Текст книги "Цирк проклятых"

9

Машина ехала в собственном туннеле темноты. Фары двигались световым кругом.

Стивен спал на заднем сиденье моей «новы». Ричард сидел на пассажирском сиденье, полуобернувшись ко мне. Это простоя вежливость – смотришь на того, с кем говоришь. Но это давало ему преимущество – я-то должна была смотреть на дорогу. А он мог глазеть на меня.

– Что вы делаете в свободное время? – спросил Ричард.

Я покачала головой:

– У меня его нет.

– Какие-нибудь хобби?

– Кажется, их у меня тоже нет.

– Есть же у вас какие-то дела, кроме стрельбы по гигантским змеям, – сказал он.

Я улыбнулась и глянула на него. Он наклонился ко мне, насколько допускал ремень безопасности, и улыбался тоже, но что-то было в его глазах или в его позе, что говорило о том, что он серьезен. И ему интересно, что я скажу.

– Я аниматор, – ответила я.

Он со стуком сомкнул ладони, заехав левым локтем по спинке сиденья.

– О’кей, когда вы не поднимаете мертвых, что вы делаете?

– Работаю с полицией по противоестественным преступлениям, в основном убийствам.

– И? – нажимал он.

– И истребляю одичавших вампиров.

– И?

– И больше ничего, – сказала я и посмотрела на него снова. В темноте его глаз не было видно – слишком они были темные, – но я ощущала его пристальный взгляд. Может, это воображение. Ага. Слишком много времени провела с Жан-Клодом. Запах кожаного пальто Ричарда смешивался с запахом его одеколона. Приятным и дорогим. Очень гармонировавшим с запахом кожи.

– Работаю. Тренируюсь. Вижусь с друзьями. – Я пожала плечами. – Что вы делаете, когда не преподаете?

– Ныряю с аквалангом, лазаю по пещерам, наблюдаю птиц, вожусь в саду, занимаюсь астрономией.

Его улыбка виднелась в темноте неясной белизной.

– Наверняка у вас куда больше свободного времени, чем у меня.

– На самом деле у учителя домашних работ всегда больше, чем у его учеников.

– Обидно это слышать.

Он пожал плечами, кожа пальто, чуть потрескивая, прошелестела по его голому телу. Хорошая кожа всегда движется так, будто она живая.

– Телевизор смотрите? – спросил он.

– Телевизор у меня сломался два года назад, и с тех пор я новый не покупала.

– Что-то же вы делаете для развлечения?

Я подумала:

– Собираю игрушечных пингвинов.

И тут же пожалела, что это сказала.

Он усмехнулся:

– Это уже что-то. Истребительница собирает мягкие игрушки. Мне это нравится.

– Рада это слышать.

Мой голос даже мне самой показался сварливым.

– Что-то не так? – спросил он.

– Я плохо умею вести светскую болтовню.

– Вы отлично справляетесь.

На самом деле это было не так, но я не знала, как ему это объяснить. Я не говорю о себе с незнакомыми людьми. Особенно с такими, у которых связи с Жан-Клодом.

– Чего вы от меня хотите?

– Я просто так, время занимаю.

У него по сторонам лица до плеч висели густые волосы. Он был выше, грубее сложен, но абрис был знаком. В темноте он был похож на Филиппа. Филипп был единственным человеком, которого я видела среди монстров.

Обвисший в цепях Филипп. Кровь темно-красным потоком на груди. Она плескала на пол, как дождь. На мокрой кости позвоночника отблескивал свет факелов. Ему разорвали горло.

Я отшатнулась к стене, как от удара. Я не могла дышать. Кто-то все шептал: «Боже мой, Боже мой!», и это была я. Я спустилась по ступеням, прижимаясь спиной к стене. Не в силах оторвать глаз. Отвернуться. Дышать. Закричать.

Отсвет факелов плясал в его глазах, создавая иллюзию движения. В груди родился крик и вырвался из глотки:

– Филипп!!

По спине пробежал холодок. Я сидела в машине вместе с призраком своей виноватой совести. Не моя была вина, что Филипп погиб. Я его никак не убивала, но… но чувство вины не оставляло меня. Кто-то должен был попытаться его спасти, а так как я была последней, кому представлялся такой шанс, это должна была быть я. У вины много лиц.

– Чего вы хотите от меня, Ричард?

– Я? Ничего.

– Ложь – противная штука, Ричард.

– Почему вы думаете, что я лгу?

– Отточенный инстинкт подсказывает, – ответила я.

– Неужели действительно так давно вам не приходилось вести бесед с мужчинами?

Я стала поворачиваться, чтобы взглянуть ему в глаза, и передумала. Действительно давно.

– Последний человек, который со мной флиртовал, был убит. Это вырабатывает у девушек осторожность.

Он на минуту затих.

– Что ж, это честно, но я все равно хочу знать о вас больше.

– Почему?

– А почему нет?

Что ж, на это у меня был ответ.

– Откуда я знаю, что это не Жан-Клод велел вам со мной подружиться?

– Зачем бы ему это надо? – Я пожала плечами. – Ладно, начнем сначала. Притворимся, что мы встретились в клубе здоровья.

– Клубе здоровья? – переспросила я.

– В клубе здоровья, – улыбнулся он. – Я думаю, у вас потрясающий вид в купальнике.

– В тренировочном, – уточнила я.

Он кивнул:

– Вы в тренировочном выглядели очень мило.

– Я люблю, когда у меня вид намного лучше.

– Если я воображаю вас в купальнике, у вас вид великолепный, а в тренировочном – просто симпатичный.

– Что ж, это честно.

– Мы поболтали, и я вас пригласил куда-нибудь съездить.

Тут мне пришлось на него взглянуть:

– Вы меня приглашаете?

– Да.

Я покачала головой и отвернулась к дороге.

– Мне эта мысль не кажется удачной.

– Почему? – спросил он.

– Я вам уже говорила.

– Если убили кого-то одного, это еще не значит, что будут убивать всех.

Я вцепилась в руль так, что пальцы заболели.

– Мне было восемь, когда умерла моя мать. Когда мне было десять, мой отец женился снова. – Я покачала головой. – Люди уходят и не возвращаются.

– Звучит пугающе, – заметил он тихим и низким голосом.

Не знаю, почему я это сказала. Обычно я не говорю о матери с незнакомыми людьми и вообще ни с кем, если на то пошло.

– Пугающе, – повторила я. – Можно сказать и так.

– Если никого к себе не подпустишь, никто тебе не сделает больно, так?

– К тому же в возрастной группе от двадцати одного до тридцати полно противных мужчин.

Он усмехнулся.

– Согласен. Но симпатичных, умных и независимых женщин тоже не пруд пруди.

– Перестаньте говорить комплименты, а то я покраснею.

– Вы мне не кажетесь человеком, который легко краснеет.

У меня в мозгу вспыхнуло воспоминание: голый Ричард Зееман около кровати натягивает тренировочные штаны. В тот момент меня это совсем не смутило. И только теперь вспомнилось, когда он сидит рядом со мной в машине, такой теплый и близкий. Горячая волна краски стала заливать мое лицо. Я краснела в темноте и радовалась, что он меня не видит. Не хотела я, чтобы он знал, что я думаю о том, как он выглядит без одежды. Обычно я так не делаю. Конечно, обычно я не вижу голых мужчин до первого свидания. А если подумать, я и на свиданиях не вижу голых мужчин.

– Мы сидим в клубе здоровья, попиваем фруктовый сок, и я приглашаю вас куда-нибудь.

Я пристально смотрела на дорогу. И все еще краснела, вспоминая гладкую линию его бедер и то, что ниже. Это мешало, но чем сильнее я старалась об этом не думать, тем яснее был образ.

– В кино и на ужин? – спросила я.

– Нет, – ответил он. – Что-нибудь совершенно оригинальное. Поход по пещерам.

– Вы предлагаете на первом свидании ползать по пещерам?

– Вы когда-нибудь в пещерах бывали?

– Однажды.

– Вам понравилось?

– Мы тогда подкрадывались к плохим парням. Насчет нравится или не нравится не было и мысли.

– Тогда вам надо попробовать еще раз. Я хожу в пещеры не реже двух раз в месяц. Приходится надевать самую старую одежду, как следует вымажешься, и никто тебе не скажет, что нельзя играть в грязи.

– В грязи?

– Для вас это слишком неопрятно?

– Я была ассистентом биолаборатории в колледже. Для меня нет слишком неопрятной работы.

– По крайней мере, вы можете сказать, что используете в работе знания по диплому.

– Это верно, – рассмеялась я.

– Я свои знания тоже использую, но я ушел в обучение мелкоты.

– Любите преподавать?

– Очень.

В одном этом слове было столько теплоты и энтузиазма! Редко приходится слышать такое от людей, говорящих о своей работе.

– Я тоже люблю свою работу.

– Даже если она втравливает вас в игры с вампирами и зомби?

– Ага.

– Итак, мы сидим во фруктовом баре, и я только что вас пригласил. Что вы скажете?

– Я скажу «нет».

– Почему?

– Не знаю.

– Вы очень подозрительны.

– Всегда такая, – согласилась я.

– Никогда не пробовать – это самая большая из неудач, Анита.

– Не ходить на свидания – это не неудача, а выбор.

Я чувствовала, что начинаю оправдываться.

– Скажите, что в этот уик-энд пойдете на экскурсию в пещеры.

Кожаное пальто скрипнуло, когда он попытался приблизиться ко мне больше, чем пускал ремень безопасности. Он мог протянуть руку и коснуться меня. И какая-то часть моего существа этого хотела, что уже само по себе смущало.

Я начала говорить «нет» и поняла, что мне хочется сказать «да». Что было глупо. Но мне нравилось сидеть в темноте с этим запахом кожи и одеколона. Назовите это химией, взрывом вожделения, как хотите. Ричард мне нравился. Он повернул во мне выключатель. Уже давно мне никто не нравился в этом смысле.

Жан-Клод не в счет. Не знаю почему, но не в счет. Может быть, потому, что он мертв.

– Ладно, я пойду в пещеры. Когда и где?

– Отлично. Встречаемся около моего дома в, скажем, десять часов, в воскресенье.

– Десять утра? – спросила я.

– Вы не из жаворонков?

– Совсем нет.

– Нам придется начать раньше, иначе мы не дойдем за один день до конца пещеры.

– Что мне надеть?

– Самую старую из своей одежды. Я надеваю комбинезон поверх джинсов.

– Комбинезон у меня есть.

Я не стала говорить, что он мне служит для защиты одежды от крови. Грязь – это звучит куда более нейтрально.

– Отлично. Остальное снаряжение я для вас принесу.

– А какое еще снаряжение мне нужно?

– Каска, фонарь, может быть, наколенники.

– Колоссальное обещается первое свидание, – сказала я.

– Так оно и будет, – уверил он. Голос его был тихим, мягким и почему-то создавал большую близость, чем просто сидение в одной машине. Это не был волшебный голос Жан-Клода, но что же это было?

– Здесь направо, – сказал он, указывая на боковую улицу. – Третий дом справа.

Я заехала на короткую аллею с гудроновым покрытием. Дом был кирпичный, какого-то бледного цвета. Подробнее в темноте сказать было трудно. Забываешь, как бывает темна ночь, когда нет электрического освещения.

Ричард отстегнул ремень и открыл дверь.

– Спасибо, что подбросили.

– Помочь вам занести его в дом? – спросила я, держа руку на ключе.

– Нет, справлюсь. Но все равно спасибо.

– Не за что.

Он посмотрел на меня пристально:

– Я что-то не то сделал?

– Пока нет, – ответила я.

Он улыбнулся в темноте мимолетной улыбкой.

– И хорошо.

Потом он открыл заднюю дверь и вышел из машины. Наклонился, поднял Стивена, прижимая одеяло, чтобы не соскользнуло. Поднимая, он сделал упор на спину, а не ноги – работая с тяжестями, этому обучаешься. Человеческое тело поднять куда труднее, чем даже свободный вес. Оно куда меньше сбалансировано, чем штанга.

Он спиной закрыл дверцу автомобиля. Она щелкнула, и я сняла ремень безопасности, чтобы ее запереть. Ричард смотрел на меня через открытую пока пассажирскую дверь. Сквозь шум работающего на холостом ходу мотора послышался его голос:

– Запираетесь от бук и бяк?

– На всякие случай, – сказала я.

Он кивнул и сказал:

– Понятно.

В этом одном слове было что-то такое грустное, тоскливое, как утраченная невинность. Приятно говорить с человеком, который понимает. Дольф и Зебровски разбирались в насилии, в близкой смерти, но в монстрах они не понимали.

Я закрыла дверь и отодвинулась обратно за руль. Потом застегнула ремень и включила передачу. Фары выхватили из темноты Ричарда, волосы Стивена лежали на его руках желтым всплеском. Ричард все еще смотрел на меня. Я оставила его в темноте перед этим домом, где единственным звуком был стрекот осенних сверчков.

10

Перед своим домом я остановилась чуть позже двух часов ночи. А рассчитывала лечь спать куда раньше. От нового крестообразного ожога расходилась жгучая кислотная боль. От нее вся грудь ныла. Ребра и живот саднило. Я включила лампочку под крышей машины и расстегнула жакет. В желтом свете на коже расцветали синяки. Минуту я не могла сообразить, откуда они взялись; потом вспомнила сокрушительную тяжесть переползающей через меня змеи. Господи, мне еще повезло, что это синяки, а не переломы ребер.

Отключив свет, я застегнула жакет снова. Ремень кобуры натер кожу, но ожог болел настолько сильней, что боль от синяков и потертости казалась ничтожной. Хороший ожог отвлекает мысли от всего чего угодно.

Свет, который обычно горел на лестнице, был неисправен. Не впервые. Но когда утром откроется офис, надо будет позвонить и сообщить. Если этого не сделать, его никогда не починят. Я уже поднялась на три ступеньки, когда его увидела. Он сидел наверху лестницы и ждал меня. Короткие белокурые волосы, в темноте бледные. Руки на коленях ладонями вверх – дескать, оружия у меня нет. Ладно, оружия нет в руках. А вообще оружие у Эдуарда есть всегда, если его никто специально не отбирал.

Если на то пошло, у меня тоже.

– Давно не виделись, Эдуард.

– Три месяца, – ответил он. – Пока моя сломанная рука до конца не зажила.

Я кивнула.

– Мне тоже швы сняли только два месяца как.

Он все так же сидел на ступеньке, глядя на меня.

– Что ты хочешь, Эдуард? – спросила я.

– Может, я просто зашел проведать? – Он тихо засмеялся.

– Сейчас два часа ночи, а не утро. Не дай тебе Бог, если ты просто зашел проведать.

– Ты бы предпочла, чтобы это было по делу?

Голос его был ровен, но что-то такое в нем слышалось.

– Нет-нет! – затрясла я головой. Иметь общие дела с Эдуардом мне никак не хотелось. Он специализировался на ликвидации ликантропов, вампиров, всех тех, что когда-то были людьми и перестали ими быть. Убивать людей ему надоело. Слишком легкая работа.

– А ты по делу?

Голос у меня был ровный и не дрожал. Очко в мою пользу. Браунинг я выхватить могла, но, если бы дело дошло до оружия, он бы меня убил. Дружить с Эдуардом – это как дружить с ручным леопардом. Можешь его гладить, и он тебя вроде бы любит, но в глубине души ты знаешь, что, если он всерьез проголодается или разозлится, он тебя убьет. Убьет и мясо с костей обглодает.

– Сегодня только информация, Анита. Никаких проблем.

– Информация какого сорта? – спросила я.

Он снова улыбнулся. Добрый старый дружище Эдуард. Вот так.

– А нельзя ли нам зайти в дом и там поговорить? Тут что-то холодно.

– В прошлый раз, когда ты был в городе, тебе не нужно было приглашения, чтобы зайти в мою квартиру.

– А у тебя новый замок.

Я улыбнулась:

– И ты не можешь его взломать?

Мне было по-настоящему приятно.

Он пожал плечами. Может, дело в темноте, но не будь это Эдуард, я бы сказала, что он смутился.

– Мне слесарь сказал, что он защищен от взлома.

– А я с собой тарана не захватил, – сказал он.

– Заходи. Я сделаю кофе.

Я обошла вокруг него, а он встал и пошел за мной. Я повернулась к нему спиной без всякой тревоги. Может быть, когда-нибудь Эдуард меня застрелит, но он не будет этого делать в спину, сказав сначала, что ему нужна только информация. Эдуарда нельзя назвать человеком чести, но у него есть правила. Если бы он собираются меня убить, он бы об этом заявил. Сказал бы, сколько ему заплатили за мою ликвидацию. Смотрел бы, как светится страх у меня в глазах.

Да, у Эдуарда есть правила. Просто у него их меньше, чем обычно у людей бывает. Но своих правил он никогда не нарушает, никогда не идет против своего искаженного чувства чести. Если он сказал, что сегодня мне ничего не грозит, значит, так и есть. Хорошо бы, если бы у Жан-Клода тоже были правила.

Коридор был тих, как должен был быть в середине ночи, в середине рабочей недели, когда людям рано на работу. Мои живущие днем соседи беззаботно похрапывали в своих кроватях. Я открыла новые замки на своей двери и впустила Эдуарда.

– Это у тебя новый фасон? – спросил он.

– Что?

– Что случилось с твоей рубашкой?

– Ох!

Находчивость в ответах – совсем не мое свойство. Я не знала, что сказать, вернее, сколько сказать.

– Ты опять повязалась с вампирами, – сказал он.

– Почему ты так решил?

– Из-за нового крестообразного ожога у тебя на… гм… на груди.

Ах, это. Я расстегнула жакет, перекинула его через спинку кровати и осталась стоять в лифчике и наплечной кобуре, причем встретила взгляд Эдуарда, не краснея. Очко в мою пользу. Расстегнув ремень, я сняла кобуру и взяла ее с собой на кухню. Там я положила ее на столик и достала из морозильника кофейные зерна, оставшись только в лифчике и джинсах. Перед любым другим мужчиной, живым или мертвым, я бы застеснялась, но не перед Эдуардом. Между нами сексуального напряжения не было никогда. Может, мы в один прекрасный день друг друга пристрелим, но спать вместе не будем. Его больше интересовал свежий ожог, чем мои груди.

– Как это случилось? – спросил он.

Я стала молоть зерна в электрической мельничке для перца, которую купила на этот случай. Уже от запаха свежесмолотых зерен мне стало лучше. Я вставила фильтр в любимую кофеварку, засыпала кофе, залила воду и нажала кнопку. Примерно на этой стадии кончалось мое кулинарное искусство.

– Я сейчас накину рубашку, – сказала я.

– Этому ожогу не понравится прикосновение чего бы то ни было, – сказал Эдуард.

– Тогда я не стану ее застегивать.

– Ты мне расскажешь, как тебя обожгло?

– Расскажу.

Захватив с собой пистолет, я прошла в спальню. Там в глубине шкафа у меня висела рубашка с длинными рукавами, которая когда-то была лиловой, а теперь выцвела в бледно-сиреневую. Это была рубашка от мужского костюма, и висела она мне почти до колен, но она была удобная. Я закатала рукава до локтей и застегнула ее до половины. Над ожогом я ее оставила свободной. Глянув в зеркало, я убедилась, что она закрывает почти весь мой вырез. Годится.

Поколебавшись, я все же положила браунинг в кобуру у кровати. Сегодня у нас с Эдуардом битвы не ожидалось, а если кто-то или что-то пробьется через мои новые замки, ему придется встретиться с Эдуардом. Нет, сейчас мне ничего не грозит.

Он сидел на моем диване, вытянув скрещенные в лодыжках ноги. Плечи его опирались на подлокотник дивана.

– Будь как дома, – сказала я.

Он улыбнулся:

– Ты мне расскажешь про вампиров?

– Да, но я пока решаю, сколько именно тебе рассказать.

Он улыбнулся еще шире:

– Ну естественно!

Я поставила две чашки, сахар и настоящие сливки из холодильника. Кофе капал в стеклянный ковшик. Аромат шел резкий, теплый и такой густой, что хоть на руки наматывай.

– Как тебе сделать кофе?

– Как себе.

– Никаких личных предпочтений? – посмотрела я на него.

Он покачал головой, не вставая с дивана.

– О’кей.

Я разлила кофе по чашкам, положила по три куска сахара и побольше сливок в каждую, размешала и поставила на столик.

– А ты мне его не принесешь? – спросил он.

– Не стоит пить кофе на белом диване, – сказала я.

– А!

Он поднялся одним плавным движением, весь изящество и энергия. Это впечатляло бы, не проведи я почти всю ночь с вампирами.

Мы сидели друг напротив друга. Глаза у него были цвета весеннего неба – теплый бледно-голубой цвет, который умудряется еще выглядеть холодным. На лице у него было дружелюбное выражение, а глаза следили за всем, что я делаю.

Я рассказала ему про Ясмин и Маргариту. Я только опустила Жан-Клода, жертву вампиров, гигантскую кобру, вервольфа Стивена и Ричарда Зеемана. Так что рассказ получился очень коротким.

Когда я закончила, Эдуард сидел, попивая кофе и глядя на меня.

Я пила кофе и смотрела на него.

– Это объясняет ожог, – сказал он.

– Ну и отлично, – отозвалась я.

– Но ты очень много опустила.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я за тобой следил.

Я уставилась на него, подавившись глотком. Когда я смогла заговорить, не кашляя, я переспросила:

– Ты – что?

– За тобой следил, – повторил он. Глаза его все еще были равнодушны, улыбка приветлива.

– Зачем?

– Меня наняли убить Мастера города.

– Тебя наняли для этого три месяца назад.

– Николаос мертва, а новый Мастер – нет.

– Николаос ты не убивал, – сказала я. – Это я сделала.

– Верно. Хочешь половину денег?

Я покачала головой.

– Тогда чем ты недовольна? Помогая тебе, я чуть не лишился руки.

– А я получила четырнадцать швов, и оба мы получили по укусу вампира.

– И очищались святой водой, – напомнил Эдуард.

– Которая жжет хуже кислоты, – вспомнила я.

Эдуард кивнул, попивая кофе. Что-то шевельнулось в его глазах, неуловимое и опасное. Я могу поклясться, что выражение его лица не изменилось, но вдруг я оказалась не в состоянии отвести взгляда от его глаз.

– А зачем ты за мной следил, Эдуард?

– Мне сказали, что у тебя встреча с новым Мастером.

– Кто тебе сказал?

Он покачал головой, и его губы искривила эта непроницаемая улыбка.

– Я был сегодня в «Цирке», Анита, и видел, с кем ты была. Ты якшалась с вампирами, потом поехала домой. Следовательно, один из них – Мастер.

Я старалась сохранить бесстрастное лицо – слишком бесстрастное, так что было заметно усилие, но не панический страх. Эдуард за мной следил, а я об этом не знала. Он знал всех вампиров, с которыми я сегодня виделась. Список не очень длинный. И он сообразит.

– Постой, – сказала я. – Значит, ты бросил меня драться со змеей и не попытался помочь?

– Я вошел, когда толпа выбежала. Когда я заглянул в палатку, все уже почти кончилось.

Я пила кофе и пыталась сообразить, как улучшить ситуацию. У него контракт на убийство Мастера, и я привела его прямо к нему. Я предала Жан-Клода. Так что, отчего это меня волнует? Эдуард изучают мое лицо, будто хотел его запомнить. Он ждал, что лицо меня выдаст. Я очень старалась быть бесстрастной и непроницаемой. А он улыбался своей улыбкой пожирателя канареек. Очень он был собой доволен. А я собой – нет.

– Ты сегодня видела только четырех вампиров: Жан-Клода, темнокожую экзотку, которая, очевидно, Ясмин, и двух блондинок. Их имена ты знаешь?

Я покачала головой.

Он улыбнулся шире:

– А знала бы – сказала бы?

– Может быть.

– Блондинок можно отставить. Ни одна из них не «Мастер вамп».

Я смотрела на него, заставляя себя сохранять лицо нейтральным, лишенным выражения, бесстрастным, внимательным, пустым. Бесстрастность – не мое любимое выражение лица, но, может, если потренироваться…

– Остаются Жан-Клод и Ясмин. Ясмин в городе новичок, остается Жан-Клод.

– Ты и в самом деле думаешь, что Мастер всего города будет вот так вот выставляться?

Я вложила в эти слова все презрение, которое смогла найти. Я – не лучшая в мире актриса, но, может, могу научиться.

Эдуард уставился на меня.

– Это ведь Жан-Клод?

– Жан-Клод недостаточно силен, чтобы держать город. И ты это знаешь. Ему – сколько там – чуть больше двухсот лет? Недостаточно стар.

Он нахмурился.

– Но это не Ясмин.

– Верно.

– Ты же сегодня с другими вампирами не говорила?

– Может, ты и следил за мной до «Цирк», Эдуард, но ты не слушал у дверей во время моей встречи с Мастером. Не мог. Тебя бы услышали вампы или оборотни.

Он подтвердил это кивком.

– Я видела сегодня Мастера, но его не было среди тех, кто пришел на битву со змеей.

– Мастер бросил своих птенцов рисковать жизнью и не помог?

Его улыбка вернулась.

– Мастер города не обязан присутствовать физически, чтобы дать им свою силу. Ты это знаешь.

– Нет, – ответил он. – Не знаю.

– Верь или не верь, а это правда.

И я помолилась, чтобы он поверил.

Он снова нахмурился.

– Обычно ты не умеешь так хорошо врать.

– Я не вру.

И голос мой звучал спокойно, нормально, правдиво. Добрая честная я.

– Если Мастер действительно не Жан-Клод, то ты знаешь, кто это?

Это была ловушка. Я не могла ответить «да» на оба вопроса, но, черт побери, я уже начала врать, так зачем останавливаться?

– Да, я знаю, кто это.

– Скажи мне.

– Если Мастер узнает, что я с тобой говорила, он меня убьет.

– Вместе мы можем его убить, как убили предыдущего.

И голос его был ужасно рассудительным.

На минуту я задумалась. Задумалась, не сказать ли ему правду. Хмыри из «Человека превыше всего» с Мастером не заведутся, но Эдуард может. Вместе, командой, мы могли бы его убить. И жизнь моя стала бы куда проще. Я покачала головой и вздохнула. Вот, блин!

– Не могу, Эдуард.

– Не хочешь, – сказал он.

Я кивнула:

– Не хочу.

– Если я тебе поверю, Анита, это будет значить, что мне нужно имя Мастера. Это будет значить, что ты – единственный человек, который это имя знает.

Дружелюбная мишура соскользнула с его лица, как тающий лед. Глаза его были пусты и безжалостны, как зимнее небо. За ними не было никого, кто меня услышал бы.

– Тебе не стоит быть единственным человеком, который знает это имя, Анита.

Он был прав. Еще как не стоит, но что я могла сказать?

– Хочешь верь, Эдуард, хочешь не верь.

– Избавь себя от большой боли, Анита. Скажи мне имя.

Он поверил. Черт побери, поверил! Я опустила глаза в чашку, чтобы он не заметил искорки торжества. Когда я подняла глаза, я уже контролировала свое лицо. Мерил Стрип, понимаешь.

– Я не поддаюсь на угрозы, и ты это знаешь.

Он кивнул, допил кофе и поставил кружку на середину стола.

– Все, что будет необходимо для завершения моей работы, я сделаю, Анита.

– Никогда в этом не сомневалась, – сказала я. Он хотел сказать, что добудет от меня информацию под пыткой. В его голосе почти звучало сожаление, но это его не остановит. Одним из главных правил Эдуарда было: «Работа всегда должна быть сделана».

И таким мелочам, как дружба, он портить свои послужной список не позволит.

– Ты спасла мою жизнь, а я твою, – сказал он. – Но сейчас тебе от этого никакой пользы не будет, ты понимаешь?

Я кивнула:

– Понимаю.

– Вот и хорошо. – Он встал, и я встала. Мы посмотрели друг на друга. Он покачал головой. – Сегодня вечером я тебя найду и спрошу снова.

– Я не дам себя запугать, Эдуард.

Наконец-то я слегка взбесилась. Он пришел сюда попросить информации, но теперь он мне угрожал. И я проявила злость – тут уж играть не надо было.

– Ты крута, Анита, но не настолько.

Глаза у него были безразличными, но настороженными, как у волка, которого я однажды видела в Калифорнии. Я обошла дерево, и он там стоял, сразу за ним. Я замерла. До этого я не понимала, что значит «безразличный взгляд». Волку было абсолютно наплевать, убивать меня или нет. Создай ему угрозу – и ад сорвется с цепи. Освободи ему дорогу для бегства – он убежит. Но волку было все равно: он был готов к любому исходу. Это у меня пульс забился в глотке, это я так перепугалась, что перестала дышать. Я задержала дыхание и ждала, что решит волк. Он, в конце концов, скрылся среди деревьев.

А я потом снова вспомнила, как дышать, и вернулась в лагерь. Я была перепугана, но стоило мне закрыть глаза, как я видела светло-серые глаза волка. Это чудо взгляда на хищника в упор, когда между нами нет прутьев решетки. Это было прекрасно.

Сейчас я смотрела на Эдуарда и понимала, что это тоже по-своему чудесно. Знаю я то, что ему надо, или нет, я ему не скажу. От меня угрозами ничего не добиться. Это одно из моих правил.

– Я не хочу, чтобы мне пришлось убивать тебя, Эдуард.

– Ты меня убьешь? – Он надо мной смеялся.

– Можешь не сомневаться.

Смех исчез из его глаз, с губ, с лица, и остались только безразличные глаза хищника, внимательно глядящие на меня.

Я напомнила себе о необходимости дышать, ровно и медленно. Он меня убил бы. Может быть. Или нет.

– Стоит ли Мастер того, чтобы одному из нас умирать? – спросила я.

– Это дело принципа, – ответил он.

– Для меня тоже, – сказала я.

– Что ж, по крайней мере, мы прояснили позиции.

– Это да, – согласилась я.

Он пошел к двери. Я проводила его и отперла для него замок. В дверях он задержался.

– У тебя время сегодня до наступления темноты, – сказал он.

– Ответ будет тот же.

– Я знаю, – ответил он и вышел, даже не оглянувшись. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся на лестнице. Тогда я закрыла дверь и заперла, потом прислонилась к двери спиной и стала мысленно искать выход.

Если сказать Жан-Клоду, он, быть может, убьет Эдуарда, но я не выдаю людей монстрам. Ни по какой причине. Я могу сказать Эдуарду про Жан-Клода. Может быть, он даже сможет убить Мастера. Я даже могла бы ему помочь.

Я попыталась представить себе совершенное тело Жан-Клода, разорванное пулями, покрытое кровью. Разнесенное из дробовика лицо. И затрясла головой. Я не могу этого сделать. Не знаю почему, но не могу выдать Эдуарду Жан-Клода.

Не могу я предать никого из них. Значит, я по самое некуда в пруду с аллигаторами. Так что в этом нового?