измотана и напугана.

И снова Война не отвечает, но его хватка становится крепче. Чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы я поняла: он все слышит. Зажмуриваюсь, пытаясь прогнать из своего воображения жуткие картины того, что может случиться с женщиной на войне.

– Netet tar, – сообщает он.

Ты спасена.

Я едва сдерживаю смех.

– Да, возможно, от твоего меча.

Но не от всего остального. А вдруг у Всадника целый гарем – восемьдесят жен, по одной из каждого завоеванного города? О боже, а звучит-то правдоподобно. К горлу подкатывает тошнота.

Проезжая через Иерусалим, Война обнажает меч. Город в огне, на улицах люди – сражаются, бегут, умирают. Я повидала немало битв, но мой дом никогда еще не выглядел так, будто именно в нем сосредоточилась вся ненависть людей друг к другу. В оцепенении смотрю вокруг. Наверное, у меня шок.

Чувствую, как на нас с Войной устремляются десятки взглядов. Страх, который все испытывают, естественен – никто не ожидал, что лицом к лицу столкнется с одним из Всадников Апокалипсиса, – но я ощущаю в людях иной, более глубокий ужас. Никто не думал, что Война может брать пленных, пока воочию не увидел тому подтверждение, сидящее на его коне. Это зрелище породит новые страхи, ведь мы живем в такое время, когда быстрая смерть – лучший вариант.

Всадник подгоняет коня, заставляя его мчаться с бешеной скоростью. Обнажив меч, Война преследует любого, кто пытается бежать. Приходится зажмуриться, чтобы не видеть этого, но брызги крови попадают на мою кожу. К горлу подкатывает тошнота. Я пытаюсь сдерживать рвотные позывы. Это все, что я могу. Бежать невозможно, Война удерживает меня в своих тисках, а вырываться… что ж, у меня больше нет сил.

Мы движемся на запад, обратно к холмам, где я была совсем недавно. Дома сменяются лесом, звуки битвы постепенно затихают. Здесь, среди деревьев, и не подумаешь, что где-то рядом только что уничтожили целый город. Мы проезжаем мимо заброшенного дома, в котором я пряталась, и поднимаемся дальше в горы. Когда мы удаляемся достаточно далеко, хватка Войны на моей талии чуть ослабевает.

– Куда ты меня везешь? – спрашиваю я.

Ответа нет.

– Почему бросил сражение?

Я чувствую на себе жуткий взгляд Войны и оборачиваюсь, чтобы встретиться с ним глазами. Несколько секунд он смотрит на меня, затем переводит взгляд на дорогу.

Что ж, ладно. Может, я его понимаю, а он меня нет? Дальше мы едем в тишине. Война вдруг сворачивает с дороги. Трава здесь вытоптана копытами его лошадей. Всадник, петляя в горах, возвращается по следам своей орды.

Наконец, мы сворачиваем с дороги, и я удивленно вскрикиваю. Передо мной раскинулся лагерь, большой, похожий на небольшой город – тысячи палаток на горном склоне среди деревьев и кустов. Кто знает, сколько они уже здесь? Абсолютно незаметные с главной дороги…

Война проезжает мимо загонов для лошадей, мимо палаток. Я замечаю людей – в основном, это женщины и дети, но есть и несколько солдат. Всадник останавливается. Спешившись, стаскивает меня с коня. Понятия не имею, что происходит, но очень жалею, что безоружна. Война опускает меня на землю. Смотрит несколько секунд, а потом убирает выбившуюся прядь волос мне за ухо.

В чем, черт побери, дело?

– Odi acheve devechingigive denu vasvovore memsuse. Svusi sveanukenorde vaoge misvodo sveanudovore vani vemdi. Odedu gocheteare sveveri, mamsomeo, – произносит Война.

Здесь ты будешь в безопасности, пока я не вернусь. Тебе нужно лишь, как остальным, поклясться в верности своему господину. Затем мы поговорим вновь, жена.

– Я тебе не жена.

И снова чувствую эхо его удивления. Я что, не должна понимать его слова?

Один из воинов, с красной лентой на плече, подходит к нам. Война наклоняется к нему и что-то говорит – так тихо, что ни слова не разобрать. Потом окидывает меня долгим взглядом и снова вскакивает в седло. Рванув поводья, он разворачивает коня и выезжает из лагеря. Видимо, мне самой придется во всем разобраться.

На закате мне связывают руки за спиной и ставят в один ряд с другими пленниками. Не знаю, такую ли участь готовил Война своей жене, когда бросал ее здесь, но сейчас все встало на свои места.

В течение дня в лагерь медленно стекаются пленники. Нас, наверное, около сотни, и это лишь малая часть жителей города. А остальные… Я закрываю глаза и вижу тех, кто еще вчера был жив, а теперь их мертвые тела на улицах Иерусалима стали пищей для падальщиков.

Довольно долго мы просто стоим. В нескольких метрах от меня крупного мужчину бьет дрожь. Замечаю кровь у него на спине. Кого он потерял? Глупый вопрос. Ответ очевиден: всех. Разница лишь в том, кем были эти все. Жена? Родители? Дети? Родные? Друзья? Один из моих заказчиков рассказывал, что в его семье почти пятьдесят человек. И все они погибли сегодня? От этой мысли к горлу подступает желчь.

Переключаю внимание на то, что происходит вокруг. Большинство пленников крепкие, сильные мужчины. Я ищу женщин – они есть, но их мало. Слишком мало. И насколько могу судить, все молоды и хороши собой. У некоторых на руках дети, и для меня это становится очередным потрясением. Не знаю, от чего хуже: от того, что теперь эти маленькие семьи находятся во власти дикарей-захватчиков, или от того, что на улицах Иерусалима осталось куда больше таких женщин и детей…

Я закрываю глаза. Всегда знала, что этот день настанет. День, когда Всадники Апокалипсиса завершат начатое. Но это не могло подготовить меня к реальности – к мертвым телам, крови, жестокости. Все это какой-то кошмар.

– А с тобой мы поиграем позже.

Открываю глаза и замечаю солдата, указывающего острием кинжала на меня, другой рукой он берется за свой пах. Сколько же сил требуется, чтобы не нагрубить в ответ! Я думаю обо всех женщинах, попавших в плен. Что они собираются делать с ними? С нами? Мои мысли прерывают крики. Отвратительный тип теряет интерес ко мне, и поворачивается к началу строя, откуда доносится шум. Перед тем как уйти, он гадко улыбается мне и говорит:

– Скоро ты будешь моей.

Пристально смотрю на него, чтобы запомнить: удлиненное лицо, жидкая бородка, темные редеющие волосы. Я окидываю взглядом других конвоиров. Стражники выглядят так, будто с удовольствием изнасилуют нас и ограбят, как только представится возможность.

– Вперед! Пошевеливайтесь! – выкрикивает один из них.

Мы покорно плетемся вперед. Впереди, через несколько человек от меня, одного из пленных сгибает пополам, его рвет. Солдаты хохочут. Откуда-то слышны пронзительные, жуткие крики, заглушаемые одобрительным ревом солдат.

Я не вижу, что творится впереди, – палатки и спины людей скрывают происходящее, но меня все равно тошнит. Ожидание особенно мучительно, когда знаешь, что в конце случится что-то ужасное.

Только миновав поворот, мне удается увидеть это «ужасное». Перед нами большая поляна. Посреди нее стоит мужчина с окровавленным мечом. Перед ним на коленях замер пленник. Они о чем-то говорят, но слов не слышно. Их обступили зрители, мужчины и женщины, наблюдают за ними голодными горящими глазами. С помоста неподалеку за происходящим следит Война.

При виде него сердце уходит в пятки. Это первая наша встреча после того, как он меня похитил. Солдат с мечом хватает пленника за волосы. Я слышу крики пленника, но солдат глух к мольбам. Он заносит меч и одним движением отрубает приговоренному голову.

Я утыкаюсь носом в плечо, медленно дышу, чтобы побороть тошноту. Кажется, пленные проходят какой-то отбор.

Полчаса агонии и ужаса, и я в начале очереди. За эти тридцать минут палач убил еще нескольких пленников, но многие отпущены живыми. Теперь впереди крупный мужчина, которого я уже давно заметила – тот, что никак не мог побороть дрожь.

Его грубо хватают, выводят на середину поляны и толкают на колени. Больше мужчина не трясется, но сам воздух пропитан запахом его страха. Впервые мне удается разобрать слова палача сквозь крики толпы.

– Смерть или преданность? – спрашивает он стоящего на коленях.

И внезапно я понимаю. Нам предлагают выбор: присоединиться к армии, либо… погибнуть. Я обвожу взглядом собравшихся вокруг. Должно быть, все они выбрали клятву верности врагу, хотя, скорее всего, своими глазами видели, как Всадник убивал их родных и стирал с лица земли целые города. Просто уму непостижимо…

Я не стану такой, как те, с кем сражалась сегодня.

Слов пленника я не слышу, но этого и не нужно. В следующее мгновение палач хватает его за волосы.

Ответ очевиден.

Пленник бросает взгляд на меч.

– Нет, нет, нет!..

Палач обрывает его крики одним взмахом клинка. Я с трудом борюсь с тошнотой. То же случится и со мной, если не соглашусь принять условия. Я почти готова передумать. Закрываю глаза.

Нет, будь храброй. Будь храброй. Возможно, не самая удачная идея использовать пятое правило «Руководства по выживанию», чтобы убедить себя в том, что смерть – лучший вариант. Ведь руководство создано для того, чтобы «выжить в этом гребаном мире».

Все остальные пленники клянутся в верности Войне, покидают поляну и смешиваются с толпой.

И вот меня выталкивают вперед. Моя очередь предстать перед судом.

Солдат грубо тащит меня на середину поляны к палачу. Под ногами хлюпает кровь, целые лужи крови. В воздухе смрад истерзанной плоти и испражнений. Смерть неопрятна, но об этом вспоминают лишь тогда, когда кому-то вспорют кишки.

Теперь внимание всего лагеря обращено на меня. Люди с нездоровым восторгом наблюдают за жутким смертельным шоу. Но я смотрю только на Войну. Увидев меня, Всадник подается вперед. Лицо его спокойно, но во взгляде темных глаз напряжение.

«Тебе нужно всего лишь, как остальным, поклясться в верности своему господину. Затем мы поговорим вновь, жена».

Одной рукой Война стискивает подлокотник трона, другой подпирает подбородок. Странные символы мерцают на костяшках его пальцев. Покинув поле боя, Всадник избавился от доспехов и рубашки, сидит с обнаженным торсом. На его коже нет ран, хотя я видела, что одна из моих стрел вонзилась ему в плечо. На груди Всадника пылают неведомые символы, двумя кровавыми дугами тянутся от плеч, изгибаются, устремляясь к ребрам. Эти знаки кажутся такими же опасными, как и их обладатель.

Гигантского меча при нем больше нет. Единственное оружие, которое я вижу сейчас у Войны, – похожий на иглу кинжал, пристегнутый ремнями к плечу.

Палач выступает вперед, заставляя меня оторвать взгляд от Всадника. Меч палача так близко, что кажется, его можно коснуться рукой. Лезвие покрыто кровью. Стоящий позади солдат толкает меня, вынуждая опуститься на колени. Я падаю на пропитавшуюся кровью землю. Взлетают алые брызги, я морщусь от теплой влаги под ногами.

Закрываю глаза и сглатываю.

– Смерть или преданность? – требует ответа палач.

Все очень просто, но я не могу заставить себя произнести нужное слово. Умирать не хочется. Совсем не хочется, так же, как и почувствовать укус этого клинка. Все, что угодно, сейчас кажется более заманчивым – даже перспектива сражаться со своими собратьями.

Открываю глаза и смотрю на палача. У него совершенно мертвый взгляд – слишком много он видел убийств. То же случится и со мной, если выберу спасение. Невольно перевожу взгляд на Всадника, восседающего на троне.

На Всадника, поймавшего меня и пощадившего. На того, кто назвал меня своей женой. Он не отрываясь смотрит на меня. Я знаю, какого ответа он ждет, и кажется, почти уверен, что получит его.

Чем дольше я смотрю на него, тем сильнее нервничаю. По коже бегут мурашки. В его глазах скрывается целый мир, таинственный и неизведанный, и он обещает нечто темное и запретное. Отрываю взгляд от него, и вновь вижу перед собой окровавленный клинок.

Смерть или верность Войне?

Будь храброй, будь храброй, будь храброй.

Я поднимаю глаза на палача и выдавливаю единственное слово – то, которое не могла произнести еще мгновение назад.

– Смерть.

Глава 4

Палач кладет руку мне на голову, заставляет опустить ее так, чтобы обнажилась шея. Я не вижу, как он заносит меч, но чувствую теплые капли крови, срывающиеся с лезвия. Прикусываю губы. Не так я представляла свою смерть…

– Нет, – разносится по лагерю голос Войны.

Его звук касается моей кожи как вздох любовника. Голос мрачен и глубок – невероятно, чувственно глубок, низкие ноты разносятся по поляне. Наступает тишина. Даже болтливый солдат с глазками-бусинками сразу замолкает.

Я поднимаю голову. Толпа отступает и как будто сжимается. Страх всех этих людей ощутим почти физически. Перевожу глаза на Войну, развалившегося на троне. Наши взгляды встречаются, и вдруг мы будто вновь оказываемся на Святой земле, и он опять нарекает меня своей женой.

Глаза Войны совсем не похожи на мертвые глазницы палача. Они удивительно живые. Они пылают. И все же я не могу прочитать в них его мысли. Если бы он был обычным человеком, которому бросили вызов, стоило бы ожидать злости, но я сомневаюсь, что это именно то чувство, которое он сейчас испытывает.

Война поднимает руку и манит меня к себе. Солдат хватает меня за руку и подводит к Всаднику, заставляя остановиться в нескольких метрах от помоста. Склонив пред Войной голову, он отступает.

Взгляд Всадника скользит по мне, и я не в первый раз замечаю, как он невероятно красив – той порочной красотой, которой могут похвастаться только опасные мужчины. Его верхняя губа едва заметно кривится. Полагаю, мой вид вызывает у Всадника отвращение. Что ж, это взаимно. Внезапно Война встает. Я осторожно сглатываю и поднимаю голову, чтобы посмотреть на него.

Это не человек.

Теперь у меня нет в этом сомнений. Плечи Всадника слишком широкие, мышцы слишком литые, ноги – длинные, а торс – мощный. И все его черты слишком… неоднозначные.

Война вынимает тонкий, как игла, кинжал из ножен, ремнями обхватывающих бицепс. При виде острого лезвия мое тело пронзает заряд адреналина. Смешно, ведь всего несколько мгновений назад я сама просила смерти.

– San suni ötümdön satnap tulgun, virot ezır unı itdep? Sanin ıravım tılgun san mugu uyuk muzutnaga tunnip, mun uç tuçun vulgilüü, – говорит он, обходя меня по кругу.

Я спас тебя от смерти, а теперь ты ищешь ее сама? Ты оскорбляешь меня, жена. Меня, того, кому неведомо милосердие.

Каждое слово звучит резко, звенит в воздухе. Под его пристальным взглядом у меня перехватывает дыхание.

– Я не собираюсь спасать свою жизнь ради того, чтобы убивать других по твоему приказу, – отвечаю хриплым от страха голосом.

Всадник резко останавливается. Опять удивлен, что я его понимаю? Прежде чем я успеваю обернуться, Всадник берет меня за руку. Только сейчас, когда он касается меня, я понимаю, что дрожу. Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

Война склоняется ближе, касается губами моего уха:

– San suni sunen teken dup esne dup uynıkut? Uger dugı vir sakdun üçüt?

Значит, по-твоему, я хочу этого? Сделать из тебя еще одного воина?

Его смех касается моих волос, и от этого звука мурашки бегут по коже. Я краснею, дрожу. Чувствую прохладный металл кинжала, когда Война опускает лезвие между моих связанных за спиной рук. Чувствую давление, когда клинок врезается в удерживающие их путы. В следующее мгновение одним ловким движением Война перерезает веревки, освобождая мои запястья. Руки покалывает от прилива крови.

– Я знаю, чего ты от меня хочешь, – очень тихо говорю я, растирая запястья.

– Uger uzır vurvı? San vakdum tunduy uçıt-uytın.

Знаешь? Как я, оказывается, предсказуем.

Война завершает круг и встает передо мной. Он продолжает кривить губы, будто я оскорбила его чувства.

– A hafa neu a nuhue inu io upuho eu ha ia a fu nuhueu a fu Ihe, – замечает Всадник, и мне кажется, его тон и даже язык, на котором он говорит, становятся мягче, нежнее.

Я могу дать тебе гораздо больше, чем Смерть.

– Мне ничего от тебя не нужно, – заявляю я.

Уголок рта Всадника приподнимается в улыбке. Не могу понять, насмешливой или веселой.

– Ua i fu ua nuou peu e fuhio.

И все же ты это получишь.

Он окидывает меня взглядом.

– Huununu ia lupu, upu. I fu ua fu ipe huy.

Приведи себя в порядок, жена. Сегодня ты не умрешь.

Он швыряет кинжал к моим ногам – тонкое лезвие вонзается в землю – и уходит.

Когда Война покидает поляну, все вокруг кажутся растерянными.

Я прихожу в себя первой. Опустившись на колени, хватаюсь за рукоять брошенного Войной кинжала, выдергиваю его из земли. В руках Всадника он напоминал булавку, но в моей ладони кажется массивным. Очень большим. Обернувшись, наставляю клинок на собравшихся вокруг людей. Кто-то смеется.

Пора убираться отсюда.

Крепче сжимая оружие, я решительно покидаю поляну, прокладывая путь сквозь толпу. В любой момент ожидаю нападения, но никто даже не пытается остановить меня. Я не успеваю уйти далеко, какая-то женщина хватает меня за локоть.

– Сюда, – говорит она, тянет за собой в лабиринт палаток. Это миниатюрная женщина с седеющими волосами, загорелой кожей и оливково-зелеными глазами. Смотрю на нее сверху вниз:

– Что вы делаете?

– Провожаю тебя к новому дому, – отвечает она, не сбавляя шага. – Я – Тамара.

– Я не собираюсь здесь оставаться.

– Знаешь, – вздыхает она, – большинство из тех, кого я здесь встречала, отвечали так же. Я устала говорить жестокую правду.

– И какую же? – спрашиваю, пробираясь следом за ней среди палаток.

– Любого, кто уйдет, ждет смерть.

Тамара ведет меня к запыленной палатке, как две капли похожей на остальные.

– Вот мы и на месте, – сообщает Тамара, кивая на нее. – Вот твой новый дом… погоди. – Она окликает другую женщину, которая стоит через четыре палатки от нас. – Эй, это же одна из свободных, да?

Та кивает в ответ, а Тамара снова поворачивается ко мне:

– Теперь ты будешь тут жить.

– Я ведь уже сказала, что не собираюсь здесь оставаться.

– Ну все, все, – отмахивается она от меня. – У тебя был трудный день. Завтра будет лучше.

Я вовремя прикусываю язык, чтобы не ляпнуть лишнего. Не стоит рассказывать о моих планах. Женщина откидывает полог палатки и жестом приглашает войти. Я неохотно соглашаюсь.

Палатка маленькая, места едва хватает для старого тюфяка, занимающего всю длину. В одном углу я вижу потрепанную книгу и турецкий кофейный сервиз. В другом – расческу и какие-то украшения.

– А что случилось с тем, кто жил тут до меня? – спрашиваю я.

Тамара пожимает плечами:

– Однажды утром она оседлала лошадь и уехала… но так и не вернулась.

– Но так и не вернулась, – повторяю я за ней.

Мой взгляд вновь скользит по скудной обстановке. Кем бы ни была та женщина, она никогда больше не откроет эту книгу. Не уснет на этом тюфяке, не наденет украшения, не выпьет кофе из фарфоровой чашечки.

– Здесь не все вещи принадлежали ей, – замечает Тамара, проследив за моим взглядом. – Кое-что осталось от тех, кто жил тут раньше.

Если она думает, что это успокоит меня, то ошибается. Итак, мне в наследство достались вещи погибших людей. А когда умру я, и мои жалкие пожитки достанутся кому-то еще. Если я, конечно, останусь здесь. Но этому не бывать.

Любого, кто уйдет, ждет смерть.

При одной мысли об этом к горлу вновь подкатывает тошнота. Дело в том, что умирать мне совсем не хочется. Я по-прежнему намерена выяснить, как отсюда сбежать, но это произойдет явно не сейчас. Я вновь осматриваю скудную обстановку. Что ж, на ближайшее время это будет мой дом.

– Что ты умеешь делать? – поворачивается ко мне Тамара. Я хмурюсь, и она добавляет: – Может, умеешь сражаться, готовить, шить?..

– Я делаю луки и стрелы… вернее, делала.

– Замечательно! – радостно восклицает женщина. – Мастера нам всегда нужны. Попрошу начальство учесть это, когда будут распределять обязанности.

– Обязанности? – я поднимаю брови.

Наш разговор прерывают несколько женщин, они принесли огромный таз воды.

– Отнесите это в палатку, – обращается она к женщинам, и те уверенно входят в мой новый дом. Затем она поворачивается ко мне: – Вымойся. Мы вернемся через четверть часа с едой и одеждой.

Не успеваю я и слово сказать в ответ, а Тамары и других женщин уже и след простыл. Видимо, отправились размещать остальных новичков. Я снова поворачиваюсь к палатке. Медлю, делаю глубокий вдох и захожу внутрь.

Прикусив губу, смотрю на воду, в которой предстоит мыться. Она красновато-коричневая, мутная. Рядом с тазом кто-то из женщин оставил полотенце и влажный кусок мыла. Рискну ли я ступить в эту воду? Что-то не хочется. Конечно, во всем этом для меня нет ничего нового. В наши дни воду приходится таскать самим. Использовать ее повторно – дело житейское. Просто обычно она не такая грязная…

Но затем я чувствую, что кровь, пропитавшая джинсы, начинает подсыхать. Ткань липнет к коже, и этого достаточно, чтобы загнать меня в мерзкую мутную воду. Быстро моюсь и вытираюсь. Заворачиваюсь в полотенце и пытаюсь смыть кровь с одежды. Но такие пятна никогда не исчезают бесследно…

Через некоторое время в палатку, откинув полог, входят Тамара и ее спутницы. В руках у них одежда и тарелка с едой. При виде пищи желудок ноет. Я почти сутки не ела, но до сих пор была слишком напряжена, чтобы чувствовать голод. Теперь, когда напряжение прошло, он нападает на меня с утроенной силой.

Тамара бросает на меня быстрый взгляд.

– Здесь одежда и обувь, – говорит она.

Это легкий наряд и пара сандалий. Юбка и топ из тончайшей ткани – черной с золотом, легкой и полупрозрачной. Я поправляю полотенце. Ужасно хочется переодеться в чистое, но я не горю желанием разгуливать по лагерю в этом просвечивающем безобразии.

– М-м… – Как бы спросить, чтобы не показаться стервой? – А есть что-нибудь более закрытое?

Тамара хмурится, она явно недовольна, что ее помощь не оценили.

– Всадник любит, чтобы его женщины были одеты нарядно, – заявляет она.

Всадник? Его женщины?

– Я не его женщина, – протестую я.

Ты моя жена.

Тамара впервые упомянула Всадника при мне. Стараюсь не думать о том, что она только что подтвердила: Война действительно Всадник Апокалипсиса, и сосредотачиваюсь на другом: Тамара наряжает меня для Всадника.

– Лучше быть его женщиной, чем чьей-либо еще, – говорит одна из ее спутниц. Остальные согласно бормочут в ответ.

«А с тобой мы поиграем позже», – кажется, так сказал тот солдат несколько часов назад.

Мне удается унять дрожь. Значит, вот как здесь все устроено? С неохотой принимаю шелковый наряд из рук Тамары, тонкая ткань струится между пальцами. Неужели я это надену? Есть еще вариант: натянуть мокрую одежду и ботинки. Вновь смотрю на чистый наряд. Я сама по себе: не принадлежу ни Войне, ни кому-либо еще, и одежда этого не изменит. Другое дело – интерес Всадника. Ему кое-что нужно от меня, и это никак не касается моего умения сражаться, зато напрямую связано с тем, что Всадник называет меня женой. Крепче стискиваю шелк.

Мне тоже кое-что нужно. Ответы, информация о том, как предотвратить Апокалипсис. Кто знает, может, сегодня ночью я это получу? Нужно всего лишь надеть чертов наряд.