Текст книги "Обсидиановая бабочка"

Тут я подняла глаза и увидела, что глаза у Эдуарда не спокойные. Они смотрели пристально, но все равно ничего не выражали.

– Ты сказала, что не встречалась ни с кем из твоих парней уже полгода.

Я кивнула.

– А с кем-нибудь другим? – спросил он.

Я покачала головой.

– Значит, секса не было? – спросил он.

Я снова покачала головой. Сердце у меня застучало быстрее. Очень я не хотела, чтобы он об этом догадался.

– А почему? – спросил он.

Тут я отвернулась, не в силах глядеть ему в глаза.

– У меня уже нет моральных высот, чтобы с них проповедовать, Эдуард, но я в легкие связи не вступаю, ты это знаешь.

– Каждый раз, когда Бернардо оказывается возле тебя, ты из кожи выпрыгиваешь.

Жар хлынул мне в лицо.

– Это так заметно?

– Только мне, – ответил он.

За это я была благодарна.

Не глядя ему в лицо, я сказала:

– Я этого не понимаю. Он же сукин сын. Обычно даже у моих гормонов вкус получше.

Эдуард прислонился задом к столу, скрестив руки на белой рубашке. Точно так сидел и Бернардо, но сейчас это на меня не действовало, и дело, по-моему, не только в рубашке. Эдуард просто на меня так не действует. И никогда не действовал.

– Он красив, а тебе охота.

Жар, который стал уже спадать, снова ударил мне в лицо, будто кожа загорелась.

– Не говори так!

– Но это правда.

Я уставилась на него так, чтобы он увидел злость в моих глазах.

– Иди ты к черту!

– Может, твое тело лучше тебя знает, что тебе нужно.

Я вытаращилась на него:

– То есть?

– То есть как следует потрахаться без душевных заморочек.

Он произнес это с таким безразличным видом, будто говорил о погоде.

– Как ты сказал?

– Дай Бернардо. А своему телу дашь то, что ему нужно. Чтобы тебя имели, не обязательно водиться с монстрами.

– Не могу поверить, что слышу от тебя такое.

– А что? Если ты переспишь с кем-то другим, не легче ли будет тогда забыть Ричарда и Жан-Клода? Во многом они тебя держат именно этим, особенно вампир. Признай это, Анита. Если бы ты не хранила целомудрие, ты бы так о них не тосковала.

Я хотела было возразить, но закрыла варежку и задумалась. А не прав ли он? Может, я действительно из-за сексуального голода по ним страдаю? Да, и поэтому, но не только.

– Да, мне не хватает секса, но больше не хватает близости, Эдуард. Мне не хватает минут, когда я на них обоих смотрю и знаю, что они мои. Что владею каждым дюймом их тел. Мне не хватает воскресений после церкви, когда Ричард оставался со мной смотреть старые фильмы. Мне не хватает того, как Жан-Клод смотрел на меня, когда я ем. – Я покачала головой. – Их мне не хватает, Эдуард.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Анита? Секс без заморочек ты в упор не видишь, даже если ткнешься в него лбом.

Я не знала, то ли смеяться, то ли злиться, и потому придала голосу чуть веселья и чуть злости:

– У тебя отношения с Донной такие простые?

– Были вначале, – ответил он. – А ты можешь сказать это о себе и о ком-нибудь из них?

Я снова покачала головой:

– Я ничего легко не делаю, Эдуард.

Он вздохнул:

– Это я знаю. Если ты кого-то назовешь другом, это на всю жизнь. Если ты кого-то возненавидишь, это навсегда. Если ты скажешь, что кого-то убьешь, ты убьешь. И одна вещь, из-за которой тебе так сложно с твоими ребятками, – для тебя любовь должна быть вечной.

– А разве это не так?

Он покачал головой:

– Иногда я забываю, как ты еще молода.

– Что ты этим хочешь сказать?

– То, что ты усложняешь себе жизнь, Анита. – Он поднял руку, предупреждая мою фразу, и произнес ее сам: – Я знаю, что запутался с Донной, но шел я на это как на случайную связь, и она входила в мою роль. Ты же относишься ко всему как к вопросу жизни и смерти. А вопрос жизни и смерти касается только жизни и смерти.

– Так ты думаешь, что, переспав с Бернардо, можно сразу все исправить.

– Это будет началом, – ответил он.

– Нет.

– Это твое последнее слово?

– Да.

– Ладно, больше я к этому вопросу не возвращаюсь.

– И хорошо. – Глядя в обычное бесстрастное лицо Эдуарда, я добавила: – Твой роман с Донной сделал тебя каким-то более живым, теплым и пушистым. Мне с этим новым Эдуардом не очень уютно.

– Мне тоже, – сказал он.

Он вернулся на свое прежнее место, к другому концу стола, и мы оба продолжали чтение. Обычно молчание между нами бывало уютным и ненапряженным. Но в наступившей тишине замерли невысказанные советы: мои – ему насчет Донны, и его – мне насчет моих мальчиков. Мы с Эдуардом сыграли друг для друга роль Дорогой Эбби. Смешно было бы, если бы не было так хреново.

21

Час спустя я закончила со свидетельскими показаниями. Не вставая со стула, я выпрямила поясницу и нагнулась вперед, почти коснувшись руками пола. Три потягивания – и я уже могла положить на пол ладони. Так-то лучше. Встав, я посмотрела на часы. Полночь. Мне как-то было неловко в этой странной, отчужденной тихой комнате, в таком мирном окружении. Прочитанное в документах все еще вертелось в голове, и оно никак не вязалось с безмятежностью.

Встав, я могла увидеть Эдуарда. Он перебрался на пол и разлегся там с отчетами. Стоило бы мне прилечь, я бы сразу уснула. Эдуард всегда отличался железной волей.

Он глянул на меня. Я заметила, что он перешел к фотографиям. Может, что-то промелькнуло у меня на лице, потому что он отложил фотографии:

– Закончила?

– Со свидетельскими показаниями.

Он промолчал.

Я обошла стол и села в кресло, где раньше сидел он. Эдуард остался лежать на полу. Я бы сказала – как довольный кот, но в нем скорее было что-то от рептилии, чем от кошки, какой-то холод. Как Донна могла этого не заметить? Я затрясла головой. Хватит об этом, к делу, к делу.

– Почти все дома стоят изолированно, в основном из-за богатства владельцев. У них хватает денег купить себе землю и уединение. Но три из этих домов расположены в зоне застройки, как дом Бромвеллов, и вокруг есть соседи. Эти три нападения случились в один из тех немногих вечеров, когда соседей не было дома.

– И что? – спросил он.

– И я думаю, что надо нам устроить мозговой штурм. Хочу услышать твои соображения.

Он покачал головой:

– Я тебя привез в качестве свежей головы, Анита. Если я выскажу тебе все наши старые идеи, ты можешь пойти теми же неверными путями, что и мы. Скажи мне, что ты видишь.

Я поджала губы. Его слова не лишены смысла, но все равно я чувствовала, что он по-прежнему держит от меня секреты.

– Если мы имеем дело с человеком, то я бы предположила, что он или они следили за домами ночи напролет, ожидая, пока соседи не будут мешать. Но может ли вдруг появиться такой шанс, что в какой-то вечер в пригороде опустеет целая улица?

– Маловероятно, – сказал Эдуард.

Я кивнула:

– Точно подмечено. У нескольких человек на этот вечер были планы. Одна пара поехала на день рождения к племяннице. Другая семья отправилась на ежемесячный обед у своих сватов. Две пары с различных мест преступления поздно работают, но у остальных планов не было, Эдуард. Они просто все уехали из дому примерно в одно и то же время, в один и тот же вечер, но по разным причинам.

Он смотрел на меня ровным, ничего не выражающим взглядом, внимательным и безразличным одновременно. По его лицу совершенно невозможно было судить, слышал ли он то, что я говорю уже в двенадцатый раз, или мои наблюдения для него новость. Детектив сержант Дольф Сторр любит сохранять беспристрастное лицо, чтобы не влиять на свидетеля, так что я уже к этому привыкла, но по сравнению с Эдуардом у Дольфа просто бешеная мимика.

Я продолжала говорить, но при таком отсутствии реакции казалось, что я шлепаю по вязкой грязи.

– Детектив, расследовавший второе дело, тоже это заметил. Он отклонился от допроса и стал выяснять, зачем соседи покидали свои дома. Ответы оказались почти идентичные, когда у полиции нашлось время их сопоставить.

– Продолжай, – сказал Эдуард, совершенно не меняясь в лице.

– Да ладно, Эдуард, ты же читал все протоколы. Я только повторяю то, что ты уже знаешь.

– Но может быть, ты придешь к чему-то новому. Пожалуйста, Анита, заканчивай свою мысль.

– Все жильцы вдруг почувствовали, что им не сидится дома. Кого-то потянуло отправиться с детьми есть мороженое. Одна женщина решила в одиннадцать часов вечера ехать за покупками. Кто-то сел в машину, чтобы покататься, без определенной цели. Просто так. Один мужчина назвал это «автолихорадкой». Женщина по имени миссис Эмма… черт, как ее там? Слишком много имен попалось мне за последний час.

– У нее необычная фамилия? – спросил Эдуард без малейшей перемены выражения.

Я бросила на него хмурый взгляд и перегнулась через стол, к отчетам. Перебрав их, я нашла тот, что мне был нужен.

– Миссис Эмма Тейлор сказала: «Это была какая-то ужасная ночь, ужасное ощущение. Я просто не могла оставаться в доме». Далее она говорит: «На улице было душно, трудно дышать».

– И?.. – спросил Эдуард.

– И я хочу с ней побеседовать.

– Зачем?

– Я думаю, она сенситив, если не экстрасенс.

– В отчетах ничего не говорится о ее необычных способностях.

– Если у тебя есть дар и ты на него не обращаешь внимания или считаешь, что он не настоящий, он все равно никуда не денется. Сила просится наружу, Эдуард. Если она сильный сенситив или экстрасенс, много лет пренебрегавшая своей силой, то она либо депрессивна, либо маниакальна. У нее окажется долгая история лечения от душевных болезней. Степень их серьезности зависит от того, насколько велик ее дар.

Наконец-то он проявил какой-то интерес.

– Ты хочешь сказать, что парапсихические способности могут свести с ума?

– Я хочу сказать, что парапсихические способности могут маскироваться под душевную болезнь. Я знаю охотников за призраками, которые слышат голоса мертвых как шепот у себя в ушах – один из классических симптомов шизофрении. Эмпаты – люди, воспринимающие чужие впечатления – часто бывают в угнетенном состоянии, потому что их окружают депрессивные люди, а как себя защитить – они не знают. По-настоящему сильные ясновидцы всю жизнь принимают видения от тех, кого коснутся, не в силах их отвергнуть, – то есть снова видят то, чего нет. Шизофрения. Одержимость демоном может маскироваться под раздвоение личности. Если я начну сопоставлять виды душевных заболеваний и парапсихических сил, то на час хватит.

– Объяснила, – сказал он и сел так легко, будто у него ничего не затекло. Может, его спине удобно было на полу. – Я все равно не понял, зачем тебе говорить с этой женщиной. Допрос был снят детективом Логгиа, и снят очень тщательно. Он задавал хорошие вопросы.

– Ты заметил, как и я, что он больше других копов интересовался вопросом, почему все уехали.

Эдуард пожал плечами:

– Логгиа не слишком понравилось, как у всех нашлось алиби. Слишком удобно вышло, но ничего, что могло бы указать на сговор, он накопать не смог.

– На сговор? – Я чуть не захохотала, но меня остановила серьезность лица Эдуарда. – Кто-то действительно предположил, что целая округа сговорилась, чтобы убить этих людей?

– Это было единственным логичным объяснением, почему все они в вечер убийства смотались из дому в течение тридцати минут.

– Так они стали работать по соседям?

– Потому и появилась дополнительная бумажная груда.

– И?.. – спросила я.

– И ничего.

– Ничего? – переспросила я.

– Несколько соседских склок из-за детей, потоптавших клумбы, один случай, когда муж, один из погибших, крутил с женой соседа. – Эдуард усмехнулся. – Соседу повезло, что любовника зарезали в середине серии убийств, иначе он бы попал на верхнюю строчку полицейского хит-парада.

– А это не могло быть подделкой под серийное убийство?

– Полиция так не считает, а они, можешь мне поверить, очень старались сложить эту мозаику.

– Верю. Полиция терпеть не может упускать хороший мотив, поскольку он им редко попадается. Большинство убийств происходит из-за совершенно идиотских вещей, импульсивно.

– У тебя есть логическое объяснение, почему все эти люди могли уехать из дому как раз в то время, когда убийца или убийцы пошли на дело?

– Есть, – кивнула я.

Он поднял на меня глаза, слегка улыбаясь:

– Я слушаю.

– В местах, посещаемых призраками, обычно люди чувствуют себя не в своей тарелке там, где призрак всего сильнее.

– То есть ты хочешь сказать, что это работа призраков?

Я подняла руку:

– Погоди, дай договорить до конца.

Он чуть кивнул:

– Давай порази меня.

– Не знаю, будет ли это поразительно, но я, кажется, знаю, как это было сделано. Существуют заклинания, которые, как считается, могут внушить беспокойство человеку в определенном доме или в определенном месте. Но те заклинания, о которых нам рассказывали в колледже, предназначены для одного человека в одном доме, а не для дюжины домов и двух дюжин человек. Я даже не уверена, что целый ковен, действуя совместно, может поразить такую большую площадь. Я не настолько хорошо знакома с ведьмовством любого толка. Надо найти хорошую ведьму и спросить ее, но это, мне кажется, стоит хотя бы обсудить. Я лишь указываю на эту возможность.

– Об этой возможности полиция пока не упоминала.

– Приятно знать, что я не совсем зря потратила последние пять часов моей жизни.

– Но ты не думаешь, что это работа ведьм, – сказал Эдуард.

Я покачала головой:

– Колдуны почти любого толка верят в тройное правило. То, что ты сделаешь, вернется к тебе утроенным.

– Обойдет круг и вернется, – сказал Эдуард.

– Именно, и никто не хочет, чтобы такая хрень вернулась к нему в трехкратном размере. Я бы еще сказала, что они верят в правило «делай что хочешь, лишь бы никому вреда не было», но есть плохие язычники, как и плохие христиане. Если верования что-то осуждают, это еще не значит, что никто не нарушит запрета.

– Так что же было причиной, что они покинули свои дома, как раз когда это было нужно убийце?

– Я думаю, что это какая-то большая и мощная сила. Такая, что, когда она захотела, чтобы люди ушли, они ушли.

Эдуард нахмурился:

– Я не уверен, что тебя понял.

– Наш монстр прибывает на место, зная, какой дом ему нужен, а остальные дома он наполняет ужасом, изгоняя обитателей. Это требует чертовского количества силы, но еще более поражает, что были опущены щиты вокруг дома убийства, чтобы не сбежала та единственная семья. Мне известны некоторые противоестественные создания, умеющие распространять вокруг себя чувство тревоги – в основном, я думаю, для отпугивания охотников. Но ни одного не знаю, которое могло бы создать настолько управляемую панику.

– То есть ты не знаешь, кто это и что это. – В голосе Эдуарда прозвучала едва уловимая нотка разочарования.

– Пока нет, но если я права, это исключает чертову уйму других тварей. Смотри: некоторые вампиры умеют наводить страх, но не в таких масштабах, и если бы они выкуривали обитателей из соседних домов, этот дом они защитить не смогли бы.

– Жертвы вампиров я видал, Анита, и эти совсем на них не похожи.

Я отмахнулась, отметая это предположение:

– Я только привожу примеры, Эдуард. Даже демон не мог бы так обработать жертвы.

– А дьявол? – спросил он.

Я посмотрела на него, увидела, что он спрашивает всерьез, и потому ответила тоже всерьез:

– Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как кто-нибудь видел на земле дьявола или одного из главных демонов, но если бы это было что-то демоническое или дьявольское, я бы его ощутила сегодня в том доме. Демоническое оставляет невытравимый след.

– А если попался такой сильный, что может скрыть от тебя свое присутствие?

– Возможно, – ответила я. – Я не священник, так что возможно, но та тварь, которая изувечила этих людей, прятаться не хочет. – Я покачала головой. – Это не демоническое порождение, я почти готова последнюю корову на это поставить. Но все-таки я не демонолог.

– Ведьму нам Донна обещала помочь завтра найти. Демонологов она вряд ли знает.

– В стране их всего двое. Отец Саймон Мак-Коупен, за которым держится рекорд по числу исполненных экзорцизмов в этом веке и в этой стране, и доктор Фило Меррик, который преподает в университете Сан-Франциско.

– Ты так говоришь, будто с ними знакома.

– Я посещала семинар у Меррика и слушала лекции отца Саймона.

– А я и не знал, что ты интересуешься демонами.

– Мне просто надоело, что каждый раз, когда я на них натыкаюсь, слишком мало знаю.

Он посмотрел на меня, будто ожидая продолжения.

– И когда же ты наткнулась на демона?

Я покачала головой:

– В ночное время я не стану об этом говорить. Если тебе действительно интересно, спроси завтра, при свете дня.

Он посмотрел на меня секунду, но настаивать не стал. И хорошо. Есть случаи, воспоминания, которые, если рассказывать их после наступления темноты, как-то приобретают вес, вещественность, будто кто-то тебя слушает и ждет, когда снова о нем заговорят. Иногда даже подумать о них достаточно, чтобы воздух в комнате сгустился. С годами я научилась получше управлять своими воспоминаниями – тоже способ сохранить здравый рассудок.

– Получается уже длинный список того, кем наш убийца не является, – сказал Эдуард. – Теперь скажи мне, кем он является.

– Еще не знаю, но это противоестественное создание. – Я пролистала страницы, пока нашла те, что отметила. – Четверо из тех, что сейчас в больнице Санта-Фе, были найдены лишь потому, что бродили ночью с содранной кожей возле своих домов, истекая кровью. Оба раза их нашли соседи.

– Есть запись вызова 911 по этому поводу. Женщина, которая нашла Кармайклов, устроила по телефону истерику.

Я вспомнила виденное в больнице и попыталась себе представить, каково было бы найти в таком виде своего знакомого, соседа, друга, быть может, посреди улицы. Замотав головой, я прогнала образ. Спасибо, не надо, мне своих кошмаров хватает.

– Могу ее понять, – сказала я. – Но я вот о чем: как они в таком виде были способны ходить? Один из выживших напал на соседа, когда тот бросился на помощь. Так укусил его в плечо, что мужика отвезли в больницу вместе с жертвами преступления. Доктор Эванс говорит, что в Альбукерке пациентов пришлось привязывать, потому что они рвутся уйти. Тебе это не кажется странным?

– Да, кажется. И какой же ты делаешь из всего этого вывод?

Впервые за всю ночь в его голосе послышалась едва заметная усталость.

– То, что содрало с них кожу, их зовет.

– Зовет – каким образом? – спросил Эдуард.

– Точно так же, как вампир зовет человека, укушенного и ментально покоренного. Сдирание кожи или что-то, с этим связанное, дает монстру над ними власть.

– А почему монстр не взял их с собой в ту ночь, когда ободрал? – спросил Эдуард.

– Не знаю.

– Ты можешь доказать, что жертв зовет к себе какое-то страшилище?

– Нет, но если доктора согласятся, можно посмотреть, куда пойдет один из выживших, если его не останавливать. Может быть, жертвы приведут нас прямо к этой твари.

– Ты видела больницу, Анита. Они не дадут нам взять своего пациента и отпустить. И между нами: я тоже не уверен, что хочу смотреть, как вот такое ходит.

– Ага! Великий Эдуард все-таки боится.

Мы обернулись к стоящему в дальних дверях Олафу. Он был одет в черные костюмные брюки, черную рубашку типа тенниски с короткими рукавами – слишком короткими для его рук. Наверное, когда покупаешь одежду таких размеров, выбор невелик.

Он вошел, скользя, и если бы я не провела столько времени в своей жизни среди вампиров и оборотней, я бы сказала, что он это умел. Для человека – просто великолепно.

Эдуард спросил, вставая:

– Что тебе нужно, Олаф?

– Девчонка расколола тебе загадку?

– Пока нет.

Олаф остановился у ближайшего к нам края стола.

– Пока нет. Почему ты так веришь в нее?

– Самый умный вопрос, который ты смог придумать за четыре часа, – сказала я.

Олаф повернулся ко мне и рявкнул:

– Заткнись!

Я шагнула вперед, и Эдуард тронул меня за локоть, покачав головой. Я шагнула назад, освобождая им место. Честно говоря, мне не хотелось заниматься борьбой с Олафом, а стрелять в него просто за то, что он на меня орет, – не могла бы. Это несколько ограничивало мои возможности.

На вопрос Олафа ответил Эдуард:

– Ты, когда на нее смотришь, Олаф, видишь только внешность – маленькую, но симпатичную упаковку. Под этой милой внешностью скрывается человек, мыслящий как убийца, как коп и как монстр. Я не знаю, кто еще так умел бы соединять эти три мира. Все эксперты по противоестественному, которых ты можешь найти, – специалисты: они ведьмы, ясновидцы или демонологи. – При этих словах он оглянулся на меня и снова обратился к Олафу. – У Аниты широкий кругозор. Она знает понемногу о каждом виде и может нам сказать, нужен ли нам специалист и если да, то какой.

– И какой же нам нужен специалист по магии?

В этот вопрос Олаф вложил тонну сарказма.

– Ведьма из тех, кто умеет работать с мертвыми. – Он помнил мою просьбу, высказанную там, на дороге. – Мы составляем список.

– И перепроверяем, – сказала я.

Эдуард только покачал головой.

– Это шутка? – повернулся ко мне Олаф.

– Очень безобидная.

– Так вот, ты бы постаралась не шутить.

Я пожала плечами.

Он снова повернулся к Эдуарду:

– Ты мне все это говорил еще до ее приезда. Ты распинался о ее способностях. Но мне приходилось работать с твоими специалистами по магии, и про них ты никогда так не говорил. Что же в ней такого, черт побери, настолько особенного?

Эдуард глянул на меня, снова на Олафа.

– Греки верили, что когда-то не было мужчин и женщин, и все души были едины. Потом души были разорваны пополам, и появились мужчины и женщины. Греки верили, что если найдешь вторую половину своей души, пару своей души, то вы станете идеальными любовниками. Но я думаю, что, если ее удается найти, слишком велико будет сходство для удачной любви. И все равно ваши души будут половинами одной пары.

Мне еле удалось скрыть, как я поражена этой речью. Надеюсь, мне все же это удалось.

– Ты это к чему? – спросил Олаф.

– Она вроде как часть моей души, Олаф.

– Ты спятил, – сказал Олаф. – С нарезки сорвался. Пара твоей души – ничего себе!

Я с этим его заявлением где-то готова была согласиться.

– А почему тогда одна из моих самых вожделенных фантазий – это дать ей пистолет, пока я буду на нее охотиться?

– Потому что ты псих.

«Слушайте, слушайте!»

Но этого я вслух не сказала.

– Ты знаешь, что это самая большая похвала, на которую я способен, – сказал Эдуард. – Если бы я хотел убить тебя, Олаф, то просто убил бы. То же самое относится к Бернардо, потому что я знаю, что превосхожу вас обоих. А насчет Аниты я ни за что не узнаю, если мы когда-нибудь не сойдемся в бою по-настоящему. Если я не узнаю, кто из нас был лучше, я до самой смерти буду об этом жалеть.

Олаф уставился на него:

– Ты хочешь сказать, что вот эта девчонка, эта die Zimtzicke лучше меня или Бернардо?

– Именно это я и хочу сказать.

Die Zimtzicke – значит сварливая или стервозная женщина. С этим мне спорить не приходилось. Я вздохнула: Олаф и без того меня ненавидел. Теперь он еще будет вынужден доказывать свое превосходство. Мне это ни к чему. За комплимент, конечно, спасибо, но то, что Эдуард фантазирует насчет моего убийства, не слишком успокаивает. Ох, извините – насчет охоты на меня, и чтобы я была вооружена, и чтобы узнать, кто из нас лучше в этом деле. Ну да, это признак здравого рассудка.

Я посмотрела на часы – полвторого ночи.

– Честно говоря, мальчики, я не знаю, то ли мне чувствовать себя польщенной, то ли бояться, но одно я знаю точно: сейчас поздно, а я устала. Если мы сегодня идем в гости к большому злому вампиру, то сейчас самое время.

– Ты просто не хочешь сегодня смотреть фотографии, – сказал мне Эдуард.

Я кивнула:

– Перед попыткой заснуть – не хочу. Я даже отчеты судмедэкспертов сегодня не хочу читать. На кровавые останки я буду смотреть завтра с утра, как только проснусь.

– Боишься, – сказал Олаф.

Я посмотрела в его рассерженные глаза:

– Мне надо поспать, чтобы работать нормально. Если посмотреть картинки на ночь, я себе сна не гарантирую.

Он повернулся к Эдуарду:

– Половина твоей души – трусиха.

– Нет, она просто честна.

– Спасибо, Эдуард. – Я подошла поближе к Олафу, и мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть его нависавшее надо мной лицо. Так глядеть глаза в глаза трудно, и потому я отодвинулась, обеспечивая шее более удобный угол, и посмотрела в эти глубоко посаженные черные провалы.

– Будь я мужчиной, я бы, наверное, сочла, что обязана познакомиться с фотографиями сегодня и тем самым оправдать похвалу Эдуарда. Но знаешь, чем хорошо быть женщиной? У меня уровень тестостеронового отравления ниже, чем у большинства мужчин.

– Тестостеронового отравления? – переспросил Олаф, несколько сбитый с толку. Наверное, новое для него чувство.

– Эдуард, проводи меня в мою комнату, а потом объясни ему. Мне кое-что понадобится, если сегодня мне беседовать с вампиром.

Эдуард провел меня мимо неуклюже-громоздкого Олафа в ту дверь, за которой все до этого скрывались. Коридор был белый, совершенно лишенный какого бы то ни было убранства. Эдуард показал мне дверь комнаты Бернардо и дверь Олафа рядом с моей.

– Ты действительно думаешь, что принял идеальное решение, поместив меня рядом с Олафом?

– Тем самым я показываю ему, что не боюсь за тебя.

– Но я боюсь.

Он улыбнулся:

– Все будет хорошо. Просто не забывай об элементарных правилах осторожности.

– Приятно, конечно, что хоть кто-то из нас так оптимистически настроен. Ты, может, не заметил, но он весит примерно на тонну больше меня.

– Ты так говоришь, будто вам предстоит кулачный бой. Я тебя знаю, Анита. Если Олаф сунется ночью в твою дверь, ты его просто застрелишь.

Я посмотрела ему в лицо:

– Ты его подставляешь, чтобы я его убила?

Он моргнул, и на миг мне показалось, что он этих слов не ждал.

– Нет-нет. Я говорил Олафу искренне: если бы я хотел его убить, то просто убил бы. Я тебя поместил рядом потому, что я знаю его образ мыслей. Он будет думать, что это западня, слишком легкая наживка, и сегодня ночью будет вести себя прилично.

– А завтра?

Эдуард пожал плечами:

– Завтра и подумаем.

Я помотала головой и открыла дверь. Эдуард окликнул меня, пока я еще не вошла и не включила свет. Я обернулась.

– Ты знаешь, почти любая женщина бывает польщена, когда мужчина говорит ей, что она – половина его души.

– Я не любая женщина.

– Аминь, – улыбнулся он.

Я посмотрела на него:

– Ты знаешь, то, что ты сказал, меня пугает. От твоих фантазий охотиться за мной мурашки бегут по коже.

– Извини, – сказал он, все еще весело улыбаясь.

– Честно говоря, если о половине своей души ты говорил серьезно, это пугает куда больше. С тех пор как мы знакомы, я знала, что ты можешь меня когда-нибудь убить, но влюбиться… это уж ни в какие ворота не лезет.

Улыбка чуть поблекла.

– Ты знаешь, если бы мы могли любить друг друга, сложностей в нашей жизни было бы меньше.

– А ну-ка выкладывай всю правду, Эдуард. У тебя когда-нибудь были насчет меня романтические соображения?

Он даже не задумался – просто помотал головой.

– У меня тоже. Ладно, встретимся у машины.

– Я тебя здесь подожду.

Я глянула на него:

– Зачем?

– Мне не надо, чтобы ты стала по дороге подначивать Олафа, а меня не будет рядом, чтобы вас разнять.

– Разве я стала бы его обижать?

Он только покачал головой:

– Ладно, бери запасные стволы и поехали. Я все-таки хочу до рассвета поспать.

– Разумно.

Я вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Тут же в нее постучали. Я медленно ее открыла, хотя была совершенно уверена, что это Эдуард.

– Ты поедешь в клуб как моя гостья, просто подруга. Если вампы не будут знать, кто ты, они могут проявить беспечность и выболтать то, что для тебя будет иметь смысл, а для меня нет.

– А что, если меня разоблачат? Ее Божественность не спустит на тебя собак, что ты тайком привел с собой истребительницу?

– Я ей скажу, что ты хотела посмотреть лучшее в городе шоу, но я боялся, что они не захотят пускать истребительницу. И что ты здесь абсолютно не по истребительским делам.

– Ты так и скажешь – не по истребительским делам?

Он улыбнулся:

– Наверное. Она любит, чтобы мужчины были либо абсолютно серьезны, либо очень легкомысленны.

– Она. Ты вроде бы с ней знаком?

– Конечно. Тед ликвидирует только одичавших. И во многих гадючниках местных монстров ему рады.

– Великий актер Эдуард.

– Я хорошо работаю под прикрытием.

– Это я знаю, Эдуард.

– Но тебе всегда неуютно наблюдать меня за этой работой.

Я пожала плечами:

– Ты такой хороший актер, Эдуард, что иногда я начинаю задумываться, когда ты не играешь.

Он перестал улыбаться, и лицо его стало отрешенным, будто жизнь из него ушла.

– Собирайся, Анита.

Я закрыла дверь. Кое в чем я лучше понимала Эдуарда, чем любого из мужчин, с которыми встречалась. Зато в других вещах он был для меня самой большой загадкой. Я помотала головой, в буквальном смысле стряхивая эти мысли, и оглядела комнату. Если мы сюда придем на рассвете, я буду усталая, а значит, буду беспечная и расслабившаяся. Поэтому лучше кое-что поменять сейчас, на свежую голову.

Единственное кресло в комнате пойдет под дверную ручку, но лишь тогда, когда я приду ночевать. Миниатюрных куколок я переставила с комода на подоконник. Если кто-нибудь откроет окно, они упадут на пол. На стене висело небольшое зеркальце в обрамлении оленьих рогов – его я положила на пол под окно на случай, если ни одна куколка не упадет. Чемодан я поставила рядом с дверью на случай, если кто-то сумеет открыть дверь, не перевернув кресло, – тогда Олаф споткнется о чемодан. Конечно, с тем же успехом об него могла споткнуться я, выходя из туалета. Стоило только подумать, как мне туда понадобилось. Ладно, при выходе зайду. Эдуард пока постоит у двери, чтобы Олаф не помешал.

Я покопалась в чемодане. Носить снаряжение для охоты на вампиров было бы противозаконно, не имея ордера суда на ликвидацию, – это приравнивалось к предумышленному убийству. Но некоторые дополнительные штучки никаким законом не запрещались. У меня были с собой два тоненьких флакона святой воды с резиновыми пробочками. Пробку поддеваешь большим пальцем, и она выскакивает – вроде ручной гранаты, но опасной только для вампиров. Она куда более «дружественна к пользователю», чем обычная граната.

Святую воду я рассовала по задним карманам, и на темной материи брюк флаконы были почти незаметны. Крест у меня уже был на шее, но случалось, что с меня кресты срывали, так что я взяла запасные. Простой серебряный крест с цепочкой я сунула в передний карман джинсов, а второй такой же – в карман черного пиджака. Потом открыла коробку с новыми патронами.

Мне почти два года назад пришлось съехать с квартиры. Когда я там жила, то заряжала пистолеты безопасными глейзеровскими патронами, чтобы шальная пуля не угодила в соседа. Глейзеры не пробивают стен, но, как сообщил мне Эдуард и кое-кто из моих друзей в полиции, мне везло. Они дробят кость, но не пробивают ее – примерно такая разница, как между выстрелом из винтовки и из дробовика. Эдуард даже приехал в город, чтобы свозить меня в тир и испытать боеприпасы. Он меня свозил в тир, расспросил о конкретных перестрелках, где я участвовала, и от него я узнала, что глейзеры делали то, что я от них хотела, поскольку почти каждый раз я стреляла почти в упор и на поражение. А нужно было как-то подстраховаться во время стрельбы с более безопасной дистанции, чем на расстоянии вытянутой руки. Это также объясняет, почему мне случалось попадать в старых вампов издали, а они не останавливались. А может, и не объясняет. Может, они просто были достаточно старыми, но… Эдуард был очень убедителен. Требуется что-то с большей пробивной способностью и убойной силой – патрон, предназначенный убивать, а не ранить. Посмотрим правде в глаза: когда я последний раз стреляла в противника, чтобы ранить? Намерение было – убить, а случайно получались ранения.