Текст книги "Моргни – и умрёшь"

Лорен Чайлд
Моргни – и умрёшь

Lauren Child

Ruby Redfort. Blink and You Die

© Авдонина М., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Для Люси Г.

«Закрой глаза – и увидишь правду»

Анонимный автор.

Из «Индиговой книги шифровальщика».

Погребенный страх

Это случилось одним ясным апрельским днем, когда дитя, едва пяти недель от роду, крепко спало. Мир рухнул, и дитя открыло глаза, но вокруг была только тьма. Стены смыкались вокруг него, едва не соприкасаясь, а двери и окна исчезли. Дитя заплакало, но никто не пришел. Оно кричало и яростно сжимало кулачки, тщетно пытаясь толкать обломки, из которых была сложена его могила, но ничего не происходило. Крошечный разум начал паниковать, глаза закрылись, в сердце возникла боль.

Она одна, и никто никогда ее не найдет.

Девочка была оставлена на попечение домоправительницы, которая вышла, чтобы поставить печенье на крыльцо – охлаждаться. И в этот момент, без предупреждения, земля начала дрожать, дома затряслись, деревья заскрипели, а потом и затрещали. Некоторые из них – такие, как большой дуб на Амстер-Грин, – устояли, другие – такие, как огромный кедр в Западном Твинфорде, – рухнули.

Тротуары лопались, фонарные столбы опрокидывались. Дрожь земли утихла через несколько секунд, и Твинфорд-Сити остался в большинстве своем целым – несколько зданий нужно было теперь ремонтировать, но примечательно, что никто не погиб – ни одна живая душа. Горожане горевали по упавшим деревьям, однако благодарили судьбу и небеса за то, что все остались живы. Было лишь одно крупное происшествие: дом Фэрбенков на Сидрвуд-драйв оказался полностью разрушен. Исторический дом, стоявший на этом месте двести лет и созерцавший постоянно изменяющийся пейзаж Западного Твинфорда, превратился в груду обломков.

И из-под этих обломков домоправительница «теми самыми руками, которые даровал ей Господь», выкопала дитя. Эта женщина пережила в своей жизни куда большее, нежели обычное землетрясение, и никакая дрожь земли не заставила бы ее стоять столбом на месте, когда маленькая девочка была погребена под руинами – то ли мертвая, то ли живая.

К тому времени, как родители девочки вернулись к своему дому, ныне представлявшему хаотичное нагромождение дерева и кирпича, их дочь смирно, точно ягненок, лежала на коленях у домоправительницы и улыбалась им. Все вздохнули с облегчением: крошечная девочка была спасена, на ее прелестном личике не было даже царапины. Она совершенно не пострадала. Или, по крайней мере, так они думали. Однако в маленьком мозгу дитяти уже было посеяно крошечное зернышко страха – страха, который будет расти и расти, пока ее разум не окажется населен чудовищами.

Обычный ребенок

Когда Руби Редфорт было тринадцать лет и девять месяцев, она обнаружила, что столкнулась с самой большой дилеммой в своей короткой жизни. На столе лежало яблоко, разрезанное пополам. В руке Руби держала крошечный листок бумаги.

На бумаге были напечатаны две маленькие буквы: маленькие буквы, которые подразумевали нечто столь огромное и ужасное, что на глаза девушки навернулись слезы.

Эти буквы говорили об убийстве и предательстве.

Граф своими словами посеял подозрение, задал страшный вопрос и внушил отравленную мысль о том, что безвременная смерть самого ценного агента «Спектра», Брэдли Бейкера, могла быть подстроена.

«Но вопрос в том, кто нажал на спуск?» – сказал он.

И это яблоко, посланник рока, содержало ответ.

Если Руби поверит в истинность этого ответа, то жизнь неожиданно станет во много раз опаснее. Она посмотрела на листок, на котором были начертаны инициалы женщины, принимавшей важные решения и держащей в своих руках множество жизней.

Глава «Спектра-8».

ЛБ.

Руби смотрела во тьму и гадала, кому она может верить.

«Не верь никому», – думала она.

Несколько лет спустя…

Глава 1. Окно в мир

Руби Редфорт, угнездившись на стремянке, смотрела в высокое створчатое окно, занимавшее всю ширину стены. Окно было предназначено скорее для доступа света в комнату, чем для любования видом улицы внизу, однако сегодня Руби занимал именно вид. Она смотрела вниз, на паутину улиц и переулков, разглядывая разворачивающиеся перед ней картины повседневной жизни. Миссис Бисмен катила свою магазинную тележку по одному из узких проулков, тянущихся между рядами домов. В тележке сидели несколько котов и лежали банки, блюдца и груда разного хлама. Три или четыре кота были закутаны в старые шерстяные носки – вероятно, для того, чтобы не замерзли. На самой мисс Бисмен было надето несколько пальто, меховая шапка с ушами, лыжные перчатки и чрезвычайно длинный, поеденный молью шарф. Обычно миссис Бисмен носила пальто в любую погоду, но судя по тому, что сегодня она натянула их целую кучу, утро выдалось морозным. Старуха сейчас ковыляла мимо дома мистера Паркера, и его собака Бабблс зашлась лаем.

На коленях у Руби стояла тарелка с блинчиками: ее вторая трапеза за сегодня, хотя было только 6:47 утра. Весь ноябрь Руби не было дома, и домоправительница скучала по ней куда сильнее, чем готова была признаться. Едва Руби появилась на пороге, миссис Дигби замесила тесто и поставила на плиту сковородку. Пока она жарила блинчики, переворачивая их лопаткой, они с Руби беседовали. Их разговор был прерван срочным звонком от Эмили, кузины миссис Дигби, и Руби, зная, сколько времени чаще всего занимают эти звонки, утащила свой завтрак к себе в комнату.

Блинчики исчезли не так быстро, как обычно, поскольку Руби постоянно отрывалась от еды, чтобы понаблюдать за соседями. Каждые несколько минут она откладывала вилку, доставала из-за уха карандаш и вносила пометки в желтый блокнот, также лежащий у нее на коленях. Было удивительно, как много всего происходит в это время дня. Руби завела обычай делать заметки в желтых блокнотах, когда ей было четыре года, и теперь у нее скопилось 625 таких блокнотиков, полных увлекательных, интересных, обычных и зачастую скучных событий, которые происходили в окружающем мире. 624 блокнота она хранила под половицей, а 625-й прятала в тайнике за дверным косяком.

В то декабрьское утро Руби невероятно рано вернулась из места, которое для себя прозвала «загоном для дебилов», а организаторы именовали «Лагерем Гениев для математически одаренных детей». По мнению Руби, у нее просто-напрасно и невозвратно отобрали целых четыре недели жизни. Пребывание в лагере было нелегким, и не потому, что приходилось тяжко трудиться, а потому, что кое-кто из ребят, записавшихся туда, был, скажем так, не очень-то приятным в общении, а многие были и того хуже – например, Дакота Лайм. С Дакотой Лайм Руби пересеклась не так давно – в октябре, на математической олимпиаде, – и это был один из наименее приятных дней в жизни Руби, хотя в целом жизнь у нее была вполне сносная. В финальном раунде этого однодневного состязания выяснилось, что Руби шла вровень с этой амбициозной девицей; Руби с радостью уступила бы ей победу, лишь бы поскорее смыться из этого дурацкого цирка, – особенно если бы знала, какие неприятности ее ждут впереди. Однако Руби выиграла и приняла на себя все последствия этого, в том числе обзывательства, оскорбления и безобразную сцену на парковке математической школы. Одной из проблем Руби было то, что ее блестящие способности привлекали к ней массу внимания – внимания, которого она на самом деле не желала и которое было даже лишним, учитывая ее статус тайного агента.

Мистер Паркер вышел на лужайку перед своим домом и начал кричать на Бабблса. Голос его звучал куда неприятнее, чем даже собачий лай.

Агентская работа Руби тоже была отнюдь не прогулкой в парке, и в этом не было ничего удивительного, если учесть, с какими людьми обычно приходится сталкиваться тому, кто участвует в постоянной битве добра со злом. По мнению Руби, термином «зло» излишне злоупотребляли. Не каждый человек, совершивший преступление, был злом, и только редких (чрезвычайно редких) индивидуумов можно было считать злыми до мозга костей, без единой молекулы добра в душе́. Но когда речь шла о Графе, Руби неизменно приходила к выводу, что если в нем и присутствовало добро, оно было слишком маленьким, чтобы его разглядеть. Можно было списывать это на трудное детство, извилистый жизненный путь, гены его мамы и папы, плохую погоду, но какова бы ни была причина, фактов это не меняло: в нем не осталось ничего доброго, и его душа прогнила насквозь. Вокруг этого чудовища в человеческом облике вилась мерзкая стая злодеев и сумасшедших, готовых ради него сделать любую грязную работу. Заговоры, которые они строили, и злодеяния, которые они совершали, были настолько ужасны, что могли вынудить даже Чудо-Женщину спать только при включенном свете. Так как же тринадцатилетняя школьница из Твинфорда могла сохранить душевное спокойствие? Что ж, никто и не обещал ей, что будет легко. Но больше, чем жестокие злодеи, больше, чем даже сам Граф, Руби пугала та сила, которая стояла за всем этим, тот, кто дергал за ниточки этого кукольного спектакля. Потому что этот «кто-то», несомненно, существовал, и если верить словам Графа – который сам содрогался, упоминая о нем, – желал Руби смерти.

Говоря словами миссис Дигби,

Бойся того волка, которого боятся другие волки.

Руби увидела, как из-за угла вывернул мебельный фургон и покатил по Сидрвуд-драйв. Он остановился возле серого, обшитого досками дома – самого старого дома на их улице. Похоже, этот дом вот-вот снова опустеет. Насколько Руби могла вспомнить, никто не задерживался там достаточно надолго, чтобы как следует обжить это здание.

Руби Редфорт всегда приветствовала перемены в жизни и никогда не боялась маленьких приключений, но в последнее время она чувствовала, что была бы совершенно не против, если бы мир ненадолго застыл на одном месте.

Мимо проехала легковушка, остановилась на перекрестке, водитель опустил окно и выбросил на улицу банку газировки.

Октябрь выдался хлопотным. Ее жизнь в качестве агента самого тайного из тайных агентств – известного тем, кто о нем знал, как «Спектр», – была сильно омрачена растущим ощущением того, что где-то в подземных коридорах «Спектра» шнырял «крот», то есть двойной агент. Руби чувствовала, что на нее посматривают косо, – подозрения пали на нее. Ее уже допрашивал глава «Спектра-1», агент Делавер, и эта беседа была отнюдь не приятной, особенно если учесть пристальный взгляд, которым он сопроводил слова: «Я вполне могу смотреть в глаза предателю в этот самый момент и совершенно не подозревать об этом». Но Руби не следовало принимать это на свой счет – это было всего лишь протокольное требование. Каждый агент в «Спектре» был под подозрением, каждого из них допрашивали, поднимали все прежние сведения о нем и собирали новые. Никто не был распознан в качестве «крота», но никто и не был очищен от подозрений; напряжение в штаб-квартире стало уже почти осязаемым.

Как октябрь принес в город ураганные ветра, так и расследование в «Спектре» привнесло беспокойство, которое ползло по коридорам, сея в сердцах и умах подозрения и недоверие. Что касается Руби, то она все чаще поглядывала в сторону дверей кабинета ЛБ.

По улице проехал строительный грузовик и затормозил перед домом Лимонов, частично перегородив проезд по Сидрвуд-драйв.

Сердитый водитель легковушки начал жать на сигнал, но грузовик не трогался с места. Оба водителя вышли из машин и принялись кричать друг на друга. Их громкая ругань, несущаяся с улицы, заглушила звук шагов над головой у Руби, и только когда люк открылся, девушка осознала, что наверху кто-то был.

– Кто здесь? – вскрикнула Руби, резко оглядываясь, и стремянка под ней опасно зашаталась.

– А, – произнес Хитч, – похоже, ты вернулась.

– Черт возьми! Ты никогда не пробовал стучаться? – прорычала Руби.

– Стучаться в потолок – несколько странно, ты не находишь? – парировал Хитч. Вокруг талии у него был застегнут пояс с инструментами, а на плече висел моток провода.

– Что ты там вообще делал?

– Это долгая история, и я расскажу ее тебе, когда у меня будет время, а сейчас я должен идти.

– А последние новости ты не хочешь услышать? – спросила Руби.

– Мне не терпится их послушать, детка, но мне придется отложить это удовольствие.

Он открыл окно и выбрался на карниз.

– А что, двери для тебя слишком хороши? – фыркнула ему вслед Руби.

– Я и не знал, что ты так строго придерживаешься правил, – ответил Хитч, скрываясь из виду, и, уже исчезнув из оконного проема, окликнул Руби: – Рад был повидать тебя, детка.

Глава 2. Большое расстояние

Руби едва успела заново устроиться на стремянке, как в дверь ее комнаты постучали. Ее хаски Баг вскочил и забегал кругами.

– Это вы? – спросила Руби, быстро засовывая блокнот под себя.

– А кто еще это может быть? – донесся ответ из-за двери.

– Можете войти, – разрешила Руби.

– Когда-нибудь ты свернешь себе шею, – проворчала домоправительница, вплывая в комнату.

Взглянув сверху, Руби увидела, что миссис Дигби держит в руках поднос и окидывает взглядом пол в поисках пустых кружек и грязных тарелок.

– Не очень-то радостное пожелание, – заметила Руби.

– Зрелище будет еще менее радостным, – проворчала старая дама. – А если дворецкий свалится с дома, то тем более, – добавила она, глядя в окно на Хитча. – Он снова охотится на белок? Или на оконных долгоносиков?

– Да кто его знает? – отмахнулась Руби.

– И вообще, что ты делаешь там, наверху? Шпионишь за людьми, как я понимаю?

– Просто смотрю, – поправила Руби.

– Это одно и то же, – фыркнула домоправительница. – Никогда не видала такого любопытного ребенка, как ты.

– Мама с папой что, вчера сидели допоздна? – спросила Руби, глядя на часы. Ее родители редко залеживались по утрам в кровати – они были, как говорила миссис Дигби, «ранними пташками».

– Если тебе нужен ответ на вопрос, то тебе придется преодолеть большое расстояние, – отозвалась миссис Дигби.

– Что? – не поняла Руби.

– До Парижа во Франции, – уточнила домоправительница. – Они сейчас там.

– В Париже? – переспросила Руби. – Но почему?

– Твой дружок дворецкий уговорил их поехать туда.

– Хитч? – спросила Руби, как будто у Редфортов была целая команда дворецких.

– Он решил, что им нужно отдохнуть. Уж не знаю зачем, потому что единственное, от чего они могут отдыхать, – это от отдыха, – неодобрительно буркнула миссис Дигби. Одна мысль о том, сколько путешествовали Брент и Сабина Редфорты, вызывала у нее желание никогда не выезжать за пределы своего квартала.

– И когда они вернутся? – спросила Руби.

– Послезавтра. Они хотели приехать домой к твоему возвращению, но, видимо, ни на один рейс нет билетов.

– Я уверена, что Хитч мог бы помочь им вернуться. Он очень хорошо умеет убеждать персонал авиакомпаний сделать то, что ему нужно.

– Ну, на сей раз ему это не удалось, – возразила миссис Дигби, – но я полагаю, даже у него нет особой власти над погодой.

– Над погодой?

– Метели, – пояснила миссис Дигби. – Париж завалило несколькими футами снега.

– Вот как? – спросила Руби. – И как долго они, по идее… – Она умолкла, отвлекшись на другой вопрос. – Миссис Дигби, – произнесла девушка, пристально глядя на домоправительницу, – у вас что-то с лицом.

– Звучит это не очень-то вежливо, – сказала та.

– Я имею в виду, вы выглядите как-то иначе. – Руби внимательно всмотрелась в нее. – Вы загорели! – воскликнула она, наконец-то сообразив, что именно изменилось.

– Ну, раз уж ты спросила, то я была в морском круизе.

– Что?

– Я совершала круиз по Карибскому морю.

Руби продолжала непонимающе смотреть на нее.

– Плавание на корабле.

– Я знаю, что такое круиз, – произнесла Руби, – я просто пытаюсь понять, как вы сумели в него попасть.

– Я выиграла его самым честным образом.

– Выиграли что?

– Круиз.

– Как?

– В конкурсе. Я его выиграла и взяла с собой в круиз кузину Эмили.

– Какой еще конкурс? – вопросила Руби.

– Ну, это очень любопытная вещь, – промолвила миссис Дигби. – Я не совсем помню, чтобы я на него записывалась, но, полагаю, я это сделала, и ты же знаешь, как люди говорят…

– Что? – опять спросила Руби. Миссис Дигби заговорщицки посмотрела на нее и прошептала:

– Не задавай слишком много вопросов, иначе они узнáют.

Руби возвела глаза к потолку.

– Вы хотите сказать, что они сделали огромную ошибку и присудили вам приз, который вы на самом деле не выигрывали?

– Не буду говорить, что это невозможно, – хмыкнула миссис Дигби.

Точка зрения миссис Дигби относительно умения не болтать лишнего была очень близка к спектровскому правилу 1: держи язык за зубами. У самой Руби тоже был небольшой сборник правил – числом ровно 80, если говорить точнее. Это была тетрадь малинового цвета, на обложке которой красными буквами было напечатано «Правила». Когда домоправительница продолжила собирать грязную посуду, Руби погрузилась в свои мысли и с удивлением обнаружила, что одна из этих мыслей была такой: «Я хочу, чтобы мои родители были дома». Руби всегда была самостоятельным ребенком и не нуждалась в постоянном присутствии людей, чтобы ощущать себя комфортно и безопасно. У нее было то, что миссис Дигби называла «внутренними ресурсами» – под этим она подразумевала твердое осознание своей личности. Но почему-то сегодня, сидя на верхней площадке стремянки, Руби ощутила насущную необходимость увидеть своих маму и папу. Без них дом казался не то чтобы тихим, а попросту… пустым.

– Кстати, – произнесла миссис Дигби. – Не хотела тебе этого говорить, но Арчи Лимон прорвался в твою комнату и погрыз часть твоих книг.

– Что? Вы шутите? – воскликнула Руби.

– Прежде чем ты поднимешь из-за этого шум, я должна сказать, что в этот момент за ним присматривала вовсе не я.

– А кто? – требовательно спросила Руби.

– Его мать, Элейн. Она была в гостях у твоей мамы, и никто из них не заметил, как он уполз прочь и взобрался вверх по лестнице.

– Как он ухитрился?

– Его перекармливают, если хочешь знать мое мнение, – заявила миссис Дигби. – Кто бы поверил, что такой крошечный человечек может произвести подобный хаос? Но не волнуйся, я все прибрала, вытерла слюну с твоих книг и поставила их обратно.

– Фу, гадость, – с отвращением бросила Руби.

– Не стану с тобой спорить. – Домоправительница повернулась, собираясь уходить. – Я рада, что ты вернулась, дитя.

– Спасибо, – отозвалась Руби. – Я ужасно по вам скучала, вы же знаете.

Девушка вернулась к своим раздумьям.

Перебирая разнообразные события, которые случились за девять месяцев, прошедших с марта, она начала понимать, как быстро бежит время – и, возможно, не только для «Спектра», но и для нее тоже.

Она начала настраиваться на нечто, управляемое не фактами и не логикой, – оно скорее напоминало предчувствия Клэнси Кру. Просто ощущение, что какие бы неприятности сейчас ни происходили, они направляются в ее сторону и могут вот-вот постучаться в ее дверь.

Глава 3. Встреча

В три часа дня Руби услышала, как кто-то скребется в ее дверь.

– Баг, это ты?

Ответом ей было одно короткое «гав».

– Хорошо, увидимся у черного хода.

Она натянула ботинки, куртку и шапку, обмотала шею шарфом и вылезла в окно.

Баг терпеливо ждал на крыльце черного хода. Вместе они прошли по Сидрвуд-драйв, свернули на Амстер-стрит и дошли до кафе «Двойной пончик». Руби оставила хаски возле гардероба, и он сразу же устроился вздремнуть.

Зал был умеренно полон – не толпа, через которую не протолкнешься, но посетителей было много. Марла, хозяйка кафе, помахала Руби рукой, когда та вошла в дверь. Руби устроилась за стойкой, где уже сидел Клэнси: перед ним стояли две кружки с имбирным чаем и пара яблочных пончиков.

Руби расстегнула куртку, открыв надпись на футболке: «Счастлива быть здесь».

– Чего это ты понабрал чая? – спросила она.

– Моя сестра Эми болеет гриппом, моя сестра Лулу болеет гриппом, моя сестра Нэнси болеет гриппом, моя сестра Минни болеет гриппом, мой отец болеет гриппом.

– Черт побери, звучит кошмарно, – посочувствовала Руби.

– Друзилла сказала, что имбирь содержит много антиоксидантов и поэтому имбирный чай укрепляет иммунитет, отпугивает инфекции – вот я и пытаюсь не заразиться, – пояснил Клэнси.

– Но с какой радости мне пить имбирный чай? – поинтересовалась Руби. – Это же у вас в доме свирепствует грипп.

– Кто знает, на кого он обрушится следующим? Если ты заболеешь, то и мои шансы заболеть сильно повысятся, а я не хочу болеть. Рождество – мое любимое время года.

Руби отхлебнула глоток имбирного чая. Когда Клэнси был настроен так решительно, проще было уступить ему, чем пытаться оспорить его выводы.

– Кстати сказать, от тебя давно ничего не было слышно, – заметил Клэнси.

– Я же тебе писала, ты что, не получал мои открытки?

– Получал, – ответил Клэнси, потом поразмыслил несколько секунд. – А почему ты их печатала на машинке?

– Я не хотела, чтобы кто-то опознал мой почерк, – объяснила Руби.

– А почему ты подписывалась «тетушка Мейбл»? – спросил он.

– Я пыталась сохранить инкогнито.

– Знаешь, у моей мамы возникли кое-какие вопросы на этот счет.

– А зачем ей понадобилось читать адресованные тебе открытки? – не поняла Руби.

– Люди иногда читают открытки, адресованные другим, – сказал Клэнси. – Это же открытки, они не вложены в конверт, даже почтальон сможет прочитать их, если захочет – я имею в виду, если ему будет вообще нечего делать.

– Ну и что она хотела бы знать? – поинтересовалась Руби.

– Например, почему эта тетушка Мейбл, о существовании которой она даже не знала, рекомендует носить носки с подогревом? Я имею в виду – если ты собиралась писать зашифрованные письма, то почему не использовать обычный шифр?

– Потому что, если я напишу открытку шифром, она действительно будет выглядеть подозрительно. А так должно было показаться, что я просто пишу о самых обычных вещах.

– С каких это пор для тетушки, которая даже не существует, считается обычным советовать мне носить носки с подогревом?

– Ну ладно, ты прав, я слишком уж вжилась в образ, но, может быть, вернемся к тому, о чем мы говорили?

– А о чем мы говорили?

– Я выходила на связь с тобой.

– Но ты ничего мне не рассказывала, только писала, будто произошло нечто, но это слишком сложно объяснить в письменном виде.

– Ну, так оно и было.

– В таком случае почему ты не позвонила?

– Это было не так легко, – ответила Руби, откусывая пончик. – Там все постоянно было заперто.

– С каких это пор в Лагере Гениев поддерживаются такие меры безопасности?

– Если хочешь знать, на самом деле это смахивало скорее на исправительно-трудовой лагерь – всем, кого поймали за пределами их учебного здания или за другими занятиями, помимо заучивания математических формул, грозило исключение.

– Серьезно? – изумился Клэнси.

– Чертовски серьезно, – подтвердила Руби. – Я имею в виду, даже для того, чтобы позвонить по телефону-автомату, нужно было спрашивать разрешение – на нем действительно висел замóк.

– А когда это тебя останавливали такое дурацкие правила? – хмыкнул Клэнси. – Или замки́, если уж на то пошло… К тому же, мне кажется, ты бы не возражала, если бы тебя исключили и ты вернулась домой пораньше.

– Поверь мне, я об этом думала, но, понимаешь, мне было жалко папу с мамой. По какой-то причине для них ужасно важно, чтобы их дочь была чокнутым мозговитым гением.

– И ты оставалась там только по этой причине? – не поверил Клэнси. – С каких это пор тебя стали волновать мечты твоих родителей о гениальной дочке? Извини, но я на это не куплюсь.

– Ну ладно, дело не только в этом. У меня были свои причины оставаться там, и одной из них была Розовая Феечка. Честное слово, я ушла бы оттуда даже пешком, если бы не эта тупая пачка овсянки.

– Ты имеешь в виду Дакоту Лайм?

– Ну да, ее, – кивнула Руби. – Она просто с ума сходила, так ей хотелось победить, у нее едва глаза из орбит не выскакивали – помнишь, как она пыталась покалечить того паренька, Уорда Партиала?

– Да, я читал об этом, – промолвил Клэнси. – Только не говори мне, что она снова это сделала.

Руби опять кивнула.

– Только на сей раз еще хуже. Бедный Партиал был просто на грани срыва. Понимаешь, он просто нормальный тихий заучка, и вдобавок ему всего одиннадцать лет. Он не мог выдержать такого давления.

Клэнси мотнул головой.

– И что случилось?

– Расскажу как-нибудь в другой раз, сейчас просто скажу, что я все разрулила.

– Знаешь, что? – спросил Клэнси.

– Что? – поинтересовалась Руби.

– Ты очень добрая.

Руби отхлебнула большой глоток чая.

– Ну, я же не могла его бросить, верно? Не могла позволить ей взять и сделать из него отбивную после того, как я сбегу в Твинфорд… А знаешь, этот имбирный чай не так уж плох.

– Что плохо – так это та лапша, которую ты мне вешаешь на уши, – фыркнул Клэнси. – Может быть, перестанешь рассказывать мне байки и признаешься, почему ты на самом деле уехала из города?

Клэнси хорошо умел чувствовать, когда кто-то молол чушь, и он знал, что здесь есть еще что-то, помимо небольших математических каникул, о которых рассказывала ему Руби. С каких это пор для нее, самой талантливой ученицы в Твинфордской средней школе, было так уж необходимо на четыре недели уезжать в лагерь для интенсивного изучения математики и прочих дисциплин?

Руби посмотрела ему прямо в глаза, потом взяла из раздаточного аппарата салфетку и тщательно вытерла руки.

– Обещаешь не психовать?

– А с чего я должен психовать? – отозвался Клэнси.

– Ну ладно, – произнесла она, – если ты так сильно хочешь знать, я тебе скажу.

Клэнси ждал.

– Это все из-за Хитча. Это он настаивал на том, что мне нужно уехать, это ему пришла в голову идея этого дурацкого лагеря, и он хотел, чтобы я там торчала до упора, – сообщила Руби.

Клэнси смотрел на нее с недоумением.

– Хитч заинтересован в твоем математическом обучении?

– Хитч заинтересован в том, чтобы я оставалась в живых, – ответила Руби, – и я в некотором смысле тоже в этом заинтересована. Этот дурацкий лагерь был просто способом убрать меня подальше от Твинфорда, пока сам Хитч разбирается с ситуацией и делает все, чтобы дома снова стало безопасно.

– С какой ситуацией он мог разбираться?

– С ситуацией, которая касается того, кто хочет моей смерти.

Клэнси выронил свой пончик, и тот плюхнулся в его кружку с чаем.

– Клэнс, ты в порядке?

– Хитч считает, что ты вроде как в чьем-то списке целей? – дрожащим голосом уточнил Клэнси.

– Ну, может быть, – протянула Руби.

– Так вот почему ты болталась черт-те где целых четыре недели… – Он помолчал. – А ты уверена, что теперь тебе безопасно вернуться домой?

– Безопаснее и быть не может, – заверила Руби. – Если я буду сидеть в собственном доме до конца своей жизни, все будет в полном порядке.

– Это не смешно, Руб.

– Знаю, – сказала Руби. – Я на самом деле вовсе не шучу, и ты это знаешь, верно?

– Так это Граф? – спросил Клэнси.

– Месяц назад я сказала бы «да», – ответила Руби. – Но последнее, что он сообщил мне тогда, в склепе, – это то, что он решил не убивать меня.

– Почему?

– Очевидно, он передумал.

– Он действительно так сказал? – поинтересовался Клэнси.

– Он сказал, что в его интересах, чтобы я жила и дальше.

– Ну, это несколько жутковато, тебе не кажется? – произнес Клэнси.

– Почему? – спросила Руби.

– Потому что звучит так, как будто где-то поблизости может шнырять какой-то другой чокнутый убийца.

– Ну да, я думаю, так и есть, – согласилась Руби.

– Почему ты мне не сказала? – осведомился Клэнси.

– Я говорю тебе это сейчас, – напомнила Руби.

– И?

– И что? – переспросила она.

– И что еще ты мне не сказала?

– О чем? – не поняла Руби.

– Не знаю, – заявил Клэнси, – потому и спрашиваю.

– Ну ладно, – начала она, – только не парься… ты и так уже…

– Я так и знал! – воскликнул он. – Что-то случилось, да? Как раз после того, как я вышел из больницы, после того хеллоуинского шествия, за день до того, как ты уехала в лагерь, я прав, я прав?! – Он уже начал всплескивать руками.

– Клэнс, ты обещал не психовать.

Клэнси не обратил внимания на ее слова и продолжал размахивать руками.

– Послушай, Клэнс, дело в том, что…

Но он еще не договорил.

– Тебя что-то напугало, по-настоящему напугало!

Он теперь вел себя совершенно драматически, а Руби не любила, когда он устраивал драму из чего-то, особенно из тех вещей, которые и без того были достаточно неприятными.

– А потом ты вдруг уехала, не сказав ни слова. Я знал, что для этого должна быть более веская причина, чем желание торчать целый месяц в каком-то дурацком лагере для заучек среди целой толпы чудиков. Я знал, что должна быть причина поважнее, чем просто обычная встреча с Графом!

– «Просто обычная встреча с Графом»? – фыркнула Руби. – Обычная…

– Так что же тебя напугало сразу после Хеллоуина? – прервал ее Клэнси.

– Ну, заверяю тебя, вовсе не ребятишки, одетые ходячими мертвецами, – ответила Руби.

– Это-то я понял, – отмахнулся Клэнси. – Но почему ты не сказала мне, что случилось после… ну, ты знаешь… после того вечера в гробнице, – его голос теперь дрожал, – наедине с мертвецами и… – он помедлил, прежде чем прошептать: – И этим сумасшедшим убийцей?

– Просто обычный вечер вторника в Твинфорде.

Но Клэнси был не в том настроении, чтобы слушать ее отмазки. Он просто смотрел на нее и ждал, пока она расколется.

Руби сделала долгий неспешный вдох, выдохнула, и в свою очередь посмотрела на него.

– Я, конечно, собиралась тебе сказать, можешь даже не сомневаться, но мне нужно было время, чтобы подумать.

– О чем? – спросил Клэнси.

– Обо всем, – отрезала Руби. – Мне известно кое-что довольно важное, и я не говорила об этом ни одной живой душе.

– Ни одной? Но ты же сказала Хитчу?

Руби покачала головой.

– Блэкеру? – настаивал Клэнси.

– Никому.

– И что же это? – прошептал Клэнси.

– Не здесь, – возразила Руби, оглядываясь по сторонам. – Давай пересядем в ту выгородку в углу. Я не хочу рисковать тем, что нас кто-нибудь подслушает, – ну, ты же знаешь, у стен есть уши и все такое.

Они соскользнули с высоких табуретов и отнесли напитки на стол в другом конце зала, где свет был приглушен, а посетителей сидело меньше.

– Так вот, – начала Руби, – ты когда-нибудь слышал словосочетание «гнилое яблоко»?