Текст книги "Война"

Глава 12

Тихие и мрачные сборы начинаются еще до рассвета. Хочется думать, что остальные воины с такой же болью, как и я, воспринимают необходимость убивать невинных людей, но, увы, мне этого не узнать.

Я одна из нескольких сотен, кому дали лошадь. Остальные воины пешие – за исключением тех, кто правит гигантскими повозками, которые тоже направляются в сторону города. Эти повозки вернутся в лагерь, набитые добычей.

Я снова жду в стороне от главной колонны. И снова слышу, как стучат в тихом утреннем воздухе копыта жеребца Войны. Всадник выплывает из темноты. В свете факелов его фигура выглядит еще более устрашающе. Смотрю на кровавую шерсть его коня. Деймос – так, кажется, Война называл своего коня.

Подъехав ко мне, Всадник останавливается.

– Береги себя, – серьезно напутствует он меня.

– Постарайся убить не слишком много людей, – говорю я ему.

– Доброго пути, жена. – На его губах появляется улыбка. – Мы еще встретимся на поле боя.

Война устремляется вперед. Солдаты, заметив его, издают приветственные крики, вскидывают в воздух руки с мечами и факелами. Болваны! Процессия медленно трогается, и я вливаюсь в колонну, еду рядом с другими воинами. Нервы натянуты до предела. Мы направляемся в Ашдод, прибрежный город, часть Новой Палестины. Город, где живут сотни, тысячи человек.

Мы движемся в молчании. Слышен лишь звук шагов и стук копыт. Некоторые воины несут факелы, отблески пламени освещают их мрачные лица.

На одном боку я закрепила кинжал Всадника, на другом – меч, который я выбрала накануне. Он тяжеловат, да и лезвие затуплено, но ничего получше не нашлось.

Моя решимость растет. Первый закон выживания гласит: обходи правила, но не нарушай их. Но если правила неверны, их просто необходимо нарушить. Необходимо разбить вдребезги, на крошечные кусочки. И сегодня я этим займусь.

Первой армия Войны уничтожает голубятню. Едва въехав в город, я слышу пронзительные птичьи крики. Пламя уже поглотило несколько зданий, и в одном из них оказались заперты птицы. Вокруг люди: они сражаются, бегут, кричат и погибают, но моя кровь стынет именно от жутких птичьих криков. Голубятня уничтожена, а это значит, что город больше не сможет обмениваться сообщениями с остальным миром.

Я догадывалась, что Война обсуждал со своими людьми план захвата города, но даже не представляла, насколько жестоким он может быть.

В небе, в клубах дыма, поднимающихся над горящим городом, кружит одинокая птица. Я надеюсь, что она несет нацарапанное второпях предупреждение об опасности, и оно спасет чьи-то жизни. Надеюсь, что птица полетит туда, где Война со своей армией еще не успел побывать. Надеюсь, что она сумеет добраться до места назначения.

«Давай, лети», – мысленно подбадриваю ее.

У нее еще есть шанс.

Но тут я замечаю лучников на крыше. Вижу, как они поднимают луки, целятся… и выпускают не меньше десятка стрел. Большинство пролетают мимо цели, но одна стрела попадает птице в грудь. Та камнем падает вниз, мои надежды рушатся.

Ни одно сообщение не вырвется из города. Ведь и мы в свое время не получили предупреждения. Люди будут сражаться и умирать, и Война продолжит свой путь, разрушая город за городом, пока весь мир не обратится в прах.

Человечество стоит на краю гибели. Вряд ли нам удастся выжить.

Глава 13

То, что я вижу, ужасно.

Повсюду мертвые тела, кровь, жестокость. Но хуже всего – страшнее всего на свете – видеть лица людей, в одночасье потерявших все.

Некоторые даже не пытаются бежать. Они просто стоят и смотрят, как их жизнь разлетается на осколки, и плачут. Все эти люди пережили гражданскую войну. Были свидетелями того, как по стране пронеслась волна насилия и жестокости. А теперь им снова приходится с ней столкнуться. Кто-то не выдерживает и сдается. Если в этом мире так сложно, зачем вообще жить?

Верхом на коне я еду по городу, сердце колотится в горле. Дома охвачены огнем. Ашдод – город, в который люди начали стекаться уже после Прихода. Жалкие лачуги, из которых он состоит, горят даже лучше старых построек. Меня окружает стена красно-рыжего пламени. В этих новых, полных отчаяния районах, кажется, будто горит сама земля. Из домов доносятся жуткие крики людей, которых огонь загнал в западню.

Я останавливаю коня, осматриваюсь по сторонам. Я так сосредоточилась на том, чтобы противостоять армии Войны, что совсем забыла о другом важном деле… Я ведь могу помочь людям выжить, пережить Апокалипсис. Разве не это главная цель?

Краем глаза замечаю мать с двумя детьми, которых она прижимает к себе. На их месте могла оказаться и я со всей своей семьей. И даже оказывалась.

Направляю коня в их сторону и спрыгиваю, крепко держа поводья. Женщина закрывает глаза, будто это избавит ее от окружающего кошмара, и пытается успокоить плачущих детей.

– Ты должна убираться из города, – говорю. Не услышав ответа, хватаю женщину за руку, она вскрикивает и отшатывается. – Услышь меня! – рычу я, слегка встряхивая ее.

Женщина распахивает глаза при звуках моего голоса.

– Бери детей, садись на коня и мчись прочь, так далеко, как только можешь. Похоже, армия идет вниз по побережью, так что поезжай в любую другую сторону.

Она неуверенно кивает.

– В седельных сумках еда и вода на несколько дней. И не останавливайся, пока не окажешься далеко отсюда.

Она все еще не двигается, и я киваю головой в сторону моего коня. Он начинает все сильнее волноваться среди окружающего нас безумия.

– Быстрее, пока вас не убили!

Женщина, словно очнувшись, хватает детей и бросается к коню. Я помогаю им забраться в седло и передаю поводья.

– Берегите себя, – говорю ей, повторяя слова Войны, обращенные ко мне.

Выслушав напутствие, она сжимает пятками бока коня, и Гром – или кто там мне достался на этот раз, – срывается с места. Несколько секунд я смотрю, как они быстро удаляются. Меня терзает предчувствие, что их побег будет не более успешным, чем у той птицы, и вражеские стрелы все равно их настигнут. Надеюсь, все будет не так. Больно даже думать о том, что их разлучат так же, как меня разлучили с моей семьей.

Меня оглушают звуки битвы: крики, вопли, плач и чавканье, с которым клинки врезаются в живые тела. Я достаю меч из ножен.

Будь храброй.

Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить: какой-то мужчина целится в меня из длинноствольного пистолета. Я замираю, дыхание перехватывает. Я уже несколько месяцев не видела огнестрельного оружия. Но помню, что такое пистолет, и знаю, как выглядит плоть, когда пуля разрывает ее.

На мужчине белая майка и пижамные штаны. Наверное, он спал, когда армия ворвалась в город, а теперь борется за свою жизнь. На майке россыпь алых кровавых капель, и, черт побери, я совсем не хочу сражаться с ним, я хочу помочь!

– Прошу, – говорю, поднимая руки, чтобы его успокоить. – Я не собираюсь…

Я не замечаю, как шевельнулся палец мужчины, но слышу выстрел. Металл звенит, скрежещет, и часть пистолета взрывается и сносит мужчине полголовы. Я зажимаю рот ладонью, борясь с подступающей дурнотой. Вот почему люди перестали пользоваться пистолетами – они теперь взрываются в руках, так что ты скорее подстрелишь себя, чем противника.

Я едва успеваю осознать, что мужчина мертв, а я нет, как меня снова затягивает в водоворот сражения. В ближайшие несколько часов я успеваю помочь еще нескольким людям. Хотя сомневаюсь, что это что-то изменит. Я хочу спасать невинных – и буду! – но это трудно. Вражеские войска подавляют численностью. Армия Войны – вот кого нужно остановить!

По улицам горящего города разъезжают повозки, мародеры нагружают их мешками с зерном, бочками с водой, сухофруктами, орехами. Домашний скот скоро зарежут, ведь с курами и козами неудобно переезжать с места на место. Что не удается разграбить, сжигают. Весь город объят языками пламени.

Мой взгляд падает на мертвого солдата, за спиной у него лук и почти полный колчан. Несколько секунд я рассматриваю оружие. Лук большой, сделан для высокого человека, держать его будет непривычно… но это же лук. Луком я владею гораздо лучше, чем мечом. Я бросаюсь вперед, стараясь не попасть под руку тем, кто сражается посреди улицы.

Падаю на колени рядом с мертвым солдатом. Из раны на его голове льется кровь. Стараясь не смотреть, начинаю снимать с трупа лук и колчан. Я уже закидываю лук за спину, когда по улице проносится всадница. Приходится откатиться в сторону, чтобы конь меня не растоптал. Мгновение спустя возвращаюсь и с трудом вытягиваю из-под мертвого тела колчан с гремящими в нем стрелами.

Достала! Колчан тяжелый, а лук непривычно лежит в руке, но зато они у меня! Бросаюсь бежать, озираюсь по сторонам – ищу здание, где можно укрыться. Выбирать не из чего, большая часть города объята пожаром, но я замечаю пару домов, еще сопротивляющихся огню.

В одном из них, трехэтажном, раньше, наверное, были офисы или квартиры. Нахожу лестницу и бегу наверх, перескакивая через две ступеньки. Капли пота стекают со лба, я кашляю, задыхаясь от дыма.

На третьем этаже я влетаю в ближайшую квартиру. Семья, которая прячется внутри, начинает кричать, а бойкая старушка пытается треснуть меня по голове кастрюлей.

– Эй-эй! Я уже ухожу!

Выскальзываю в коридор и закрываю за собой дверь.

– В следующий раз не забудьте запереться! – кричу, чтобы они меня услышали.

Тупица! У них, скорее всего, даже замкá нет!

Осторожно захожу в следующую квартиру. Внутри пусто. Пробираюсь к окну и, схватив кувшин, разбиваю стекло. Убрав торчащие в раме осколки, хватаю стрелу, натягиваю тетиву и начинаю охотиться. Внизу, на улицах царит хаос. Я целюсь в женщину из армии Войны, которая сосредоточенно вспарывает живот горожанке.

Только бы не промахнуться… Делаю глубокий вздох, успокаиваюсь, и выпускаю стрелу. Она пролетает в метре от цели. Достаю следующую стрелу и целюсь, на этот раз с поправкой на ветер. Стреляю.

Не слышу тошнотворного звука вспарываемой плоти, но вижу, как стрела вонзается разбойнице в живот. Рана не смертельна, но я решаю не тратить время, чтобы добить ее: в конце улицы я вижу солдата, который пытается стащить с другой женщины штаны. Я могу случайно попасть в нее… Но это не останавливает меня: я целюсь и стреляю.

Мужчина вздрагивает, когда стрела вонзается в его грудь прямо под сердцем. Он падает вперед, на кричащую женщину, которая отталкивает его и бросается прочь, не оглядываясь, чтобы посмотреть, откуда пришло спасение.

Я стреляю, пока не заканчиваются стрелы. Покидаю свое убежище и выхожу из здания в тот самый момент, когда на улицу въезжает Война с окровавленным мечом в руках. Люди кричат, бросаются врассыпную.

Снова слышу звук выстрела, но не успеваю понять, кто стрелял, или удивиться, что огнестрельное оружие на этот раз сработало. Когда раздается выстрел, я смотрю на Войну. Всадник вздрагивает и, пошатнувшись, падает с коня, который продолжает мчаться вперед, без хозяина. Всадник неподвижно лежит на земле, золотые украшения в его волосах тускло блестят.

Он мертв? Война говорил, что может умереть. Мою кожу странно покалывает при этой мысли. Что бы я ни чувствовала, эти эмоции гораздо сложнее, чем должны быть.

Война вздрагивает, шевелится, и я прогоняю глупые мысли прочь. Он рывком поднимается с земли, снова встает на ноги. Злая улыбка расплывается на его лице.

Я оборачиваюсь и вижу девушку с пистолетом. Она твердо держит оружие, ее глаза широко распахнуты. Она ненамного старше меня, ветер треплет ее хиджаб. Девушка снова целится в Войну и стреляет. Пули впиваются в тело Всадника, который, пошатываясь при каждом выстреле, широко шагает вперед. Он раскидывает руки в стороны и смеется, когда пули пробивают его доспехи. Из ран течет кровь. Я в ужасе смотрю на него. Да он, и вправду, бессмертный!

Девушка стреляет, пока не заканчиваются патроны. Война издает тихий смешок, и глаза его жестоки.

Не успев подумать, я бросаюсь на улицу, встаю перед девушкой, закрываю от Всадника своим телом. Взгляд Войны останавливается на мне. На мгновение в нем мелькает удивление. Впервые с начала сражения мы столкнулись с ним в городе. Но удивление быстро проходит, и он прищуривается.

– Не вставай между нами, жена, – требует он, даже не пытаясь использовать мертвые языки. Его гортанный голос похож на порыв ледяного ветра.

– Я не позволю тебе ее убить. – Не знаю, о чем только девушка думала, нападая на Войну, но лучше бы ей поскорее отсюда исчезнуть.

– Мириам, – серьезно повторяет Всадник. – Отойди.

Будь храброй.

– Нет.

Война пристально смотрит на меня, кровь продолжает течь из его ран.

– В городе тысячи невинных людей. Она не одна из них. Не трать свое милосердие понапрасну.

– Я никуда не уйду, – отвечаю я.

Война наступает, и я вдруг вспоминаю, почему он всегда кажется таким пугающим. В нем больше двух метров ростом, и почти каждый квадратный сантиметр его тела сейчас покрыт кровью.

– Ты ведешь опасную игру, жена, – говорит он, понижая голос.

Наверное, это должно было прозвучать угрожающе, но его слова жаром отдаются внизу живота, напоминая о вчерашнем поцелуе.

– Я не считаю жизнь и смерть игрой. Пощади ее.

– Чтобы она снова напала на меня? – усмехается Всадник. – Это безумие, женщина.

Когда он говорит это, я слышу приглушенный звон. Опускаю взгляд, и замечаю сплющенную окровавленную пулю, которая катится по дороге.

Она… сама выпала из его тела.

– Это не причинило тебе вреда. Пощади! – настаиваю я.

– Она тебе нравится лишь потому, что пыталась убить меня, – заявляет Война, взглянув на меня.

Вполне возможно.

– Она храбрая.

Он бросает взгляд на девушку за моей спиной и морщится.

– От нее будут одни проблемы.

Но он задумался. Продолжаю настаивать, стараясь закрепить успех:

– Дай ей полезное задание… заставь готовить или стирать.

Вокруг продолжает бушевать сражение, шансы девушки тают с каждой секундой. Война долго смотрит на нее, кривит верхнюю губу.

– Я зря трачу здесь время, – вздыхает он. – Ради твоего мягкого сердца, я оставлю ее в живых. Пока.

Он свистом подзывает солдата и, склонившись, что-то шепчет ему. Солдат кивает и отходит. Я оглядываюсь. Девушка все так же стоит посреди дороги, и даже успела где-то раздобыть нож.

Мне хочется спросить: «Почему ты не убежала, когда был шанс?»

Девушка переминается с ноги на ногу, ее глаза перебегают с меня на Войну и солдата. Видно, что она в ярости, в отчаянии. Солдат направляется к девушке.

– Что он делает? – напряженно спрашиваю я.

– Дарует ей пощаду, – поморщившись, с отвращением отвечает Всадник.

Солдат подходит ближе, девушка поднимает нож, но он с легкостью выбивает его из ее руки и хватает за плечо. Стоит ему коснуться ее, как девушка приходит в бешенство: кричит, кусается, царапается.

Солдат начинает ей что-то объяснять, указывая сперва на меня и Всадника, затем на стоящую рядом лошадь. И девушка медленно и неохотно начинает соглашаться. Минуту спустя солдат подводит ее к лошади и помогает забраться в седло, что-то тихо бормоча.

– Ты уверен, что он не перережет ей горло, как только мы скроемся из виду? – спрашиваю я Войну, наблюдая за ними. Не понимаю, почему меня так волнует судьба незнакомки. Может, и правда, лишь потому, что девушка смогла ранить Всадника?..

– Нет, – отвечает Война, когда солдат и девушка отправляются в путь. – Не уверен. Сердца людей непостоянны и жестоки.

Я хмуро смотрю на него, когда очередная пуля проскальзывает сквозь дыру в броне и со звоном падает на землю. Всадник подходит ближе, а затем без предупреждения обхватывает ладонью мой затылок и притягивает к себе в диком, неистовом поцелуе. Стоит губам Войны коснуться моих, как мир вокруг замирает. Нет больше битвы, смерти, жестокости небес, обрушившихся на землю. Есть только мы.

Поцелуй Войны на вкус похож на дым и металл, мои губы открываются в ответ, как прошлым вечером. Я просто не могу не ответить ему, даже тогда, когда он олицетворяет собой все, против чего я сражаюсь.

Его язык исследует мой рот, и это длится, длится…

Война разрывает поцелуй, и реальный мир вновь обрушивается на мои плечи.

Смотрю на Всадника, словно в тумане. Он отстраняется, отступает и, не сводя с меня подведенных глаз, зовет:

– Деймос!

Конь подбегает к хозяину, словно только и ждал приказа. Всадник запрыгивает в седло, а я стою, пытаясь понять, о чем, черт побери, я только думала, отвечая на его поцелуй?

Не произнеся больше ни слова, Война бросает на меня последний взгляд, и вновь врывается в битву.

Когда битва заканчивается, не остается… ничего.

Улицы полны умерших и умирающих. Город превратился в обугленные руины. Небо, затянутое дымом, стало красно-коричневого цвета. Пепел хлопьями опускается на землю. Пленников увели, солдаты возвращаются тем же путем, каким и пришли. Руки дрожат от боли, усталости, голода и ужаса происходящего. Все, что случилось сегодня, было неправильно.

Покидая город, я снова сталкиваюсь с Войной. Всадник стоит на перекрестке спиной ко мне, окруженный трупами. С головы до ног покрытый кровью, он спокойно созерцает картину разрушений.

Он не может быть божественным посланником. Не может. Чистая душа не принесла бы в мир столько боли. Но затем он оборачивается, и наши взгляды встречаются. В глубине, за жаждой крови, в его глазах видна решимость. И если смотреть достаточно долго, можно даже подумать, что Всадника тяготит эта ноша. Я отвожу взгляд, пока этого не произошло.

Переступая через мертвые тела, прохожу мимо Войны, словно он невидимка. Не проходит и нескольких минут, как за спиной раздается стук копыт. Оборачиваюсь и вижу, что Всадник направляется ко мне. Он наклоняется в седле и вытягивает руку. Я пытаюсь уйти с дороги, но Всадник приближается. Расстояние между нами сокращается – десять метров, пять, два.

Его рука ударяет меня под ребра, подхватывает с земли. Дыхание выбивает из легких, когда он поднимает меня в седло. Хватаю ртом воздух, а Война прижимает меня к своей груди.

– В следующий раз ты меня дождешься, – шепчет он мне на ухо.

Я так не думаю…

Город остается позади, а я хмуро поглядываю на Всадника через плечо, злясь, что сижу так близко к нему и прижата так крепко. Сделав несколько глубоких вздохов, говорю:

– Из-за тебя мне сегодня пришлось убивать.

Я убивала его солдат, но все же… Это было неправильно. Неправильно.

Война не отвечает.

Ну конечно!

Деймос замедляет шаг, когда мы подъезжаем к армии, собравшейся на окраине города. Не знаю, почему солдаты Войны и сам он решили задержаться здесь, а не вернулись обратно в лагерь.

Деймос замирает, и я легко соскальзываю с его спины. Война отпускает меня. Это должно бы насторожить, подсказать, что здесь творится нечто странное. Чувствую, как взгляд Всадника прожигает мне спину, пока иду к воинам, столпившимся у городских стен. Они смотрят на своего военачальника, словно ждут его слов.

Всадники Фобоса собираются вокруг Войны, некоторые из них все еще верхом. Я смотрю на этих крепких мужчин с алыми лентами, повязанными на плече. У многих глаза, как и у Войны, подведены темной краской. Наступает тишина, от которой кожу покалывает, будто иголками. Все взгляды обращены к Войне. Что происходит?

Всадник молча оборачивается к руинам Ашдода, обращая к ним раскрытую ладонь. Его рука начинает мелко дрожать, скрытые доспехами мышцы напрягаются. Он медленно, словно тяжелую ношу, поднимает руку все выше и выше.

Я вглядываюсь в восторженные лица. Да что тут творится?!

Целую минуту вокруг все тихо и спокойно. А затем я чувствую…

Земля начинает дрожать. Сперва едва заметно – я даже подумала, что померещилось, – затем все сильнее. Мелкие камушки подбрасывает вверх.

Война сидит верхом на Деймосе, рука воздета, выражение лица непроницаемо. Дрожь пробегает по моей спине. Что-то происходит… Земля покрывается трещинами. Солдаты отшатываются, отпрыгивают в сторону. А потом…

Земля приходит в движение – не просто раскалывается, а именно движется. Она будто живая, и я не понимаю, в чем дело, пока из-под земли не поднимается иссохшая рука.

– О боже! – выдыхаю я.

Это восстают мертвые.

Глава 14

Истории не лгали – те, что пришли с востока, те, что о востоке рассказывали.

Мой взгляд мечется по земле. Повсюду восстают мертвецы. Десятки, сотни… Поле под моими ногами покрыто множеством безымянных могил, из них поднимаются давно почившие. Часть из них уже превратилась в скелеты, у других на костях еще остались ошметки плоти. Выбравшись на поверхность, мертвые поворачиваются к Ашдоду.

Меньше минуты спустя до нас доносятся первые далекие крики. Боже, в городе еще остались люди!.. Ужасная правда проникает в мое сознание. Парализующая правда. Мертвые убивают тех, кто еще остался в живых. Вот почему до нас доходили только слухи о городах, которые сровняли с землей. Война не оставляет выживших, и некому предупредить о его прибытии.

Я проталкиваюсь мимо солдат, прохожу мимо всадников Фобоса. Передо мной дорога в Ашдод, она тянется до самых его стен. Ноги подгибаются, когда я поднимаю глаза и вижу полыхающий город, захваченный зомби.

Я смотрю на Войну, замершего с простертой рукой. Он начал все это одним взмахом руки. Ноги сами несут меня к нему. Фобосы на лошадях преграждают мне путь.

– Господина нельзя тревожить.

Война поворачивается к нам, в его глазах плещется тьма. Он опускает руку, но крики не стихают.

– Jehareh se hib’wa, – произносит он.

Пропустите ее.

Я проталкиваюсь мимо Фобосов, чувствуя на себе взгляд Всадника.

– Останови это, – прошу, оказавшись рядом с ним.

С непонятным выражением лица он долго смотрит на меня. Затем отворачивается, устремив взгляд на город. Вот и ответ, он читается в каждой линии его тела.

Нет.

– Останови! – повторяю громче. – Прошу. Это не война.

Это истребление.

Голос Всадника гремит, как раскаты грома:

– На то воля Божья.

Приходится ждать, пока все не закончится. Происходит это чудовищно быстро. Очевидно, мертвые непобедимы – если противник уже мертв, остановить его невозможно. Вскоре крики напоминают не отдаленный хор, а шепот, потом и вовсе стихают. Вокруг что-то меняется. Неуловимо, не могу сказать, как именно, но становится легче. Может быть, общее напряжение спадает? Толпа постепенно приходит в себя. Война опускает руку и поворачивает коня прочь от города, ко мне.

Он останавливается рядом и протягивает руку. Ту же, которой только что поднимал мертвых из могил.

– Aššatu, – зовет он.

Жена.

Ясно, что он собирается опять затащить меня на коня и отвезти в лагерь. Я отшатываюсь и поднимаю глаза, чтобы встретиться со Всадником взглядом.

– Ненавижу тебя, – говорю я тихо. Кровь стучит в висках. – Наверное, я ненавижу тебя больше, чем кого-либо в своей жизни.

Клянусь, на миг Война становится… растерянным. Я делаю шаг назад, и Всадник опускает руку. Медлит еще немного, и я снова чувствую его глубокое сомнение. Несмотря на то, что Война якобы многое знает о людях, с одним он справляться не научился – с нашим настроением.

Он в последний раз окидывает меня тяжелым взглядом и выезжает вперед, чтобы возглавить армию. Наверное, решил, что я вместе с его воинами пойду в лагерь пешком. Но нет. Я статуей застываю на месте, наблюдая, как воины уходят той же дорогой, что пришли сюда. Оборачиваюсь к горящим руинам Ашдода. Сердце сжимается. Иерусалим в последние минуты выглядел так же? Если бы я стояла тогда на Масличной горе и смотрела на родной город, он был бы он таким же тихим, замершим, мертвым?

Дрожа, делаю несколько шагов в сторону города. Возможно, это мой шанс. В городе наверняка найдутся велосипеды, лодки, еда. Я смогу вооружиться, собраться в дорогу и сбежать. Быстро обернувшись, проверяю, не ищут ли меня. Но нет, никто даже не обернулся мне вслед.

Почему меня не пытаются остановить? Тревожная мысль вспыхивает в сознании, и я вновь поворачиваюсь к Ашдоду. Делаю еще несколько шагов по дороге и решаю: нужно торопиться, если я действительно хочу бежать. Война наверняка вернется за мной, и можно только вообразить, как он будет зол. Подгоняемая этой мыслью, бегом направляюсь к городу.