Текст книги "Сокровище, которое дремлет в тебе"

10

Целая куча мусора.

Огромная.

Прямо у подножия башни Монпарнас, у главного входа. Под горой черных пакетов лопаются мусорные мешки. В холле ужасающая вонь. Сотрудники пробираются в свои кабинеты, прикрывая нос и рот носовыми платками, тряпицами или просто ладонями. Забастовка мусорщиков длится всего пять дней, а ситуация уже невыносима. Объем мусора, который выбрасывают пять тысяч обитателей башни, поистине невероятен.

В нескольких метрах от мусорной кучи готовился к подъему мойщик окон. Этого высоченного сенегальца хорошо знали все обитатели башни. Он мог вторгаться в ваше пространство, когда вы меньше всего этого ждали: говорили по телефону, размышляли над бумагами, почесывая затылок, или блуждали по Интернету в рабочее время. Его физиономия неожиданно возникала за окном, заговорщицки подмигивала, либо расплывалась в широкой улыбке, а бывало, что он, выпучив глаза, корчил зверскую рожу, делая вид, что застал вас за чем-то непристойным.

Однажды вечером, когда мойщик вылезал из люльки, Алиса перекинулась с ним парой слов. Она спросила, почему у него всегда такое прекрасное настроение, хотя работа его не из легких.

– У вас все-таки неблагодарная работа, – уточнила она.

– Вовсе нет, – запротестовал он. – Благодаря мне люди лучше видят мир.

Значит, благодаря ему люди лучше видят мир… Алиса задумалась: а что она сама дает людям?

В это утро, стоя в груде мусорных мешков, сенегалец весело болтал с каким-то стариком. Алиса подошла к ним, дыша через легкий хлопчатый шарфик, которым замотала лицо.

– Похоже, все это безобразие вас очень веселит…

– Ха-ха! Месье мне только что сказал – с этим мусором квартал снова стал как раньше. Ой, не могу, со смеху помрешь! Шикарный квартал, выходит, получил название от мусорной свалки? Ха-ха-ха! Значит, хорошая была свалка!

– Неправда, – сказала Алиса. – Квартал назвали в честь горы Парнас, у древних греков она была священной.

– Совершенно верно, – заметил старик, и в глазах его загорелся лукавый огонек. – В семнадцатом веке студенты читали здесь стихи, забравшись на груду мусора и всяких обломков. Она была так велика, что походила на гору, и один студент-насмешник окрестил ее «горой Парнас», то есть Монпарнас. Название прижилось, дало имя кварталу, а потом и башне.

Тут у Алисы зазвонил мобильник.

– Да, Рашид.

– Привет. Ты где?

– У подножия мусорной кучи. А ты?

– А я на макушке, как всегда.

– Отлично.

– Ага. Ты сидишь?

– Знаешь, тут лучше не садиться.

– У меня потрясающая новость.

– Давай, я держусь за мусорный мешок.

– Катарский контракт подписан.

Алиса застыла с разинутым ртом, потом чуть ослабила свой шарфик. Сенегалец со стариком весело что-то обсуждали и смеялись. Сотрудники ускоряли шаг, зажав носы, чтобы скорее пройти мимо свалки. Весь этот маленький мирок вдруг показался ей очень привлекательным.

Катарский контракт.

Получилось!

Все получилось!

Прибавка к зарплате обеспечена… Путешествие всей семьей в Австралию… Может быть, продвижение по службе…

– Они поставили условие срочности, – сказал Рашид. – Ты готова собрать всех в десять на мозговой штурм?

– Конечно. Предупреди сотрудников отдела, я сейчас поднимусь.

Через час все собрались у директора департамента, исполнявшего обязанности руководителя проекта.

– Напомню нашу задачу, – начал он. – Нам надо восстановить позитивный образ Катара в глазах жителей основных европейских стран. Начнем с Франции. Какие будут идеи?

Алиса ринулась в бой. Если она надеется на продвижение, надо показать себя в выгодном свете.

– Пусть они выкупят фирму, которой грозит кризис, с упором на эмоциональную составляющую, например компанию по производству традиционных игрушек из департамента Юра, – она сейчас на грани банкротства.

Затем распространим материалы в СМИ, скажем дадим интервью на «RTL» с сотрудником предприятия, который поблагодарит наших клиентов за сохранение рабочего места. Поставьте себя на место любого человека: если катарцы спасут производителя игрушек вашего детства, вам потом будет сложно представить себе, что они финансируют террористов и головорезов, разве не так?

Директор и бровью не повел, но Алиса почувствовала, что одно очко в свою пользу она заработала. Затем посыпались новые идеи, и она старалась их время от времени переформулировать, умно дозируя каждую свою реплику и позиционируясь в качестве лидера, вроде бы ничего специально для этого не делая. Через полчаса катарцев уже вполне можно было считать святыми. Вдруг она увидела, как за окном завибрировал трос люльки сенегальца, и опять задалась прежним вопросом: а что она сама принесла в этот мир?

Алисе вспомнилось все то, о чем недавно говорил Жереми. У человека есть три измерения: внутреннее, горизонтальное и вертикальное. Внутренняя жизнь, самопознание – это понятно. Горизонтальное измерение – важность наших жизненных связей, человеческого братства. Но что он имел в виду под вертикальным? Это понятие казалось иррациональным и неясным.

Она еле сдержала смех, увидев, как снизу появилась рука сенегальца и стала как будто нащупывать точку опоры. Потом мойщик влез в окно, узнал среди собравшихся Алису и весело ей подмигнул. Он, по обыкновению, весь сиял. А ведь его зарплата вряд ли была больше прожиточного минимума.

Алиса тоже почувствовала себя счастливой, когда помогла Жереми без всякой выгоды. Не за почести, не за ответственный пост, просто так.

И это было странно и занятно.

* * *

– Как ты осмелилась такое сделать?

Алиса вздрогнула и подняла глаза от романа, который читала, уютно устроившись у окна в старом кресле, обитом зеленым бархатом. Приезжая к отцу в Клюни, она любила свалиться как снег на голову. Здесь не было парижских условностей, отношения складывались естественные, и друзья могли завалиться в гости без всякого приглашения.

Голубые глаза Жереми, мягкость которых обычно никак не вязалась со строгой черной сутаной с белым воротничком, сейчас пылали гневом.

Протянув руку, он потрясал афишкой, увиденной у епископа.

Алиса улыбнулась ему самой доброй из своих улыбок:

– А в чем, собственно, проблема?

– Но это же просто смешно!

– Если бы это было смешно, не было бы такого успеха…

– Ты не должна делать такие вещи, не обсудив со мной!

– А ты бы никогда не согласился.

– И имел бы на то вескую причину!

Алиса явно любовалась афишкой.

– На меня показывают пальцами, – прибавил он. – Даже епископ встревожился и вызвал меня.

Дрянь какая… Епископ… Значит, иерархия все-таки вмешалась…

Этого она не предвидела.

Она отвела глаза и посмотрела в окно. Краска цвета слоновой кости облупилась на солнышке, благодаря которому бургундский виноград дает лучшие в мире вина.

– Мне очень жаль, – созналась она, глядя в окно.

– Вряд ли так же, как мне.

– Признаю, что нельзя было этого делать.

– Это и без того ясно.

– Прости меня.

Жереми не отвечал.

Она повернулась к нему:

– Пожалуйста…

Она долго смотрела на него и молчала, потом улыбнулась очаровательной улыбкой:

– Чтобы ты меня простил, мне действительно надо явиться к тебе в будку?

Суровый взгляд Жереми застыл на несколько секунд, а потом панцирь обиды треснул: он улыбнулся и с досадой покачал головой.

Часть вторая

И сказал Иисус: «Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем».

Евангелие от Фомы, изречение 2

11

Большое ежегодное собрание обещало быть бурным.

Войдя в расположенный амфитеатром конференц-зал, Алиса сразу почувствовала, насколько накалена атмосфера. Все пятьсот сотрудников компании рассаживались по местам в полном молчании, словно и не было живой и дружеской обстановки прошлых собраний.

За прошедшие пятнадцать дней Алиса так и не успокоилась. Объявление об общем повышении зарплаты на 0,1 процента, без персональных надбавок, вызвало у нее резкий протест.

0,1 процента… Это хуже, чем ничего. Смехотворная утешительная прибавка куда унизительнее, чем ясный отказ в любом повышении жалованья.

0,1 процента.

Прощай, Австралия.

Прощай, долгожданное путешествие всей семьей…

То, что Алиса чувствовала, выходило за рамки простого недовольства. С ней обошлись несправедливо, ни во что не ставя ее огромный вклад в заключение катарского контракта – самого крупного за последние десять лет. Ее работу обошли молчанием, заслуги не признали, с результатами не пожелали считаться. В конце концов у нее пропал стимул работать. Совсем пропал. Судя по атмосфере в компании, это случилось со многими.

0,1 процента…

Очевидно, разоблачения в прессе нанесут теперь крупный урон генеральному директору. Так ему и надо, нечего так неразумно себя вести. Разве это не глупость – назначить общее собрание, а через пятнадцать дней выписать себе премию в два миллиона евро и надеяться, что все это прокатит? Ясное дело, премию заметили! О таких решениях сообщают наверняка, не боясь рисковать. Всегда найдется кто-то в бухгалтерии или другом отделе, чтобы разнести новости по всей компании. А может, это даже не глупость, а чувство собственного превосходства? Хорошо бы вмешались журналисты, чтобы заставить его спуститься на землю.

Серьезный промах накануне ежегодного общего собрания! Как же надо ненавидеть своих сотрудников, чтобы выбрать именно такой момент…

На вопрос журналиста в дирекции лаконично ответили: премия была вполне заслуженной.

Через несколько рядов от себя, с правой стороны, Алиса заметила делегата местного профсоюза. Он явно был в хорошем настроении, чего не скажешь об остальных сотрудниках. Для него это дело стало удачной находкой, он чувствовал, что его позиции укрепились.

Занавес поднялся, и на сцену вышел сияющий улыбкой человек. Алиса сразу его узнала: это был Сэм Бойер, популярный телеведущий и юморист, у него была еженедельная программа на телевидении. Как всегда, начальство пригласило вести церемонию известного артиста.

Сэм принялся рассказывать смешной анекдот, но тот не произвел никакого впечатления. Аудитория молчала. Ведущий не смутился и перешел к короткому спичу, в котором намекал на события в их компании. Он явно был хорошо осведомлен, подготовил выступление с большим мастерством. Но все его остроты никого не рассмешили. Видно, людям было не до смеха.

Сэм невозмутимо продолжал, и Алиса почувствовала невольное восхищение. Не так-то легко вести юмористическое шоу перед пятью сотнями зрителей, которым хочется чего угодно, только не смеяться.

Затем Сэм пригласил на сцену финансового директора, тот появился с удрученным видом человека, который воскресным ноябрьским вечером умудрился попасть под дождь и которому теперь без транквилизатора не обойтись.

Шесть длинных графиков, три круглые диаграммы, четыре кривых и столбик цифр, написанных в произвольном порядке, должны были представить, что дела компании очень хороши, хотя и весьма шатки.

Однако скверное качество обработки диапозитивов бросалось в глаза и никого не могло обмануть: графики были составлены наспех, в последнюю минуту.

Потом на сцену поднялся директор по маркетингу. Тот чувствовал себя явно лучше и все время улыбался, словно показывая, что ему не в чем себя упрекнуть. Он даже с юмором отвечал на шуточки, которые Сэм отпускал в его адрес. Алиса почувствовала, что напряжение в зале стало спадать.

Затем настала очередь генерального директора. Тот прошел по сцене в мертвой тишине, без тени улыбки на лице, хотя выглядел не так растерянно, как финансовый директор. Он явно хорошо поработал над тем, как будет выглядеть: держался твердо, но без надменности.

Сэм Бойер со сцены ушел. Почему? По личной инициативе? По требованию администрации?

Босс начал свою речь, не прибегая, как в прошлые годы, к наигранным эмоциональным излияниям в адрес «лучшей в мире команды».

Он излагал факты, бегло коснулся прошедшего года и принялся рассуждать о будущем компании. Только в этой сфере он все еще надеялся мобилизовать людей, пообещав им радужные перспективы.

Директора встретил ледяной прием, однако, как и следовало ожидать, он все подкидывал и подкидывал разные идеи, не показывая публике, что его это не волнует.

Раньше в конце выступления он обычно отвечал на вопросы сотрудников. Интересно, в этом году рискнет или нет?

Аудитория слушала его затаив дыхание, пожалуй, даже внимательнее, чем обычно. Очевидно, каждый выжидал, когда пойдет речь о максимальном уровне зарплаты.

Однако речь подходила к концу, а этого вопроса директор так и не коснулся. Вдруг, как чертик из табакерки, на сцену выскочил Сэм Бойер.

– И долго это будет продолжаться? – заявил он намеренно дерзким тоном.

Генеральный директор разыграл удивление.

– Хватит уже! – сказал Сэм. – Пора перейти в буфет! Все эти речи хороши, но мы ведь пришли сюда ради буфета! Так пойдемте туда! И пусть самый шустрый набьет себе брюхо!

Директор сделал вид, что хохочет от души, и стал собирать бумаги, чтобы последовать за Сэмом в буфет.

– Не так быстро! – внезапно раздался зычный голос.

Все головы, как одна, повернулись к человеку, поднявшемуся из рядов публики.

Это был делегат профсоюза.

Босс чуть помедлил в свете прожекторов и задержался у края сцены.

– У меня вопрос, – сказал делегат.

Директор, видимо, решил стоически его выслушать.

– При инфляции в три десятых процента повышение зарплаты в одну десятую процента приводит к уменьшению общего дохода на две десятых процента. Как вы объясните такое падение покупательной способности в контексте успешной деятельности нашей компании?

Тишина в зале наэлектризовалась от напряжения.

– Я понимаю, это ущемление в правах, – сочувственно сказал генеральный. – Но мой долг – обеспечить высокие результаты, чтобы подготовить достойное будущее и тем самым гарантировать занятость для всех.

Следующий вопрос, которого все, очевидно, ожидали, прозвучал, как удар плетью:

– В таком случае разве ваша премия в два миллиона евро не ставит эту цель под удар?

На патрона в упор смотрели глаза пятисот сотрудников. Алиса отстраненно наблюдала за этой сценой. Демотивация сделала ее безразличной. Она больше не чувствовала себя причастной к коллективу.

– Таково решение совета администрации, а здесь он главный.

Алиса вздохнула. Ответ был столь же скучен, как и вопрос. Ситуация, сама по себе достаточно красноречивая, не располагала ни к дебатам, ни к замечаниям.

Она принялась думать о Жереми, о своих советах, переменах в жизни прихожан и достигнутых успехах. Конечно, пари она не выиграла, до сотни прихожан на воскресной мессе было еще далеко. Зато много народу приходило к исповеди.

Важно, что Жереми расправил плечи, расцвел, выполняя свою миссию, а ведь именно это было ее целью. Ей чрезвычайно понравилось направлять свою энергию и изобретательность на службу делу, совершенно ей чуждому. Ведь она, атеистка, с детства была пропитана духом антиклерикализма. Она подумала об Иисусе и его обезоруживающих речах, которые, однако, при его жизни достигли цели, и люди за ним пошли.

– А что, если он был самозванцем? – как-то спросила она Жереми. – Ведь в то время их было пруд пруди, и все норовили выдать себя за мессию, которого ждут евреи…

Он не обиделся, а рассмеялся:

– Грядущий мессия должен обладать чертами воина. Время тогда было жестокое, и сила ценилась высоко. А тут появляется Иисус и говорит людям: «Любите друг друга». Сегодня эти слова могу показаться тебе банальными, но перенеси их в ту эпоху – и увидишь, насколько они выбивались из контекста, были революционными. Они противоречили всему, что тогда хотели услышать. Говоря такое, Иисус сильно рисковал: Его могли скорее прогнать, чем полюбить.

Если Он не был самозванцем, рассуждала Алиса, значит был мудрецом, харизматичным мыслителем. Но может ли мудрец давать такие ошеломляющие наставления: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»?

В зале вокруг Алисы нарастало напряжение, профсоюзный делегат нервничал, люди шумели. Чувствовалось, что к сцене вот-вот покатится волна злобы.

…Обрати к нему и другую… Как Иисус мог привлечь столько народу такими речами?

В адрес гендиректора уже полетели ругательства. Долго сдерживаемый гнев начинал прорываться наружу. Ситуация грозила войти в штопор…

И вдруг Алиса ощутила нечто странное. Словно какая-то мысль рвалась наружу, минуя голову, прямо из глубины души.

Какая-то внутренняя сила толкала ее поступить так, как требовало абсурдное наставление.

И чем ближе был момент эмоционального взрыва, тем сильнее она ощущала потребность действовать.

Это становилось невыносимым.

И тогда, несмотря на страх, который всегда сковывал ее, когда приходилось говорить перед публикой, Алиса встала и подняла руку в шуме неразберихи:

– Разрешите, пожалуйста!

В результате ее заметили. Как ни странно, все затихли, когда она обратилась к генеральному директору:

– В прессе мы прочли: вы подтверждаете, что действительно заслужили премию. Поскольку вы так говорите, значит так оно и есть.

Алиса заметила, как к ней обратились сотни осуждающих взглядов.

– Раз эта премия заслуженна, мы все должны урезать доходы, чтобы вы могли себе ее позволить.

По залу прокатился гул протеста и неприязни. Алиса физически ощутила груз непонимания и упреков в предательстве. Взгляд ее встретился с гневным взором профсоюзного деятеля.

Директор неподвижно застыл на сцене.

В наступившей тревожной тишине она продолжила:

– Я официально прошу вас уменьшить мне зарплату, чтобы приумножить вашу.

Все оцепенели от изумления.

Гендиректор раздраженно скривился и пожал плечами.

Алиса покинула свое место и пошла по центральному проходу к сцене. Со всех сторон на нее смотрели враждебные лица. На них было написано отвращение. За ней катилась волна неодобрительного шума.

– Вы ее заслужили! – крикнула она начальнику, нащупав в себе искреннюю интонацию.

Он сделал шаг, чтобы уйти.

– Подождите!

Казалось, он на секунду заколебался. И она этим воспользовалась.

– Не убегайте же!

Теперь он уже не мог уйти, чтобы не прослыть трусом.

Он остановился и повернулся к Алисе, а та уже подходила к ступенькам. Наконец она поднялась на сцену.

Ослепленная прожекторами, она сделала несколько шагов к директору, раскрыла сумку и стала в ней рыться. Поль всегда подтрунивал, когда она не могла что-то отыскать в собственной сумке.

В зале наступило пугающее молчание, на нее смотрели пятьсот человек. Она чувствовала их осуждение, их презрение…

Эти проклятые лампы только слепили глаза, а вот донышко сумки осветить не могли.

Наконец она нашла бумажник и в спешке открыла. Нашарив банкноту в пятьдесят евро, она протянула начальнику:

– Вот, примите мой взнос на оплату ваших заслуг.

Тот явно был потрясен: он попятился, лишенный пути к отступлению, почти парализованный таким оборотом дела.

Тогда Алиса повернулась к залу и крикнула:

– Призываю всех последовать моему примеру! Подходите!

Наступила звенящая от напряжения тишина, словно каждому требовалось время, чтобы выйти из ступора и осмыслить, что произошло. Потом Алиса почувствовала, как атмосфера поменялась. Ветер подул в другую сторону.

Несколько мгновений спустя сцену уже штурмовали сотрудники, которые размахивали банкнотами и банковскими чеками перед лицом красного от стыда генерального директора. Люди все шли и шли, вскоре сцена почернела от их наплыва. Толпа окружила гендиректора, ошалевшего от криков, вспотевшего под жарким светом прожекторов. Отбиться от всеобщего порыва обостренной щедрости он был неспособен.

Службе безопасности потребовалось больше часа, чтобы выудить патрона из толпы и эвакуировать из зала.

На следующее утро было опубликовано официальное сообщение дирекции компании. Генеральный директор от премии отказался, зарплата сотрудникам будет повышена на пять процентов.

12

Теперь в бюро Алису встречали как героиню.

С утра до вечера она принимала выражения симпатии, комплименты, приглашения и благодарности, которые ей присылали по электронной почте, на мобильный или же говорили при встрече в коридоре.

Одни коллеги старались объяснить ее поступок, другие комментировали, ссылаясь на модные психологические или философские течения, обращаясь к философам, которых она не читала.

– Ну, ты вчера выступила! Как настоящий даос![12]12
  Даосизм (даоизм, таоизм) – учение китайского философа Лао-цзы (ок. 604 г. до н. э. – ок. 524 г. до н. э.). Лао-цзы – прозвище, данное почитателями его мудрости, которое означает Старый Учитель или Старый Ребенок.


[Закрыть] – воскликнул сотрудник службы коммуникации отдела готового платья.

– Да, – подтвердил коллега из парфюмерного отдела. – Замечательно воплотила дух даосизма.

Вечером Алиса задумалась об этих странных трактовках. И ведь никто, абсолютно никто не увидел в ее действиях влияния христианства.

Конечно, упомянуть даосизм было куда моднее, чем христианскую веру. Иисус, несомненно, давно уже устарел. А в профессиональном кругу Алисы очень ценился имидж. Однако ее заинтриговали заблуждения коллег, и захотелось докопаться до сути.

Она зашла в книжный магазин, где ей посоветовали прежде всего книгу основоположника даосизма Лао-цзы «Дао дэ цзин». Она вернулась домой, отпустила няню, наскоро поужинала с Тео и уложила его спать. Поль, как всегда, придет поздно.

Алиса уселась на диван, поставила на низкий столик дымящуюся чашку с зеленым цитрусовым чаем и взяла в руки загадочный труд.

В предисловии издатель отмечал: Лао-цзы был архивистом при дворе династии Чжоу в шестом веке до нашей эры. Однажды он решил покинуть империю Чжоу, чтобы не стать свидетелем ее упадка. Когда он входил в Западные ворота Великой Китайской стены, стражник попросил оставить ему запись учения. Так появилось на свет «Дао дэ цзин».

Алиса углубилась в чтение. Это был сборник наставлений под номерами. Всего в него вошло восемьдесят одно поучение, каждое занимало отдельную страницу. Можно быстро прочесть. Однако с первых же строчек стало ясно: надо смешать виски с кока-колой. По сравнению с зеленым чаем средство, конечно, устаревшее, зато гораздо более эффективное, чтобы расслабиться и не дать разболеться голове.

Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао.

Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя.

Безымянное есть начало неба и земли, обладающее именем – мать всех вещей.

Поэтому тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну дао, а кто имеет страсти, видит его только в конечной форме.

Оба они одного и того же происхождения, но с разными названиями.

Вместе они называются глубочайшими. Переход от одного глубочайшего к другому – дверь ко всему чудесному.

Ладно.

О’кей.

Что, если включить телик? Какой-нибудь американский сериал или реалити-шоу, чтобы забыться?

Нет уж, вперед. Сделаем небольшое усилие.

Алиса отпила глоток чая.

Вторая страница.

Пробежав начало, она была готова закрыть книгу, чтобы не заснуть, но тут один абзац привлек ее внимание.

Совершенномудрый, совершая дела, предпочитает недеяние; осуществляя учение, не прибегает к словам; вызывая изменения вещей, не осуществляет их сам; создавая, не обладает; приводя в движение, не прилагает к этому усилий; успешно завершая, не гордится. Поскольку он не гордится, его заслуги не могут быть отброшены.

Забавно, это похоже на то, что происходит с ней! Она тоже помогала Жереми, не прилагая к этому усилий. Создавая, не обладала результатами действия. Что же получается: сборник изображает ее как совершенномудрую! Хорошая, однако, книга!

Алиса стала читать дальше, по диагонали проскакивая места, где наставления казались отвлеченными или мутными, а подчас необъяснимыми. В потоке загадочных фраз она выудила несколько интересных мыслей, и это вдохновило продолжать.

В один прекрасный миг в ней вдруг зародилось новое чувство: ощущение дежавю. Таинственные слова, которые она пробегала глазами, напомнили другие, столь же загадочные. Она много раз их читала и перечитывала, не понимая по-настоящему, зачастую они казались настолько странными, что казались смешными.

То были слова Иисуса.

Как же так могло получиться? Ведь их разделяли шесть веков, тысячи километров, в то время редко кто путешествовал, а книгопечатание еще не изобрели…

Потрясенная своим открытием, она кинулась искать Библию и стала заново листать «Дао дэ цзин», чтобы обнаружить все похожие места.

По мере того как она их отыскивала и отмечала, стали ясны истинные размеры находки. Удивление переросло в настоящий восторг.

Иногда суждения Иисуса казались эхом слов Лао-цзы, словно он отвечал китайцу.

Лао-цзы: Я сердце глупого человека. О, как оно пусто!

Иисус: Блаженны нищие духом…

В других речениях мысли учителей перекликались.

Лао-цзы: Чем больше он отдает другим, тем больше имеет сам.

Иисус: Давайте, и дастся вам.

Даже самые темные и непонятные фразы были близки.

Лао-цзы: Кто берет на себя грязь царства… может быть повелителем мира.

Иисус: Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить…

Подчас одна и та же идея выражалась по-разному.

Лао-цзы: Посему премудрый человек желает нежелания…

Иисус: Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.

И снова – призыв к смирению.

Лао-цзы: Кто сам себя выставляет на свет, тот не блестит. Кто сам себя восхваляет, тот не добудет славы.

Иисус: Если Я Сам Себя славлю, то слава Моя ничто.

Лао-цзы: Когда совершенномудрый желает возвыситься над народом, он должен ставить себя ниже других. Когда он желает быть впереди людей, он должен ставить себя позади других.

Иисус: Ибо кто возвышает себя, тот унижен будет; а кто унижает себя, тот возвысится.

Оба сетовали на то, как трудно донести до людей свои взгляды.

Лао-цзы: Мои слова легко понять и легко осуществить. Но люди не могут понять и не могут осуществить.

Иисус: Что вы зовете Меня: «Господи! Господи!» и не делаете того, что Я говорю?

Оба предупреждают, как опасна жажда материальных благ.

Лао-цзы: …нет большей опасности, чем стремление к приобретению богатств.

Иисус: Как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие!

Порой эту мысль они выражают с помощью похожих метафор, очень близкими выражениями.

Лао-цзы: Коли золото и яшма заполнили покои, никому не под силу их сберечь.

Тот, кто кичится богатством и знатностью, сам навлечет на себя беду.

Подвиг совершен, слава явилась, а сам скрылся – вот Закон небесного дао.

Иисус: Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут; ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

Оба призывают верных уподобиться детям.

Лао-цзы: Кто содержит в себе Благую Силу, тот похож на новорожденного. Ядовитые насекомые и змеи его не ужалят, свирепые звери его не схватят, хищные птицы его не заклюют.

Иисус: Кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царствии Небесном.

И они единодушны во взгляде на смерть.

Лао-цзы: Тот, кто умирает, не прекращая жить, достигает бессмертия.

Иисус: Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. […] Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее.

Когда Алиса наконец пошла спать, ее снедало любопытство.

Получается, Иисус впитал в себя идеи Лао-цзы либо темные речения обоих учителей таили в себе фундаментальную истину, действительно универсальную для всех…

Раз так, Алиса решила ее расшифровать.